***
Тонкая швейная булавка проткнула крошечное пушистое тельце, и бабочка затрепыхалась сильнее в бессмысленных попытках улететь прочь. Но две острые стальные проволочки окончательно зафиксировали полупрозрачные рыжие крылышки насекомого, полностью обездвижив новую частичку мертвенно-прекрасной коллекции. Неделю спустя она уже будет украшать стены кабинета, распятая под стеклом на белой ткани в изящной маленькой золотистой рамочке среди нескольких десятков точно таких же сухих оболочек. Это и есть то самое одновременно и пугающее и завораживающее зрелище. Но резкий сигнал мобильного телефона, лежащего все это время на краю письменного стола, чуть не привел к неприятностям: коллекционер от неожиданности едва не повредил бесценный образец, за которым охотился более месяца. Ругая про себя современный прогресс, старик потянулся за смартфоном, вибрирующим, кукарекающим и кричащим на разные голоса глупую мелодию. И, как обычно, вновь потребовалось около минуты, чтобы пальцем попасть в зеленый ползунок с изображением белой телефонной трубки и передвинуть его в сторону. Нет, вот раньше с телефонными аппаратами было действительно проще! — Алло? — Деда! Ну наконец-то ты смог ответить с первого раза! А это, однако, прогресс, ха-ха! Если так пойдет дальше, то ты и в интернет научишься выходить, а может даже и в социальных сетях страничку заведешь, — голос был радостный и звонкий, что могло судить лишь о хорошем настроении и превосходном ходе дел у звонящей. — Ну, как у вас там дела? Я слышала утром по радио, что ночью был град... Лиззи не очень перепугалась? А то как вспомню наш поход в горы года полтора назад... — Да можешь не переживать! Она спала как младенец до самого утра. Мы вечером ходили в лес выгуливать Лотту. А эта маленькая егоза осталась довольна и набегалась там так, что я не успел ей дочитать вечером сказку, как она уже заснула. Герберт довольно улыбнулся, вновь услышав из телефонной трубки громкий хохот своей внучки. Элис находилась сейчас совершенно в другой стране, и старик сильно скучал по ней. После развода с мужем начались долгие и нудные дни: бесконечные суды по поводу разделения имущества, которые превратили жизнерадостную женщину с ярким румянцем на щеках в подобие бледного приведения. «Но хотя бы дочку оставили с матерью, и на том спасибо. А вот деньги мы уж как-нибудь сами заработаем!» — честно призналась она родственнику во время последнего разговора, и почему-то глубоко вздохнула. Но судя по голосу, сейчас она была счастлива и, видимо, позвонила лишь для того, чтобы сообщить просто ошеломляющие новости. Неужели очередная громкая победа в суде? — Эх... Кстати, я тут, пока плутала по городу, зашла в один такой классный антикварный магазин, и... Угадаешь, что я там нашла? Просто замечательную чернильницу! Я думаю, что тебе понравится! А еще продавец сказал, что... Старый доктор только недовольно рыкнул, перебив свою родственницу. — Слушай, Элли, не стоило так тратиться. Я даже не... — но странное чувство заставило его прерваться. Пронизывающий до костей сквозняк распахнул форточку, забросив в помещение кленовые листья со двора. — Деда? Де? Все хорошо? Опять сердце? Ты как? Тебе плохо? Почему ты замолчал? Деда?! — кричала из динамика сквозь тысячи километров взволнованная Элис. — Ах, нет, нет. Не волнуйся, ничего серьезного. Просто Лотте показалось, что кто-то пришел, вот я и насторожился, да и вообще... Герберт поспешил попрощаться с любимой родственницей, сославшись на сильную головную боль и желание лечь спать чуть раньше обычного, чтобы её унять без лекарств. Завершив вызов, старик выключил мобильник, а немного подумав, снял заднюю крышку и вытащил плоский аккумулятор, убрав разобранный гаджет