***
Десять человек стояли перед ней, десять хорошо знакомых лиц, которым в прежние дни Авелин доверила бы жизнь. Подтянутые, вышколенные, в до блеска начищенных доспехах — не подкопаться. Десять человек выстроились в маленькую шеренгу по стойке смирно. Авелин прошлась вдоль ряда стражников, и даже мускул не дрогнул ни на одном лице. Командовать «вольно!» капитан не спешила. Она вернулась к прибранному столу и села на край, скрестив руки на груди. — Прикрой дверь, Донник, — распорядилась Авелин. — И останься снаружи. Проследи, чтобы никто нас не беспокоил. Стражник отвесил короткий поклон и вышел. Проржавевшие петли скрипнули; невольно поморщившись, Авелин пообещала себе решить эту проблему. Десять человек перед ней ждали, когда же сэр капитан назовет причину, по которой все они собрались здесь, а Авелин пристально разглядывала спокойные, невозмутимые лица. Если кто-то из них солжет, она заметит сразу. За столько лет на этом посту способность различать ложь становится чем-то обыкновенным. — Дюжину дней назад, — наконец, заговорила она, — каждый из вас нес вахту в казармах. Мне нужно знать, что именно каждый из вас делал после полудня. Грэм, — она обратилась к молодому мужчине, стоявшему посреди шеренги. — Твой пост недалеко от моего кабинета. Видел что-нибудь? Густые черные брови стражника сошлись на переносице, и борозды морщин изрезали высокий лоб. Дюжина дней — срок достаточный, чтобы мелкие, кажущиеся незначительными события успели выветриться из памяти как хмель из чрезмерно подогретого вина. Авелин и сама бы не вспомнила подробностей минувшего дня, если бы не Хоук, примчавшаяся к ней с лихорадочным блеском в глазах. И если бы не те слова, которые Хоук швырнула ей в Казематах потом. В сердце Авелин не было обиды, был только свинец тоски. — Нет, капитан. — Хмурое мгновение назад лицо Грэма разгладилось. — Меня не было на посту в тот день. Стражник Хэндри взял мою смену, я патрулировал порт. Мы приходили к вам в начале месяца с прошением, капитан. Авелин потерла лоб под плетеным шнуром и снова вгляделась в список. Пришел ее черед хмуриться. Имя Грэма все еще значилось на листе — не было ни перечеркнуто, ни дополнено каким-нибудь примечанием, способным пролить свет на истину. События последних недель смешались в одну неразделимую кучу, и яркими вспышками в этом потоке рутины, разве что, выделялась Хоук. Хоук приходит к ней после встречи с Атенриль, Хоук приходит поделиться сомнениями, Хоук обвиняет ее в предательстве во внутреннем дворе Казематов. Последнее затмило собой все, и беседу с двумя стражниками Авелин припоминала смутно — то ли была, то ли не было, кто ж ее разберет? Капитан стражи задумчиво закусила губу, поднялась на ноги и зашагала к полкам, занимающим всю стену за ее столом. Кроме всего прочего за тиснеными кожаными корешками хранилась и всяческая отчетность. В том числе расписания патрулей. Хаос последних дней будто насмехался над порядком, к которому Авелин упорно и неустанно вела казармы. Искомое она обнаружила легко. Исправленный лист с расписанием был подколот к прочим бумагам явно ее рукой. Капитан смутно припомнила: документами она занималась в тот самый день, когда Хоук примчалась в кабинет и выложила ей план охоты на банду Крыс, попортившую немало крови беднякам, прозябающим в Клоаке и на задворках Нижнего Города. С того-то все и пошло кувырком. Авелин едва заметно покачала головой, укорив себя за рассеянность, и захлопнула книгу. В повисшей тишине звук вышел громким, будто пушечный выстрел, но никто из десятерых человек, выстроившихся в ровную шеренгу, даже не вздрогнул. — Хорошо, — Авелин вернула учетную книгу на место и кивком указала на дверь. — Можешь быть свободен. Грэм поклонился, прижав скрещенные руки к груди, и зашагал прочь. Авелин обошла стол, встав перед оставшимися: ей не хотелось ни смотреть на них снизу вверх, ни отгораживаться крепким полированным столом. Когда дверь скрипнула, выпуская Грэма из кабинета, а затем с глухим стоном несмазанных петель затворилась, Авелин продолжила разговор. — Хью и Джемайма... — Мы несли вахту у ворот, сэр! — с готовностью отрапортовала девушка. Уж чего-чего, а энтузиазма ей было не занимать. Для крепкой и высоченной ферелденки служба в городской страже оказалась едва ли не единственным способом