***
Подласая* кобылка тепло дышала в плечо, доверчиво подталкивая Хоук носом. Вороной тяжеловоз спокойно шагал рядом, поднимая длинными щетками дорожную пыль. Еще двух лошадей вели Изабела и Мерриль — эти были поджарыми, с длинными изящными ногами; не самые, быть может, выносливые, зато быстрые, как бегущие с гор реки. Хоук, хоть и не знала поначалу, что же делать с неожиданным приобретением, все-таки радовалась: заплечные мешки, пусть не слишком тяжелые, женщины навьючили на Воронка, с готовностью принявшего поклажу. Спокойную подласую — Хоук все еще подбирала ей кличку — взяла Мерриль, сказав, что ей не впервой ездить без седла: долийцы никогда не седлали галла. — В общем, — подвела итог недолгому рассказу Изабела, — не было никаких причин отсиживать зад в Киркволле. И вот мы здесь. Надо сказать, очень вовремя, — она выразительно обернулась на оставленное место ночного сражения, уже скрывшееся вдали. — Я думала, ты выйдешь в море и двинешься... — Хоук запнулась и махнула рукой. — Куда там двигаются пираты? — О, я бы могла!.. — вздохнула Изабела, и от тоски, прозвучавшей в ее голосе, Хоук почувствовала себя виноватой. Ривейни, выдержав паузу, хохотнула. — Но кто бы тогда спасал тебя от местных банд? — Это ты их спасла, а не меня. Они же не знали, с кем встретились. — И так всегда. Мужчины! Только настроишься на жаркую ночь, а они улепетывают со всех ног. Хоук прикрыла рот рукой, пряча улыбку. Того, что ей не хватало друзей за недолгие дни пути, она и сама не понимала толком, пока Мерриль и Изабела не пришли ей на выручку. В тишине дороги, наедине с собственными мыслями, кружащими вокруг событий последних лет и непременно возвращающимися к утратам, она тонула и никак не могла выплыть. Теперь же рядом были подруги, разделившие с ней молчание. Бремя, устроившееся на плечах, потеряло вес, словно Хоук сняла не только мешок со скарбом, но и многие заботы. Путь вперед все еще представлялся сокрытым тьмой, но неизвестность пугала меньше — поддержат, если споткнется. Чем она думала, когда уходила одна? — Зато они оставили нам лошадей. Изабела фыркнула. — Как бы они за ними не вернулись. Мы не слишком стараемся прятать следы, знаешь ли. Мертвых грабить куда легче. Вряд ли тот бородатый восстал бы из небытия, чтобы вернуть кобылку. — А вдруг? — вмешалась Мерриль. — Может, она была особенно ему дорога. Пришлось бы отваживать духа. — Это ваша с Хоук забота. Духи, демоны, призраки... С кем там еще имеют дело маги?.. Дышалось как будто легче. Усталые ноги болели, но каждый шаг давался легче, уверенней, и сырая, нетвердая почва, освещаемая светом посохов, не хваталась за сапоги склизкими пальцами, удерживая, утягивая назад. Черные силуэты одиноких сосен и елей, острых, сточенных ветром и пылью каменных глыб наблюдали за путниками молча и безучастно; в них не таилось вражды. Любая ноша легче, если ее разделить. — А ты, Мерриль? Не думала остаться и... не знаю... возглавить Эльфинаж? — Ой, нет. Нет-нет-нет. Из меня не вышло толковой Первой. Не хотелось бы, чтобы жители Эльфинажа закончили так же... Мерриль потупила взгляд, изучая камешки, встречающиеся по пути, и Изабела приобняла стушевавшуюся долийку за плечи. — Эльфинаж был... э... неплохим домом, — продолжила она после недолгого молчания. — Но я, кажется, засиделась на месте. И прятаться от храмовников в последнее время стало все труднее. Да и лидер из меня так себе. Я не ты, Хоук: я не умею объединять людей вокруг себя. Ой... Кажется, я во что-то вляпалась. Остановились глубоко за полночь. Огонь Хоук выколдовала, не утруждая себя поисками хвороста: костер получился хиленьким, едва жующим стебли сложенного горкой сухостоя. Да и тепла он давал немного, потому и на ночлег устроились рядом: застелили