What does it matter, a dream of love Or a dream of lies We're all gonna be in the same place When we die Your spirit don't leave knowing Your face or your name And the wind through your bones Is all that remains And we're all gonna be We're all gonna be Just dirt in the ground — Tom Waits "Dirt In The Ground"
Там, за поворотом, отчаянно лаяла собака. Брайан внимательно вслушался в противное гавканье, словно оно было важным советом, и после одобрительно кивнул. Осмотрел стоящего напротив него Тима с ног до головы. — Я думаю, ему должно понравиться. А кстати, где он? Он же говорил, что сегодня в магазине травят крыс и он не работает? Неужто у нашего мальчика появились личные дела? Тим пожимает плечами, облокачиваясь на шершавую стену и вертя в руках пухлый бумажный конверт. Жест: «Не знаю. Может быть. Меня не очень-то и волнует». Рот мужчины приоткрыт, и горячее живое дыхание вырывается наружу облачком пара. Его куртка распахнута, на белой футболке под ней виднеется мокрое расплывающееся пятно пота. Брайан смотрит на него, стараясь поймать взгляд своего друга, заглянуть тому в глаза, изучить их, прежде чем почти шёпотом спросить, несколько взволнованно и строго, как родитель: — Ты что... опять? — Нет. С чего ты вообще это взял? — Райт бережно прячет конверт во внутренний карман, похлопывая после по нему ладонью, чтобы убедиться, что «секрет» в полной безопасности. — Да и откуда я могу... Сам понимаешь, — он развёл руками в стороны. — А ты куда сейчас? Тот же жест. Видимо туда, где не болит голова? — Я хочу прогуляться. Знаешь, немного побыть наедине с собой. Немного подумать, там. Тим улыбнулся и кивнул. — Как знаешь. К ужину возвращайся. Я хочу, чтобы ты сам рассказал Тоби, — он неторопливо зашагал прочь, — может, хоть это его развеселит. А то ходит тухлый какой-то в последнее время. И вот спустя полчаса Брайан неторопливо плетётся по улице: руки в карманах, а взгляд устремлён вперёд. Люди проходят мимо него, и точно их нет на этом свете — лишь тени, призраки, сотрясающие воздух и иногда задевающие локтями. Кто-то где-то кричит, кто-то кого-то зовёт, кто-то куда-то зачем-то торопится, но это там, на другом, потустороннем уровне. Здесь же этот город мёртв и покинут всеми, и охраняется лишь им — Томасом — медленно затухающим блуждающим огоньком. Солнце окончательно увязло в тучах ещё с самого утра и даже к вечеру не думало выбираться из своей светонепроницаемой ловушки. Безжалостно болели некогда переломанные кости (и плевать, плевать, что они восстановились вдвое быстрее обычного); рассерженной осой гудела лёгкая боль где-то на уровне правой брови и за глазом. Недосып потихоньку делал своё недоброе дело, а погода его подгоняла. Время от времени за спиной мелькал знакомый тощий силуэт в серой дутой куртке, который тут же спешил засесть за ближайшую лавку или метнуться за угол, как только путник оборачивался. Ну и пусть. Пусть этот малой считает, что умеет прятаться и делает это искусно. Хоть что-то. Скорее всего, он сейчас выпрыгнет откуда-нибудь с диким криком и скорчив рожу. Пугать он любил. Тоби под час слишком много болтал, глупо и пошло шутил («Вы вот, например, слыхали про человека, потерявшего левую руку и ногу? Так вот, он был абсолютно ПРАВ!») и казался покладистым только с первого взгляда: всё обучение закончилось почти дракой. Тим старался изо всех сил привить Тобиасу любовь к литературе и поэзии, наизусть зачитывая стихотворения Эмили Дикинсон и Чарльза Буковски — сочетание, вызывавшее у Брайана смех, как и попытки Райта исполнить всё это с выражением спустя столько лет после колледжа — но увы, молодой человек лишь поднимал брови и показательно зевал во весь рот: это был его молчаливый бунт. Учиться он не хотел, это