[.--.] [.-..] [.] [.-] [...] [.] [.-.-.-] [#] [...] [.-] [...-] [.] [#] [..-] [...] [#] [..-.] [.-.] [---] [--] [#] [---] [..-] [.-.] [...] [.] [.-..] [...-] [.] [...] [#]
Город... Точнее, мелкий провинциальный городишко с населением не превышающим и десяти тысяч человек, возник в одном из северо-западных штатов как раз в конце девятнадцатого века, когда паровоз промышленной революции уже набрал ход и нёсся на всех порах вперёд. Текстильная мануфактура, вытеснив мелких фермеров, притягивала к себе людей почти со всей страны, а те в свою очередь селились рядом с огромным предприятием. Небольшое поселение медленно разрасталось, расходилось во все стороны. И вот к первому десятку нового века оно уже обзавелось названием, совершенно типичным и не несущим никакого смысла (даже частично не отражающим деятельность жителей); тут же были построены и простенькая школа, и крошечный госпиталь на два этажа. Типичная история типичного мелкого городка, чьё и без того немногочисленное население с каждым годом всё стареет и уменьшается, грозясь в скором времени превратить свой дом в ещё одну чёрную точку на карте страны — стать тем самым мёртвым городом, привлекающим лишь бродяг, психов, да любителей страшных историй. «Чё-то типа Сайлент Хилл или Ракун Сити. Жутко, одиноко и туманно. Но скучно, так что три с половиной из пяти», — получают такие отзывы подобные места на сайтах любителей всякой паронормальщины и безбашенных туристов-экстремалов. Но если вы сюда когда-то попадёте — совершенно случайно, сбившись с пути — то не теряйте времени зря. К вашим услугам небольшой музей, отражающий историю этих мест. Идите прямо по Третьей улице вплоть до заброшенного кинотеатра и поворачивайте направо. Там, за углом, вы сразу заметите это крошечное здание с красной крышей. Постучите в дверь как можно громче. Не теряйте надежды. И, если полуглухой смотритель всё ещё жив, вам откроют. Так же, если вы попадёте в этот городок, то будьте готовы, что у вас могут не принять карту. Тут, кажется, нет даже «Макдоналдса» в радиусе пятидесяти миль. Так что лучше спросить у местных про хорошие закусочные. Если, конечно, вы отчаянный путешественник и вам не жаль собственного желудка. А сейчас я открою вам секрет, дам почти что настоящую карту сокровищ: идите по главной улице, практически не сворачивая, если хотите узреть настоящее чудо. И, когда на ржавом указателе проступят чёрные облупившиеся буквы, формируя название улицы, остановитесь чуть поодаль от забора из сетки рабицы и колючей проволоки. Снимите свой фотоаппарат с шеи. Поднимите голову вверх, чтобы узреть спящего титана, раскинувшего своё тяжелое каменное тело, поросшее деревцами. И слушайте меня внимательно, пока не затечёт шея и не закружится голова. Вот так. Здание завода, с построения главного цеха которого и начинается история городка, со временем забросили насовсем, и тяжёлые двери-великаны обросли ржавыми замками и цепями. Словно в глубокий сон погрузились громадные (ныне пустующие) просторные помещения, храня в себе гудящую тишину и золотые невесомые крупицы пыли, танцующие в солнечных лучах, льющихся через высокие окна. Давящие шершавые стены подвалов до сих пор оберегали остатки механизмов, швейных машинок и станков, что не успели увезти прочь или разграбить ещё тогда, в день закрытия. Но мало кто горел желанием забираться вглубь бетонного лабиринта, ведь это являлось чуть ли не самой настоящей ловушкой: радиоактивный радон скапливался там на протяжении ни одного десятка лет и грозился погубить любого любопытного, кто потревожит спокойствие тьмы. Тем более, согласно новейшей карте геологических исследований, облучение данным элементом в этом штате максимальное. Но дело обстояло не только в банальном страхе отравления скопившимися газами или ещё чем: как и любое заброшенное здание с пустыми просторными залами на окраине города, завод на