Mother please forgive me I just had to get out all my pain and suffering Now that I am done, remember I will always love you I'm your son… — Korn “Daddy”
Высокая склонность к шизофрении Подозрение на диссоциальное расстройство личности...
Агедония. Подозрение на шизофрению. Расстройство сна. Депрессивное расстройство... Говоря честно, его это злило. Ну, эти бесконечные столбцы слов, звучащих слишком забавно для детского уха. «Паранойя» — вот как над этим не посмеяться? Как имя гоблина в сказке. И он смеялся, зажимая рот ладонью.Мигрень Ночной энурез Делюзионное расстройство
Ха-ха-ха Его медицинская карта напоминает бестиарий, оттого ему и смешно. Только вот его мама с каждым новым словом становится всё мрачнее и мрачнее. Врач, серьёзный на вид мужчина преклонных лет, сидел за тяжёлым дубовым столом в своём кабинете, а Джаннет, испуганная и печальная, напротив него. Несчастная женщина. Она вот-вот готова была расплакаться. И что она сделала не так? Какой важный совет по воспитанию ребёнка она пропустила мимо своих ушей ещё тогда, несколько лет назад? Доктор, на халате которого висит серебристый бейдж с именем, он спрашивает об отце Тима. Долго, много. Наблюдает внимательно. Тимми давно уже знает, что он — необычный мальчик. У него нет папы, хотя у остальных детей он есть. Мама говорит ему, что, когда Господь раздавал женщинам мужей, она попала в пробку по дороге, пришла слишком поздно, и ей не хватило. Так что он подарил ей сына. Чтобы она не переживала. — Как давно ваш муж с вами не живёт? Как часто он контактирует ребёнком? — и всё пишет, пишет. — Вы, случаем, не знаете, у него в семье были случаи психических расстройств? Это очень важная деталь. Джаннет пожимает плечами. Ей хочется закурить прямо здесь, в кабинете. Её муж… Первый и последний раз он видел своего ребёнка когда Тиму исполнился год. Пришёл тогда, подержал его на руках — такого крошечного и хрупкого — сказал, что у мальчишки нос и глаза матери. А после ушёл. Он — тот ещё козлина. И вся его семейка. И, ох, как бы ей хотелось, чтобы её и их пути никогда не пересекались! И ещё она говорит, почти шёпотом, нагнувшись к врачу, что он, на самом деле, не её муж. Она никогда не была замужем. А Тим… А что он? Он пока слишком мал и глуп, чтобы понять, что происходит. В разговоры взрослых он не вслушивался, лишь хихикал над смешными словами и изредка поднимал глаза, чтобы посмотреть на врача. Ребёнок сидел на стуле возле своей матери, а на его коленях лежал раскрытый блокнот, в котором синим восковым мелком он жирно рисовал небо.Обязательное лечение Расстройства
Ха-ха А позже, вечером этого же дня, надевая на Тима пижаму и укладывая его спать, Джаннет целует своего сына в лоб, а после крепко прижимает к себе. — Это почти как лагерь. Ты только не бойся, хорошо? Я заберу тебя совсем скоро, — она вдруг отстранилась от ребёнка, но её руки всё также сжимали его плечи. — Скажи, ты правда видел этого… этого… человека за своим окном? Тим молча кивнул. Если бы материнская любовь была бы звездой, то она затмила бы своей яркостью сотни солнц. Но в то же время испепелила бы всё живое на Земле. Тим для Джаннет был дорог. Вся её любовь для него одного: конечно, ведь он — её единственный сын. И может быть, если бы она не обратила внимание на обычный детский лепет, что обычно граничит с фантастическими выдумками, то всё бы прошло стороной. Наверное, Тим бы и не узнал в совсем юном возрасте что такое пластмассовая таблетница с ячейками на каждый день недели и внутримышечная доза диазепама* для спокойного сна по вечерам. Может быть и так, но, как известно, сослагательного наклонения жизнь не переносит на дух. Это было странно, что загадочный мираж явился Тиму во второй раз после того, как он рассказал о нём своей матери. До вечера в тот день Джаннет ходила хмурая, с печалью смотрела на Тима. А ночью, перед рассветом, он прибежал к ней в спальню в слезах: его нос