Wir sind im Krieg

Они спешно клали в выданные им рюкзаки всё самое необходимое. Одежды брали минимум и только той, что могла пригодиться. Их всех обрядили в солдатскую форму и раздали каски. Оставшиеся солдаты тоже собирали свои нехитрые пожитки. Элли почти закончила с рюкзаком, когда по привычке сунув руку в карман штанов, нащупала там Железный Крест. Она вытащила его и стала задумчиво разглядывать награду, лежавшую на ладони. Что ей с ней делать? Выбросить? Нет, у них почти не осталось времени. Шмидт положила Крест с лентой в небольшой отдел рюкзака. Траудль и Герда молчали. Всем было не до разговоров. В бункере была странная, но неизменно угнетающая тишина. Все понимали, что приближался конец. Накануне она зашла в лазарет бункера, чтобы попрощаться с доктором Хаазе и сказать ему последние теплые слова. Она даже предложила ему помочь с оставшимися ранеными, но тот упорно отказывался и призывал её поскорее покинуть этот бетонный ад. — Вы молоды, — произнес он и в этих словах звучала горечь. — Вы — девушка, сможете выбраться на ту сторону и идти куда-угодно. Я же ответственен за этих людей. Он показал в сторону лежащих солдат. — Поэтому уезжайте, фройляйн Шмидт. Вы сделали очень много. Она протянула ему ладонь для рукопожатия. Доктор оглядел себя — его перчатки были в крови. Он вздохнул. Из госпиталя Элли вышла расстроенной. Она так трусливо бежит, когда могла бы помочь ещё стольким людям. И тем не менее, раз её заставляют, сопротивляться бесполезно. Генерал Кребс пытался заключить перемирие с советскими командующими на условиях Германии. Само собой, те отклонили договор и потребовали безоговорочной капитуляции. После этого Ганс ни с кем не говорил, прогнал всех из своей комнаты и сидел там, не обращая никакого внимания на суету покидавших бункер. Элли, пожалуй, могла бы попросить их идти вместе с ними и господином Монке, который командовал этим «безопасным отходом». Однако она боялась подходить к оставшимся здесь людям, боялась, что слыша её робкие предложения, они придут в ярость. Пожалуй, не такая она уж и верная. Девушка достала припрятанную бутылочку с цианистым калием. Последняя награда Фюрера. Её он раздал немногим, только самым близким. Она не понимала, почему он счет её таковой, хотя с момента их знакомства и её поступления на службу прошел лишь жалкий месяц. Она помнила его сгорбившуюся спину, уставший взгляд холодных серых глаз. Когда он награждал ребят, что занимались самообороной Берлина, она присутствовала там же, на поверхности. Она тотчас же представила себе его выражение лица. Он прощался с ними. «Наверное, тогда он уже всё для себя решил», — подумала она, выходя с рюкзаком в коридор и садясь в кресло. На противоположной стене висели различные картины. Это место было самым любимым среди офицеров. После утомительной службы они собирались здесь, курили, обменивались шуточками, стараясь развеять всеобщее уныние. Иногда им это удавалось и многие даже чувствовали приближавшуюся победу. Хотя какая уж тут победа, когда русские совсем близко к рейхсканцелярии? Элли зачем-то поставила бутылочку с ядом на стол и стала разглядывать её. Может, кому-то она и пригодится, но не ей. Не сегодня. Никогда. — Посидите со мной немного? — раздался голос Кребса и она подняла на него взор. Уставший. На лбу его появилось ещё несколько глубоких морщин. Он устроился в соседнем кресле и уставился на картины. — Куда вы пойдете, если выберетесь? — Скорее всего, к семье, — Шмидт не хотелось об этом думать. — А где живет ваша семья? — В Ростоке. Это далеко отсюда, но денег у меня достаточно. Как-нибудь доберусь. — С вашими подругами фрау Юнге и фрау Кристиан? Элли задумалась. И правда, куда же пойдут они? И пойдут ли вообще? Вдруг кто-то из них в последний момент предпочтет умереть здесь? — Я уверен, вы выберетесь, — сказал он и заметил бутылочку с цианистым калием. — Ваше? — Да, — еле