выбраться из грязи, в которой оказались все беженцы. Она чем-то напоминала Авелин себя, разве что выдержки и спокойствия Джемайме не доставало. «Как и любому юнцу», — подумала Авелин, разглядывая простодушное, честное лицо. Джемайма — хороший металл, и при должном обращении из нее однажды выйдет прекрасный клинок. — Кто-то из посторонних посещал казармы в тот день? — Сенешаль Бран и монна Хоук, мэм. — Брось, Джем, — откликнулся Хью, которому бойкая стражница и возможности открыть рот не предоставляла. — Монна Хоук не посторонняя. Авелин жестом призвала обоих к тишине. В казармах многие стражники относились к Мэриел как к своей: ее помощь на Рваном Берегу несколько лет назад вдохновила их и произвела неизгладимое впечатление. Лейтенант Харли с тех пор пошла на повышение, но до сих пор считала, что без Хоук шансы ее отряда выбраться из передряги были ничтожны. Так или иначе, а эти двое — и напыщенный сенешаль, и затеявшая новую авантюру подруга — приходили к ней. Бран требовал сократить расходы на содержание стражи; мол, храмовники справляются с обязанностями ничуть не хуже, а Рыцарь-Командор убеждена, что Орден — единственное, что может противопоставить Киркволл наводнившему его хаосу магии крови. Городской стражи недостаточно. Даже крепость наместника, долгие годы находившаяся под надзором Авелин и ее людей, сдала позиции, и рыцари ордена заняли посты. Иногда Авелин казалось, что она вынуждена воевать не только с бандами, но и с Мередит, и чем дольше Киркволл оставался без наместника, тем ожесточеннее была эта война. Что же касается Хоук... — Еще кто-нибудь? Авелин обвела обоих внимательным взглядом. Хью потупился, разглядывая блестящие носки сапог, Джемайма бросила на него испепеляющий взгляд: быстрый, короткий, такой, что любой другой мог бы его не заметить. Только не Авелин. Капитан кашлянула, выжидая. Стражники переглядывались и неуверенно переминались с ноги на ногу, пока эти двое пытались делать вид, что ничего необычного не происходит. Молчание затягивалось. — Ну? — поторопила Авелин. — Н-нет, сэр, — выдавил Хью, не отрывая взгляда от начищенных сапог, и его уши густо покраснели. — Брехня! — выплюнула Джемайма, но тут же стушевалась. — Прошу прощения, капитан. Авелин небрежно махнула рукой. — Продолжай. — Приходила сестра Грейга, сэр, — доложила стражница. — Сразу же как монна Хоук к вам зашла. — Она принесла обед, только и всего! — Грейг. — Авелин перевела взгляд на стражника, и тот сразу же вытянулся, замирая в стойке. Его лицо заливалось краской и вскоре стало таким же пунцовым, как уши Хью. — В уставе ясно сказано насчет посторонних. — Я... знаю, сэр. Прошу прощения. Больше не повторится. Капитан была бы почти довольна, если бы этот разговор все же принес хоть какие-то ответы. Оставались еще шестеро: былая невозмутимость вернулась на их лица, едва исчезла необходимость прикрывать сослуживца. Двое — на кухне, четверо — в оружейной. Сомнительно, что они могли что-то видеть, еще сомнительнее, что подслушать разговор мог кто-то из них. Хорошо бы поговорить с Хэндри: в конце концов, если кто-то отирался у ее дверей, он бы увидел. А мог ли донести сам... Ответ на этот вопрос Авелин решила отложить. Сначала она поговорит с ним сама и увидит его реакцию собственными глазами. Потом — сделает выводы. — Джемайма, Хью, Грейг — свободны. Наказание будет назначено позже. Для всех. — Над шеренгой пролетел тоскливый вздох. — То, что вы горой друг за друга, достойно похвалы, но и я вам не враг. Авелин отпустила молодых людей жестом и посмотрела на оставшихся. Солнце проливалось светом в окна за их спинами, и капитану приходилось щуриться. Догадка осенила ее так же ярко, и Авелин даже нахмурилась — как ей сразу не пришло в голову? — Грейг, — окликнула она стражника, замершего на пороге. — Твоя сестра — жена храмовника? — Э... Да, капитан. Это важно? Авелин поправила лежащие на столе бумаги и присела на край. — Пока не знаю.***