кровоточил, голова болела, и он был уверен, и, захлёбываясь, всё кричал, что высокий Мистер Слим сделал это с ним. Это из-за него, тощего и страшного, ему так плохо. А спустя неделю он сбежал из дома. Так Тим и попал в больницу. Неизвестный безликий гость, окончательно выбравший себе жертву, настойчиво стучал в окно теперь уже каждую ночь, бросал свою хищную тень в палату к маленькому Тиму. И в ушах поднимался шум морского прибоя, хоть ребёнок никогда не видел бескрайних синих просторов океана. И конечно таинственное существо, походящее больше всего на исполинского чёрно-белого богомола, появлялось в ночи отнюдь не с добрыми намерениями. Оно внимательно «осматривало» ребёнка с ног до головы. Животный неконтролируемый страх овладевал Тимом, заставляя его забиться в угол и дрожать там, чувствуя свою уязвимость. «Был ли ты сегодня хорошим мальчиком, Тимми?» — словно хотел спросить ночной посетитель, перед тем как заполонить разум ужасными картинами. Кровавыми. Жестокими. Окончательно сводящими с ума. Слишком непонятными для ребёнка. И, вырвавшись прочь из комнаты, мальчик бежал прочь, не в силах выносить этой пытки. Босой, в лёгкой ситцевой ночной рубашке. И до сих пор в памяти остались острые шипы сизой ежевики, впивающиеся в нежные детские ступни, листья ядовитого дуба, оставляющие на смуглой коже зудящие красные пятна аллергии. Раскинув свои заросли у больницы, Россвуд был убежищем, спасителем, тем самым ноевым ковчегом, перевозящим его через глубокую густую ночь, полную ужаса. Тим бродил там, спал, свернувшись калачиком у корней векового дерева на протяжении двух ночей. Но его нашли. Врач внёс пару исправлений в план лечения, и вот, уже со следующей ночи, дверь плотно закрывалась на замок и две щеколды снаружи. И именно тогда высокий господин уже не стеснялся приходить тогда, когда ему вдруг вздумается, и приносить с собой всё больше и больше мертвенных подарков. Форточка затряслась, точно птица, пойманная в силки. Шварх-шварх, шварх-шварх. Тим резко повернул свою голову в сторону этих звуков, уже готовясь звать сестру. Кажется, сегодня дежурит Сьюзан? Окно приоткрылось с тихим скрипом, легонько ударилось о решётку. Шторы всколыхнул ворвавшийся с улицы свежий ветер; отчаянный крик сипухи стал настолько чётким, что Тиму на секунду показалось, будто гадкая птица притаилась в углу за кроватью. За занавесками, в размытом прямоугольнике света, разлинованном прутьями решётки, появилась нечёткая кукольная фигурка: вытянутая вверх маленькая яйцеподобная голова, тонкие руки-веточки с выпирающими вздувшимися суставами. Оно изучало маленького человека, будто бы специально ради его забавы обездвиженного страхом и медикаментами. Как древний бог, смотрящий на жертвоприношение во имя него: с насмешкой и благодарностью. На светло-голубом ковролине под окном разрасталась тёмное масляное пятно, из которого поднимался зыбкий дымок. Монстр уже проник в помещение и, как обычно, воспарил над полом. Эдакий мерзкий распрямлённый эмбрион в туманной околоплодной жидкости матери-ночи. Тимми предпринял ещё пару пустых попыток хоть как-то расслабить узлы фиксирующих его бинтов и вырваться прочь. Страшно. Очень страшно. Слишком для взрослого человека, чего уж говорить про ребёнка. Пот насквозь пропитал разящую отбеливателем простыню и наволочку, и они липли к маленькому телу словно липучка-мухоловка. Или в таком случае правильнее сказать паутина? Ночной гость беззвучно проскользил через комнатку и согнулся пополам, присаживаясь на край кровати. Приторный запах гноя и мха поплыл по холодному ночному воздуху, резко ударяя в нос. Тим почувствовал, что его сознание начинает тускнеть, постепенно смешиваясь с чужим. Чьи-то пронзительные крики и безумный смех в дали коридора не предвещали ничего хорошего. Паника сменялась ступором. Господи... Господи... Тени кидались на него со стен, гнали вперёд, заставляли бежать из последних сил