Вернулись мы в зал спустя пятнадцать минут: кто-то уже разошелся, кто-то по-прежнему пытался одолеть деликатесы, которые желудок настойчиво не впускал в свою обитель — его бы тогда просто вытошнило.
Оливер, дремавший на собственной тарелке, таинственно улыбался своим сновидениям: одному лишь Риделю было известно, какие именно сны посещали его светлую… Бритую голову.
Кристофера и Пауля нам так и не удалось застать: вымотанные быстротечными событиями грандиозного и немного напряженного вечера, они решили для себя больше никогда — ни-ког-да не встревать в чужие семейные отношения, которые касались, например, Рихарда… и его супруги.
Учитывая, что у них вязался не самый приятный разговор, настроение Цвена можно было понять и простить — исключительно в том случае, если основной причиной действительно являлся развод.
— Что за чертовщина-а… — утомился Лин, оглянувшись вокруг себя и тотчас почесав затылок. Его лицо помрачнело, точно светлое облако под тяжестью накопившейся влаги стало тучей.
Рихард сидел напротив, сдвинув брови и лениво потягивая очередное алкогольное месиво из кучи ледяных кубиков, всякой мяты и лайма в придачу. Его взор не рухнул на нас ни разу — он лишь уперто сверлил экран мобильного телефона и шептал под нос три слова, резавших слух.
— Пропади пропадом, сука… — нервно мычал Цвен, стискивая в руке бокал до пугающего вздутия вен на тыльной стороне ладони.
Присутствием Кристиана нам насладиться не посчастливилось совсем так же, как и присутствием остальных членов команды, исключая бэк-солиста по имени Рихард — его сознание было потерянным на тот момент. Возможно, ему стоило как следует проспаться и забыть о всех горестях, с которыми ему удалось столкнуться за все это время.
А потом все потихоньку наладится — главное, чтобы действия не были приняты на опьяневшую, расстроенную и плохо соображающую голову.
— Поднимайся к себе, — настоятельно попросила я. Тилль, закатив глаза, одарил меня бревенчатым комментарием. «Нет».
Чего и следовало ожидать: в принципе, мне требовалось всего ничего — только чуть-чуть, самую малость поговорить с ним, с этим измученным гитаристом, в глазах которого фонтаном билось не только разочарование в прошлом и настоящем, но и, казалось, разочарование о том, чего еще даже толком не произошло в его жизни.
— Он просто пьян, Вольф, — Тилль, пытавшийся убедить меня в том, во что я упорно не желала верить, в итоге сдался. Он крепко сжал мою ладонь, я взволнованно колыхнулась и непроизвольно оперлась об его предплечье. Веки смыкались независимо от того, хотела ли я этого или… Ох, нет, определено хотела и мечтала, пожалуй, только об этом.
— Если что, — выдохнул Линдеманн, удаляясь прочь из зала, — зови, я примчусь.
— Благодарю Вас, коллега… — умилилась я, провожая мужчину взглядом и наблюдая за тем, как он затворяет ресторанные двери.
Немного погодя, я кинулась к Круспе, слегка похлопала его по плечу, позвала:
— Рихард… — я безумно горела желанием быть услышанной. — Пожалуйста, не игнорируй…
— Зачем? — прыснул голубоглазый, оборачиваясь ко мне. Тяжело вздохнув, он поднялся с комфортабельного сидения. — Ты пришла потеребить мою больную память? Или унизить то, что когда-то этой самой памятью и станет?
— Замолчи! — выпалила я, стиснув пальцы в кулаки.
Цвен болезненно приулыбнулся, прошел мимо, зазывая пойти вперед, вслед за ним — в руках его вертелся мобильный телефон, который позже был убран в карман пиджака.
Официанты в сопровождении с хозяином заведения учтиво распрощались с нами, пообещав позаботиться об Оливере, чей сон нельзя было нарушать ни в коем случае — последствия были неизвестны.
— Я не хочу мешать тебе… — потянул Круспе, задумчиво поглядывая в мою сторону.
Я вопросила:
— И чем же ты мне мешае...
— Любовь, несмотря на свою светлость, способна очернять и обременять души тех, кто ее ждет, — мужчина притормозил на лестничной площадке, обратился ко мне пронзительным взглядом, затем присел на ступеньку и пригласил составить ему компанию.
Я, оттянув подол платья, приземлилась рядом, как-то растерянно поглядывая на собеседника и обдумывая его слова.
— Знаешь… — начала я. — А ведь любовь способна принести настоящее счастье, особенно, когда не ждешь ее…
— Я забыл добавить, — гитарист хрустнул костяшками пальцев и в очередной раз взглянул на меня, — пункт о взаимности…
— То есть?.. — если честно, я прекрасно могла его понять, вжиться в его роль, в его положение и эмоции: когда любовь, которую отвергают, начинает пожирать изнутри и превращаться в монстра, коего ты опасался и тайно ненавидел за то, насколько жестоко он расправляется с живыми людьми… Это страшно. Когда это чудовище заселяется в глубинках твоего подсознания, и жертвой становишься Ты сам… Не менее страшно.
Ох, нет ничего хуже, чем любовь, способная погасить собственный свет! Тогда это уже не любовь — это болезнь, вечное страдание, мучение, от которого можно избавиться только благодаря Божьей помощи… Или, если ты вовремя способен взять себя в руки и не поддаться той боли, которую воссоздал. Она вызывает привыкание, а затем — медленную смерть.