Дом Карлотты оказался совсем не таким, как ожидала Авелин, и, если уж начистоту, оказался он не там, где она думала его обнаружить. Серые улочки Нижнего Города хлюпали грязью под сапогами. Авелин устало осмотрелась. В сгущающихся сумерках загорались темные провалы окон. Близящаяся ночь прятала крошащуюся каменную кладку стен, растрепанные, проваливающиеся крыши и растрескавшееся дерево ставней и дверей. И грязь под ногами; Авелин поморщилась: под ногами все так же скользко хлюпало. Нижний Город напоминал Авелин бродягу, днем клянчащего милостыню на площади у церкви, а с приходом темноты хватающегося за разбойничий нож. Тощее, жилистое тело Нижнего Города покрывала истрепанная ветошь, кое-как прячущая струпья и гнойные нарывы. Удушливая вонь, выветривающаяся ближе к крепости наместника, здесь превращалась в липкую сеть. В густых тенях сновали темные силуэты: то ли горожане, спешащие по домам, то ли кто-то, скрывающийся от закона. Авелин настороженно опустила руку на эфес меча. Медленно, слишком медленно стража вытесняет из города банды, плодящиеся, будто грибы после хорошего дождичка. Хартия пустила корни так глубоко, что Авелин и не знала, хватит ли ей жизни, чтобы искоренить заразу. Сегодня у нее другие заботы. Снаружи бедный и покосившийся дом Карлотты внутри оказался прибранным и уютным. Сестра Грейга, невысокая, шустрая, с живым, подвижным лицом и копной каштановых кудряшек, забранных в высокий хвост, брата напоминала весьма отдаленно. Едва поздние гости оказались на пороге — Доннику пришлось пригнуться, чтобы не приложиться головой о низкую балку, — Карлотта засуетилась вокруг них, поддерживая тонкой смуглой рукой заметно округлившийся живот. Казалось, что она ищет место, где потрескивающие головешки камина светят ярче и дают больше тепла, и кресла, которые окажутся удобнее всех прочих. — Вы из-за моего визита к Грейгу, да? — тараторила она, вытирая испачканные мукой ладони о передник. — Не хотела, чтобы у него были проблемы. Дурацкий обед! Грейг вечно что-то забывает, даром что взрослый детина! — Я хотела поговорить с вами не об этом, — аккуратно вставила Авелин, едва Карлотта умолкла. — В казармах кое-что случилось в тот день, когда вы были там. Более того, именно когда вы были там. Высокий лоб женщины прорезали хмурые морщины. — Кое-что? — переспросила она. — Дело касается моей подруги и магов. Карлотта не спешила отвечать. Она потерла лоб, разглаживая складки, и на коже остались полосы от муки. — Кажется, я понимаю, почему вы спрашиваете, — Карлотта, увидев на руках белую пыль, тут же попыталась слепо смахнуть ее со лба. — Присаживайтесь, капитан. Я заварю трав. Она вышла из комнаты вразвалку, той самой походкой, которая была свойственна женщинам на поздних сроках беременности. Авелин подошла к креслу: простое, без изысков, сработанное на совесть. Дерево под рукой оставалось шероховатым, будто у мастера не было хорошего инструмента. Шкафы, полки и стол оказались такими же: Авелин, поразмыслив, пришла к мысли, что сколотил их человек, знающий, как обращаться с древесиной, но не отдавший этому делу жизнь. К тому же, дерево везде было разным: стол — светлее, полки — краснее — и это говорило скорее о том, что безымянный создатель работал с чем придется. Чисто, уютно, но — бедно. У некоторых обитателей Киркволла не было и того. Донника, разглядывающего полупустые полки, похоже, занимали те же мысли. — Работа Грейга, — сообщила Карлотта, вновь возникнув в комнатушке с подносом в руках. — В детстве он помогал деду в мастерской, хоть чему-то научился. Было бы трудно без его помощи, — женщина, опустив ношу на стол, выпрямилась и погладила живот. — Но теперь все равно будет сложнее. — Храмовникам мало платят? — Некоторым. — Некоторым? Карлотта хмыкнула. Зажурчала вода: тонкая струя ароматного отвара заструилась из керамического носика по кружкам. Женщина оправила юбку и опустилась в кресло, с наслаждением вытянув ноги. — Тем, кто едва вступил в орден. Разжалованным. Тем, кто не согласен с Мередит — выбирайте, что вам больше по душе. — Ваш супруг был не согласен? Карлотта небрежно повела плечами — мол, а кто бы в здравом уме согласился? Рыцарь-Командор, конечно, когда-то отвергла план всеобщего Усмирения, но магам от того не жилось легче. Храмовники налагали один запрет за другим, слухи о наказаниях для провинившихся всплывали в уголках Киркволла, будто раздувшийся труп утопленника. Перед казематами стало больше Усмиренных — одинаково невыразительные, пустые лица. Что бы сказал Уэсли, увидев это? Авелин покачала головой, будто размышляя над сказанным. Уэсли верил, что служит правому делу, верил в необходимость