Wir sind im Krieg

Элли не помнила, как они с подругами бежали и бежали по длинному серому коридору, их обгоняли вооруженные солдаты, обгоняли генералы, с которыми она ещё недавно танцевала. Кругом царила ужасная паника, такая, что и словами не описать. Кое-как добравшись до своей комнаты, они заперлись там и стали ждать новостей. Изредка они слышали стук сапог, чьи-то встревоженные голоса. Проскальзывали отрывки самых разных диалогов — от бормотаний пьяного офицера, до воплей выказывавшего свое недовольство Фюрера. Кабинет, куда он обычно созывал всё командование, находился через несколько помещений от их жилища и тем не менее звукоизоляция здесь была не самая лучшая. Элли по неизвестным причинам не дозволялось выходить на работу с доктором Хаазе и она волновалась не столько за загруженность врача, оставшегося в одиночестве, сколько за раненых солдат и тех, кто попал под обломки стены. Ведь не все успели разбежаться кто-куда, едва раздался взрыв. Она и знать не хотела, что именно произошло в тот момент. Один из больших камней задел её предплечье и теперь там остался темный синяк. Девушка чувствовала себя неважно. Если раньше она могла ненадолго выйти на поверхность и подышать свежим воздухом, то теперь затхлое помещение, иногда сменявшееся каким-то иным, казалось ей восьмым кругом ада. Она осознавала, что их держат тут ради безопасности, но долг врача призывал каким-то способом взломать замок на двери и ринуться в госпиталь. «Нельзя! — тут же одернула она себя. — нужно подчиняться Фюреру»! Однако даже несмотря на то, что они почти всё время оставались взаперти, Элли понимала, что с каждым днем положение ухудшалось. Судя по обрывкам, доносившимся из кабинета, где проходили собрания, русские подошли совсем близко. Между тем у Рейха не хватало ресурсов — солдаты были экипированы только наполовину, каждый день гибли гражданские, не пожелавшие эвакуироваться. Но Фюрера это абсолютно не волновало и не трогало. Да и сама Шмидт попыталась прочно вбить себе в голову — их задачей не является спасение гражданских. Их задача — остановить продвижение советских войск вглубь страны. Если они захватят столицу… Нет, Элли просто представить себе этого не могла. Как-то ночью их выпустили из комнаты и объявили, что всё вернулось на круги своя. Траудль и Герда с Констанцией тотчас же отправились спать, слабо обрадовавшись этой вести. Элли же успела выспаться за день, хоть эти чертовы обстрелы и донимали её. Доктор Хаазе спал, госпиталь был закрыт, а делать нечего. Немного поразмыслив, медик направилась к Рохусу Мишу, её последнему партнеру на злополучных танцах, сидевшему у телефона и курившему сигарету. Заметив её, он слабо улыбнулся. На его лице на секунду мелькнуло выражение тяжелейшей усталости. Под глазами залегли темные круги. Солдаты здесь могли не спать круглые сутки из-за повышенной опасности. — Что там? — спросила Элли, показывая пальцем наверх. — Бомбят, — будто как провинившийся школьник признался Миш. — Что говорит Фюрер? — она присела на соседний стул и в участием посмотрела на него. — Мы можем победить русских? — Я не знаю, фройляйн, — мужчина растерянно захлопал ресницами. «От него ничего не добьешься»! — с негодованием подумала Шмидт и, стуча каблуками, направилась к кабинету, из-за двери которого слышались знакомые голоса. Там находились Кребс, Йодль, Кейтель, Бургдорф, а также Фегелейн. Там что-то было не так. — …И что? — раздался удивительно спокойный голос Германа. Начало разговора Элли не удалось понять. — Мы — солдаты, — резко произнес Альфред Йодль. — Мы поклялись в верности Фюреру. — Это мешает нам