слышно ответила она. В этот момент раздался сигнал, призывающий всех подойти к выходу на поверхность. «Вот и всё», — подумала девушка и, поднявшись, взяла рюкзак. — Удачи вам, — Кребс улыбнулся уголками губ. — И вам, — сказала она, смущаясь, и зашагала прочь по коридору. Генерал сидел в кресле и курил, глядя ей вслед, когда к нему присоединился и Бургдорф. Не произнеся ни слова, они докурили свои сигареты и потушили их носком сапога. Затем оба встали на ноги. — Как думаете, она спасется? — спросил Вильгельм, когда они перешли в другую комнату и за ними закрылась тяжелая железная дверь. — Какая разница? — хмыкнул Кребс, доставая пистолет. — Нам в любом случае всё равно. — И то верно, — согласился мужчина. Они постояли так с минуту. Затем сели друг напротив друга. Ганс посмотрел на своего коллегу и едва заметно кивнул. Рука, сжимавшая оружие, не дрожала. Они вздохнули и одновременно нажали на курок… *** Среди шума толпы Элли почудился знакомый звук выстрела. Она заозиралась. Нет, скорее всего ей просто померещилось. Она помотала головой. Рядом стояли Траудль и Герда с Констанцией. Та всё не могла перестать плакать. Наконец, появился и сам бригадефюрер Монке. Солдаты разом умолкли. Их было совсем немного. Не столько, сколько они ожидали. Не менее половины покончили с собой, не сумев смириться с тем что они, возможно, переживут Фюрера. Элли не могла рыдать за каждого из них, но среди этих молодых парней, ещё некогда полных надежды на победу, были и те, кого она спасала, не жалея себя. Зачем же тогда она так издевалась над собой? Зачем она вытаскивала их с того света, когда в любой момент есть пистолет под рукой? — Идемте, — сказал Монке и указал на нескольких солдат. — А вы будьте рядом с дамами. Они вылезли на поверхность глухой ночью, когда бомбили меньше всего. Русские, наверное, не ожидают, что они покинут бункер именно сейчас. Они бежали, не задерживаясь у полыхающих домов и каких-то подозрительных теней, что сновали между трупами гражданских. Мародеры? Обирают мертвых? Элли отвела взгляд. если Траудль и Герда со временем устали бежать с тяжелыми рюкзаками и в давящих на голову касках, то ей было не привыкать. Она следовала за остальными. Они спустились на станцию берлинского метрополитена, где прямо не работающих вагонах разместили некое подобие лазарета. Дела здесь обстояли ещё хуже, чем у них в бункере. Стольких раненых, женщин, детей и стариков девушке ещё не приходилось видеть. Здесь же награждали незнакомых ей людей, прикалывая им на грудь Железные Кресты. Герман удостоился права носить его на ленте в открытом воротнике кителя… — Вы в порядке? — рядом с ней оказался Рохус Миш, тоже в каске и с рюкзаком. — Да, в полном, — Элли смотрела только вперёд, чтобы не расплакаться при виде исхудавших малышей и мучающихся седых дедушек. — Идем наверх! — раздался впереди голос Монке. Только наверху, разведя огонь, они смогли поесть. Шмидт, не привередничая, ела консервы, запивая всё простой водой. Миш молчал и разве что был чуть более грустным и задумчивым, чем обычно. Ярко горел костер, разведенный с помощью обыкновенного мусора, валявшегося тут и там на улице. Люди уже почти не обращали внимания на пожары. Никому не было дела до падшего Берлина. — Наверное, вы любили господина Фегелейна? — вдруг спросил Рохус, изредка ковыряя банку вилкой. Есть ему, очевидно, не хотелось. — Не знаю, — горько усмехнулась Элли. — Да это теперь и не имеет значения. — Для меня имеет, Элли, — он с вызовом посмотрел на неё. — Потому что я… Потому что я уже давно не могу отвести от вас глаз. Вы — добрая, храбрая, умная, и я… Девушка нежно поцеловала его в губы, чувствуя как слёзы покатились по её щекам. — Рохус, мы не знаем, что будет завтра, — прошептала она, всхлипывая. — Капитуляция не подписана и… — Они идут! — сообщил Отто Гюнше и все повскакивали со своих мест, доставая