оберегать людей от отступников-малефикаров, а магов — от демонов, еженощно их искушающих. В этом он видел волю Создателя. А еще Уэсли был хорошим человеком, не из числа тех, кто причинил бы вред безвинному. По крайней мере Авелин хотелось в это верить сейчас, когда со для смерти первого супруга утекло много воды. Смерть избавила его от необходимости стоять в самом сердце круговорота и делать выбор между совестью и приказами Мередит. Что бы делал Уэсли, если бы губительное касание Скверны не стало его приговором? Отстаивал бы он то, во что верил, или поддался бы убеждению Мередит? Свободно ли шагала бы Хоук по улицам и площадям Города Цепей, готового поглотить любого мага, оказавшегося в неосторожной близости? Что бы делал Уэсли, если бы был жив, и, что важнее, что бы делала она сама? От вопросов, взлетевших, будто отведавшее вина пламя, неприятно засосало под ложечкой. Авелин снова посмотрела на Карлотту и неожиданно увидела себя. Она могла бы быть такой: ферелденской беженкой, супругой рядового храмовника, своими взглядами не угодившего Мередит. За эти семь лет у них могли бы появиться дети... Неприятное чувство под ребрами усилилось, заставив Авелин торопливо потянуться к предназначавшейся ей кружке и сделать напряженный глоток. Она давно оплакала супруга, и память о нем как будто улеглась, но призраки нет-нет да проплывали перед глазами. Крепкая ладонь Донника опустилась на ее плечо, и Авелин подняла глаза на мужчину. Разговор оказался куда более тяжелым, чем она ожидала. Уэсли... Кто мог ожидать, что это расследование заставит Авелин вновь чувствовать себя неловко? Не из-за того, что теперь рядом с ней другой мужчина; по той причине, что вопросы, которые она вынуждена задавать, колеблют и ее уверенность в покойном супруге. — Храмовниками не становятся от любви к магам, — нехотя выдавила из себя Авелин. Карлотта сощурилась, пристально разглядывая капитана. Она постукивала пальцами по кружке, и обожженная глина отвечала глухим звоном. Авелин поерзала и ощутила укол стыда. Женщина, сидящая перед ней, совершенно не походила на доносчицу. Слишком много личного в этом деле. Авелин силилась отстраниться, отнестись к расследованию так, как она относилась к десятку других — не выходило. — Моя старшая дочь — магесса, капитан, — негромко, мягко сообщила Карлотта, откидываясь на жесткую спинку кресла и небрежно убирая с лица выбившиеся из прически пряди. — Когда мы это поняли, Коллем хотел укрывать ее так долго, как это только возможно. Думал даже бежать из города, может, из Вольной Марки вовсе — куда-нибудь, где к магам относятся иначе... Мередит узнала обо всем раньше, чем мы успели решиться на отъезд. Она говорила об этом нарочито легко, словно саму себя пыталась убедить: нет никакой беды в произошедшем. И все же голос Карлотты не был спокойным, а в глазах появился влажный блеск. Она отвернулась, уставившись в тлеющие угли и поджав губы. Авелин больше не хотелось задавать вопросов. Она неловко поднялась на ноги. Низкий потолок и стены сжимались вокруг нее. Она, конечно, видела дома и хуже: взять, хотя бы, каморку Гамлена или хибару Мерриль — в последней, впрочем, было просторно, зато крыша протекала круглый год, а сквозняки врывались сквозь щели в стенах. Храмовники в таких домах жили очень редко. — Не похоже, чтобы ваш муж был дома, — заметил Донник, оставаясь таким же непоколебимо невозмутимым. Авелин нахмурилась и прислушалась: а ведь Донник прав. Из глубины дома не доносилось ни единого звука, указывающего на присутствие еще одного человека. У порога — только одна пара сапог, и плащ — тоже один. — Мередит отослала его в Старкхэвен по делам Ордена, — Карлотта фыркнула на последних словах и встряхнула головой, заставив кудряшки небрежно подпрыгнуть. — Уже месяц как. «По делам Ордена», — передразнила она, закатив глаза. — По-моему, она просто избавляется от тех, кто не готов слепо ей подчиняться. Месяц назад? Авелин едва не повторила это вслух. Головоломка не желала складываться, даты не сходились. — Не лучшее время, чтобы оставлять жену одну. — Не лучшее, мессир, — согласилась Карлотта, обхватив руками живот. — Но последовать за ним я уже не могла. Грейг помогает, как-то. Он — мне, я — ему. Мы всегда держались друг друга. За что еще держаться кроме семьи? «Действительно, за что?» — мысленно повторила Авелин, снова посмотрев на невозмутимо стоящего за ее спиной Донника.***