думать своей головой? — Фегелейн один из всех не выказывал отчаяния, а наоборот — будто бы скучал. — Кто бы говорил! Оппортунист! Беспринципный карьерист! Вильгельм Бургдорф явно был в паре шагов от истерики, судя по его повышенному тону. — Простите? Герман не отреагировал на выдвинутые в его сторону обвинения. Элли невольно улыбнулась. Паника ни в коем случае не одолеет этого человека. Он продолжил: — Гиммлер намерен исправить положение. Раненых вылечат, медикаменты мы получим в ближайшее время. — Черт бы побрал вас, вашего Гиммлера и ваши медикаменты! Русские уже близко, а мы только и делаем, что пытаемся этого не замечать! — Господа, кажется, милой фройляйн сегодня не спится. Элли судорожно заозиралась в поисках укрытия. Как он узнал, что она подслушивает? Ведь она ничем не могла себя выдать. Разве что случайно задела носком туфли косяк двери… Шаги Фегелейна приближались. Он вот-вот выйдет в коридор и застанет её за этим грязным делом, которое непременно получит иное название — шпионаж. Страх порализовал хрупкое тело медика, ноги будто стали ватными. Она не в силах была сдвинуться с места или хотя бы сделать вид, что болтает с Рохусом Мишем, который тоже уже обратил на нее пристальный взгляд. Она явно задержалась у этого проклятого кабинета. Что же делать?! — Фегелейн, вам почудилось, наверное, — сказал Ганс Кребс. — Там никого нет. Вернитесь к нам. Нужно придумать как заставить Фюрера покинуть Берлин. Герман нехотя повернул назад, послышался звук придвигаемого стула и некоторое время царила полная тишина. «Они размышляют, — с облегчением пронеслось, а голове Элли. — Слава Богу…» Она осторожно, почти на цыпочках двинулась назад, к Рохусу Мишу. Тот, бледный и уставший, снова курил. — Вы ведь знаете, что это вредно? — спросила девушка у офицера. — Знаю, — задумчиво кивнул тот. — Но привычка есть привычка. — Могу я пойти наверх? — попросила она. — Уже и не бомбят больше… — Шутите? — он серьезно поглядел на нее. — Вы — медик. Если мы вас потеряем, Хаазе не сможет в одиночку справляться с ранеными. — Ну пожалуйста, — Элли хотела хоть на пять минут выйти из этого затхлого склепа, кто кашляли и умирали солдаты, а командованию не было дела до простых рядовых. Выживают только ничтожества. Своих лучших людей они уже потеряли. — Совсем ненадолго! Миш еще некоторое время пристально взирал на неё. Затем бросил бычок от сигареты в пепельницу и кликнул двоих ефрейторов. — Пусть фройляйн Шмидт поднимется наверх, — сказал он. — Передайте тамошним солдатам, чтобы смотрели в оба. И следите за тем, чтобы с девушкой ничего не случилось. — Зовите меня Элли, — та слегка покраснела. — Многие до сих пор зовут меня фройляйн. А ведь я ничем не отличаюсь от вас. — Вы — наш лучик света в этой непроглядной тьме. *** Когда она, наконец, ступила на землю, то едва подавила желание расплакаться. На этой земле она спала, пряталась в окопах и лечила подбитых бойцов. Воздух вдруг сделался удивительно чистым, приятным. По крайней мере он нравился ей больше чем тот, в бункере. Прокуренный, с летающими пушинками пыли. Здесь же всё было по-другому. Пели птицы. Элли пробиралась вперед между обломков, закутавшись в поданый кем-то плащ. Неподалеку стояли солдаты, всё так же бдительно смотревшие вперед. Кто-то ленился и курил, опустив ствол автомата вниз. Царила тишина. Город отдыхал после многочисленных взрывов. «Все-таки русские имеют совесть, — подумала девушка, присаживаясь на камень перед неизвестным памятником, изображавшим обнаженную женщину. Наверное, что-то античное. Раньше она тут его не замечала. Может, просто приволокли? — Хорошо, если