Цикл «lily of the valley and self-loving asura»

# с ее стороны 17г - 18г Моя мама часто повторяла, что война калечит людские жизни, но тогда эти слова не имели особого смысла. Я родилась, когда Третья Война уже почти закончилась, и мы долго жили в глуши, так что все основные события благополучно обошли нас стороной. Четвертая Мировая длилась недолго, но была настолько устрашающей, что ее отголоски прошли по всему миру... И я на собственном опыте убедилась, что мама была права. Разрушения, которые устроили чудовищные корни, вдруг вылезшие из-под земли, оставили без крыши над головой большую часть жителей Суны. А иллюзия, под которую попали все без исключения, нанесла удар по самому сокровенному - мечтам и надеждам. Уж лучше бы надругались над телом, чем вот так потоптались по драгоценным воспоминаниям, переиначив и извратив их до неузнаваемости. Я снова видела маму... Тогда папа сумел прийти раньше и спас нас от шиноби Ото. Мы стали жить в Сунагакурэ всей семьей… Когда я очнулась и увидела вокруг развалины вместо процветающей деревни, реальность придавила меня к земле. Я могла только бессильно осесть на колени и оплакивать память, небрежно вывернутую наизнанку. Я долго не могла успокоиться. Этот обман был слишком желанным, слишком идеальным... так что отчаянно хотелось, чтобы он стал правдой, но это было невозможно. Когда истерика прошла, и я смогла обратить внимание на окружающих, я поняла, что страдаю не одна. Лица многих людей были мокры от слез. Кто-то яростно ругался. Кто-то потерянно смотрел перед собой пустым взглядом. Разом вспомнив дедушку с бабушкой, я вскочила и понеслась к нашему дому. Он, слава Ками, не пострадал… но то, что открылось моим глазам, когда я зашла в комнату, оставило очередную рану на сердце. Дед сидел на полу и с какой-то растерянной улыбкой укачивал бабушку, бережно прижимая ее к себе. - Она не просыпается, Рин, - тихо сказал он. Слезы полились из глаз неудержимым потоком. Я рухнула на пол рядом с Сэки, дрожащей рукой потянувшись к лицу Юри. Бабушка счастливо улыбалась. Я сгорбилась, схватившись поперек немилосердно занывшей грудной клетки одной рукой, а второй заткнув себе рот. Из меня рвался вопль, но я только сдавленно скулила, как какой-нибудь жалкий бродячий пес, содрогаясь от сдерживаемых рыданий. - Покричи, Рин, - как сквозь вату донесся голос деда, - станет легче... Я упрямо помотала головой и легла, свернувшись в комочек. Дед переживал трагедию молча, так что меньшее, что я могла сделать - это не сильно шуметь. Может эта мысль и было глупой, но она помогла мне не удариться в безобразную истерику снова. Деревня выглядела так, будто пострадала от землетрясения, а люди ходили сумрачные и злые. Конечно, согласно протоколу, всем пострадавшим было предоставлено временное жилье и оказана помощь, но это касалось только физических нужд. С моральными проблемами все должны были справляться самостоятельно. В наш дом подселили две семьи. Мы с дедом уже на следующий день мечтали, чтобы они поскорее съехали и не терзали наши многострадальные нервы своей бессмысленной руганью и дурацкими выкрутасами. Похоронив Юри, мы записались в волонтеры и с головой ушли в выполнение разных поручений. И мне, и Сэки не хотелось подолгу оставаться в доме, в котором теперь жили чужаки... и больше не было бабушки. Мы приходили туда только ночевать. Мы работали бок о бок и почти не говорили друг с другом. В тишине, зияющей между нами, можно было почти физически ощутить невосполнимую пустоту. Спустя неделю с фронта вернулся Казекаге-сама и существенно поредевшая армия Сунагакурэ. Настроение в деревне немедленно скакнуло вверх, и люди подняли головы, с новой надеждой глядя в будущее. Только это и оставалось делать после всего случившегося, ну - и восстанавливать разрушения, конечно. Шиноби полностью взяли на себя волонтерскую помощь и строительные работы, попросив обычных граждан вернуться к своим делам, и нам с дедом ничего не оставалось кроме как вернуться в архивы. Увиденное повергло нас в шок. Достаточно сказать, что здание повредили корни, и никто и не подумал там ничего разбирать – понятно, в каком