Тяжелая кованая решетка, отделяющая внутренний двор казематов от площади, издала противный, режущий уши скрип. Приводящая механизм в действие цепь бряцала металлом, и единение двух этих звуков до жути напоминало стоны закованных в кандалы каторжников. Авелин расставила ноги и распрямила плечи, терпеливо ожидая, пока зубцы решетки, обычно впивающиеся в каменную кладку площади, не поднимутся вверх, угрожающе нависая над головой. Ни один мускул на лице Авелин не дрогнул. Капитан стражи надеялась, что внешне являет собой оплот спокойствия и уверенности. Кивнув храмовнику, поднявшему решетку, Авелин решительно шагнула под острые зубцы. Сегодня здесь все было так, как и должно быть: храмовники в начищенных до блеска латах несли вахту, больше похожие на каменные изваяния, чем на людей. За крылатыми шлемами не видно их лиц. Такие же гости, как она сама, старались держаться в тени, ближе к серым угрюмым стенам; между собой они переговаривались едва слышно, будто боясь нарушить тишину. Этот шепот был похож на сквозняк: тревожно скользил по плитам пола холодящим потоком, заставляя кожу покрываться липкими мурашками. Либо это, либо могильное молчание, подумала Авелин, и в животе снова появилось неприятное ощущение беспокойной пустоты. В прошлый раз было куда лучше. В прошлый раз живые изваяния храмовников повалились на пол, накрытые сонным заклинанием Хоук. Тогда магия чувствовалась везде: воздух дрожал, и затылок покалывало. Страх волной накрыл Авелин, стоило ей оказаться во внутреннем дворе — минутный, сродни порыву ветра. Сейчас страх ощущался везде, ощущался, как стоячее, затхлое болото, отравляющее каждый вдох. В узком коридоре, ведущем к кабинету Мередит, страх казался таким густым, что свет чадящих факелов пробивался едва-едва. Авелин задержала широкий шаг у обитой железом двери, глубоко вздохнула, отбрасывая мерзкое, ластящееся к ней чувство необъяснимого ужаса перед предстоящим, и резко дернула узорчатую ручку. Мередит, восседающая за массивным столом из полированного черного дерева, подняла голову и встретила Авелин прохладным, почти скучающим взглядом. В голубых озерах глаз Рыцаря-Командора могло плескаться и сострадание, и гнев — бывало, Авелин видела и то, и другое — но сейчас там был непроницаемый лед. — Капитан стражи, — Мередит едва наклонила голову вместо приветствия. — Чем обязана вашему визиту? Противное ощущение собственной слабости и неуверенности, сковавшее Авелин, едва она ступила на серые камни внутреннего двора, дрогнуло перед захлестнувшей ее волной негодования. Мередит спрашивала так, словно не по ее указке молодой храмовник, еще не вышедший из послушников, с видом собственного превосходства прошагал в казармы и тоном, не терпящим возражений, заявил, что Рыцарь-Командор Мередит повелела городской страже вступить под ее командование. Джемайма разбила бы зазнайке нос, если бы не вмешавшийся Донник. Авелин поджала губы. Пожалуй, она бы не расстроилась, если бы супруг предпочел остаться в стороне. А теперь Мередит спрашивает, что привело ее сюда? Съежившийся до едва ощутимого комка страх, довлевший над Авелин еще несколько минут назад, растворился без следа. — Не желаете задать этот вопрос мальчишке, которого отправили в казармы? Мередит оставалась невозмутимой. Она отложила перо, не уронив ни капли чернил на лист бумаги перед собой, поправила светлые локоны, выглядывающие из-под алого капюшона, и поднялась. Сухие, мозолистые ладони Рыцаря-Командора уперлись в гладкую поверхность стола, и Мередит подалась вперед — Авелин почувствовала бы себя неуютно, будь она ниже ростом. Мередит умела давить и делала это легко, не повышая голос, не сверля угрожающим взглядом. Авелин не отступила ни на шаг. — Я посчитала, что в нынешнее непростое время будет верным объединить усилия. Опоры, поддерживающие Киркволл, уже давно рухнули, и некому поддерживать порядок. Городская стража обезглавлена. — Авелин скрестила руки на груди и упрямо выпятила подбородок. — Не принимайте на свой счет, капитан. Стража подчиняется наместнику, которого до сих пор не выбрали, — Мередит описала рукой полукруг. — Между тем, безопаснее на улицах не стало. — Мы справляемся, — отрезала Авелин. — С