There are survivors They’re coming home They float in darkness They’re not alone Now here they come Now hear they come Now they will be received - Les Friction
Становится холодно. Волны. Всё, что касается твоего тела — неспокойные волны вязкой от соли воды. Они обволакивают тебя, отнимают на секунды от кожи одежду и вновь уходят прочь в океан. А над головой, совсем низко, пронзительно и отчаянно кричат чайки. Птицы подлетают к кромке волнующейся воды, громко хлопая большими сильными крыльями, и цепляют рыбу, вынесенную на грязный серый песок. Едко пахнет водорослями, рыбьим жиром, горьким йодом, и этот запах проникает глубоко в лёгкие. Противный и раздражающий, если глубоко вдохнёшь. Твоё дыхание спокойно. Даже слишком спокойно. Пульс ровный, как метроном в музыкальном классе. Ветер колышет слипшиеся от соли волосы на голове, стоящие торчком, но ты и не думаешь открывать глаза. Всё тело устало от бесконечной гонки по кругу за собственной прозрачной тенью. Разум отказывается принимать её итоги, опять и опять подкидывая сны о другом исходе. А душа... возможно, если она до сих пор где-то там, внутри тебя, она тоже истощена. Эта частичка тебя похожа на заключённого концентрационного лагеря: сухая, бледная и едва живая. Ей осталось совсем недолго. Ты себя не помнишь. Ты себя толком не осознаёшь. Знаешь, если долго не смотреть в зеркало, то можно забыть как выглядит твоё лицо. Если не говорить, прикинуться немым, потерять возможность завести диалог хоть с кем-нибудь, — живым или мёртвым — то рискуешь удивиться, вновь услышав свой голос. Всё станет чужим. Ты сам для себя станешь незнакомцем, от которого непонятно что можно ожидать. Теперь ты это наконец понял. После стольких лет понял, став окончательно другим. Ты пытался подняться и уйти, но твои ноги тебя предали. Ты хотел было позвать на помощь, но угадай, что случилось. Вода накатывает на твою обессилевшую тушку, словно на беспомощного ослабевшего кита, вынесенного на берег, и уносит с твоих рук красные полосы, клубящиеся внутри неё акварелью. Над океаном начинается шторм. Тучи на линии горизонта безвольно тонут в свинцовой воде. Волны уже не ласкают — они с яростью врезаются в тебя, принося боль. Писк в голове — длительный высокий писк — и в горле першит, как при простуде. Вода поднимается всё выше, и сейчас ты утонешь. Так горько и так мерзко внутри. Ты собираешься с остатками сил и обломками мыслей, стараясь собрать их воедино. И открываешь глаза. Под тобой мерзенькая зелёная плитка лестницы, натёртая до блеска под седым слоем пыли. Над тобой белёный потолок с рядом круглых слепых ламп. За выбитыми окнами догорает закат, ночь разливает синие сумерки. И никакой воды. Вокруг тебя никакой воды, хотя тебе и впрямь хочется утонуть прямо здесь. Очередной кошмар наяву, верно? Пора бы уже привыкнуть. А теперь встань, иди и вспомни своё имя. Свяжи с ним всё былое и возненавидь себя ещё сильнее. Так как там тебя зовут, сынок? Твои губы размыкаются, и язык касается верхних зубов. Дыхание, тяжёлое и зловонное, образует букву «Т». Язык вниз, к нижним резцам, и изо рта появляется длинная «И-и-и-и-и». Верно. Так начинается твоё имя, ты прав. А теперь, будь хорошим мальчиком и скажи его полностью. Не томи. Твоё имя — Тимоти. И ты вновь теряешь сознание, падая с лестницы.***
Товарный поезд нёсся вперёд, рассекая округу своим рёвом и устремляясь прямиком в алый закат. Обступающие железную дорогу деревья встревоженно перешёптывались, шумя в сумерках пёстрой листвой. — Эх-х-х... И? Долго нам ещё трястись в этом катафалке? Оглохнуть с концами можно, — мужчина в синей вязаной кофте злобно глянул на своего попутчика, который мирно лежал на полу, подложив под голову пузатый рюкзак. Его грудь всё так же медленно поднималась и опускалась. — Вот просто скажи мне. Неужели надо было переться так далеко, не имея представления о том, куда именно? Тим! Тим, ты