состоянии там все находилось. Посетовав на несправедливость жизни и излишнюю практичность жителей Суны, не считающих сохранение знаний чем-то важным, мы взялись за наведение порядка. Помощников было немного – старые работники да пара легкораненых шиноби. Мы разделили работу поровну как могли, и дни замелькали перед глазами с сумасшедшей скоростью. К моей возрастающей тихой панике, дед угасал. Даже любимая работа не могла вернуть ему волю к жизни. Я как-то пыталась помочь, поддержать... но все усилия разбивались о глухую стену безразличия, которую Сэки выстроил вокруг себя. Вечером двадцать седьмого ноября я нашла деда лежащим возле выхода из исторического отдела. Пульса не было, но тело еще хранило остатки тепла. Я плохо помню, что тогда случилось. Кажется, я стала звать на помощь, когда поняла, что Сэки не дышит, потом - темнота. Очнулась я уже в больнице. Мне наговорили кучу нелестных слов о том, что я не жалею себя: не ем, не сплю и что-то еще - но я не слушала. Я пыталась осознать, что, кажется, снова осталась одна… Слез не было. Боли тоже. Меня охватило какое-то неестественное спокойствие, а мысли вяло шевелились где-то на самом дне головы. Медсестра, поняв, что ничего разговорами не добьется, оставила меня в покое, сказав напоследок лишь, что меня продержат в больнице еще день. Вечером принесли завещание деда. Когда я взяла его в руки, то смогла прочесть только первую строчку, а потом правда все-таки меня настигла. «Кричи, Рин, станет легче...» - эхом отдались в ушах слова деда. И я кричала, не в силах вытерпеть боль от разрывающегося на куски сердца. Кажется, меня смогли успокоить, только что-то вколов. На утро я все-таки смогла прочесть завещание. Дед передавал мне дом и все имущество в нем, также мне теперь принадлежали все накопленные им денежные средства. Их было не очень много, но достаточно для того, чтобы при желании я могла не работать и жить какое-то время только на них. Похороны выпили из меня остатки сил. Когда церемония, наконец, закончилась, и все соболезнующие разошлись, я осталась у могилы, бездумно глядя на выбитое на ней имя. Совершенно не хотелось куда-то идти и что-то делать. У меня вообще не осталось сил ни на что. Тут-то меня и нашел Гаара, по старой привычке явившись, когда мне было хуже всего. Спонтанно затеянное путешествие поначалу не подарило никакого облегчения. Я тупо шла, пока не отказывали ноги, ела и пила, когда Яоки и Короби напоминали это делать, и долго лежала без сна по ночам, бездумно глядя в небо или потолок, в зависимости от того, где мы останавливались. Поход к родственникам был лишь отговоркой, наспех придуманной целью, чтобы не дать Гааре понять, насколько же мне плохо на самом деле. Периодически я задавалась вопросом, правду ли сказала, когда пообещала ему, что вернусь. Сейчас я не была в этом так уверена. У меня никого не осталось в Сунагакурэ. Никого… кроме Гаары. Стоит ли возвращаться только ради него? Не проще ли уйти куда-нибудь далеко, прочь от старой жизни и сладко-горьких воспоминаний, и начать все с чистого листа? Будет ли он переживать, если я не явлюсь к назначенному сроку? В конце концов, у него своя жизнь и свои заботы, у меня – свои. Да, мы, вроде как дружим, но это все… Что значило это его «я хочу пойти с тобой»? Зачем говорить такое перед расставанием? Он все-таки что-то заподозрил? Хотелось верить, что, если я не вернусь... Гаара поймет. Однако что-то еще подсказывало, что он поставит себе целью найти меня, куда бы я ни ушла, как только у него появится возможность выйти из Суны по официальной причине. Он крепко держится за тех, к кому хоть сколько-то привязался. Несомненно, он захочет со мной поговорить, чтобы понять, зачем я так поступила. И что я ему скажу?.. Я тяжело вздохнула и, закрыв глаза, постаралась заснуть. Дом с разноцветной крышей буквально резал глаза своей яркостью на фоне предзимней серости чудом уцелевшей деревеньки. Я неожиданно почувствовала облегчение. Хоть что-то осталось нетронутым этой проклятой войной. Разумеется, дяди и тети дома не оказалось. Я, похолодев, поспешила спросить у изрядно поседевшего старейшины деревни, живы