бы я сидела здесь вечно». Она уставилась на памятник, плотнее кутаясь в плащ. Берлин, что был перед ней, казался мрачным, уничтоженным, сожженным дотла. Она не видела приезжающих мимо машин, не видела счастливых детей со своими родителями. Дети… Интересно, как они живут, если не согласились на эвакуацию? Наверное, плачут, когда гремит советская артиллерия. Храбрые мальчишки лет 10-15 точно рвутся в бой, а их матери не могут уснуть по ночам только от одной мысли о том, что случится с их сыновьями. А ведь сейчас как раз ночь. Точнее, приближающееся утро. Её эскорт расположился в нескольких метрах, явно тоже наслаждаясь выпавшей возможностью размяться. Два ефрейтора весело переговаривались, обсуждая что будет делать каждый из них, когда кончится война. «Вдруг вы и не доживете до этого момента? — с горечью подумала Элли. — В любую секунду враги способны вновь начать атаку и тогда, если не быть бдительным, никакие молитвы вам уже не помогут». — Любуетесь рассветом? — раздался позади нее веселый голос. — Кажется, рассвета сегодня и не будет. — Герман, — произнесла она вместо приветствия. — Почему вам не спится? — Я хотел задать тот же вопрос, — мужчина присел на соседний большой обломок и уставился на статую женщины. — Полагаю, мы разбудили вас слишком громкими криками? — Нет, мне просто сообщили, что отныне все по-прежнему. Элли старалась не смотреть на него. Где-то в глубине души она чувствовала обиду на то, что Фегелейн не рассказал ей о своей женитьбе, и очень переживала по этому поводу. — Не стану вам врать — дела плохи, — Герман закурил. — Я верю в нашего Фюрера, — резко отозвалась Шмидт. — Он приведет нас к великой победе. — Вы в свои-то слова верите? Элли не ответила. Она понимала, что в чем-то Фегелейн все-таки прав. Но зачем же он пришел сюда? Что ему от нее нужно? — Фюрер легко передвигает войска, которые обозначены только на его карте, — продолжал мужчина. — В реальности, к примеру, вернуть Венка невозможно. Даже если он повернет, то вряд ли успеет. Что уж говорить о Буссе. Его девятая армия еле держит оборону. А Фюрер велит ему не двигаться с места. — Вы говорите как изменник, — пожурила его Элли и устремила взгляд на памятник. — Тогда мы оба — изменники, — Фегелейн улыбался как Чеширский Кот. — Не знаю что вы хотели этим сказать, но я… — девушка вскочила было с камня, чтобы идти назад в бункер, куда ей вдруг неожиданно захотелось, как генерал остановил её, лишь позвав по имени. — Элли, — он смотрел на Шмидт. — Вы умрете здесь. — Пусть так, — она пожала плечами. — Зато на том свете я буду знать, что была верна Фюреру до конца. Она направилась к спуску в подземелье, не глядя на мужчину. Он вновь заставил её застыть на месте. — Я видел тебя на танцах. Достойное выступление. — Ты глуп, Герман, — она грустно улыбнулась ему, — если думаешь, что твоя женитьба для меня секрет. Она сделала еще несколько шагов. — Элли! — окликнул её Фегелейн. Сколько можно?! — Да? — она обернулась во второй раз. — Тебе нельзя здесь оставаться. Он покачал головой. В его глазах мелькнула грусть. — Господин генерал, фройляйн Шмидт! — к ним шел один из караульных. — Ожидается артобстрел. Прошу вас вернуться в безопасное место. Скорее! Девушка последовала к дверям. Через несколько минут над ними и правда раздались взрывы. Рохус Миш сидел на своем привычном месте и телефонировал кому-то. Должно быть, дело сдвинулось с мертвой точки. Неужели это Штайнер спешит к ним на помощь? Или Монке успешно справился с обороной правительственного квартала? Элли молилась, чтобы это были хорошие новости. Она содрогнулась в очередной раз, когда