там вообще меня слышишь? Его друг, видимо, только-только сумевший задремать, потряс головой и раздражённо замычал. — Да завязывай уже! Сам понимаешь, надо было свалить оттуда, вот мы и валим. Да и вообще, Брай, заткнись наконец! Надоел! — Надоел, надоел, — сдавленным голосом передразнил Брайан. — Я просто хотел узнать, куда мы катимся. Нельзя же провести вечность в этом вагоне, — он поджал губы и закатил глаза. — Р-р-р-р... Надоел, значит... Мог бы и спасибо сказать, что хоть кто-то за тебя волнуется. Да и вообще, мы не договаривались так далеко уезжать. Но в ответ вновь протяжный гул гудка, перестук колёс и его собственное ровное дыхание. Тим, словно специально, перевернулся на бок и показательно почесал зад. Болтун, пробормотав привычные проклятия, залез в карман своих выцветших джинсов и достал потрёпанную коробочку с картами. Что ж, раз делать нечего, значит, можно начать раскладывать пасьянс. А как ещё можно скоротать время в дороге, если твой друг постоянно дрыхнет? А может и притворяется что спит, а сам лежит себе и внимательно слушает, слушает? Собирает эти страшные тайны. Кто знает, кто знает. Брайан никогда не понимал Тимоти Райта до конца, хоть и знал его уже более десятка лет. Он видел многое за эти годы. Тим казался ему странным человеком, но он не имел права называть его таковым! Боже, будто бы и он, Брайан Томас, не был по-своему странным. Не казался со стороны циником и отчаянным парнем. И будто бы его душу никогда не пожирало безумие. Как смешно, право дело. Из города в город, из штата в штат, торопясь, боясь оставаться на одном месте. Как если бы они были в бегах. Брайан, конечно, мечтал путешествовать, но не таким образом. А впрочем, чего он, вечный весельчак, вообще хотел? Жизнь стала совершенно непонятной в последние несколько лет. И взросление с отказом от подросткового нигилизма тут не причём. Томас мог похвастаться тем, что знал слишком много для обычного смертного. И в то же время пожаловаться на то, что этих знаний всё равно недостаточно, чтобы понять всё происходящее с ним. Его глаза повидали всякое: от истинного человеческого счастья и радости до бесконечной череды страха и лишений. Он — тот счастливчик, отмечающий целых два Дня рождения. И тот бедолага, сумевший побывать на самом последнем кругу ада. Послушай его рассказы, приправленные фирменными шутками, и можешь ложиться на лечение в комнату с мягкими стенами. — Чтоб тебя, Доктор Джекилл, — обиженно пробубнил человек, почёсывая уголком «шестёрки» заросший грубой щетиной подбородок, — или всё же Мистер Хайд? Что скажешь? Кто в тебе сейчас не спит, приятель? Свет от фонаря, стоящего около Брайана, давил на мозги. Стук колёс и однообразное занятие по сбору карт в ряды постепенно нагоняло сладкую дрёму, сопротивляться которой практически невозможно... И вот, карта, лежавшая в широкой ладони ещё несколько мгновений назад, уже валялась на грязном полу, а король червей, грозно нахмурив свои тонкие нарисованные брови, наблюдал за чутким сном двух беглецов, всё так же не опуская своего острого меча...***
Тонкие пальцы барабанили по дереву скамейки, выбивая незамысловатый ритм. Нервный, словно торопящий время. Сбитые в кровь выпирающие костяшки неприятно зудели и горели. Во рту было сухо. Вокруг лишь раннее утро, огоньки звёзд небесной синевы только-только стали пропадать. На постепенно желтеющей осенней траве едва проступили холодные слёзы росы. Красиво, но нет такого поэта в этой дыре, кто мог бы воспеть тишину и покой сонного города. Поэты тут не водятся. Одинокий человек, сидящий на лавке, болезненно застонал, хватаясь за живот и наклоняясь вперёд, почти что грудью ложась на колени. Вот снова, снова жизнь грубо и зло подшутила над ним, подкинув неприятный «сюрприз» в виде отравления. Парень не мог спокойно стоять на ногах из-за сильного головокружения, его мотало из стороны в сторону, точно