ли они. Тот успокоил меня и даже выдал ключи, сказав, что Аоми и Кику теперь всегда оставляют ему запасной набор, потому что знают, что я могу прийти в гости. Я и мои сопровождающие временно поселились в доме моих двоюродных родственников. Я объявила, что хочу их дождаться, но на деле – принялась размышлять, как же мне поступить дальше. Шиноби, без возражений терпевшие все мои выходки по дороге сюда, явно почуяли обман, но ко мне благоразумно не подходили, пока не вышел срок, названный мной Гааре. - Рин-сан, когда ты думаешь возвращаться? - осторожно спросил Яоки. - Не знаю, - неопределенно ответила я, - когда увижусь с дядей и тетей? - Ты же не планируешь остаться здесь?.. - уточнил Короби. - Нет, - по крайней мере, это был честный ответ. Шиноби переглянулись и тяжело вздохнули. - Рин-сан, если ты скажешь нам уходить, мы не сможем этого сделать. Казекаге-сама приказал без тебя не возвращаться. - А если я не захочу? - Мы продолжим сопровождать тебя столько, сколько потребуется. - Это что, угроза? - я резко встала и вышла на улицу остудить голову. Выдохнув длинную струю пара, я постаралась унять внезапно вспыхнувшую злость. Мне незачем на них сердиться. Они люди подневольные... но я не терплю, когда на мою свободу покушаются! Почему у меня заочно отбирают право выбора? Надо было отказаться от сопровождения. Хотя путешествовать одной сейчас небезопасно. Мы несколько раз столкнулись с нукенинами. Я в своем заторможенном состоянии вряд ли смогла бы от них убежать... Пусть моя совесть помолчит. Это дело принципа. Я делаю только то, что хочу, а если эти двое будут обречены вечно таскаться за мной - так тому и быть. Через пару дней после моего разговора с шиноби в деревню вернулись Кику и Аоми. Они были в восторге от встречи и, казалось, ни капли не изменились с тех пор, когда я их видела последний раз. Им удалось чуть растормошить меня своим неиссякаемым энтузиазмом, и я смогла улыбнуться впервые за долгое время. - Ты слишком бледная, Рин-чан, - неожиданно заметил Аоми. - Ты совсем не бываешь на солнце? Вроде бы живешь в пустыне. Это так странно! - На меня загар не липнет, - попыталась отшутиться я, но тут заметила, как глаза Кику разгорелись нехорошим огнем. - Я знаю отличное место, где можно загореть даже зимой! - воскликнула она. - Никаких возражений! Ты просто обязана там побывать! Конечно же, спорить с ними было бесполезно, но я честно пыталась. Рядом с Кику и Аоми я чувствовала себя то ребенком, то взрослой. В один момент они меня активно опекали, в другой - отчебучивали что-то такое, что мне оставалось только за голову хвататься и идти разгребать последствия вместе с Яоки и Короби. Я оставалась наедине с собой только по ночам, но настолько уставала за день, что мгновенно проваливалась в сонное забытье. Родственнички довели меня до какого-то морского курорта и стали чуть ли не насильно заставлять загорать на берегу с молчаливого попустительства моих «телохранителей». Я терпеть не могла сидеть под солнцем, потому что быстро сгорала, но тетя постоянно обмазывала меня каким-то кремом и была непреклонна в своем стремлении довести мою кожу до какого-то идеального в ее представлении оттенка. Спорить с ней не хотелось, так что я терпела, надеясь, что мои мытарства вскоре закончатся. Я всегда любила море… но теперь оно почему-то стойко ассоциировалось с цветом глаз Гаары, и я не знала, что думать по этому поводу. Я начала… скучать по нему. С каждым днем - все сильнее. Это совсем не походило на привычную влюбленность, и я боялась даже развивать эту мысль дальше. Расстояние ослабляет чувства? Как бы не так. Близился день его рождения, и я с тоской понимала, что просто не могу... не смогу лично его не поздравить. Да что ж это такое! - Успокоилась, наконец, Рин-Рин? - улыбнулся мне дядя, присев рядышком, но так, чтобы у меня не получилось сразу до него дотянуться. - Это все потому, что ты долго сидела на месте. Тебе надо почаще куда-нибудь выбираться и выпускать пар. Такие как мы не могут долго игнорировать зов дороги. - Что еще за зов? - Желание свободы, тяга к приключениям - можно называть это, как хочешь. Суть