уж точно. Особенно у Тима. Вечерами этот самый Тобиас приходил к Брайану на работу и сидел с ним пол ночи, слушая, как тот играет на гитаре. Как-то он и сам попробовал поиграть, но дрожащие сдавленные ноты, что он мог извлечь, резали слух. Помучавшись около часа, Тоби вернул инструмент. «Ничего, — сказал тогда Томас, улыбаясь расстроенному парню, чтобы подбодрить его, — мастерство приходит с опытом, и тут ничего не сделаешь». Тоби в то прошлое воскресение признался Томасу, что наконец-таки полностью ознакомился с «Мраморными шершнями», даже пересмотрев несколько раз пару особо важных, по его мнению, записей. В тот день он долго молчал, перед тем как негромко, с любопытством спросить: «Что стало с Алексом?». Парень говорит, что то самое видео прервалось на середине, и последние кадры запечатлели, как Тим уезжает прочь. Что было после этого Тобиас не спрашивал. Ему было всё и так ясно: скорбные итоги и следствия были перед ним открыты, как карты в конце покера. Роджерс деловито осмотрел своего собеседника, точно впервые встретил. «Та-ак всё же, это произошло на самом д-деле? Эт-это не кино?И т-ты...». Да, ответил тогда Брайан перебив его, на самом деле. И знаешь что? Умирать ни разу не круто. Как и воскресать после этого. В общем, это очень и очень плохой способ скоротать выходные. Лучше сходить в боулинг. Был приятный вечер. Брайан достал из своего рюкзака старый пистолет, осмотрел его, заметив про себя, что без пуль он — бесполезный кусок железа. Но, подумав немного, спросил сидящего неподалёку Тоби, умеет ли тот обращаться с этой штукой. В глазах парня вспыхнула искра. Он помотал головой из стороны в сторону. Они стояли на пустыре за заводом, и Томас долго-долго объяснял, что положение ног при выстреле должно быть максимально устойчивым, а то можно просто рухнуть на спину, дав противнику прекрасную возможность напасть. Мужчина кружил вокруг юнца, то расправляя тому плечи, то чуть приподнимая голову. Неторопливо подняв пистолет и встав в стойку, парень стал целиться чуть вниз, будто перед ним был человек, беспомощно стоящий на коленях. «Эй, Брай? Знаешь, что надо говорить перед тем, как кого-либо пристрелить? — от этих слов вдоль позвоночника „учителя“ невольно пробежал скользкий холодок, после охвативший и желудок. Он покачал головой из стороны в сторону, не зная, что сказать. — Надо спрашивать: „Веришь ли ты в бога?“» Затем тонкий палец Роджерса дрогнул на спусковом крючке, и раздался сухой щелчок. «Бэнг, и всё», — тоскливо заключил он, всё так же, не моргая, пялясь теперь уже на «мёртвое тело» воображаемого противника. Передёрнул затвор, опустил курок и вновь «выстрелил». И опять, не меняя холодного каменного выражения на лице. И кого он представлял? Брай так и не понял. Видимо, кого-то из своего тайного прошлого. Именно в то воскресенье Тоби стал смотреть на Тима по-другому. Более напряжённо и даже презрительно. Пристально следил за ним, вглядывался в лицо, в движения, пока Райт раздражённо не спросил его: «Да что с тобой не так, парень? Ты меня пугаешь, если честно. Завязывай!» Бэнг, и всё Одинокий пешеход и не заметил, как вышел на окраину городка. Остановившись на мгновение и осмотревшись, он повернул. Дорога под его ногами была разбита. Снег и вода превратили её в одну сплошную грязную кашу. Справа, уже совсем близко, виднелось полотно железной дороги. Брайан на мгновение остановился. Коварно улыбнулся. — Алекс, ты сейчас серьёзно? Я сломаю себе все ноги, если пойду по шпалам в закат! — Томас засмеялся, но его глаза наполнились слезами. — Если только ты не хочешь снять кино про инвалида-колясочника, вернувшегося домой! А Алекс, идя он рядом, насупился бы и разозлился. Нервно поправил бы очки. Он не любил, когда у него отбирали самые красивые, по его мнению, кадры. Бедолага слишком серьёзно относился к своему творению и не замечал, что вся съёмочная группа над ним смеётся.«Талант твой сценарный, О, Алекс, Как мой в написании хокку»