молодое деревце во время сильного ветра. Горящий огнём желудок то и дело скручивал сильный спазм, а по пищеводу, будто плотный комок иголок, прокатывалась полупрозрачная горько-кислая жидкость, обжигающая нежную слизистую. Так продолжалось практически всю ночь, и это недомогание не хило пугало юнца. Он не любил болеть. Его это пугало. Даже несмотря на своё состояние, он всё так же не мог попросить помощи у редких прохожих, не мог добраться до больницы и упасть у её входа от высокой температуры, переходящей в опасные судороги. Продрогший и промокший под ночным ливнем. Беспризорник, оборванец, вынужденный скитаться по миру из-за своей трагедии, потерянный и не существующий более в официальном мире. Парень был объявлен в розыск в целых трёх штатах, а также одновременно занесён в список пропавших без вести и, возможно, уже давно мёртвых. Он — своеобразный кот Шрёдингера: одновременно был и жив, и мёртв. Заслуживал и наказания, и жалости. Его судьбе не позавидуешь. Он прошёл через огонь и воду, и остался живым. Но он всё же считал себя слабаком. Торопливо идя по дороге жизни, он оставлял за собой смазанные следы из крови и слёз как своих, так и чужих. Мрачный жестокий демон наслал на него одержимость, и сил его души не хватило, чтобы ей противиться. Зло заполонило его взгляд, и, как умелый кукловод, затянуло его в топь греха. Находясь меж дьяволом и синей морской пучиной, он выбрал первое, за что до сих пор не мог себя простить. Решив наконец, что сегодня ему уже всё равно ничего не светит, бедолага поднялся на ноги и, придерживая себя за живот, чувствуя, что желудок того и гляди отвалится, пошел в сторону окраины города, как раз туда, где стояли старые многоэтажки. Дома бедного городишки, чье название не отмечено даже на подробной карте, больше напоминали гигантские бетонные коробки с прорезями-окнами, чем дома в которых живут люди. Но выбирать особо-то и не приходится когда в карманах кроме пятидесяти центов, хлебных крошек, песка и пары гаек ничего нет. Главное, чтобы на голову ничего не капало, да и холодный ветер не пробирал до костей. А остальное можно и перетерпеть. Для него сейчас главное отоспаться. К вечеру тошнота пройдёт, и он восстановится, а потом... Что будет дальше, увы, юнец не знал. Но он точно что-то придумает. Оборванец замер на мгновение, заметив на углу пушистую рыжую кошку персидской породы. Животное словно прожигало ненавидящим взглядом больного, но тот спихнул это на обычную паранойю, вызванную сильным недомоганием, а, может быть, чем другим, но в этом он совсем не разбирался. Боялся копаться в себе, как боялся врачей и пауков, игл и тумана, пьяных и под кайфом, и именно поэтому не хотел вникать. Когда у тебя в голове неспокойно... Впрочем, вот тогда-то и становится реально страшно. И всё же эта кошка казалась ему подозрительно знакомой. Возможно, он её видел ранее. Вот только где? — Н-н-ну-у-у, кыш! Пошл-шл-шла-а! Чт-о-о-о ты тут сто-о-ои-и-ишь? — он сделал пару шагов в сторону животного, помахал ослабевшими руками, но то лишь выгнуло спину и пугающе зашипело, прижав уши. Тучи наконец окончательно разошлись. Новый день уже укутывал небо в ярко-синий платок из невесомой органзы, и в городке по очереди гасли хищные глаза фонарей, знающие практически все страшные тайны горожан...***
— Нет, я всё не перестаю удивляться! Б... безмозглый! Вот ты кто! — Тим сидел, стуча костяшками пальцев по грязному занозистому полу, и гневно отчитывал своего компаньона. — Ты потратил на эту злогребучую гитару пятьдесят долларов! — Но-но-но! Я, между прочим, их сам заработал! Честным, мать твою, трудом, в отличии от некоторых, которые ходили по фермерскому рынку в студенческие годы и... Ладно, допустим, твоя взяла, — он нежно провел рукой по тёмно-синему чехлу, который лежал возле него. — Разве музыка это плохо? Да и вообще, на эту красавицу я уже месяц засматривался! Специально