Файбер Стрит, по слухам, стал привлекать сектантов. Многие поговаривали о криках, доносящихся из высоких корпусов, подозрительном фосфорическом свете, а особенно впечатлительные, кому довелось переждать там ночь, с ужасом рассказывали про непонятные светящиеся сферы вроде шаровых молний. Но верить ли этим тревожным историям или же считать их выдумками и порождениями страха ночных неопытных сталкеров? В данном случае каждый решает для себя сам, скорее всего, склоняясь больше ко второй версии. Да и проверять на собственной шкуре никому особо не хочется. Можете опустить голову и задуматься об ушедшей эпохе, чьи гнилые остатки беспомощно лежат перед вами. Когда-то и мы, и наши жилища, и всё, что мы имеем и желаем, превратится в прах и пыль, став памятником нашим счастливым дням. А этот завод... Он как раз из таких. И в том его прелесть.***
Длинные металлические трубы возвышались над городом, отбрасывая на него длинные щупальца-тени в последних несмелых отблесках солнца. Они будто и впрямь хотели забрать, похитить дрянные домишки и с жадностью поглотить их. Тоби с тоской посмотрел в окно, желая как можно скорее вырваться из духоты помещения и упасть в объятия тёплого байкового одеяла у себя в углу. Он как раз был бы одним из тех, кто считает рассказы о сектантах и паранормальной активности на заброшенном предприятии сущим бредом. Эй, он там как-никак живёт, так что имеет полное право быть скептиком в этих вопросах. Единственное, что страшно в покинутых зданиях, по его мнению — нескончаемые полчища крыс, снующих из угла в угол по ночам. Молодой человек вздохнул. Он, пускай и любил работать, но усталость для него никогда не несла в себе того сладкого чувства удовлетворения, что нередко описывают самые трудолюбивые работяги. Колено окончательно переставало выполнять свою функцию, деревенея, делая походку смешной и нелепой, а в голове поднимался такой гул океанского прибоя, что желание вырвать себе уши и скормить их бродячим собакам уже не казалось таким безумным. Да и к тому же посетителей после семи часов уже почти не было: лишь редкие прохожие заходили, чтобы купить хлеба с отрубями или свежего коровьего молока, так что делать было практически нечего, кроме как умирать со скуки или раскладывать обрыдший пасьянс. Хозяин магазина, старый Матеуш Вавижняк, сидел на раскладном стуле, курил вонючую самокрутку, время от времени недоверчиво поглядывая на Тобиаса. — Так уот я ж табе и говорю, браток. Больше уезжают, чем прибывают, — мужчина откинул голову назад, выдыхая сизый табачный дым и от удовольствия прикрывая покрасневшие глаза. — И от так от. Молодежь-то вся в крупные городищи стекла, а нам, старикам, чё тут делать? Тьфу! Только спины-то и рвать. Роджерс задумчиво пожал плечами. Наверное. Он не слишком много прожил, чтобы о таком размышлять. Опять приходилось выслушивать нытьё престарелого хозяина магазинчика «Неподалёку», что стоял на пересечении пятой и четвертой улицы, и гордо горел в вечеру своими двумя последними неоновыми буквами на вывеске. Магазин, не владелец. Что ж, а выбирать-то особо не приходилось. Куда ему, без удостоверения личности. Оно уже давно утеряно в пожаре и восстановлению не подлежит. Только здесь, в этом минимаркете, его приняла дочь Матеуша, когда тот поехал в больницу навестить свою несчастную жену. «Ты ведь понимаешь, что официально ты не будешь значиться?» — спросила она, смотря на него сквозь толстые стёкла массивных очков. Взволнованно и как-то печально вздохнула, когда Тоби сказал ей, что ему больше некуда пойти. Он спрятал руки в карманы и повесил голову, жалобно говоря о том, что убежал из дома несколько месяцев назад, и сейчас живёт здесь, вместе с дальними родственниками. А ведь они почти не родные! Ах, матери у него никогда не было, а его отец — Господь, храни его душу — слишком много пил, и в один вечер он, Тобиас, просто взял и