То есть, его вообще не было. Брайан брёл по тропинке возле рельс, печально рассматривал кажущиеся мёртвыми полуголые деревья. Нет, в южных штатах природа трагически не погибает на время зимы. Конечно, бывает и холодно, но не на столько, чтобы постоянно болеть и просыпаться по ночам, как только одеяло сползало куда-то в сторону, подставляя плечо или шею пробирающему до костей ледяному воздуху. Ему не нравился север. Он медленно давил его своей тяжестью и темнотой. Под его ногами земля справа обрывалась, и резкий склон, покрытый жёлтой травой и редкими кустами, шёл вниз, казалось, на добрые полусотню футов. Вот оступись ненароком, перепугайся едущего рядом состава, и всё, считай, покойник: не соберёшь костей. Конечно, где там вскипает она, боязнь высоты? Что вы, это не про нас. Мы знаем, какого это рухнуть вниз на плитку и разбиться насмерть. А когда знаешь, как-то становится не очень страшно. Просто так вот ШМЯК! и ты фарш для котлеты. Больно невыносимо, но только первые секунды. Потом просто вырубаешься. Знаем, плавали. Вдруг до ушей донеслось пронзительное шуршание и чавканье, и Томас мог поклясться, что его окликнули. Голос был звонкий и принадлежал либо мальчишке, либо молодой женщине. Путник почти остановился, прислушиваясь к царящей в округе вакуумной тишине внимательней. Его это насторожило, неужели... — Брайан! Да погоди же ты! Стой! Он обернулся. К нему действительно приближалась высокая худощавая девушка. Спутанные волосы мышиного цвета выбивались из-под легкой фетровой шляпки с засушенными цветами под черной лентой, пышный шерстяной шарф был размотан, и волочился бы по лужам, если бы не ржавая брошка в виде черепахи, которая удерживала его на воротнике потёртого пальто. Незнакомка выглядела безумной. Добежав наконец-таки до него, она согнулась пополам, стараясь отдышаться. — Ты та-а-ак быстро ходишь, что за тобой не угонишься! — она молниеносно поправила шарф, перекинув его через тонкое плечо. — Ах! Ты знал, что этот гадкий мальчишка следовал за тобой почти до Нью-стрит? До чего же он мерзкий! Я так давно хотела его придушить, ещё год назад хотела, клянусь. Он совершенно мешает жить. Она плелась теперь рядом, размахивая руками, и каждая её фраза холодной иглой впивалась в мозг: до того визгливый был её голос. Но откуда она столько знала? — Это ты про Тоби? Он славный малый, — Брайан ещё что-то промямлил себе под нос, молясь всем мыслимым и немыслимым богам, чтобы внезапная обуза растаяла в студёном декабрьском воздухе. Как мираж. — Ох, Брайан, Брайан, какой ты наивный! Этот Тоби — сущее зло. Воистину змея на шее. Пригреешь сначала, накормишь, а она тебя ужалит. Но довольно о нём, — она вдруг ни с того ни с сего остановилась на месте и, вцепившись в плечо Брайана, рванула его на себя. Мужчина был всего-навсего на пол головы выше неё. — Спаси меня, иначе я совершу непоправимые ошибки. Её длинные обгрызанные ногти неестественно сильно сжимали напряжённую руку мужчины, а безумные глаза, в центре сероватых белков которых болезненно подрагивали тёмные радужки с узким зрачком, смотрели с уверенностью, желанием. Она словно гипнотизировала его, внушала тревогу и ужас. «Анаконда и кролик» — с отвращением заметил про себя Брай. — От чего... — только и сумел выдавить он из своего сузившегося от ужасного предчувствия горла. Она усмехнулась, но тут же вернула то самое напряжённое выражение. — Сам знаешь... Приведи меня к нему. Я не могу сама, ведь он меня не видит, — голос Аманды на последней фразе растерял все свои