плешивыми бандами, осевшими в Клоаке — быть может, да. Мередит не отводила взгляда, и от льда ее глаз, казалось, замерзают даже спрятанные за перчатками руки. В уголках глаз Рыцаря-Командора, в уголках губ прорезались морщины. Авелин напряглась: это выражение лица было ей знакомо слишком хорошо. — У этого города много проблем, капитан, и не все можно решить щитом и мечом. У вас не хватает людей. Вам нужны союзники. Отстоять город возможно только вместе — разрозненными силами ни вы, ни я ничего не добьемся. «Объединиться» — красивые слова, нет спору. Мередит стелет мягко, да только жестко спать. Возможно, страже впрямь нужна поддержка, но не та, за которую придется дорого заплатить. — Городская стража подчиняется только наместнику, Рыцарь-Командор. Не Церкви и Ордену храмовников. В конце концов, подумала Авелин, глядя, как щурится Мередит, как ее благородные, правильные черты лица становятся резче, ей тоже нужна поддержка. Кресло наместника пустует по сей день, хотя многие горожане готовы предложить его Мередит — кто другой сумеет повести за собой людей? Поддержка стражи убедит сомневающихся. — Очень хорошо, — процедила Мередит и выпрямилась. Больше всего женщины походили на дуэлянтов, чьи клинки схлестнулись в первом, пробном ударе. Теперь оставалось кружить друг против друга, выискивая слабое место и высматривая чужие маневры. Бой, которого Авелин хотела бы меньше всего. Противник, перед которым нельзя спасовать. Оставалось надеяться, что этот раунд остался за ней. Мередит как будто отступила: опустила веки, вернулась в кресло и откинулась назад. Тень усталости коснулась волевого лица, залегла под глазами и скулами. Золотой венец, стискивающий виски, подчас бывал слишком тяжел. Было странно смотреть на женщину, так похожую на себя, но в то же время стоящую по другую сторону баррикады. Авелин расслабила плечи, ощутив, что наконец-то может сделать вдох. — Ваша преданность достойна восхищения, капитан. Голос Мередит настиг ее у самой двери, когда Авелин уже посчитала разговор законченным. Она остановилась, едва не запнувшись о невысокий порог. Такие слова бросают в спину, как нож — исподтишка, когда нельзя ни уклониться, ни защититься. Авелин обернулась; Мередит сверлила ее взглядом, в котором не было ни сострадания, ни гнева — только холодное, изучающее спокойствие, от которого скручивало живот. — Я знаю, почему вы так цепляетесь за вражду со мной, капитан, — продолжала Мередит почти ласково. — Защитнице стоило бы оценить столь широкий жест, но вот беда — Защитница бежала из города, едва церковь обратила на нее свой взор. Ваша подруга бросила Киркволл, втоптав в пыль все почести, которыми жители ее наградили. Более того, она — отступница, которой надлежит понести соответствующее наказание за преступления перед Создателем. Орден терпел ее свободу из-за высокого положения и доверия, которое ей оказали горожане. Но больше поблажек не будет ни ей, ни тем, кто покрывает ее саму и ее любовника. Подумайте хорошенько, капитан Валлен, на той ли вы стороне и тех ли людей защищаете? Когда обитая железом дверь, отделяющая кабинет Рыцаря-Командора от узкого коридора захлопнулась, Авелин привалилась лопатками к стене, чувствуя, что колени стали ватными, а сама она совершенно непостижимым образом трясется, будто девочка. Этот раунд Мередит оставила за собой.***
Ногу ягненка, аппетитно истекающую соком, Авелин ковыряла без особого интереса. Аромат розмарина, тимьяна и базилика смешивался с густым запахом баранины и щекотал ноздри. Осенние овощи, поджаренные до хрустящей золотистой корочки, оставались почти нетронутыми: Авелин разломила картофелину, освобождая рыхлую белую мякоть от розоватой шкурки, повозила ее по тарелке, собирая подливу, да так и оставила. Варрик наблюдал за ней с беспокойством, от которого не спасал даже игристый эль. Слишком много поводов для беспокойства в последние дни. Слишком много эля, распитого не под дружеский смех, а под тоскливое молчание. Создатель, только не Авелин! — Шла бы ты домой, капитан, — Варрик поерзал на кресле, к неудобству которого едва ли начал привыкать. — Пока ждущий муж не решил, что ты ходишь в «Висельник» попялиться на мою грудь. Авелин тяжело вздохнула, подперла щеку рукой и ковырнула мясо. Тонкая струйка сока побежала по усеянной