сбежал, ничего с собой не взяв. Не выдержал. Разве можно выдержать такое? И сейчас, если он не найдёт работу в ближайшие пару дней, то просто умрёт с голоду. Женщина стояла несколько минут в ступоре, перед тем как кивнуть. «Можешь приходить в понедельник к открытию. Только смотри! Я буду внимательно следить за тем, что и как ты делаешь», — и записала что-то в своём блокноте. И потом, уже вслед, она крикнула ему, что он кого-то ей напоминает. Минутная стрелка встретилась с часовой на цифре восемь, громко щёлкнув. «У-у-у! Ещё двадцать минут!» — привычно простонал внутренний измученный голос. Было тихо, сонно и уныло. В окно назойливо билась жирная изумрудная муха, уже второй час пытаясь покинуть душное помещение магазинчика; радио на прилавке негромко играло джаз. Тоби внимательно смотрел на занозу в своём пальце, посаженную ещё утром, когда он перетаскивал ящики с овощами в зал, и только сейчас приметил покраснение и непонятное вздутие. На улице догорали остатки заката, погружая весь город в густые синие сумерки с растущей бархатисто-рыжей долькой луны посреди неба. — От курва! — выругался на родном языке хозяин магазина, вызвав громкое короткое эхо под потолком, и метнул в сторону холодильника пустую банку из-под газировки. Из-за рефрижератора выскочила огромная чёрная крыса с длинным облезлым коричневым хвостом и бросилась бежать через весь зал, с громким писком скрывшись из виду под прилавком со всевозможными колбасами и мясом. — Развели ж тут зоопарк! У-у-ух, у-у-ух! — негодовал престарелый поляк, грозя жилистым кулаком. Его дочь, всё это время молча протиравшая полы, покачала головой. — Тата, нам надо наконец потравить этих паразитов. Тонко брякнул позеленевший от времени валдайский колокольчик над дверью, и на пороге возникла коренастая мужская фигура. Тоби сразу узнал в позднем посетителе своего знакомого. Улыбнулся. Тим деловито прошагал в зал, лавируя между картонными коробками и стойками со всевозможными чипсами и прочей всячиной, которая может с лёгкостью привести к язвам желудка и развить гастрит даже у здорового подростка. Лицо его было глянцевым от пота и блестело в тусклом освещении. Да и вообще он выглядел довольно счастливым, пусть и слегка утомлённым: так обычно выглядят люди после хорошей утренней пробежки. — Мы закрываемся, сер. Прошу торопиться с выбором, — почти идеально выдал заученную фразу поляк, махнув рукой с сигаретой в сторону настенных часов. — Ох, да-да... Я не задержусь. Мне бы мальчика домой забрать. Позволите? — мужчина поднял брови и слегка подмигнул парню за прилавком, который уже встал со своего места и тянулся за кофтой. — Или он тут ещё в ночные сторожа устроился? Матеуш затушил сгоревшую уже практически до фильтра самокрутку в небольшом блюдце, что стояло рядом, и поднялся на ноги. Было прекрасно видно, что пришелец привлёк его внимание. Он, как и любой другой пожилой человек, имел жуткую привычку интересоваться чужими семьями: Тоби ничего не говорил ни о матери, ни об отце, так что взрослый мужчина, пришедший за ним, мог вполне раскрыть эти молчаливые тайны. — Вот те на! Чтоб меня! Неужто тата? — удивился старик, почёсывая плешивую голову с островками жёстких седых волос за ушами и подходя ближе к Тиму. — Да не... О, понял! Вы — отродье! Повисла неловкая напряжённая пауза: все смотрели друг на друга в ошеломлении, не зная, что делать дальше. Драться? Ответить этому старикану, что он сам из себя представляет на самом деле? Тим сжал руки в кулаки. Тоби глупо хихикнул, прикрыв рот рукой. И тут Матеуш ударил себя по лбу и заохал: — Ай-а! Простите старого пса! Два языка, а башка-то одна... Брат, вот вы кто! Они разговорились только когда проходили мимо почты. Райт как обычно курил, глубоко затягиваясь, попутно жаловался на свой голодный желудок, который рычит уже похлеще Ника Холмса на отчётном концерте, расспрашивал о городке и улицах, по