«Завершен», — думали все. «Еще не конец», — стопроцентно верила я.
— Господа «Rammstein», берлинская аудитория просто в изумлении от вашего выступления! — если мне показалось, то к битком-набитой фанатами сцене попытался пробраться тот самый корреспондент Максимилиан: я, не выдержав такой наглости, бойко зашагала в его сторону, болезненно ткнула в бок и затем приподнялась на носочки, дабы разглядеть, что вообще творилось там, впереди. — Ох, покушение… Госпожа Урсула, можно будет отключиться на время?… — Ух ты, она тоже здесь?! — послышалось мне, отчего я лишь глубже укуталась в пальто и попыталась скрыть лицо за меховым воротником. Не хотелось отвлекаться на подобные мелочи. — Видимо, обознались, — среди многочисленных шумов последовал отдалявшийся ответ. Зрение у меня хромало на обе воображаемые ноги: стараясь не потерять в толпе очки (они обладали эффектом «хамелеона», иначе говоря, затемненными стеклами), которые вечно съезжали с переносицы, я пробивалась все дальше и дальше — к самим Rammstein, пока имелась возможность захватить хоть один небольшой автограф. Этого было бы больше, чем просто — достаточно!… — Ого, у нас тут и мелкие есть! — сквозь восторженные вопли засмеялся Тилль, приподняв на руки маленького мальчика, лет десяти. — Ну, друг, что же я могу оставить тебе на память? — Слова из Вашей любимой песни! — моментально ответил тот. — Хм-м… — немец озадаченно улыбнулся, взмахнул гелиевой ручкой и расписался на задней области кипельно-белой рубашонки поклонника; и затем… — Liebe ist für alle da!! Aber nicht für mich…!! — перевод: любовь для всех. Кроме меня. И я вздрогнула лишь от одного значения этих слов, уже не говоря о божественности басистого голоса самого исполнителя — да, смысл у самой песни был крайне разношерстен, хоть ниточки и сводились к какой-то определенной мысли, хоть нотки и объединялись воедино от одного стана к другому. «К чему это он?!» — я… Это были всего лишь знаменитые слова , но меня задело нечто такое, чего никто не смог расслышать в них — может, я вообразила себе слишком недопустимое, но этого хватило, чтобы… Чтобы… — Почему ты так говоришь, Тилль?!! — сцена уже оказалась в паре шагов от меня, и я, сорвавшись на хриплый крик, неаккуратно задела ногой ступеньку, практически рухнув лицом в пол — этого не случилось. Поклонники мгновенно стихли, и в Velodrom повисла свинцовая тишина: в тот момент, казалось, все обрело какой-то неземной смысл, вырывавший сердце из моей груди. — Агх, черт… — Осторожнее! — послышалось мне, и я, жмурясь, приподняла голову к бормотавшему мне нечто человеку. — Нам не хватало здесь несчастных случаев! Крепкие руки аккуратно обхватывали мои предплечья, явный перегар от использованной пиротехники бил мне в лицо, вызывая и улыбку, и аллергичный кашель: я прищурилась, заметив, что очков на мне уже не имелось. — Ой… — Мы оплатим тебе твои лупы, — тридцать два белоснежных зуба обнажились мне в широченной улыбке, и я, совершив попытку вырваться, ощутила — хватка певца даже не ослабела. — Н-нет, просто… — Я тебя, похоже, знаю! — я непонимающе взглянула на Линдеманна, который помог мне подняться на сцену, при этом не выпуская моей ладони из своей: я замялась, чувствуя, как пламя принялось метаться в моей душе из стороны в сторону, разжигая вокруг себя болезненные территории. — Ты ведь ученица Квастхоффа? Зал, переждав гробовое молчание, снова взбудоражил мое сознание оглушавшей волной безумия и частых хлопков; все участники группы, заговорщически переглянувшись, отсчитали до трех. — Да-а-амы-ы и го-о-оспода-а!! — взревел Тилль, и, не расцепляя наших рук, поднял их вверх: — Поприветствуем Стефани Вольф-Газенклевер, которую мы давно планировали нанять в качестве партнера для нашего всемирного тура «Liebe ist für alle da»! И вот, мы отыскали друг друга через безграничные пространственные единицы! Именно тут — в родном сердцу Берлине!! «Какое неожиданное… Столкновение…» — я испуганно вытаращилась на зрителей, поднявшихся на ноги, принявшихся подпрыгивать и поднимать большие указательные пальцы в воздух. Позади меня и Линдеманна глухо зазвучала бас-гитара, он резко повернулся ко мне лицом и, приулыбаясь уголком рта, на коем красовался жутковатый грим, оповестил: — Я объясню все позже. Но пока спой с нами… Это займет всего пару минут! Роскошь событий достигала предела, вызывая лишь недоверие, однако, дрейфить было бессмысленно: собрав волю в кулак, я уверенно кивнула голубоглазому. Подбежавший со стороны Рихард протянул мне микрофон, мгновенно же возвращаясь восвояси. — Heirate mich (перев. «Выходи за меня замуж»)! — торжественно провозгласил солист «Rammstein», ожидая от меня ответной реакции. — Ich bin fertig, Herr Lindemann! — что значило:«Я готова, господин Линдеманн!»
А ведь концерт еще даже не начинался!