в ящик стола и закрыв его на ключ. Так будет намного спокойней, если в дом нагрянут непрошеные гости. Оставалось только достать старую кастрюлю с почерневшем от времени дном, вскипятить воду, чтобы в крутом кипятке простерилизовать инструменты, да закрыть все двери в доме. Конечно же кроме одной — входной. —Что с ним, док? Эт... Это очень серьезно? — посетитель в черно-красной деревянной маске стоял у застеленной белой простыней кушетки, нетерпеливо переминался с ноги на ногу и внимательно следил за всеми действиями хозяина дома. — О, наше счастье, что мы находились всего в двух кварталах. Он так заголосил, что просто сдохнуть можно было, и вообще никак не идет дальше!.. А мне его, придурка, тащить на себе пришлось!.. Герберт раздраженно вздохнул дав понять незнакомцу, что он не очень-то и хочет выслушивать бесполезные причитания. Чего от них толку — от слов без действия? Было около трех часов ночи, когда заявилась эта парочка: высокий худощавый человек в жилетке с капюшоном тащил на себе безостановочно корчившегося и матерящегося парня. Их лица были спрятаны за одинаковыми масками, что говорило лишь об одном, и ни о чём более: они были частью Его общества. — Мышцы живота напряжены, боль в правой подвздошной области постоянная, — доктор сильнее надавил на живот и, услышав леденящий душу вскрик и грязную ругань, прибавил, — А так же у больного присутствует симптом Бармотье-Михельсона. Ну-с, вынужден попросить у вас прощения за неприятные известия, но это совершенно обычный острый аппендицит. — Обыкновенный аппендицит? Уф-ф-ф... То есть, ничего страшного, да? Он оклемается, так? Ну же, дайте ему какую-нибудь таблетку или вколите обезболивающее, я ведь не могу сегодня работать без напарника! Я сама не справлюсь! «Сама»?! Старику вдруг стало тошно от одной мысли, что перед ним сейчас стоит девушка. Манера речи, грубые ладони со сбитыми в кровь костяшками и пальцы с грязными обломанными ногтями, худощавое тело, скрытое под пыльной одеждой, состоящей из рваных джинсов да застегнутой наглухо пуховой жилеткой — всё это подошло бы больше какому-нибудь бандиту, громиле-вышибале, но никак не существу женского пола. А хотя... Врач уже давно обратил внимание на ее руки, вернее, на вены. На кистях, запястьях, сгибах локтей... Они были исколоты, почти не видны, а их места занимали глубокие синяки. Дорожки смертельного пристрастия шли лентой: где потемнее, где посветлее. Вот-вот и конечности начнут потихоньку гнить. Некроз тканей ещё никто не отменял. И была бы его воля, он бы сдал этих двух преступников в руки полиции не раздумывая. Но увы, даже мысли об этом могли закончиться плачевно, ведь то, что владело этими двумя молодыми людьми, скорее всего притаилось где-то поблизости. — Постараюсь сделать всё, что в моих силах, — он отошёл от кушетки к шкафу, — заприте дверь, мадам, и снимите с вашего напарника верхнюю одежду. Разнообразные хирургические инструменты, отливающие сталью в ярком свете трех настольных ламп, были аккуратно выложены в ряд на серебряном подносе. Хирург натягивает на морщинистые жилистые руки стерильные белые перчатки, в очередной раз обливает их антисептиком из пластиковой бутылочки. — Что ж, приступим... Не могло не поражать то, с каким хладнокровием и спокойствием хозяин дома надавливает на скальпель, погружая его наточенное лезвие в плоть, и проводит вниз, разрезая кожу. Утерев выступившую кровь полотенцем смоченным в водке, доктор раздвинул края раны и установил зажимы. Конечно, подобные действия можно было бы назвать непрофессиональными и просто-напросто дикарскими, но кого это сейчас волновало? Тем более что условия и наличие хоть какого-то обезболивания и асептики, по сравнению с тем, что было во