другой улицей ходил даже, мимо комиссионки. Лежащий всё это время человек вдруг подскочил на ноги и принялся быстро расхаживать по почти пустому вагону, словно ему нужно срочно обдумать что-то чересчур важное. — И как же, интересно мне? О-о-о-о... Что, отстрочил кому-то на стоянке перед заправкой, да? — Тим злобно глянул на попутчика и тут же продолжил. — Э-э-э, да хватит губы дуть, не девчонка же ты малолетняя. И вообще, они тебе ещё пригодятся, если струны случайно порвешь! — А знаешь что? Хм? Хм? — он с трудом поборол едкое желание сказать нечто до боли обидное. Отмахнулся. — Вот шутить ты так и не научился, Тим. За все эти годы не научился. Хуже, чем... Поли Шор! Брай внимательно уставился на друга, который согнулся пополам от дикого смеха, и показал тому средний палец. Вот ещё! Пройдёт немного времени, Райт заскучает и сам попросит на время музыкальный инструмент! И тогда уже покупка будет не пустой тратой кровно заработанных, а очень полезным приобретением, сродни хорошему радиоприёмнику или, на крайний случай, книги по преодолению затяжной депрессии. Ведь Тим по своей натуре человек тысячи талантов, в число которых так же входила и музыка. Помнится, в колледже почти весь кампус собирался у их комнаты, как только Райт вытаскивал из-под кровати своё старенькое банджо или укулеле. Брайан довольно ухмыльнулся, вспоминая, как он прямо посреди очередной песни тихонько подкрадывался к двери и со всей силы распахивал её, больно ударяя кого-нибудь по любопытной голове. «У-у-ух-х! Уши они тут греют! Сейчас Алекса с трубой позову, если сейчас же не уберётесь!» — в шутку грозил он, смотря как все расстроено разбредаются по комнатам и бурчат себе под нос проклятия. Как ни крути, а это было по-настоящему страшное зрелище — Креили, играющий на духовом музыкальном инструменте, и мало кто хотел увидеть это вживую ещё хоть раз. Кажется, весь штат не мог прочистить уши в течение трёх месяцев после того, как парень, переполняемый гордостью, сыграл гимн своей страны перед открытием нового футбольного сезона осенью четвёртого года. А ведь он вообще хотел купить себе огромную тубу... Насилу отговорили! Поезд тем временем замедлил свой ход и протяжный визг тормозов неприятно ударил по барабанным перепонкам. Музыкант потянулся, разминая затёкшие мышцы и, закинув чехол с музыкальным инструментом на плечо, поспешил за Тимом. Тот, как бешеный зверь сорвавшийся с привязи, спешно удалялся от поезда. Брайан вздохнул, огляделся вокруг. За желтеющими кронами деревьев, вдалеке, виднелись тёмные от застарелой копоти трубы какого-то завода. Три дня дороги в полупустом товарном вагоне. Прячась за сумками и ящиками во время остановок, затаив дыхание, чтобы ненароком не обнаружили. И всё для того, чтобы прибыть сюда, к этим мрачным индустриальным пейзажам. — Тебе что-то снилось, когда мы сюда ехали? — Тим замедлился, обращаясь к другу. — Ну, там... кошмары? Брайан пожал плечами. Он не помнил ни единого сна после того, как они уехали. Хотя, конечно, кошмары должны были его душить. Томас вспомнил то, как проснулся среди ночи, услышав непонятное бульканье. Словно пузырьки воздуха взбухали и лопались на поверхности вязкой слизи. Дверь в комнату Тима была приоткрыта, и приглушённый белый свет струился по полу, разрубленный тенью. Подойдя ближе, Брай заметил работающий телевизор. Перебиваясь помехами плохого сигнала, по экрану скакали мультяшки. Мохнатое чёрно-белое нечто гналось за длинноногим главным героем, распевая потрескивающим голосом старомодную песню. Расщеплённый бас оркестра сочился из динамиков. Перед экраном, сгорбившись и закрыв лицо руками, сидел Тим. Непонятное бульканье вновь повторилось.Oh, my baby, don't you run! Oh, my darling, I have won! I'll hunt you down So don't you leave the town! His soul is weak and cold, Her body I will hold. Inside your deepest dreams You'll hear his sobbing screams.