краски, превратившись во взволнованный и жаждущий полушёпот. — Иначе именно я принесу огонь праведный и священный. Мимо пронёсся поезд: блестящие колёса в нескольких футах от людей скользили по отполированным рельсам. Барабанные перепонки, казалось, надулись и гуляли туда обратно внутри головы вместе со стуком. Несмотря на бушующий в крови адреналин, ни одна жилка не дрогнула на лице Томаса. Он стоял смирно, смотря в глаза сумасшедшего человека. Джесси, милая, неужели это тот ангел смерти, которого ты послала для меня? — Спасти? Аманда кивнула, и улыбнулась ещё шире. — Да... У нас не так много времени, Брайан. Спаси меня о ошибок. — Как скажешь, — и Брайан оттолкнул её от себя. Аманда едва не повалилась вниз с обрыва. Стоя на самом краю, она размахивала руками, точно старая ворона крыльями. Пронзительно завизжала, вновь чуть не потеряв контроль над равновесием. — Ты... Ты! Грязный неверный! — её лицо скривилось в гримасе сущей злобы, вспыхнуло и расцвело краской, как только она вновь встала ровно. — Гори же тогда в аду, ТЫ! Именем Господа нашего, именем... И Аманда задрала своё остренькое личико вверх, к тёмным небесам, извергая проклятия. Брай не успел даже броситься прочь сломя голову, как небо над его головой заволокло чёрным. Смоляные, точно холодная дождливая ночь, птицы поднимались с близлежащих деревьев, летели со стороны города и поля, оповещая гулким карканьем и треском пустоту о своём прибытии. Несчастный человек с ужасом смотрел на приближающийся ночной кошмар. Птицы... Это грёбаные птицы, которых он боялся с самого детства, когда впервые увидел тот фильм Хичкока... Дьявольские пернатые твари, точно равные части одного целого организма, состоящего из перьев и костей, спикировали вниз. Всё уже было решено. Они клевали, рвали, тянули одежду и кожу человека в разные стороны, и Томас вопил не своим голосом, стараясь отмахнуться от птиц. Земля ушла у него из-под ног, и он кубарем покатился вниз, в мёртвые сухие ветви кустов. Рёбра хрустнули. Ступня неестественно вывернулась в сторону. По воздуху в разные стороны летели чёрные перья и пух, покуда Аманда стояла в стороне. Она не улыбалась, не смеялась, и была полностью серьёзна, что-то обдумывая. Покачав головой из стороны в сторону, она печально произнесла: —Ты не понимаешь. Ты ничего не понимаешь. Никто из вас не понимает. По её красным щекам потекли слёзы, и, развернувшись на каблуках, она пошла в противоположную сторону, прочь от того места, где приближающийся поезд уже заглушал вопли человека и надрывный крик птиц.***
— Сер, с вами всё в порядке? Ты поворачиваешь голову, смотря прямо на наклонившуюся стюардессу. На её лице видно славное беспокойство и слишком милая улыбка куклы «Барби». — Я могу Вам чем-нибудь помочь? Безмолвно, по-рыбьи, открываешь рот, и едва не произносишь, чтобы тебя немедля ссадили с самолёта. Отшучиваешься, весело говоря про аэрофобию и прочую ерунду. Скажи ещё про инцидент девять-одиннадцать. Пожалуйся на проклятых мусульман, евреев, коммунистов. Не забудь упомянуть про то, что полёт сам по себе — смертный грех, и Сатана лично разрывает тела всех пилотов на лоскуты в самой вонючей клоаке ада. Давай, чтобы тебя признали психом, буйным, странным и сняли с рейса. Проще отказаться от неизвестного за сотни миль отсюда, чем столкнуться с этим лицом к лицу, почувствовать его взгляд на себе, ощутить запах и тепло дыхания. Стюардесса молча кивает и обещает принести тебе стакан воды после того, как самолёт наберёт высоту. И ты, человек в кресле, сильнее затягиваешь ремень, смотришь куда-то вдаль. Сосредоточение, и вяжущий холодок внутри живота, и бурлящее содержимое желудка — вот всё, что сейчас ощущается. Тело внутри самолёта авиакомпании «Американ Эирлайнс» в