наверху чудовищный удар сотряс землю. Офицеры, что уже были на ногах, заозирались. Шагая к своей комнате, она вдруг столкнулась с Адольфом Гитлером, который, сгорбившись, выходил из кабинета. За его спиной Элли увидела Ганса Кребса с картой. Он коротко кивнул ей и отвернулся. — Мой Фюрер, — пролепетала она. — Милое дитя. Слабая улыбка, как холодный луч солнца в зимний вечер, скользнула по лицу вождя. Да, для него она и впрямь была юной. — Скольких моих солдат ты спасла, дитя? — Многих, мой Фюрер… — Мне больше не нужна твоя помощь, — он двинулся было дальше, но остановился и посмотрел на нее. — Самолет улетит завтра в шесть часов. С вами, девушки, или без вас. За спиной Элли будто из воздуха возникли Траудль и Герда. — Нет, — девушка помотала головой. — Я останусь с вами, мой Фюрер. Я никуда не полечу! — А вы, фрау Юнге, фрау Кристиан? Было видно его отчаяние и усталость. Подруги Шмидт тоже отказались от эвакуации. В этот момент Элли захотелось разрыдаться в плечо Траудль. — Что ж, — он оглядел их, — будь по вашему. И пошел дальше, всё так же горбясь. Сейчас лишь Элли осознала, что видит перед собой не сильного, непоколебимого вождя, а равнодушного, готовящегося к смерти, древнего старика. Фюрер выглядел на несколько лет старше. Он пожелтел и осунулся. «Нет, — твердо сказала она себе. — Он не прогнал меня. Я не могу его бросить! Не могу поступить так подло!» — Я остаюсь, — окончательно решила она. Фегелейн, в этот момент находившийся рядом с другими офицерами, услышав это, побледнел. Бросив на него сердитый взгляд, она направилась к себе в комнату. Только сейчас Элли осознала, что ей до смерти хочется спать. Она бросилась на кровать не раздеваясь и крепко уснула под шум бомбежки. *** Элли проснулась в полдень. По крайней мере так показывали часы на стене. Потягиваясь, она вышла из комнаты. Ничего не поменялось. Те же серые стены, те же электрические лампы, слепящие глаза. Шмидт постояла некоторое время в коридоре, прислушиваясь. Офицеры вели ленивые разговоры. Кто-то предпочитал борьбе с «красными зверями» обыкновенную пьянку. «В другие дни Фюрер бы этого не потерпел», — пронеслась как птица мысль в голове Элли. Она поняла что голодна и отправилась на кухню. Там нашлось несколько кусков хлеба с маслом и она с удовольствием их съела, запивая горячим чаем. За столами почти никого не было — до обеда оставалось минимум минут пятнадцать. Девушка со скуки стала мешать сахар в чашке, звеня ложкой. И тут… — …и куда подевался этот чертов Фегелейн?! Где он, Гюнше?! Мне нужен Фегелейн! Фегелейн! Фегелейн! Адольф Гитлер стучал кулаком по столу и выкрикивал фамилию генерала. Это было слышно даже из его кабинета. Элли перевела глаза на коридор. Раздался стук каблуков. Отто Гюнше сел рядом с ней и щедро плеснул себе в стакан виски из невесть откуда взявшейся здесь бутылки. — Что произошло? — осторожно спросила Элли. — Фегелейн пропал, — Гюнше впервые назвал генерала просто по фамилии. — Господин Фегелейн исчез? — из коридора высунулось любопытное лицо Рохуса Миша в наушниках. Все разом встрепенулись. Кто-то выдвигал версии, куда мог деться молодой генерал. Кто-то даже предположил измену. Элли не могла в это поверить. Беспокойство охватило её. — Прошу вас, — она схватила Отто Гюнше за рукав, — скажите, что это — неправда! Скажите, умоляю вас! — Прошу меня извинить, фройляйн, — тот несколько растерялся и его вечно собранный вид на секунду исчез, — никто не знает. Офицеры живо обсуждали эту неожиданную новость. Элли сидела за столом, обхватив голову руками. «Герман, что же ты задумал»? — крутилась в её мозгу единственная мысль.