которым они шли. Как ни крути, а что-то было общего у этого северного захолустья и у Хелены, родного города Тимоти. Может, та самая атмосфера, присущая каждому провинциальному пункту? Сумбурность, некая миниатюрность и желание сравняться во всех показаниях со столицей; так похоже на отношения братьев или сестёр, когда самые младшие равняются на старших. А вот что касается Хелены, то с этим городом Тим связывал самые светлые и хорошие воспоминания. Он помнил, как нервничал, когда семнадцатилетним подростком садился в машину к инструктору по вождению, сдавая на права. Он думал, что его вырвет из-за сильного стресса, и сумел окончательно расслабиться только тогда, когда проезжал по Хилсборо Парквэй мимо старшей школы Хелены и краем глаза приметил, что пятеро ребят из его класса и параллели золотой краской пишут на стене низкого серого здания «Риндман — мудак». Что ж, очень хороший способ настроить против себя директора как раз перед выпуском. Один из «вандалов» молниеносно повернул голову в сторону дороги, видимо, ожидая увидеть старенькую красную Хонду того самого «Ридмана-мудака». И не надо было обладать феноменальной памятью на лица, чтобы вспомнить этого молодого человека. Казалось, Брайана Томаса, того самого знаменитого Брая-Молнию знает весь город. Не за его успехи в футболе на последних матчах сезона молодёжной лиги, да и не за участие в рекламе шампуня, из-за чего его довольная рожа улыбалась в течение трёх месяцев чуть ли не на каждом углу, а больше, наверное, из-за его буйного нрава. Да, он был светлым открытым человеком, но готов был лечь костями за то, чем дорожил. Один раз, будучи ещё в средней школе, он подрался с одним громилой из-за того, что тот колко пошутил насчёт одной девчушки, к которой Брай (чего таить?) неровно дышал. Вот только про свой сломанный нос и не совсем приятное плавание в заледеневшей реке Кахаба потом, даже много лет спустя, предпочитал не рассказывать. Воспоминания выдавили лёгкий вздох ностальгии из лёгких. Мужчина помотал головой из стороны в сторону, вновь концентрируясь на рассказе своего спутника, который шёл рядом сильно хромая, точно вся его правая нога была закатана в гипс. Тоби, казалось, вовсе и не заметил, что его не слушали. Или просто сделал вид. — ...но та-там сделали приют для животных. А вон в той стороне у них школа. Я туд-да пару раз заходил, когда были бейсбольные игры между командами соседних городов. Неплохо, даж-же оркестр духовой в-во время перерыва иг-грал, — юноша сдул прядку волос, настойчиво лезущую в глаза. — А там... Они остановились у пешеходного перехода. — А, кстати! Вон там я ин-ин-иногда ужинаю! — воскликнул «гид», из-за чего некоторые прохожие искоса на него поглядели. Райт недоумевающе поднял глаза наверх, рассматривая очередной многоквартирный домино, торчащий позади своих низких собратьев словно огромный коробок, поставленный на ребро. — Что, прямо на крыше? — Не-е-е, окол-л-ло того. Там, на балконе, — ответил он, пожимая плечами. — Оттуда классно вид-виден соседний дом, н-ну, его окна. Такое чув-в-вство, что ужинаешь не в одиночку, а с-с-со всеми теми, кто в ква-ква-квартирах живёт. Беру с собой бутерброды и забираюсь по пож-жарке. Н-ну-у, брал. Эй, — молодой человек легонько толкнул Тима локтем в бок, чтобы тот на него посмотрел, — ты не вид-видел дочку М-м-матеуша? Он-она очень крас-красив-вая. Правда, в очк-к-ах. Вид-д-имо, она у-ушла прямо перед тоб-тобой. Жилище встретило их привычным холодом и запахом жжёного растительного масла, из-за которого в животе неприятно заурчало, точно проснувшийся только что зверь учуял лёгкую добычу. Тим выволок из угла походную кастрюлю с закоптившимся дном и стал разливать в глубокие тарелки густой суп, на поверхности которого лениво плавала мелко порезанная зелень. Тоби уже уминал свою порцию за обе щеки, не переставая нахваливать кулинарные способности