от этого не поменяется. Я неопределенно хмыкнула, снова уставившись на морские волны. - Что делать, если только этот зов и остался? - Так нельзя, - Аоми неожиданно нахмурился, - у тебя обязательно должна быть какая-то цель. Иначе смысл теряется. Если ты потеряла старую, придумай новую! - Вам так просто это говорить... - Никто не знает тебя лучше тебя самой. Загляни в себя и скажи, чего хочешь. - Вам честно сказать? - Можешь не говорить, если стесняешься, - он громогласно рассмеялся. - Да почему же - нет… Я хочу снова увидеть Гаару, - я тяжело вздохнула, - но разве это цель? - Ты хочешь быть рядом с тем мальчиком? Ооо! - воодушевился Аоми. - Он уже не мальчик, - машинально брякнула я. - Так даже лучше, но если хочешь любовного совета, тебе лучше обратиться к Кику. - Аоми-оджисан! - возмутилась я, густо покраснев. - Я ни слова о любви не говорила! Захохотав, дядюшка вскочил и легко умчался прочь. Я же растерянно уставилась на морской прибой. «Любовь?..» - Ну вот, а ты говорила «загар не липнет», - тетушка критически оглядела меня и осталась довольна. - Обязательно пользуйся этим кремом и сгорать не будешь! Хоть на человека стала похожа, а то совсем как призрак была. - Спасибо, Кику-обасан. Думаю, нам пора возвращаться. - Ты все-таки разобралась в том, что хочешь? - Не совсем, но у меня теперь хотя бы есть от чего оттолкнуться. - Это хорошо. Мы еще побудем здесь, а ты иди, девочка моя. Все наладится, вот увидишь. Расчувствовавшись, я обняла тетю. Мы были не так долго знакомы, но еще с первой встречи я ощутила какую-то духовную связь с ней и Аоми. Может быть, дядя был прав, и я действительно была заядлой путешественницей, как и они. Намеренно или случайно, они помогли мне обрести потерянное равновесие, и я была им бесконечно благодарна. Яоки и Короби никак не прокомментировали мое решение, но определенно тайком вздохнули с облегчением. Мы уже изрядно задержались, но точно могли успеть вернуться в Суну до окончания второго месяца отсутствия, а может быть - и до дня рождения Гаары, но на последнее я особо не рассчитывала. Я начала чаще разговаривать с шиноби, стараясь вернуть наши пошатнувшиеся отношения в привычное русло. Поначалу они держались несколько отстраненно, но вскоре «оттаяли», и мы стали общаться почти как прежде. Я заметила, что война добавила им новых шрамов и большей серьезности. Если до этого Яоки и Короби часто вели себя как подростки, теперь они были более сдержанными... и умудренными жизнью, что ли? Поколебавшись, я все же спросила, могут ли они рассказать, что происходило на поле боя. Их взгляд тут же изменился, и мне на миг стало страшно. - Мы можем рассказать, но действительно ли ты хочешь это слышать, Рин-сан? - спросил Короби. - Я хочу понять, через что вам пришлось пройти, - упрямо гнула свое я. И они рассказали. Я была более чем уверена, что они многое сглаживали, а о чем-то - и вовсе умалчивали, но даже такая версия событий потрясла меня до глубины души. «Развела тут драму, - позже сердито смаргивала слезы. - Что же делать? Ах, у меня ничего не осталось... Жить! Жить надо! И по возможности помогать тем, кто пострадал после войны! Шиноби такой кошмар довелось перенести. И Гаара… он же тоже все это видел. И сражался в первых рядах. Даже с собственным отцом! Я бы так не смогла… Рука бы не поднялась. Все что я могу - с книжками да свитками возиться… Ох! Да архивами же, небось, никто и не занимался после того, как я ушла! Дед был бы так зол, что обязательно надавал мне воспитательных подзатыльников!» Голова заныла от фантомной боли - будто Сэки взял и восстал специально для того, чтобы обратно вбить в меня ответственность. Мысль не вызвала привычного желания заплакать, хотя на сердце все равно стало тяжко. Душевные раны лечатся долго, а могут – и вовсе не закрыться до конца. Я заново научилась улыбаться после встречи с Аоми и Кику. Разговор с Яоки и Короби подарил мне более глубокое понимание происходящего вокруг. Что же будет, когда я увижу Гаару?.. Надеюсь, он не будет сильно сердиться из-за того, что я так сильно опоздала. И подарка у меня для него нет… Шинигами! Я совсем про это забыла!