время операций в том же самом полевом госпитале... Всё же лучше, чем совсем ничего. Врач погрузил пальцы в разрез, пытаясь нащупать слепую кишку. Пациент лежал в беспамятстве, и лишь тихонько постанывал. — Хм, спаек вроде нет, что просто прекрасно... Я советую вам отвернуться, милочка, — он аккуратно и медленно потянул за переднюю стенку кишки, с тихим хлюпаньем вытаскивая её на поверхность раны. — А вот и наша небольшая неприятность... — Вот дерьмо! — гостья мгновенно развернулась и, морща нос от отвращения, отошла к окну, лишь бы не смотреть на дальнейшие действия врача. — Чёрт, чёрт! — Хах... Я бы попросил вас, мадам, не выражаться так громко, — Герберт туго перевязывал тонкой нитью основание аппендикса, напоминающего жирного дождевого червя с проступающими сосудиками, — в доме есть дети, да и к тому же если мне не изменяет память, то вы должны почти что каждый день наблюдать зрелища похлеще этого. Разве нет? Но ответом послужил лишь недовольный злобный рык... — Так ему же отлежаться надо хотя бы часа четыре, — врач снял окровавленные перчатки, которые из белоснежных стали грязно-пурпурными и выбросил их в урну под кушеткой. — Вы не боитесь что швы разойдутся? Но гостья лишь мотнула головой, перебрасывая руку своего товарища себе через шею. Тот мычал и страдальчески закатывал глаза, не говоря ни слова, даже когда его подруга кое-как нацепила на его лицо маску. Закончив с этим, она залезла в карман своей жилетки и достала оттуда помятый конверт из пожелтевшей бумаги. — А это уже не ваше дело, док. Вы залатали его, а это всё, что входит в ваши обязанности. Вот, это вам от Него, — последние слова она произнесла вполголоса, так, словно хотела, чтобы это осталось лишь между ней и Гербертом. — Я советую прочесть сейчас же, не откладывая на потом. Чао! Хирург стоял посреди комнаты, смотря уже в пустой дверной проём, сжимая в морщинистых пальцах странное послание. Этот день вновь пришёл. Как тогда... Как тогда***
— Помнишь ли ты сказку про Гензеля и Гретель? — старый доктор внимательно смотрел в глаза своей внучки. И какими же они ему казались светлыми и чистыми, словно маленькие кусочки летнего неба! — Ты возьми с собой эти камешки, милая, а как мы в лес войдем, бросай их на тропинку. Хорошо? Малышка кивнула, радостно улыбнулась, когда кармашек её жёлтого дождевичка потяжелел под весом камешков. Была бы она чуть старше, пускай хоть на пару-тройку лет, она точно заметила бы ту тревогу и печаль в словах своего прадеда, а так же и то, что говорить он начал с едва заметным акцентом. Но для ребенка это было ещё одним приключением, необычным и захватывающим, ведь она впервые побывает где-то ночью, когда все остальные спят и видят сны. Но она, храбрая Элизабет, будет бодрствовать! Разве это не интересно? Конечно интересно! Двое, держась за руки, уже перешли небольшой мостик из сколоченных вместе подгнивших досок, когда на синем ночном небе, как на картине начинающего художника, грубыми мазками разливались тучи, подсвеченные кровавым светом уже поднимающегося из-за горизонта солнца. Когда огненный диск солнца выполз из-за линии горизонта, утопая в плотных облаках, Герберт и его маленькая правнучка уже стояли на поляне. Потребовалось четыре минуты, чтобы перебросить толстую бельевую веревку через ветку старого дуба и около двух для того, чтобы её закрепить. Болтающаяся из стороны в сторону петля вселяла в душу беспокойство и безысходность. Неужели этот день вновь пришел? Лишь двадцать лет было дано на отдых от этого ужасного ритуала, показывающего всю преданность и честность перед Ним. За что же так мало! Старик помог Лиззи забраться на бревнышко, надел на её тонкую молодую шею веревку. С некой заботой, точно надевал