Тимоти, на что тот лишь махал рукой, мол, не стоит преувеличивать, а так же строго напоминал о том, что суп был сварен на всех, в том числе и на Брайана. Томас подыскал превосходную работу «с большим количеством времени для творчества», как он выразился ещё прошлым утром. Что ж, но ведь кому-то в самом деле нужно сторожить по ночам машины в мастерской, верно? И даже если этот кто-то будет все эти девять часов сидеть с гитарой в руках — тоже превосходно. Главное, что никого не разбудит своей игрой. После сытного ужина, им удалось поймать спортивную трансляцию плей-оффа главной бейсбольной лиги. Тоби настолько обрадовался, что перестал на какое-то время заикаться. И хоть он толком так и не смог ответить, за кого болеет — за «Чикаго Кабс» или за «Гигантов Сан-Франциско» — но всё равно вскакивал со своего места каждый раз, как только возникали напряжённые моменты, хватался за голову и ругался на Джона Лестера, обзывая его безруким и насквозь дырявым. — Ай! Что же вы! У-у-у! — «болельщик» вновь подскочил на ноги и стал ковылять взад-вперёд, точно был зол до чёртиков или пытался обдумать что-то через чур важное. — Да как вообще «Джайнтс» могли так продуть? Эх-х-х, какой позор. Да? Видимо, Лестер всё же был не такой «дыркой»? Тим тем временем искал что-то в своей сумке, не обращая на Тобиаса никакого внимания, даже когда тот плюхнулся рядом с ним и с интересом заглянул через плечо. И в тот же момент отпрянул назад как ошпаренный, заметив в руках мужчины бинт, смотанный в аккуратный рулончик. — Эй-эй, Это ещё что? Зачем это? — не понял парень, но отодвинулся подальше, опасливо зыркнув на предмет в руке Райта. — Не пугай меня! Курильщик лишь раздражённо (или, даже можно было сказать, слегка обиженно) вздохнул. Он хотел было закатить глаза, но сдержался. Из последних сил. — Успокойся... Где ты умудрился так повредить колено, дружок? — он протянул к Тоби руку, попытался коснуться его ноги, но тот резко вскочил на ноги. — Пошёл т-ты! В-в-всё у-у меня хор-хорошо! К утру прой-и-идёт! О-отдохну и прой-идёт! — Роджерс начал отнекиваться, скрестив руки на груди, внутри которой нарастала жгучая паника. Бинт. Используется для фиксации. Кого к чему? Он кусками помнил, как его привязывали, широко разведя его руки, точно на кресте, точно хотели распять. Затем чужие усмешки, свои вопли... Господи... — К утру такое обычно не проходит! Идиот, тебе помочь хотят, а ты... — Д-да не колено эт-эт-это! — фальцетом взвизгнул юноша, в момент закашлявшись, отходя всё дальше. — Н-не коле-лено... Тут Райт окончательно потерялся. Да вообще, что такое с этим мальчишкой творится?! — Ладно, умник, тогда что это по-твоему? Молодой бродяга виновато опустил глаза в пол, часто дыша. Он всё прекрасно помнил, пускай и прошло уже более четырёх лет, и эти воспоминания сжигали его нутро, подобно раскалённому свинцу наполняли сердце, и каждый его удар отдавался глухой болью. — Да так... Стар-стара-а-ая травма, — пожав плечами, сухо ответил Тобиас и отвернулся. — Т-ты уберёшь эт-эту шт-т-туку-у наконец?***
— Значит, тот розовый заварочный чайник с фиолетовыми птичками, — девушка засмеялась, сомкнув свои длинные, подкрашенные синей тушью ресницы. — Я угадала, да? Пассажир лишь обидчиво надул губы и несколько виновато уставился в зеркало заднего вида. Вздохнул. — А чего в нём такого? Милая вещица, как раз отличный семейный подарок! Кстати, а к нам в этом году на праздники тетя Эмили приедет? Лира пожала плечами, и усмехнулась, поворачивая руль вправо. — Что, не хочешь опять спать с Джоши в одной кровати? Да брось, он хороший парень, да и младше тебя всего-то на два года. В чём беда? Тоби отрицательно покачал головой. — О нет, не начинай! Ты же всё сама знаешь. Он сначала щиплется, как деревенский гусь, а потом храпит! Только-только начинаешь засыпать, а у тебя за спиной: аргх-хр-р-р, хс-с-с, арпх-хр-р-р, хс-с-с-с! — подросток