Никто

      — Могу и рассказать. Сюда я не сама приехала, — женщина с короткими волосами подобрала длинное платье и закинула ногу на ногу, — меня заставили.       Она сидела там практически одна, не считая двух полусонных собутыльников за столиком у музыкального автомата. И, конечно же, бармена, медленно протирающего стойку и задумчиво слушающего посетительницу. Свет был приглушён во всём баре, и зловещие чучела голов животных пристально следили за людьми. Зелёные, янтарные и чёрные стекляшки в глубине жёсткого пыльного меха — свидетели сотен разбитых судеб. Эта бутафория повидала за пару-тройку лет больше, чем само убитое животное за всю свою жизнь до встречи с охотником. Или бампером его машины — каждому везёт по-своему, если, конечно, это возможно назвать везением.       Она выпрямила спину и потянулась. Меж лопаток гудела назойливая боль усталости.       — Иногда происходят странные вещи, — кивком она показала на свой стакан и подпёрла щёку ладонью. — Вы когда-нибудь слышали про людей, крещённых огнём?       Бармен усмехнулся, перебрасывая грязное полотенце через плечо.       — Это как в Евангелие от Матфея? Ну, типа там всякими бедами?       Женщина покачала головой, и подняла стакан. Внутри плескалась янтарная жидкость, находила на огромные куски льда, как морская вода на айсберги. Выдохнув, она сделала несколько горьких глотков. За... Что ж, за что бы то ни было. Если для каждого глотка искать причину, то поиски затянутся навечно.       — Не, при чём тут вообще библия? Читал газеты, м?       Там много чего пишут, особенно сейчас. Реклама и реклама, и попробуй отыскать нужную информацию среди этих потоков адресов магазинов и контор. Телефонов частных магов и экстрасенсов. Объявлений одиноких женщин и мужчин, желающих найти свою вторую половину. Но вот было кое-что, чего не обойдёшь. Очередная авария. Не машины столкнулись — куда людям до такой мелочи, право дело, — целый товарный состав сошёл с рельс.       Довольно интересно, как многие люди халатно относятся к жизни: многие гладят всех встречных собак на улице, не боясь быть укушенными. Ковыряются гвоздями в розетках, вытаскивая оттуда плотные шарики пыли. Достают остатки брокколи из зубов вилками. Один мужик сбил опоссума и пытался его спасти, из жалости или своих природолюбивых соображений. Прямо посреди шоссе, в глубоких сумерках, он почти лёг на этой дороге, припав ртом к этой отвратительной усатой чёрно-белой мордочке, выполняя искусственное дыхание. Итог: его самого сбил грузовик. Такая ерунда: получи, что заслужил и спаси будущее планеты Земля от нашествия твоих потомков, таких же тупых, как и ты.       Говорят, эта клёвая штука называется «Естественный отбор».       Причиной же катастрофы, стёршей с лица земли участок железной дороги и близлежащие домишки? Опять же пустяк. Бродягам, едущим меж вагонов и в товарных вагонах невдомёк, что такое сжиженный газ. Небольшая утечка, такая маленькая, что даже смешно, и       Паф       Одному такому крильщику уже не стоит заботиться о том, откуда, чёрт раздери, он возьмёт денег на следующую порцию табачного яда. Теперь стоит заботиться журналистам, директору транспортной компании, куда бы спрятать свои глаза, печально мокрые, от пластмассового сожаления. Надо же отработать те деньги, что сожрал школьный кружок по театральному искусству. Ну, чтобы не чувствовать внутри то давящее чувство ненужной покупки: этакая побочка капитализма.       Бармен пригладил длинные жидкие волосы, собранные в мерзкий хвостик на затылке. Достал бутылку и вновь наполнил её стакан наполовину. Отставил. Интерес его рос с каждым словом, покидающим её рот.       — Так причём тут крещение? Все же умерли, — руки взметнулись вверх и пальцы в массивных кольцах соединились на уровне сердца. Разноцветные стекляшки в оковах посеревшего серебра блеснули и сделались чёрными. — Если только на тот свет.       Женщина покачала головой. Вновь поморщилась: спина до сих пор болела. Её пухлые губы сохранили на себе только красный карандаш — почти вся помада осталась на стакане жирным смазанным следом. Пудра не осыпалась только на подбородке, и неровный тон кожи обнажился. Синяки. Царапины. Всё то, что стандартная красавица должна тщательно прятать, иначе её не будут любить должным образом. Ведь кому не хочется влюбиться по уши в живую куклу Барби?       Она подзывает бармена жестом к себе, и он наклоняется. Эти губы, обкусанные, с красной линией, они шепчут ему прямо в ухо:       — Не все умерли. Ребёнок. Он остался невредим, словно его засунули в грёбаный огнеупорный сейф.       Приехавшие пожарные нашли кроху среди пепла, точно в колыбели. Маленькая девочка. Она тихо спала. Невредимая.       Женщина подняла глаза, рассматривая отвратительную голову лисицы. Чучело перекосило настолько, что создавалось ощущение, что это несчастное животное при жизни страдало синдромом Дауна.       — Ведьмино дитя, — выдохнула она, доставая из своей сумочки кошелёк. — Такая диковинка много кому понадобится. Конечно, ведь победить смерть — не выиграть в лотерею. Это куда заманчивей, — две изумрудные бумажки оказались под стаканом, по запотевшим стенкам которого стекали капли.       Мужчина за стойкой так и стоял, слегка наклонившись, обдумывая только что услышанное. И, когда посетительница уже стояла у двери, он собрался с силами и окликнул её:       — Так зачем ты мне об этом рассказала? Ну, про крещение это, всякую паронормальщину? Разве это не секрет?       Женщина остановилась. Нежно улыбнулась сама себе, кладя руку на ручку двери.       —Зачем? Если ты вдруг тоже надумаешь обмануть смерть, то, пожалуйста, — где-то там, на улице, взревел мотор автомобиля, — убей себя не медля. Мне не нужна лишняя работа. И этой хватает.       Пока его язык тяжело ворочался во рту, подбирая и формируя слова, она уже была слишком далеко, чтобы услышать.       Опустив глаза, он увидел полный до краёв стакан виски, прижимающий к лакированной столешнице зелёные листья клёна.