по пустынному тоннелю прямиком в неизвестность. Мальчик затаился за очередным поворотом, вдыхая через рот и выдыхая через нос, безостановочно уверяя себя, что всё это лишь дурной затянувшийся сон. Так учил его доктор, так говорила ему медсестра: чтобы кошмары исчезли — просто дыши. Каждый сон, даже самый страшный, подвластен тебе. Ты можешь сделать так, чтобы он закончился сейчас же. Вдох-выдох. Вдох-выдох. Открывай глаза. И ничего не бойся. Ни в коем случае не бойся. Ребёнок раскрыл глаза. И с ужасом осознал, что слишком слаб, чтобы контролировать этот сон. Тимми, наклонив голову, вдруг увидел свои руки, точнее, чьи-то. Такие взрослые, грубые, кажущиеся неестественно огромными и сильными для ребёнка, залитые тёплой кровью чуть ли не по самые локти. Нутро выворачивал душный запах пурпурного живого металла вокруг. Во тьме за ним послышались тяжёлые шаги. Смех разлетелся эхом по коридору. Окровавленные руки схватили голову. И тут он не выдержал. Господи! Почему ты не желаешь меня услышать! — ПРОЧЬ! УХОДИ ПРОЧЬ! ЧТО ТЕБЕ ОТ МЕНЯ НАДО?! УХОДИ! Двойная доза успокоительного, и выплывающие из-за этого кошмарного видения ртутные лампы на белом потолке давали долгожданное успокоение с возможностью погрузиться в пустой длинный сон. Медицинская сестра сидела на раскладном стуле у кровати, безостановочно уверяя, что она прогонит любого страшного дядьку, который только посмеет войти к ним в комнату. Её нежные руки едва касались лба Тима, убаюкивая, утешая. Но мальчик знал наверняка, что даже она ничего не сможет сделать, как только ОНО вернётся. Взрослые не видят мистера Слима, так как он приходит только к детям. Да, только к ним, таким маленьким и беззащитным, как сам Тимми. Взрослые слишком заняты своими важными проблемами. Взрослые, по сравнению с малышами, слишком слепы, чтобы заметить чудище, скрывающееся в тени деревьев прямо перед ними. Сьюзан тихо мычала колыбельную, и перед тем, как мальчик окончательно провалился в забытьё, её бледные тонкие губы медленно произнесли: — Спи, моя зайка, завтра будет уже не страшно, обещаю. Завтра всё будет хорошо. Всё будет нормально. «Нормально», — с горечью подумал маленький пациент, закрывая тяжёлые веки. Нормально. Взрослые всегда говорят это слово. Оно — приличное. А «Плохо»... Недопустимо, чтобы оно покидало твой рот во время разговора.***
Сентябрь ли это был, или всё же октябрь? Кто сейчас это разберёт. Весь город старался забыться после столь ужасного происшествия, а недовольство росло так быстро и агрессивно, что люди выходили с протестами к администрации и кричали угрозы в сторону мэра и всех его подельников, требовали разжаловать в прямом смысле каждого полицейского за бездействие и отвратительную работу. Журналисты наводнили городок, и ни в Криквилле, ни в ближайшем Ньювилле вам бы не удалось найти даже самой мерзкой комнаты на ночь: работники крупных каналов вроде «Фокс» или «ЭйБиСи ньюс» на месяц вперёд забронировали всё, что только можно. Проклятия встревоженных горожан гудели почти до Дня благодарения, сделав небольшой городок знаменитым почти на всю страну. Новый вечер — новая отвратительная подробность. Новая лакомая косточка от скелета из шкафа расследования. Сколько было жертв на самом деле? Неужели нам всем нагло врали? Один ли действовал убийца? Смотрите ровно в восемь и не переключайтесь. Но постепенно, как это всегда бывает, холодящая кровь новость об ужасной кровавой бойне стала таять в потоке новых событий и трагедий. Чёрно-белые фотографии жертв среди цветов и поминальных свечей больше не появлялись на экранах, вызывая плач домохозяек. Выживший в произошедшем кошмаре мужчина (тот, что с горечью и болью рассказывающий о произошедшем на одном ток-шоу, а через несколько часов уже на другом) до сих пор находится в психиатрической лечебнице. Как оказалось, крушение самолёта и пожар в детском приюте собирали больше зрителей. Там было больше крови