потемневшими травами кожице. Варрик почувствовал, как рот наполняется слюной — даром что сыт. Кухонных дел мастер сегодня превзошел себя. — Донник патрулирует Верхний город, — отозвалась Авелин и покрутила вилкой, будто решая, что же делать с нанизанной на зубья бараниной. В горло кусок не лез. То ли перед восхитительным блюдом, то ли перед кухарем она испытывала смешное и абсолютно необъяснимое чувство вины — такое же необъяснимое, как и страх, накрывший ее в казематах. При одном воспоминании волосы на затылке зашевелились, а шею покрыли мурашки, будто по теплой дружелюбной таверне прошелся поток стылого воздуха. Авелин поспешно отложила вилку. — Иногда я жалею, что мы так и не завели детей. Иногда — сегодня, например — радуюсь, что до сих пор этого не сделали. — Что такого сказала Мередит, что ты скисла, как перебродившая брага? — Сказала, что я защищаю не тех, — хмуро отозвалась Авелин. Она поднесла полнехонькую кружку к губам и без удовольствия сделала глоток — только чтобы прогнать медную горечь из горла. — Меня не напугать обвинениями, Варрик. Но там я двинуться с места не могла. Вспоминать смешно. Авелин покачала головой и потупила взгляд, уставившись в трещины на поверхности стола. Чем больше она размышляла о произошедшем, тем больше казалось: в казематах происходит что-то, лежащее за гранью ее понимания. Как объяснить, что, едва тяжелая решетка с грохотом опустилась за ее спиной — и холодящий нутро ужас схлынул, будто его и не было, оставляя лишь легкую слабость в коленях в напоминание о себе? Или ей просто хотелось так думать. Варрик тоже не спешил делиться мыслями. В «Висельнике» слухов подчас собиралось больше, чем выручки, и Варрик слушал. Люди многое болтали; откровенно говоря, отыскать среди вороха сплетен золотое зернышко — та еще работа. Имя Мередит тоже звучало — шелестящим шепотом, по темным углам, с оглядкой через плечо, и одно это говорило больше, чем байки, одна другой невообразимее. — Она не подозревает о твоем расследовании? — Не знаю, — поразмыслив, сказала Авелин. — Она и словом об этом не обмолвилась, но я предпочту быть готовой и к такому. Правда, расследование тоже ничего не дало, — капитан устало махнула рукой. — Последняя ниточка, Хэндри, тоже увела в никуда. Меня радует, что мои люди верны мне, но теперь... Где еще мне искать утечку? Варрик поскреб покрытую жесткой щетиной щеку. — Возможно, у меня есть идея.***
В особняке Хоук не изменилось почти ничего: потрескивали угли камина, у которого, посапывая, спал мабари, тяжелые портьеры на окнах, неплотно задвинутые, пропускали теплый рыжеватый свет катящегося к закату солнца, где-то в глубине дома топал Сэндал. Только вот не встречал гостей Бодан, занятый сборами, и не суетилась в холле Орана. Знакомая тишина обратилась неприятным, неправильным безмолвием. С того утра, как Хоук покинула Киркволл, минуло четыре дня — недостаточный срок, чтобы дом позабыл хозяйскую руку. Варрику казалось, что прошла целая вечность. Почуявший гостей мабари поднял голову и дружелюбно залаял. Авелин потрепала седеющие уши пса. — Извини, дружок, сегодня — никаких бараньих косточек. — Сэр капитан! Мессир Тетрас! — голос Ораны, появившейся в дверях библиотеки, заглушил жалобное поскуливание, которое пес издал в ответ. Эльфийка поспешно изобразила книксен. — Могу ли я что-то сделать для вас? — Мы пришли навестить Андерса, Орана, — мягко отозвалась Авелин. Лицо эльфийки мгновенно сделалось жалобным, и кончики ее ушей опустились. Она посторонилась, открывая проход в комнату. — Мессир в библиотеке. Совсем не спит и почти постоянно читает, — Орана вздохнула едва слышно, покрепче сжала щетку для пыли и, решительно повторив книксен, зашагала наверх. Варрик задумчиво поскреб подбородок. Без Хоук все разваливалось; особняк держался как будто чудом, как будто одними лишь усилиями маленькой эльфийки, едва-едва отошедшей от прошлой жизни. Бодан и Сэндал вскоре отчалят в Орлей, и пара мешков с вещами уже покоились у парадного входа. Для мальчика, Даррена, он подыскал другое место — хорошее и куда более безопасное, чем здесь. С тех пор, как Мэриел увела Андерса из казематов, особняк перестал быть надежным. Говоря откровенно, Мередит не пришлось бы долго искать причины, чтобы запереть их всех — всех, кто столько лет «покрывал