землю сухими еловыми лапами, собранными впопыхах, накрыли шерстяными плащами и разве что не повалились без сил. Гул разливался по телу до самых кончиков пальцев; последние, натертые жесткими сапогами, нещадно ныли. Лошади определенно были кстати. И почему она сама об этом не подумала? — Изабела? — М? — Как там в Киркволле? Как... остальные? Из-под теплого мехового воротника вздохнули. — Как и всегда, Хоук. Пытаются жить дальше. Твой уход, говорят, что-то меняет где-то в политике. Но если хочешь об этом узнать — спроси Варрика. Не мое это. — А Фенрис? — Дуется на весь мир, — Изабела фыркнула. — Считает, что его все бросили и предали. — А... — Не спрашивай. Я его не видела. Но Варрик говорит, что ему лучше, чем кому-либо из нас. По крайней мере, ему не грозит долгий зимний переход неведомо куда. Сон никак не шел. Тело покоилось на жестком ложе, наливалось теплом и приятной тяжестью, но мысли бежали ровно, стройно, ясно. Хоук видела звезды и вспоминала рисунки созвездий, о которых рассказывал отец. Вон перемигивается, сияет меч милосердия Юдекс, напоминающий храмовничий герб. Его острие указывает на север — туда, куда и лежит ее путь. За цепью неприступных гор, за бурными реками и дремучими лесами, за морями песков — где-то там она сыщет способ вернуть прежнего Андерса, мужчину, которого она знала и любила. И неважно, сколько сапог ей придется стоптать. — Изабела?.. — Чтоб тебя все демоны Тени драли, Хоук! Что? — А откуда лошади? Ривейни поерзала, плотнее кутаясь в плащ. А потом негромко хихикнула. — Реквизировала. Ну, был один конюх в Киркволле, и он когда-то проигрался мне в «Алмазный Ромб». Взять с него тогда было нечего, ну я и подумала... Правда, вряд ли эта версия понравится страже. — Изабела! — А что? Я неплохо держусь в седле. Не сложнее, чем оседлать мужчину. Где-то с востока догонял, белея стенами, Киркволл. «И пусть», — подумала Хоук, засыпая. Ей больше нет нужды убегать.***
Солнце медленно поднималось из молока тумана, плотным покрывалом укрывающим низины. Пахло первым снегом; под ногами скрипела изморозь, покрывшая высохшее разноцветье и блестящие, почти черные кустики брусники, торчащие то тут, то там. Хоук потерла щеки: холода, хищным зверем вьющиеся у засыпающей земли, набросились в одну ночь. Зима дышала в лицо, обещая скорый визит суровых морозов. И пусть под ногами все еще пестрый ковер, расписанный тусклой бронзой и звонкой медью, вечнозеленой смолистой хвоей и багрянцем опавшей прелой листвы — на исходе недели все покроет тонкий белый саван, хрусталем блестящий в лучах всегда яркого светила. Перевал Хоук запомнила хорошо, хоть и бывала здесь только на исходе прошедшей зимы. Варрик вел ее этой дорогой к логову Хартии — единственной дорогой, ведущей сквозь горы Виммарк. Малоизвестный путь караванщиков, теряющийся среди зарослей диких трав. Высушенная грязь за весну и лето растрескалась, но стала крепкой и прочной — только колеса груженых телег вычертили глубокие колеи, а вот ни подошвы сапог, ни подковы копыт не оставили следа. Странное чувство, будто перевал существует лишь в ее голове, преследовало Хоук. Она помнила неровные кочки и выбоины, помнила разросшиеся кусты бурьяна вдоль вытертого, серого песка, помнила скрючившиеся, ссохшиеся карликовые деревца — и в то же время все казалось миражом, иллюзией, навеянной колдовским сном. Не бывает так мертво, не бывает так тихо под взором Создателя. Не бывает так, чтобы горный ветер не выводил мелодий из флейт полых стеблей, а под ногами не сновало мелкое зверье. Перевал завис между явью и колдовским мороком, и мурашки бежали по спине Хоук то ли от дурного тревожного безмолвия, то ли от воспоминаний, похожих на кошмар. Ее окликнула Мерриль; Хоук обернулась, на миг отчетливо