и смерти. Зрители пожалеют лучше десяток детей, чем жалкую четвёрку. И мало кто вспомнит сейчас то, что произошло на самом деле: жертвы ушли прочь из памяти рыдающих масс, по обыкновению сменившись другими. Прохладные ночи охотились на росу на траве, постепенно превращая её в тонкий серебристый иней. Работа зимней мёртвой руки становилась всё заметнее и заметнее с каждым днём: листья окрашивались в яркие цвета и падали на землю, заваливая все тропинки в лесу и с нетерпением ожидая своего снегового савана. «Какое прекрасное время, чтобы отправиться в поход!» — подумал вечером школьный учитель мистер Элиот Рэйни, идя домой со своей работы. Биология была тем поплавком в его жизни, за который он держался, и именно поэтому его мечтой было как можно лучше познакомить с этой прекрасной наукой своих учеников. Он был настоящим адептом культа любви к природе. «Лес — превосходное место, чтобы лучше узнать живую природу. Разве никто из вас не хочет своими глазами увидеть олениху с оленятами? Или услышать песни лесного зелёного певуна? Ведь всё это здесь, рядом с нами», — с детским наивным восторгом говорил он на уроке каждому классу, заходящему в кабинет, приглашая детей на ночёвку в палатках. Но, к сожалению, из всей средней школы имени Святого Джозефа набралась маленькая группка из четырёх человек. «Ну и пусть! Пусть! Хоть сколько!» — успокаивал себя Элиот, ведя школьников по тропке и попутно рассказывая про ель красную и секвойю вечнозелёную. А уже вечером плясало обложенное камнями пламя, облизывая походный котелок, и вместе с ним тени людей на палатках то и дело дёргались и качались из стороны в сторону. Треск хвороста, беспощадно пожираемого костром, накладывался на страшный рассказ, леденя душу и сворачивая внутренности в дрожащий мокрый клубок. Рассказчик кривил лицо, пытаясь сделать его как можно страшнее и отвратительнее, не скупился на ломанные и неестественные жесты, и время от времени бросал жуткий безумный взгляд на настороженных слушателей. — ...и вот, когда они открыли дверь, то увидели... — мальчик замер, смотря куда-то в пустоту перед тем как резко выпрямиться и закричать. — Крюк! Все остальные дети заверещали и отпрыгнули в сторону, когда в них полетела скрюченная ветка. Синди зарыдала в голос, прижавшись к учителю, словно искала у него защиты, а кто-то раздражённо фыркнул, подбирая тот самый ужасающий «крюк маньяка» из кошмарной байки. — Тэд, прекрати! Хватит уже на сегодня страшных историй, — мистер Рэйни поглаживал свою ученицу по голове, пытаясь её хоть как-то успокоить. — Но мистер Рэйни! Ещё одну, можно? Пожалуйста? Она не... — Хватит! Подросток насупился, сложив руки на груди. Ему было обидно от того, что весь арсенал его лучших страшилок так и останется непрослушанным. А жаль: дальше должна была идти классика вроде «девочки, которая стояла на могиле» и «призрака в грузовике». Дети смеялись, доедали поджаренный на огне зефир и даже не задумывались о том, что это будет их последний ужин. То страшное, что настигало несчастных людей в рассказах их одноклассника, сейчас плутало где-то среди кустов и проваливалось в холодные лужи воды. Сбитые в кровь руки плотно обхватывали плечи, прощупывая выпуклые суставы сквозь полосатые рукава. Едкое безумие давило горячие слёзы из глаз, которые каплями брызгали на стёкла очков, как только «ночной кошмар» моргал. Пять дней без сна, корчась в боли и агонии, утопая в собственной панике и длительных эпилептических припадках. Кожа на месте ожогов сочилась чем-то солёным и прозрачным, надувалась пузырьками, из-за чего повязка на лице липла к щеке и подбородку, тянула и доставляла одни неудобства. Нечто шло, не помня себя, дёргалось и вздрагивало, как только из его глотки вылетал непроизвольный стон или крик. То, что должно было принести смерть, бесцельно плелось вперёд, подобно живому мертвецу. Не помня себя. Не помня, что является человеком. Плелось, пока