сморщил нос и закатил глаза под верхние веки, точно хотел показать весь ужас, всё отвращение, что вызывал его родственник во время сна. Нет, конечно же Тоби прекрасно понимал причину громкого храпа и раздражающего вибрирующего сопения Джоши: при такой страшной астме и не такое ещё бывает, но всё равно, даже при этом он не переносил его на дух. И каждый раз, как только снизу доносилось картавое сиплое «Добгое утго, миссис Годжегс!», у него сводило скулы от ярости. Вновь он, и в течение всех рождественских праздников ему придётся смотреть на это оплывшее пухлое лицо с никогда не закрывающимся ртом и мелкими поросячьими глазками. Лира взглянула на него, улыбаясь. Махнула рукой. — Ха-ха, да ладно тебе, Тоби! До рождественских праздников ещё более двух месяцев! В крайнем случае, поспишь в гостевой на диване. Парень вспомнил старую плешивую обивку серого цвета, бесконечно скрипящие, щёлкающие пружины и запах старины. Недовольно поморщился. — Ой, вот ещё! Никогда не буду спать где-то, кроме своей кровати. Вот просто, — он деловито скрестил руки на груди, точно показывал полную уверенность в своих словах, даже кивнул,— из принципа. Лира наклонилась и сделала радио чуть громче. — Тоби, Тоби... Никогда не зарекайся, дурачок. Навязчивая слащавая песня донеслась из динамиков. Карли Рэй оказалась в первых строчках чартов, и её песню «Позвонишь мне, может» крутили. Тоби мог поклясться всей своей коллекцией футбольных карточек (даже самыми редкими и любимыми), что пока они были в магазине, её он слышал раз пять уж точно. Но как ни крути, а простенькие слова, прилипчивые, точно мятная жвачка под партой, уже окончательно въелись в мозг. Он отвернулся и начал едва слышно подвывать в такт, с тоской смотря в окно. Накрапывал мелкий осенний дождик, представляющий обычное октябрьское явление, давящее на мозги и вызывающее лёгкую меланхолию. Мимо окон проносились лысеющие деревья и кустарники, сливаясь в сплошную винно-терракотовую стену, практически бесконечно восстающую у серого ровного асфальта шоссе. Назойливо и однообразно шумел мотор автомобиля, пробиваясь своим рёвом сквозь музыку. Тобиас уронил голову на грудь, не в силах сопротивляться дрёме. Перед глазами поплыло нежное тёплое видение, в котором он брёл через густой лес. Огромные вековые деревья шумели кронами над его головой. Птицы пели, и их голоса сопровождали каждый его шаг в самую чащу. Тоби — некто строго позвал его оттуда, из-за дубов. Он шёл вперёд, повинуясь зову, пока оглушающий визг не вспугнул сон. Визг тормозов, казалось, заменил собой целую вселенную на продолжавшиеся вечность доли секунды. А потом — глухой удар, скрежет разрывающегося металла, словно это не твёрдый материал, а тончайшая папиросная бумага, чьи-то сдавленные оборванные крики... Душная темнота, лёгкая контузия от удара, повлекшая выпадение из реальности на мгновения... ...чтобы очнуться в самом настоящем аду... Тоби видел лицо своей сестры, перекошенное гримасой боли, с содранными кусками кожи. Оно теперь напоминало латексную маску монстра, которые часто продаются перед Днём всех святых. Он смотрел на осколки стекла, торчащие из кровоточащих ран на её тонкой изящной шее, чёрную впадину, где когда-то был глаз Лиры, на тело, подрагивающее в судороге, грубо перехваченное ремнями безопасности. Она хрипло пыталась сделать вдох. Осознав, что произошло, он закричал, не слыша себя: — Лира? Лира! Лира, очнись! Очнись! Тоби хотел отстегнуться и дотянуться до своей сестры руками, потрясти, в попытках разбудить её, привести в чувство. Хоть как-то помочь. Но тело не слушалось его: оно было тяжёлым. Мышцы были напряжены. Невыносимо, до искр в глазах, болела спина: внутренняя часть позвоночника словно была объята адским огнём. Он не мог повернуть голову. Он не мог поднять руку или ногу. Пристёгнутый ремнями безопасности, он висел, как безвольная тряпичная кукла.Лира!!!
