Fruehling in Paris.

      Двадцать седьмого ноября меня поразила суровая новость: денег в моем кошельке внезапно поубавилось, что лишало меня возможности приобрести заветный билет. Билет на… — Стефи? — кто-то потряс меня за плечо со спины, пока я проклинала себя за всевозможные оплошности. — Успокойся, ну… — Чего? — я неторопливо обернулась, заметив позади себя Шварца. Сосед с верхнего этажа. — Ты откуда здесь? — Парадная дверь была незаперта, — оповестил он, приземлившись рядом со мной на диван. — Так вот. Ты ведь знаешь, что… — Тебя никто не приглашал, — я отмахнулась, склоняя голову и обхватывая ее ладонями. — Мне сейчас не до… — Ой, да ну! — иронично подхватил светловолосый. — У тебя еще куча времени впереди, чтобы расплатиться со всеми долгами! — Дело не в них. Просто…       С Густавом Шварцом мы были знакомы уже семь лет, со времен нашего музыкального образования в университете Х. Эйслера. Мы оба крайне увлекались вокалом, так что, Томас Квастхофф принял нас с распростертыми объятиями — правда, спустя пару экзаменационных проверок. Желание и стремление к цели сыграли в жизнях юных меня и Гуса великую роль — знаменитый музыкант остался вполне доволен результатами; вскоре мы поладили, а спустя полгода я умела исполнять приятные слуху джазовые композиции с помощью натренированных голосовых связок. Наш преподаватель родился с тяжелейшей патологией, что значительно выделяло его из толпы — кисти его основывались прямо у основания плечей, а ноги, в свою очередь, были деформированы. Конечно, мне всегда доставляло некую боль — видеть, как этот человек, никогда не унывая, продолжал покорять новые высоты и сердца. Но это так же вызывало во мне и детский восторг. Поэтому, быть может, лишь благодаря Квастхоффу я со Шварцом стали теми, кем в дальнейшем и продолжили свои жизненные пути. — Сколько? — внезапно отчеканил русый. — В смысле? — я обратила в его сторону недоверчивый, и в то же время настороженный взгляд. — Я одолжу тебе столько, сколько потребуется. Серьезно.       Сначала я удивилась, после чего напрочь начала отказываться от столь заманчивого предложения: проблема заключалась в том, что я погрязла в кредитах, а лишних денег на билет, ну, никак не хватало! Билет на долгожданный концерт Rammstein в родном Берлине… — Но, Гус, это же… — Мне не в тягость, — усмехнулся он, вынув из кармана джинс кошель и протянув его мне. — Бери необходимое количество и ни о чем не переживай. Считай, это мой подарок к девятнадцатому.       Если подробнее, то девятнадцатого декабря мне должно было исполниться двадцать шесть лет — дата немаленькая, и Шварц, наверное, был прав. Но как неловко, как неловко-то!… — Точно?… — Безусловно. — Я верну с процентами! — я посмеялась, с улыбкой раскрыв объятия смутившему Гусу. — Да не нужно, Стефи… — неразборчиво пробубнив нечто в этом роде, сосед обнял меня в ответ.       «На старт, внимание, Rammstein!» — подумалось мне. — «Господи, неужели… Неужели мы встретимся, Линдеманн?!…»

***

— На старт, внимание, Rammstein!!! — все участники группы, разразившись громогласным девизом, вырвались из-за кулис на сцену, а возглавлял их всех… Он. С обнаженным торсом, пылающим микрофоном и облегавшими кожаными штанами, Тилль ворвался в так полюбившуюся ему колею: — Liebe ist für alle da!! — его голос мгновенно столкнулся с воплями и аплодисментами, казалось, всего мира, скопившегося в одном зале. — Aber nicht für mich!!…       В тот день, двадцать седьмого ноября, они выступали в Польше, Катовице. И их выступление снова взорвало всех и вся.