отступников». — Так значит, о самом важном Хоук так и не спросила? — почти шепотом спросила Авелин, застыв у распахнутой двери. — Могу ее понять. Признание во взрывных планах, с учетом обстоятельств — совершенно не то, что хочется слышать. Кровь Андрасте! Провалились бы такие признания. Андерс нашелся наверху. Визит старых знакомых не заставил его отложить толстой книги, до сего дня, похоже, никем не тронутой. Сидя к ним боком, Андерс читал, глубокие тени прятали клеймо — до тех пор, пока отступник не загнул страницу и не повернул к ним лица. Если у Варрика и оставалась дурная надежда, что случившееся в казематах — страшный сон, то теперь она развеялась, не оставив и следа. Никогда еще умиротворение на знакомом лице не вызывало у Варрика такого желания проснуться. — Мы пришли поговорить, Андерс. О том... что случилось с тобой в казематах. От извиняющегося тона Авелин, от неловкой паузы, от того, как она подбирала слова, даже Варрик ощутил укол вины — его же идея прийти сюда. Да и как не приходить? Он обещал Хоук приглядеть за всем, что она оставила. А если бы и не обещал — видит Создатель! — они все были связаны узами крепче кровных, хоть подчас и не замечали этого, и пусть все демоны Тени обрушатся на голову, если случившееся заставит бросить всех, кто ему дорог. Даже если это означает неловко топтаться перед неправильно невозмутимым товарищем и задавать ему вопросы, которые не смогла задать Хоук. Даже если это означает старательно отводить глаза от клейма. — Мне не позволено говорить о ритуале, — голос Андерса оставался монотонно-ровным. Он невыразительно улыбался, и Варрик покачал головой — тот Андерс, которого он знал, в последние годы не улыбался почти никогда. — А о том, что было после? Андерс кивнул. — Рыцарь-Командор задала мне несколько вопросов. — Про драконий камень и селитру? — Нет. Авелин растерянно моргнула и опустилась в кресло, стоящее напротив. — Тогда я не понимаю... А вот Варрик, кажется, начал понимать. В том, что Мередит известно, чем занимается Андерс на самом деле, он не сомневался уже давно: больно уж зачастили в Клоаку храмовники. Столько лет Андерс не менял убежища, чтобы нуждающиеся в помощи люди всегда находили лечебницу — немудрено, что храмовники отыскали путь, а вместе с путем — манифесты, весьма определенно осуждающие режим Мередит и призывающие к борьбе. Гном приблизился к столу и задумчиво сдвинул бумаги, так и не убранные Хоук, оставленные, как нечто совершенно неважное. Дешевый желтоватый лист, исписанный аккуратным почерком Андерса, легко обнаружился среди писем. Варрик точно не знал, но предполагал, что с прочими отступниками, тайком живущими в городе, Андерс как-то связан: кому-то помог бежать из Круга, кому-то — отыскать убежище, кому-то — вовсе покинуть город. Об этом никогда не говорили, но отдельных слов и фраз вполне доставало. Если Мередит подозревала, что Блондинчик — не просто тот, кто скрывается от закона Церкви... Если Мередит подозревала... — Она расспрашивала об отступниках, — сказал Варрик, похлопав по найденному манифесту. Андерс кивнул. — Об отступниках, о тайных убежищах и о планах. Про селитру и драконий камень я сказал сам. Тогда мне казалось, что это единственный способ изменить существующее положение вещей, начать революцию — лишить храмовников и магов возможности прийти к компромиссу. Рыцарь-Командор дала мне смирение и мудрость. Авелин сидела, будто громом пораженная, и Варрик едва не кликнул Орану — ему бы тоже не помешало крепкого вина. Сам! Никто не подслушивал в коридорах казарм, никто не следил за друзьями, никто не доносил на Андерса. Блондинчик признался сам. Храмовники даже не угрожали ему пытками — им это не было нужно. Они просто лишили его возможности выбирать. Покорность — не то, что было свойственно тому Андерсу, которого Варрик знал. Еще кое-что не сходилось. — Мередит не знала про взрывчатку, когда храмовники ворвались в лечебницу, — медленно произнесла Авелин, озвучивая худшие подозрения Варрика. — И я не верю, что мешал ей именно Андерс. Варрик мог вообразить только одну причину, которая заставила бы Мередит действовать столь решительно; только одного человека в городе, который мог оспорить притязания Мередит на власть. — Хоук, — только и произнес гном. И все неожиданно встало на свои места.