***

      Если вдруг надумаете писать книгу про отношения в коллективе учителей, то спросите её об этом. Слухи, травля — в общем, всё, что может заставить вас облизнуть пальчики от основания до самых кончиков. Дорайн Стью Беннет — одна из тех, у кого не все дома. По крайней мере, так считает большинство её коллег. Распаливает ещё сильнее эту ненависть и тот факт, что ни у кого из учителей младшей школы Лонгвуда нет романа с её директором.       Хочешь стать самым странным человеком в мире? Говори одними губами и сосредоточенно смотри в окно во время ленча. Естественно, за окном не должно быть ни души. Хотя, можешь просто иметь талант. Делать то, о чем другие не могут подумать, вот тогда тебя будут ненавидеть вдвойне. Проще говоря: живи счастливо, получай от работы удовольствие, и тогда, возможно, к твоему дому придут с вилами и факелами. Да, как к ведьме, а вы ожидали чего-то другого?       Несчастная Дорри. Она подходила под все пункты. И если бы не её секреты, в рабочем коллективе получила бы признание.       Вечер пал. В лужи, где утопало сонное небо, ложились листы. Чья-та потерянная тетрадь в пёстрой чёрно-белой обложке пухла и выгибалась в воде. Дома зажигали окна, с кухонь доносились запахи мяса и картошки. Дети играли во дворах, кидая друг другу мяч.       Откуда-то сзади, перебивая ритм каблуков, постукивающих об асфальтированную дорожку, донёсся молодой голос:       — Мисс Беннет! Подождите! — кричащий быстро приближался. — Куда же вы!       — А? — высокая женщина средних лет, огненно-рыжие волосы которой были собраны в высокий конский хвост, обернулась.       Задыхаясь, к ней спешил подросток в красной спортивной куртке, попутно размахивая руками. Вышитая серебристыми нитками эмблема школы виднелась на его груди.       — Мисс Беннет! Вот вы где! Фух, — мальчик, на вид лет тринадцати, уже стоял возле неё, согнувшись пополам. Он пытался отдышаться, его лицо было всё потное и разгорячённое. — Я... у-у-у, еле догнал.       Прежде чем Дорайн успела открыть рот, шустрый паренёк расстегнул куртку и вынул оттуда толстый пожелтевший конверт, случайно зацепив уголок за застёжку.       — Сказали, что очень срочно, — лицо тинейджера приобрело выражение очень серьёзного взрослого, как только учительница взяла послание из его рук, — вот я и бежал за вами. Прямо от школы бежал не останавливаясь.       Дорайн рассматривала конверт со всех сторон, пытаясь обнаружить на нём хоть какую-нибудь пометку.       — Это от директора? — сквозь очки в тонкой роговой оправе она посмотрела на мальчика, который отрицательно тряс головой, из-за чего во все стороны с его промокших склеившихся волос летели капельки пота.       — Вам не стоит открывать это здесь, — предупредил подросток, выпрямляясь. Румянец от физической нагрузки уже почти сошёл с его щёк, и теперь он казался болезненно бледным. — Это может быть опасно.       Его лицо озарила злобная улыбка, от которой Мисс Беннет стало не по себе. По её позвоночнику точно проползла элекрическая змея. Зловещий монохромный портрет отправителя возник в памяти. Женщина было уже открыла рот для того, чтобы спросить об этом, но подняв глаза, она не обнаружила мальчика. Точно земля разверзлась и поглотила его полностью, укрыв тяжестью асфальта. За ту самую секунду, когда она перевела взгляд на этот чёртов свёрток из бумаги.       Запинаясь, подворачивая ноги, она бросилась бежать. Стуча каблуками, она и не думала останавливаться. Даже когда на пешеходном переходе заскрипели шины по асфальту, и мотоциклист, ругаясь, пригрозил ей вслед кулаком в толстой кожаной перчатке.       — Смотри куда прёшь, сука! — но её мысли были заняты другим. Она не слышала ничего, кроме себя. Ничего не могла видеть, кроме этого самого конверта в своих руках. Жёлтая бумага просвечивала, дразнила своим содержимым, как яркая конфета в цветной фольге могла дразнить ребёнка.       На губах играла улыбка. На душе было неспокойно. Конверт — вестник незамедлительных глобальных перемен.       — Давай же, ты, кусок железа... Дава-а-ай, — женщина, стоявшая у телефона, опустила ещё несколько жёлтых монет в прорезь и плотнее прижала трубку к уху. Стоящий позади неё парень в мешковатых джинсах закатил глаза и постучал пальцем по запястью, где должны были бы находиться часы. Было видно, что он торопился.       Гудки давлением наполняли слух. Долгие, беспощадные: в голове от них были лишь неприятные картины пустых комнат, одиноко работающего телевизора на кухне. Но тут на том конце провода подняли трубку. Хриплый ото сна мужской голос прогудел, соединяясь с металлическим эхом:       — Харли Янг, директор младшей школы Лонгвуда. Я вас внимательно слушаю.       Дорри подтолкнула ногой свою сумку ближе к себе. Зло глянула на того парня в джинсах и покачала головой.       — Харли? Я могу взять отпуск на ближайшие две недели? — её голос дрожал. Она готова была рассмеяться во весь голос: настолько эта затея казалась смешной и нелепой. — Ах, моя тётушка... Она ведь так стара... Она сломала бедро, представляешь, — женщина печально вздохнула прямо в трубку. — А кто о ней позаботится в этой Айове? У неё, бедняжки, никого нет, кроме меня...       На том конце провода повисло гробовое молчание. «Я надеюсь, что ты там сдох, ублюдок!»       — Это очень серьёзно? — и без того мрачный голос приобрёл нотки отчаянья. — Дорри, ты же знаешь, я был бы не против, но понимаешь, у нас наме...       — Так можно?! — она и сама удивилась, как это из неё вылетело. Её щёки порозовели от жаркого румянца. — То есть, я говорила с Энтони сегодня утром, и он сказал, что может меня заменить. У него как раз маленький класс. Для него это будет не так трудно. Молодой перспективный педагог, понимаете...       Директор молчал. На заднем фоне был слышен приглушённый смех толпы: некий полуночный ситком. Слишком несмешной, чтобы под него можно было хорошенько выспаться. Вздох.       — Если дело настолько срочное, Дорри, то да. Но я не припомню, чтобы ты когда-нибудь говорила о своей тётушке из Айовы. Как её там?       — Люси, — Дорайн улыбнулась. — Её зовут Люси.       Поплыли гудки. Брошеных в пасть автомата монет оказалось недостаточно для столь долгого разговора.       Мерзкий парень позади неё зло рыкнул:       — И? Когда ты наконец свалишь отсюда?       Забравшись в автобус, она чуть не пожалела о своём решении. Духота, в которой ей предстояло находиться почти семь часов, навалилась на неё, придавив головной болью. Усевшись возле огромного волосатого мужика в кожаной жилетке, Дорайн раскрыла сумку. Достала надорванный с боку конверт и вытряхнула к себе на колени сложенную вчетверо бумажку, на которой углём был грязно накорябан простенький пейзаж: мёртвые деревья и могильные плиты. Покосившиеся кресты и ржавые заборчики.       Она знала, что это за место. Так хорошо знала.       Тёмная комната старого заброшенного замка: бывшая темница и пыточная была заставлена дубовыми шкафами и полками. За пыльным стеклом, прислонившись к нему холодными ручками и лбами, сидели дети. Яркие платьица и ленты в кудрях у девочек, штанишки и шапочки у мальчиков. Не фарфоровые — из плоти и крови. Те, кто не верил в мамины сказки и убегал прочь, желая своими глазами посмотреть на царя чащобы.       Высокий человек с тонкими пальцами пианиста неторопливо доставал своих любимых кукол и прижимал к себе, точно самый заботливый родитель из всех живущих. Расчёсывал древней деревянной расчёской волосы и поправлял туфельки с носочками на крошечных ножках. Он смотрел на них, потом на неё, с опасением выглядывающую из-за шкафа на толстых львиных ножках. Такую маленькую и беззащитную, украденную из родного дома. Не стоит меня бояться. Для моей коллекции ты не подходишь. Позволь мне показать тебе моё чудо       Затем он сажал бездыханное тельце на холодный серый пол, крепко и одновременно нежно держа за пухлую бледную ручку пальцами-веточками. В зыбком тухлом свете белая шёлковая кожа пугающе светилась.       Мёртвый ребёнок открывал глаза. Осознанно осматривал окружение. Его губы, наливающиеся алым цветом, дрожали, и он начинал тихо плакать.       — Мама! — звал он или она, вырываясь из цепких лап чудовища. — Мама! Помоги!       И, наконец освобождаясь от холодной белой хватки, он бледнел, пока вновь не падал замертво.