оружие. — Мы будем драться до последнего патрона, а последний патрон каждый прибережет для себя, — пробормотал один из солдат. Но из-за угла вышел их человек с белым платком в руке. Все опустили пистолеты. — Капитуляция подписана, господа. Война окончена, — произнес спокойно он. В этот же миг несколько выстрелов нарушили всеобщую тишину и пятеро солдат упали на землю. — Что ж, — Монке оглядел всех, — пора и нам закончить дело. *** — Русские! Этот крик разбудил Элли и Рохуса, когда они спали, прижавшись друг к другу. Сонно зевая и протирая глаза, они подошли к бригадефюреру. — Идут? — спросила Шмидт, затаив дыхание. — Идут, — подтвердил Монке и обратился к девушкам. Траудль и Герда стояли рядом с Элли. — Они окружают нас. Попробуйте пройти через кольцо. Вы — женщины, вас пропустят. Им нужны только мы, солдаты. — Я не пойду, — вдруг вздохнула Герда. — Почему? — удивились Элли и Траудль. — Я просто не могу, — она покачала головой. — Идите без меня, девочки. Не волнуйтесь. Я как-нибудь выкручусь. Пока Юнге и Кристиан обнимались, Элли прощалась с Рохусом Мишем. — Мы обязательно увидимся? — спросила девушка, когда он сжал её холодные пальцы в своих руках. — Да, — кивнул он. — Я живу в Ростоке. Запомнишь адрес? Просто на всякий случай… Она продиктовала ему улицу, номер дома, и так же нежно, как и вчера ночью, поцеловала его. Мужчина сжал её в своих объятиях и долго не отпускал, пока Монке, поджав губы, не окликнул его. — Идите, фройляйн, — сказал бригадефюрер Элли. — Идите и живите. Вы должны жить. Мы всё потеряли, это так…, но то, что потеряно или сломано можно восстановить. Идите. И не оглядывайтесь назад. Миш, у вас есть ещё минута. Давайте скорее. — Я вернусь, обязательно вернусь, — сказал Рохус, смотря ей в глаза. — Я найду тебя, Элли. Только помни меня. Жди меня. — Я буду, буду, — пообещала она и всхлипнула. — Идите же, фройляйн Юнге, фройляйн Шмидт, — поторопил их с Траудль Монке. — Прощайте, Вильгельм, — девушка пожала мужчине руку. — И спасибо вам за помощь. *** — И куда ты теперь? Они сидели на обломках какого-то сооружения рядом с речным мостом. Слева от них тянулась дорога, по которой двигалась вереница людей с сумками и чемоданами. Справа шли поля. — К родителям, — задумчиво ответила Элли. — Больше некуда. Траудль улыбнулась. Шмидт посмотрела на небо. Наконец чистое, ярко-голубое, такое, каким она запомнила его до войны. До того как пряталась в бункере. До всего, что с ней приключилось. Свежий ветер бил ей в лицо, развевал её каштановые кудри. Она с наслаждением вдыхала чистый воздух, без примеси гари, без той затхлости. Чистый. Волшебный. Как хорошо… Тут она заметила что-то, валяющееся у самого берега реки и подошла. Это был велосипед. Тот, на котором катались детишки до того, как советские войска вошли в Берлин. И на нём ещё можно было ехать. Вдохновленная, Элли выволокла его из воды и привела в нормальное состояние. Траудль с улыбкой наблюдала за её манипуляциями. — Поехали? — спросила её Шмидт. — Но тут же место только для одного человека, — вздохнула та. — Ничего, уместимся, — фыркнула Элли. *** Они ехали по дороге — Элли впереди, а Траудль сзади, держась за её талию и поджав ноги. Они ехали прочь от захваченного города, долгожданная свежесть пьянила. Путь предстоял долгий и тернистый, но никто из них об этом не упомянул. Разве это важно? Они выбрались. Они живы. О чем же ещё им мечтать? Элли вспомнила про Железный Крест Фегелейна, лежавший в боковой кармане рюкзака. Она может прямо сейчас протянуть руку, достать его и выкинуть. Швырнуть в грязь вместе с лентой. Но Шмидт лишь грустно улыбнулась. «Он говорил, — думала Элли, крутя педали, — что я умру здесь. И я бы умерла, хватило бы у меня смелости принять яд или выстрелить себе в висок. Но я не умерла. А он умер. Во всем можно было разобраться…» Ах, Герман, если бы всё могло закончиться по-другому…