You'll hear his sobbing screams. You'll hear her sobbing screams. You hear their sobbing screams every night, don't you, Tim?
Трещащая песня завершилась диким смехом. Мерзкое чудовище в мультфильме раскрыло истекающую чёрной слюной пасть, выпустило длинные когти и схватило убегающего человека, засунув в себя полностью. На мгновение на экране мелькнуло перекошенное нарисованное лицо в очках. Брайан ворвался в комнату и, оттолкнув Тима, рванул провод питания телевизора. Динамики разразились адским хохотом, оборвавшимся на высокой тревожной ноте. Они включили свет во всех комнатах. И весь остаток ночи сидели друг рядом с другом, болтали о чём угодно, лишь бы не молчать. Лишь бы не думать о произошедшем. Конечно, после такого побежишь прочь, как можно дальше. Там, в глубине души, до сих пор таился холодок страха, и Брайан превосходно понимал Тима. — Эх-х-х, ну чё-ё за дыра-а-а? — от части наигранно и дурашливо, точно маленький ребёнок, проныл «болтун», с досадой пнув консервную банку, что лежала перед ним на дороге. — Ни метро тебе, ни магазинов, ни неоновых вывесок... ни дороги нормальной даже, тьфу! Как в детстве прямо. Добро пожаловать домой. Но Тим лишь покачал головой из стороны в сторону, намекая на то, что требует тишины, пытаясь сориентироваться. Брай засунул руки в карманы дождевика. Под ногами неприятно захрустела щебёнка. — А ещё я дико жрать хочу. И ты, думаю, тоже не отказался бы. Городские улицы, до неприличного грязные и пыльные, встретили приезжих неприятным запахом мусора и канализации. Прохожие, что встречались им на пути, время от времени лениво поднимали глаза и бегло осматривали незнакомцев. По проезжей части медленно проезжали старые автомобили, сломанный светофор на переходе мигал жёлтым сигналом, но никто на него даже не обращал внимания: пешеходы неторопливо перетекали с одной стороны улицы на другую. Всё вокруг было пронизано паутиной лени и усталости, словно всё это место законсервировали, закрыли в банке с формалином, да так и оставили на самой дальней полке. — Простите, вы не подскажете как пройти к Парковой улице? Друзья, точно один человек, обернулись на голос. — Увы, ничем не можем вам помочь. Сами пару дней назад переехали, — Брайан приветливо улыбнулся, с ног до головы оглядев заблудившуюся незнакомку. Судя по акценту — обычная туристка, приехавшая из другой страны. Как-то тупо, если пораскинуть мозгами: ехать в маленький город. Хотя, а если она путешествует автостопом или арендовала автомобиль, вот и заблудилась ненароком? Сам таким был ведь. — Эх, вот незадача... Ладно, всё равно спасибо, — девушка поправила очки и прошла мимо, разочарованно причитая что-то себе под нос на незнакомом грубом языке. Тим вздохнул и, довольно улыбаясь, посмотрел на своего спутника. Мужчины громко расхохотались, точно два безумца, и, ловя пустые, но не лишённые интереса, взгляды прохожих, продолжили свой путь, в надежде найти хоть какое-то пристанище на эту ночь. Этот город был настолько «тухлый», что два беглеца в нём не очень-то сильно и выделялись. Он принял их в свои пыльные душные объятья, словно своих родных сыновей, наконец-то добравшихся домой. Ложные надежды в сердцах говорили о начале новой жизни, более спокойной, свободной от прошлого. Всё позади, и дальше будет только лучше. Может, они решат остаться в этом городке, и проживут тут пару лет, не боясь проклятия, преследовавшего их? Кто знает? Читать новую главу жизни можно лишь не торопясь. И всё же Тимоти не мог отделаться от чувства, что ему и его другу надо как можно скорее отсюда бежать: тревога висела над ним подобно свинцовой грозовой туче, возвращая колкое чувство в груди и почти незаметное головокружение. Брайан, с радостью заметив, что его друг повеселел, вновь пожаловался на желание съесть целого слона, постучал пальцами по пустому урчащему животу. Тим задумчиво почесал голову и тоже улыбнулся. Он и сам был голоден, как зверь. Друзья углубились в городские улочки, и вскоре их разговоры совсем растворились среди чужих голосов.