— ...не более. Пара дней. Знаете ли, мы не даем гарантий. В данном случае мы сделали всё, что могли бы сделать, даже больше. Остается надеяться на лучшее и ждать... Ждать и молиться... Порыв ветра, бешено ворвавшийся в помещение, заколыхал белоснежные жалюзи, сдул несколько листов бумаги из распахнутой медицинской карты на плитку пола, которые так и остались там лежать совершенно незамеченные. Человек в медицинском халате отошёл прочь от распахнутого окна и поправил съехавшие на кончик носа тонкие очки. Глаз его не было видно из-за радужных бликов на тонких стёклах. И из-за этого было слегка не по себе. — Но скажу Вам честно, мэм: лично я советую думать про худшее развитие событий, чтобы потом не сойти с ума от горя. У вашего мальчика травмирован позвоночник... Нет-нет, что вы, не летально. Но возможно... нижняя часть тела окажется парализована навсегда. Внутри словно оборвалось что-то тяжелое. Нет, это не правда, это все ложь, нет! Врач ошибается, ведь так? Все будет хорошо, верно? Верно?! «Хоть кто-нибудь? Помогите!» — Увы, но это так, дружок. И он засмеялся, упёршись руками в письменный стол. Его дьявольский смех разносился по кабинету, оглушающим эхом отзывался в голове. Вдруг комната стала меняться: белая плитка на полу стала покрываться толстым слоем синей плесени и грибка, с потолка стала сыпаться хлопьями штукатурка. Все, кто находился в помещении стали пропадать, оставляя лишь многоголосый адский хохот. Дрожа от страха всем телом, парень зажал уши руками. — Э-ТО ТА-АК! Э-ТО ТА-АК! — скандировали визгливые голоса, то стихая, то вновь затмевая собой зверский неспокойный гул ветра, гуляющий уже меж обгорелых грязных стен заброшенного здания. «ПОМОГИТЕ!» — парень пытался кричать, звать на помощь, но всё, что слетало с его губ — тихие протяжные стоны. Но в то же мгновение из-за угла показался силуэт. Это был явно человек, уже не молодой, так как голова его была совсем без волос, а спина выгнута в горбе. Тоби поймал вдруг себя на неспокойной мысли, что не может разглядеть его лица. «Старец» сделал пару шагов навстречу подростку в инвалидном кресле, хромая и переваливаясь, поднял руки и... ...И открыв глаза, он не увидел ничего, кроме распахнутой настежь двери и медицинской сестры, с интересом заглядывающей в палату. Совсем молоденькая, только что пришедшая из медицинской школы, она заходила к нему время от времени чтобы сделать укол, поставить капельницу или накормить. Тоби она раздражала своей безостановочной болтовнёй и излишней эмоциональностью. И поэтому он каждый раз с нетерпением ждал её ухода. Он предпочитал или спать, или лежать в полном одиночестве и думать, думать, разглядывая однотонную светлую стену. Он был недвижим и чувствовал, что в этом мире ему уже не интересно. — О, ты проснулся, соня? А я как раз к тебе, — наиграно улыбнулась девушка, уже полностью заходя в комнату. Как и следовало ожидать, в её руках был пластиковый поднос невнятного цвета. В его отделениях, вместо обычной еды, была непонятная однородная субстанция. Девушка уже подтолкнула ногой к кровати крохотный складной стульчик, и присела на него, из-за чего тот громко протяжно скрипнул. — Ну что, скажи «а-а»... Но парень лишь сжал губы и даже прикусил их зубами изнутри, раздражённо фыркнув. Если бы он мог, он бы даже отвернулся в сторону или с силой бы ударил по подносу так, чтобы всё его содержимое разлилось по всему полу, осталось бы комками на голубой робе этой дуры. Ах... Если бы только мог... — Что, совсем не хочешь есть? — её тоненький молоденький голосок содержал яркие нотки печали, да и сама медсестра переменилась в лице, став какой-то расстроенной. — Но ведь если ты не будешь кушать, то... — Что?! — он не выдержал и визгливо прокричал это слово. Голосовые связки драли слёзы. — Что тогда? Не выздоровею, да? Или пошути, сказав, что не встану на ноги! Давай! Что ты