Лос-Анджелесе, а сознание в другом штате. Далеко-далеко отсюда. На наручных часах полдень, а в голове проносится ночь совсем другого года. И что тогда пошло не так? Был ли это слишком ясный сон? Ты — хороший друг, самый лучший, и поэтому звонок, полученный тобой в три часа утра от твоего старого приятеля, заставил тебя сорваться с места. Тебя не смутил даже тот факт, что ты его не видел и не слышал несколько лет? До чего ты докатился, парень. Просто подумай: сейчас ты должен был бы стоять перед комиссией на прослушивании для драмы «Утопленник», ведь у тебя уже набралось достаточно опыта. Через неделю, может, тебе бы пришло уведомление о том, что ты принят. Через два года, возможно, ты бы получил миллионы долларов и армию почитателей, а полочку в твоей комнате в твоём собственном доме украшал бы величественный золотой Оскар. Или бы ты улыбался с каждого экрана, жуя за обе щеки пресные противные чипсы, запивая мерзкой газировкой. Ах, мечты, мечты... Но ты здесь, летишь в эту вонючую Алабаму, в свой старый пустой покинутый дом лишь из-за того, что какой-то ублюдок позвонил тебе и разрыдался в трубку. Без слов, но ты понял, что дело реально дрянь. Тим выл по-волчьи на протяжении получаса, кашляя и захлёбываясь, а вокруг трещало, свистело, бормотало. Скажем честно: довольно страшно. Конечно, родители думают, что это всё из-за девушки, что ты на ней, возможно, потом женишься. Родите им десяток внуков, будете приезжать на праздники и спать в гостевой комнате, где висит твоё голозадое детское фото. «На медовый месяц-то приедете, птички?» — улыбается отец, доставая из багажника твою сумку и передавая её тебе. Подмигивает так задорно, как тогда перед выпускным вечером, когда отдавал ключи от своей машины и намекал на наличие в бардачке чего-то довольно интересного. Да, конечно. Куда же ещё? Во Флориду что-ли? Или Джерси? Иисус Христос и хитрая Мария... Ты смеёшься, и говоришь не своим голосом — слишком тихим и слабым для тебя: — Я люблю тебя, пап. Спасибо за всё. А он кивает в ответ и говорит, всё так же улыбаясь: — Сэра — такое красивое имя, мальчик мой. Не упусти свой шанс! Вжимаешься в кресло, почти отрывая ручки, как только твою грудь сотнями раскалённых лезвий пронзает режущий кашель. Сглатываешь кровавую мокроту, или чем там ещё наполнился твой рот? Пока самолёт набирает высоту, ты борешься с желанием сжать свою голову так сильно, чтобы череп треснул. От переносицы до затылка. По всем возможным и невозможным швам. Там, глубоко внутри, там ведь до сих пор пылает огонёк сомнения? Разгорается в лесной пожар, честнее сказать... Что это мудрое решение — полететь. Помочь этому самому Тиму, лицо которого ты скоро забыл бы напрочь. Нет, не забыл бы... Ведь он твой друг, странный, больной на голову, друг с астмой и бессонницей. Когда ты первый раз его увидел, то подумал, что он писается в кровать по ночам и время от времени носит шапочку из фольги. Твоё имя — Брайан Томас, и сейчас, несколько лет спустя, ты сидишь на корточках у шершавой серой стены и держишь у уха мобильник. Ругаешься про себя на плохую связь и проклинаешь операторов. — Да? — на том конце провода раздаётся детский голосок, но уже ниже и взрослее чем тот, который хранился до сего момента в твоей памяти. Сколько ты его не слышал? Как тебе не стыдно... — Китти? Это ты? — хрипишь. — Брайан? — радостный визг. — Брайан! Я так скучала! Мама! Мама! Тут Брайан звонит! Да, это он. Это Брайан глотает накопившуюся во рту слюну, и она кислотой проходится по простуженному горлу. Это он сидит чёрт знает где. Это Брайан. Её отвратительный брат, чья шкура в смертельной опасности. — Китти, скажи маме и папе, что со мной всё хорошо. Я скоро приеду. Договорились? — Брайан сопит, борясь