ощутив и теплые бока лошади под коленями, и ее быстрый, уверенный шаг, и шероховатую кожу поводьев, зажатых в руке. Ее взгляд увяз в розоватой утренней дали. Очертания крепости поднимались дымчатыми сизыми силуэтами. Хоук помнила грубые деревянные помосты, топорную, но надежную кладку и камень, сливающийся с песком пустоши и кажущийся творением гор, а не гномьих рук. Где-то впереди дорога свернет петлей, и потянется от нее широкий мост, давно просящий ремонта. Мост, на котором их встретили когда-то опрокинутые телеги и мертвые, изувеченные тела. «Они из Торговой гильдии, — сказал тогда Варрик. — Хартия обычно не убивает членов гильдии». Еще он сказал, что этого места вообще не должно быть. Между сном и действительностью. Хоук толкнула пятками бока лошади, понукая ее перейти на рысь. Чем быстрее они минуют перевал, тем больше она оставит позади. — Это ведь... здесь прятались те гномы, которые пытались убить тебя и Карвера? Хоук глянула искоса на поравнявшуюся с ней Мерриль. Долийка действительно прекрасно держалась на неоседланной кобыле, а подласая послушно шагала: то ли Мерриль ее зачаровала, то ли все долийцы прекрасно ладят с животными. Дошло до того, что огромные зеленые глазищи эльфийки были прикованы к скрытым в утренней дымке силуэтам, а кобыла бодро трусила в верном направлении. — Хартия, — мрачно поправила Хоук, совсем не испытывая желания смотреть в ту же сторону. — Ты никогда не рассказывала об этом путешествии. Ну, то есть... Очень в общих чертах. — Варрик разве не травил байки об этом походе? — Варрик сочинил половину, если не больше. Это даже я поняла. Изабела издала смешок. Она плавно покачивалась в седле, щуря янтарные глаза. В зубах Ривейни зажала срезанный стебель. — А ты ведь и правда не рассказывала, Хоук. — Семейные дела, — буркнула Мэриел. — Кровавые семейные дела. Иногда думаешь, что хочешь знать о родителях больше, а потом понятия не имеешь, что делать с этим знанием дальше... — Хоук вздохнула. — Было много крови, много чокнутых гномов, много порождений тьмы и древний магистр на десерт. Как всегда. Почему я никогда не оказываюсь в местах, где только цветы и дружелюбные феечки? Мне как-то прискучила компания всяких поехавших. — Похоже, что у тебя это от папочки, — отозвалась Изабела, томно пожав плечами. И не согласиться Хоук не могла. Открывшаяся правда похожа на мутный ил, толстым слоем залегший на дно прозрачного озера, потревожишь — и всплывет к поверхности, превращая стекло воды в бурое месиво. Да и уляжется нескоро. Открытия, совершенные в выстроенной Серыми Стражами тюрьме, не улеглись в голове Мэриел до сих пор; в какой-то момент она просто отбросила все, решив, что прошлое должно остаться в прошлом, а ей и без того есть чем заняться. Корифей, в конце концов, мертв — как и ее отец. Так есть ли кому дело, что Малькольм Хоук практиковал запретную магию крови? Должно ли это волновать ее? Чем выше солнце поднималось по раскрашенному в бледно-желтый и розовый небу, тем отчетливее проступали непотревоженные башни. Хоук представила, что на выщербленных плитах все еще лежат тела гномов, павших от ее руки, — безумцев, бормочущих про кровь и музыку, с подернутыми пеленой глазами, глядящими во мрак. Быть может, лежат, не потревоженные ни вороньем, ни гниением... Мэриел передернуло. Она покрепче вцепилась в поводья. В этом неправильном месте могло быть все. — Так... каково это, встретить древнего магистра? — Страшно, — немного подумав, отозвалась Хоук. — То есть, сначала ты думаешь: о, да это всего лишь большое порождение тьмы! Стукни его пару раз по темечку — свалится так же, как и его сородичи поменьше. А потом... Тюрьма, корнями врастающая в глубинные тропы, а вершиной разрывающая высокое полотно облаков, рухнула, но