затихла?! Я не хочу есть! Я не хочу, чтобы меня кормили, как годовалого, понимаешь? Я не хочу лежать круглыми сутками в кровати ожидая прихода психолога или какого другого врача! Я не хочу! Он громко и надрывно зарыдал, его переполняла горячая злоба. Не только на эту бедную студентку-медика, которая лишь испуганно отступила назад, нет. Он злился на всех вокруг. В особенности на того пьяного водителя, который врезался в них на полной скорости, не совладав с управлением своего Ленд Ровера. И он жалел, жалел, что этот сукин сын скончался на месте и не сможет больше жить и страдать... или испытать на себе месть. Настоящую, намного страшнее, чем обычная кончина. Даже ад показался бы ему курортом по сравнению с тем, что сейчас в своих мыслях проделывал с ним несчастный парень. Он попытался сжать руку в кулак, но единственное, что у него теперь получалось — едва согнуть слабые дрожащие пальцы. Врачи пожимали плечами, вновь и вновь оглашая неутешительные прогнозы. Удар пришелся со стороны: парализация, потеря чувствительности во всём теле. Он остался жив, право, каким-то чудом. Но стоило ли теперь жить. Он видел мать, приходившую к нему утром. Она держала его за руку, поглаживала её, но парень ничего не чувствовал. Конни говорила, что Лира всё ещё в коме. Прогнозы неутешительны. Её мозг повреждён. И сейчас Тоби чувствовал себя полностью беспомощным, жалким. Обузой. И ничем более. Ничего более. — Я даже в туалет сам не могу сходить, понимаешь?! Слёзы катились по щекам, оставляя влажные солёные дорожки, капали на шину Шанца, обхватывающую вплотную шею парня, точно элемент фантастического экзоскелета. На крики уже сбежались работники этого этажа и даже приковылял один пациент с загипсованной ногой, который ходил весь день по коридору, испытывая новые костыли. Теперь он внимательно заглядывал в комнату вместе со всеми остальными. Позади столпотворения послышался грозный бас: — Прекратить! Это больница, а не ярмарка! Расходимся, расходимся по своим делам! Ну, чего вы тут встали? Вам, мистер Уайт, вообще положено лежать и не двигаться ещё пару дней! Уже через минуту в дверях показался пожилой круглолицый мужчина в наглухо застёгнутом халате, надетом поверх фиалковой рубашки. — Так, опять у нас мистер Роджерс... Ты тут только несколько недель, — врач деловито подошёл к постели и оценивающим взглядом осмотрел юношу с ног до головы и, раздражённо цыкнув, бросил сердитый взгляд на медсестричку, качая головой из стороны в сторону. — Ты старайся, и уже через годок не то что ложку держать, а готовить сам будешь, попутно пританцовывая песне по радио. — П-правда? — верилось в это с трудом. Врач кивнул, сверкнув ярко-зелёными глазами в солнечном свете. Может, он врал, а может, говорил чистую правду. Его тёплый мудрый взгляд вселял надежду. Тоби понадобилось четыре месяца, чтобы сделать свои первые шаги. Мать смотрела на то, как её сын неуверенно отпускает тонкие пальцы от алюминиевых ручек ходилок, с мольбой смотрит ей в глаза. Поднимает правую ногу, опасливо ставит её, перенося вес своего тела, боясь потерять равновесие и вновь упасть. А затем смеётся. Громко, искренне. Вперёд! По коридору! Прямиком к окну, за которым лениво светит тусклое мартовское солнце, отражаясь в лужах цвета расплавленного олова! Нелепо и неуклюже ступая по белоснежной плитке, словно десятимесячный карапуз. Он вновь может ходить! Как же это прекрасно! Впервые за долгое время молодой человек был счастлив, с усмешкой смотрел в сторону кресла-каталки и даже хотел сказать ему: «не сегодня, дружок». — Но-но, приятель! Полегче там! Не на бостонском марафоне! — прикрикнул тинейджеру вслед врач, покачав головой из стороны в сторону. И смех, громкий искренний смех, наполнил всё пространство. И все проходящие мимо смотрели на вновь вставшего на ноги Тоби и тоже улыбались. Он был счастлив. Впервые за последние длинные пол года.