обыкновенный галстук, затянул уродливый узел. Любя погладил малышку по светлым волнистым волосам, поцеловал в горячий лоб. У него тряслись руки, лицо покрылось холодным потом, в ушах точно играли барабаны, заменяя своим шумом все мысли. А девочка покорно стояла на бревнышке, ожидая дальнейших действий своего прадеда, с любопытством разглядывая низкое утреннее небо. Она никогда не видела таких необычных облаков, за которые прятались не так давно яркие и светлые жемчужины звезд! Всё было точно так же, как в какой-нибудь волшебной сказке: того и гляди из-за вековых деревьев выйдут настоящие гномы и эльфы, чтобы спеть какую-нибудь веселую песню! — Лисси, я хотеть, чтобы ты надел это на гласса... — ему всё труднее и труднее было говорить по-английски, словно он только-только начал его учить. Герберт достал из кармана длинный черный шарф и закрыл им глаза девочки, туго завязав на затылке. — Скоро все прекратить быть, прекратить. Ты только подождать немного. Ждать. Проверив ещё раз петлю, он прикусил верхнюю губу. Сердце гулко билось внутри, из-за чего казалось, что грудная клетка вот-вот треснет. Он думал, что до этого дня далеко, и в этот раз выполнять этот страшный обычай придется его дочерям, а может быть даже внукам, ведь сам он не доживет, но увы. Когда старик выбивал бревнышко из-под ног Лиззи, он был как в тумане... Девочка перестала трепыхаться в воздухе в попытках выбраться из петли уже спустя пять минут, а хирург, глотая горькие слезы незаменимой потери, последний раз взглянув на уже бездыханное тело своей любимой правнучки, поспешил уйти прочь, найдя надёжное укрытие... Ветки деревьев послушно расступались перед тем, что осторожно и неторопливо сползало с верхушек, окруженное полупрозрачной белой легкой субстанцией, парящей в воздухе вокруг, вселяя первобытный животный ужас, лишая всякой возможности двигаться. И как же доктор благодарил судьбу за то, что смог уйти так далеко к тому моменту, когда пришел высокий Господин! Протягивая тонкие отростки, больше всего похожие на щупальца осьминога, тварь коснулась детского трупа, аккуратно освобождая шею от грубой веревки, рассматривая его с неким интересом и нежностью, прижимая к гладкому лоснящемуся телу, покачивая из стороны в сторону, точно любящая мать своего спящего младенца. Довольное урчание поплыло по холодному воздуху, лёгким эхом проносясь между деревьев. Ступая с осторожностью, боясь уронить новую часть бесценной коллекции, нечто двинулось вперед, не ступая по земле — паря в воздухе. Существо унесло безжизненное тело белокурой малышки с собой, растворившись с ним во тьме леса. И Он доволен, доволен тем, что сделал для него один из его слуг? Точно так же, как и предыдущие поколения их семьи, преданные этому божеству с самого начала настолько, что не жалеют для Него даже своих детей — самое важное и дорогое в жизни. Герберт ощущал себя так же, как когда его любимый сын стал частью этой кровавой жатвы: гордость и облегчение перемешанное с болью утраты и страхом. «Возвращайся домой. Твоя работа на сегодня ещё не закончена. Скоро мы принесём тебе едва живого» Старик, убедившись, что невероятный Гроссман покинул место преступления, вышел из своего укрытия и поплёлся по тропинке, потея и постанывая точно от лихорадки. Но тут меж стволов мёртвых елей проскользнула тень. Быстро, почти мгновенно, но этого вполне хватило, чтобы быть замеченной. Герберт вздрогнул: ему показалось, что он точно уже где-то видел этот силуэт. И тут же забился в мелкой дрожи. — Bruder?.. Wolfgang?.. * Теневой человек на этих словах выглянул из-за дуба, точно рассматривая того, кто так нагло посмел его окликнуть. Кто посмел назвать его по имени, впервые за последние семьдесят восемь лет?..