с непонятным желанием выкрикнуть, что он лжёт. — Я буду скоро! Мне осталось уладить одно маленькое дело, и я приеду! Слышишь? Скажешь им это? Да? Я привезу с собой друзей! Сестрёнка соглашается, и Томас тут же завершает вызов. Роняет телефон на асфальт и, поднявшись на ноги, наступает на него. И ещё раз, и ещё, пока экран не отключается, покрывшись плотной паутиной трещин. Чтобы никто не смог его достать, найти. Отговорить и излечить от уверенности в том, что он совершает благое дело. Он заразился этим от Алекса... На земле под тобой нечёткая тень похудевшего сутулого человека в мешковатой одежде. Отскакиваешь в сторону, словно увидел отвратительного паука. — Это всё неправда! Это не я! — такое чувство, что слёз больше нет. Они все утекли когда-то, смыв улыбку с лица и оставив лишь опушенную вниз скобку. Вода льётся струёй с крыши заброшенного здания прямо на тебя. Ткань кофты насквозь мокрая, хоть выжимай. Если продолжишь стоять так, с мокрой тряпкой на теле в столь холодную погоду, рискуешь отморозить что-нибудь, но тебя это более не волнует. Капюшон на голову. Страх в сердце. Ты чувствуешь, что госпожа смерть уже подбирает для тебя косу поострее. — Я найду тебя, слышишь? Найду и убью, но сначала остановлю Алекса, — рычит «неизвестный» в капюшоне, тыча дрожащим пальцем в фигуру в горчичной куртке перед собой. Та лишь пожимает плечами: «как хочешь». И фантом растворяется в холодных предрассветных сумерках. А ты поднимаешь голову вверх. Заброшенная больница, хах? Что может быть лучше: всё окончится там, где и начиналось. Сюжет закольцовывается, и вот-вот эта змеюка отъест свой собственный хвост. Фигура. Фигура с бледным лицом. Фигура в куртке. Она виновна. Перед твоими глазами вдруг проносятся кадры того, что ты видел несколько ночей назад в мотеле. По горлу вновь прокатывается горький ком. Тебя трясёт. Ты знаешь всё, и от этого так дерьмово на душе. Ты видел своими глазами. Да, был немым свидетелем. Господи, Брай, а ты хоть знал, что твой лучший друг, из-за которого твоя жизнь сгорела до пепла, — грязный лжец, псих и педик?.. Брайан стоит выпрямившись, не двигаясь, как оловянный солдатик, и закрывает глаза, считая про себя до десяти. Раз. Два. Три... Десять. И когда он вновь смотрит на мир, солнце уже стремится к горизонту в красном закате.***
«Я ничего не вижу! Я ослеп! Ослеп!» Боль стучала в висках и постепенно нарастающая тошнота безжалостно давила горло. Брайан не понимал, что с ним происходит: жив он, или уже мёртв и вот-вот это зловещее видение закончится. Его било в ознобе. Начинающийся холодный дождь стекал по лицу, смывая грязь и кровь, оставляя расплывчатые пятна и попадая в приоткрытый рот. Он попытался позвать на помощь, но получилось издать лишь слабый хрип. Вдруг завыл ветер, кося потоки дождевой воды, и с неба вместо капель посыпались кусочки льда. Ярко-голубая вспышка осветила плотно сомкнутые веки человека, ничком лежащего на земле, и тот с трудом поднял голову. Шуршание сухой травы и мусора, покрывающихся толстым слоем инея, затмило гулкий стук собственного сердца. — Я знаю, ты здесь, — прошипел Брайан, сжимая ослабшие руки в кулаки. — Отнеси меня домой, ты, чёртово отродье! Я ещё жив! Мы так не договаривались. Льдинки били всё сильней и сильней, грозясь причинить Томасу ещё больше увечий. Всё его изломанное тело было объято огнём боли и жара, точно невидимая магма покрывала его с головы до ног. Горячей струйкой на губы потекла кровь. Оператор, всё так же оставаясь недвижимым, воспарил над землёй. Моргнув белым шумом в зыбкой темноте обрушившейся на город ночи, безликий монстр перенёсся вместе с обессилевшим человеком под величественные своды заброшенного завода. Брайан закашлялся, и наконец потерял сознание.