— У вас ведь с Лином, — продолжил шатен, — что-то есть?..
Я слегка нахмурилась, поджала губы и, долго не раздумывая, отрицательно мотнула головой.
Действительно, между нами не было ничего — наверное, кроме хорошего сотрудничества и нелепых ошибок, о коих он совсем скоро позабудет.
— Это глупости, — настоятельно утвердила я. — Неужто во всем стоит искать подвох, Цвен?!
— Тогда к чему был тот поцелуй на сцене?!
Задел за живое — я замерла, как в страшном кошмаре.
Задел за живое…
— Да я сама не знаю! — подскочив со ступеньки, я разочаровано стиснула зубы. — Это было шоу, всего-то! И теперь вы все считаете, что у нас с Тиллем может что-то быть?! Серьезно?!
Рихард стремительно поднялся на ноги, хватая меня за плечи и вжимая в стену: я не попыталась избежать этого с его стороны, только и зажмурилась, ожидая, что он начнет меня беспрерывно отчитывать.
— Ты имеешь для нас огромное значение, Стефани! — громогласно отчеканил гитарист, гулко дыша мне в щеки. — Если не для всех, то для меня уж точно!
Я удивилась:
— С чего бы?
Он помолчал, потом пробубнил:
— Так получилось… — последовавший ответ прозвучал более спокойно. — Мы… Мы не можем контролировать наше сердце, Газенклевер, даже, если оно само просит нас подчинить его, заставить гонять кровь, но никак не любить…
— Чего ты пытаешься добиться? — я накрыла ладони Рихарда своими, крепко-крепко, взглянула в его очи, в самую их глубину, после чего опустила взор в пол. — Круспе…
— Не хочу, чтобы между тобой с Тиллем были недомолвки, — ответил музыкант.
— Их и нет.
— Ладно… — гитарист отстранился, затянул галстук потуже, поправил ворот накрахмаленной рубашки и удалился вниз по лестнице.
Выдержав паузу, я крикнула ему вслед:
— Рих!
— Если между вами нет ничего, — монотонно проговорил он, — то не мучай ни себя… ни меня…
С этими словами мужчина скрылся из виду, оставив меня наедине со своими мыслями и… Ошибками. Очередными ошибками.
***
В третьем часу ночи я уже топталась у двери в номер вокалиста группы, не решаясь постучаться: было слишком поздно, и лишний раз беспокоить милого сердцу Линдеманна мне не хотелось.
Но ведь... К черту.
«Он вряд ли спит», — я напряглась, касаясь кончиками пальцев дверной поверхности и мучаясь от собственных раздумий. — «Не спит ведь, ну…»
— Не сплю, — непредвиденно отворив мне, выдал Тилль, из-за чего мое сердце рухнуло в пятки и не вернулось назад.
Я пошатнулась, после чего встрепенулась и смущенно свела ладони.
— Я на минуту… — попробовала оправдаться я.
Тилль, гулко выдохнув и прикрыв глаза, внезапно схватил меня за руку: я метнулась вслед за его движением, и, не успев опомниться, оказалась брошенной на кровать.
Мои глаза переполнил страх, дверь с грохотом затворилась, взор синих очей прожег собой тьму и столкнулся с моим: дыхание сбилось, словно потерянная в облаках синица, я вжалась спиной в сдобный матрац и поглядела на мужчину, возвысившегося надо мной.
— Никто не узнает… — пообещал он, и вдруг я ощутила, как руки его плавно скользнули мне под платье. Беззвучный возглас сорвался с моих губ, и я, вцепившись пальцами в предплечья музыканта, попытался оттолкнуть его.
— Нет, нельзя… Не делай этого! — вспылила я, стремясь подняться с кровати, но вдруг все мои попытки оказались прерванными протяжным поцелуем, в котором Тилль слился со мной совсем нежданно, лишая меня возможностей сопротивляться.
Рассудок помутился, мышцы свело от терпкого привкуса виски, которыми были увлажнены уста вокалиста.
Комнату охватил кромешный мрак, светильники погасли, и помещение залилось чем-то иным — таким, чего допускать нельзя было ни в коем случае…
Его аккуратные движения зажигали во мне пламя неистового желания, подавлять которое было практически невозможно: с какими намерениями он собирался совершить нечто подобное — я не знала, да и на тот момент особо не интересовало. Может, это бы смогло помочь нам обоим — расслабиться, почувствовать прилив особенного наслаждения, сладостной истомой разливающегося по всему телу и…
Важнее всего — вовремя осознать происходящее.
«Нет, нельзя!» — боем церковных часов отдалось в моей голове, этот самый гул вызвал адскую боль, я обессилила, сдалась.
— Доверься мне, — прохрипел Лин. — Поддайся искушению хотя бы раз…
— Я не могу, Тилль… — умоляюще потянула я, пряча лицо за ладонями. Предательские слезы сдавили мне горло, готовясь удушить, точно виселица, переломившая жизни миллионам человек. — Прошу…
Я начала терять всякую надежду на разумный выход из данного положения, как вдруг…
Вся решительность в действиях певца погасла: он отпрянул, запустил пальцы в волосы, судорожно вобрал в легкие побольше воздуха и иронично усмехнулся.
— Ты молодец, — прокомментировал он.
Настоящая молодец.