под крики страха не вышло на полянку, где были дети. Тэд был первым, кто заметил незваного гостя и сказал об этом Элиоту. Все пятеро замерли, как замер и парень, ни с того ни с сего появившийся из-за кустов. — Эй? С вами всё в порядке? Эй? Незнакомец не шелохнулся, лишь негромко охнул и грязно выругался. И ещё. Обезумевшие глаза с огромной круглой радужкой не останавливались, с непониманием и испугом осматривали каждого ребёнка. — Дети, — начал шёпотом биолог, не сводя глаз с пришельца, — по моему сигналу сразу бежим, договорились? Школьники кивнули. То, что раньше боялось собственной тени, вдруг почувствовало огонь внутри своего замученного сердца. Голова потяжелела, налилась жидкой раскалённой магмой, едва удерживаясь на тонкой ноющей шее. Голоса фей и демонов потекли приторным нектаром в уши, и реальность в глазах мелькнула чёрным. Огонь. И кровь. И синева обескровленной плоти.смотрисмотрисмотрисмотри
На месте детей, застывших в ожидании и страхе, были мерзкие твари. Слизеподобная прозрачная кожа просвечивала коричневые кости, оплетённые пульсирующими венами и артериями, точно диким хищным вьюном. Они покачивали своими раздутыми гидроцефалией черепами из стороны в сторону и двигали узкими змеиными глазками в глубоких чёрных глазницах. Ярость и отвращение сдавили рёбра. Обречённый крик вылетел изо рта и утонул в плотной повязке, превратившись во что-то невнятное. И непонятные монстры бросились на него, и вцепились в руки и ноги, намереваясь прокусить одежду и отравить его своим кислотным ядом. И он закричал ещё громче, выхватывая топоры, заткнутые за пояс. Человеческое подобие било направо и налево, разрубая с хлюпаньем гигантские головы и едва уворачиваясь от струй смертельной чёрной жижи, пока все четыре мерзкие твари не перестали дёргаться. Самый гигантский монстр сумел скрыться в кустах, быстро перебирая своими длинными тараканьими лапками с рыжими волосками, и незваный гость не стал его догонять. Кто знает, может там, в самой лесной чаще, где расположено их логово, обретается нечто намного больше и сильнее? Не в силах более совладать с собой, он рухнул на холодную землю, и недолгое тревожное забвение налетело на его охваченное лихорадкой тело. Тоби открыл глаза, и обнаружил ленивый красный рассвет над собой. Воспалённые глаза ныли и отказывались фокусироваться на чём-либо, кроме как на грязном стекле рыжих газосварочных очков. В ушах неприятно и громко зазвенело, как только парень перевернулся на живот и с трудом поднялся на четвереньки, оглядывая окружение. Ужас вдруг пронзил его, когда перед взором открылась следующая картина: детские безжизненные тела, опрокинутые и растоптанные палатки, разбросанные угли. Всё покрыто кровью. Ткань его одежды стала напоминать сухой картон, и липла к коже. — Этого не может быть, — подросток сглотнул, — я, я н-н-н-н... н-н-н-н... Нет. Нет! Тикки-Тоби вскочил на ноги и помчался прочь, спотыкаясь о корни и цепляясь за ветви. Ему казалось, что мёртвые глаза следят за ним. Детские ручки тянутся к нему и остатки тел ползут, чтобы отомстить. Он не мог этого сделать! Что произошло с ним, что произошло! Он убил тех, кто не причинил ему вреда. Он — убийца. Он — настоящий монстр… Парень бежал до тех пор, пока полностью не взошло солнце. Пока не закончились силы. Пока в тени от огромной старой ольхи сознание его не покинуло. И сквозь обморочное состояние он ощущал тонкие паучьи лапки, которые оплетали его холодной паутиной, поднимая высоко над землёй и укачивая. Из стороны в сторону. Из стороны в сторону. Как младенца. Как умирающего. Ожидая. Из стороны в сторону, под колыбельную ветра и лая полицейских собак вдали. Безликий паук-охотник, точно знающий коллекционер, бережно прижимал к себе человеческое дитя, прячась вместе с ним в тени и смотря на людей в бронежилетах, мелькающих меж стволов, перед тем как перенести его в другую часть страны. Вспышка, и их уже нет.