Хоук все равно казалось, что ее тень полозом стелется по земле, поднимает пыль и сушит травы. Башня больше не довлела над ущельем, но магия покалывала затылок. Здесь — едва ощутимо, как если бы тонкие пальцы ветра тронули волосы. А дальше, ближе к ступеням, уводящим во тьму — кто знает? Мэриел не хотела проверять. Мерриль терпеливо ждала, пока она продолжит рассказ. Хоук, стащив перчатку, потерла лоб: парой слов, похоже, не отделаться, а тень разрушенной башни, тянущаяся к ней жадной рукой, того и ждала — когда же Хоук заговорит. Отец учил, что слова подчас сильнее любой магии: произнесешь неосторожное слово вслух — и что-то нет-нет да и просочится сквозь Завесу. — А потом чувствуешь мощь. Он только поднимает руку — отдельный повод ужаснуться, надо сказать, — а у тебя уже кости трещат. Все пропитывается магией настолько, что нечем дышать. То еще дерьмо. Повторять как-то не хочется. Она торопливо обернулась через плечо — не тянется ли по земле темный след? В мертвой тишине перевала, где любой звук казался неправильным, что-то шагало за ней по пятам, наступало след в след, прячась в лунках от подков. Однообразный пейзаж нагонял тоску. Говорить больше не хотелось. Мэриел вслушивалась в цокот копыт: быстрый лошадиный шаг заглушал биение сердца, эхом отдающееся в висках. Звук нарастал, будто снежный ком, ширился, заполнял собой пространство, становясь единственным, за что можно ухватиться посреди однообразного бурого полотна Виммарка. Единственное, что разделяет сон о темных Глубинных Тропах, погрязших в безвременье, от действительности. Хруст разбил стройный ритм, заставив Хоук натянуть поводья. Изабела среагировала быстрее, выскользнув из седла и мягко зашагав на звук. Кинжалы из ножен она вынула бесшумно. Хрустели густые, изогнутые ветки раскидистого куста, усеянного мелкими заалевшими листьями. Изабела подобралась к ним крадучись, присматриваясь — что прячется в переплетении, куда бить? А потом Хоук различила звук, от которого похолодело в животе и желчь разлилась по нёбу. Сапог Ривейни слепо ударил по сучьям. Она рванулась напролом. Хоук, борясь со слабостью, подкосившей колени, кинулась следом. Хлесткие ветки цеплялись за одежду. Мелькали впереди лазурная повязка, стягивающая волосы Изабелы, клинки, ловящие на лезвия капли высоко взобравшегося солнца — и маячил неясный, приземистый силуэт. Хоук споткнулась и чуть не полетела оземь, а под подошвой оказалось что-то омерзительно мягкое. Еще теплое. Еще источающее в стылый воздух пар. Медленно, очень медленно Мэриел опустила глаза. «Что-то» когда-то было, наверное, гномом. Сейчас же это был распотрошенный труп, влажно поблескивающий вываливающимися из брюха внутренностями. Грязь пропитала клочки одежды. Хоук судорожно вдохнула, и сладковатый запах смерти прильнул к ней, заставляя кровь замирать. Тень метнулась к ней справа. Хоук отпрянула, подняла руку, готовясь защищаться. Перед ней возникло лицо, изъеденное синюшными язвами. Вены, перекачивающие отравленную Скверной кровь, проступили на прозрачной коже. Изо рта, искривленного в гримасе, струйками стекала кровь. Щеки и подбородок — все в алых пятнах. Хоук обдало гнилостной вонью. — Кр-р-ровь Хоука! — со сладострастием любовника прошипел гном, бросаясь вперед. Мэриел одним движением выхватила из-за пояса нож и ударила, не глядя. Лезвие с хлюпаньем вошло в горло. Липкая черная жижа заструилась по перчаткам, а безумец все напирал, заставляя пятиться. Вместо слов из глотки вырывалось бульканье, а на губах надулись кровавые пузыри. Стеклянные глаза, подернутые пеленой и навечно погруженные во тьму, смотрели на Хоук, не отрываясь. Мэриел, хрипло застонав от напряжения, выдернула засевший в плоти нож и пинком опрокинула ходячий труп на землю. Рукоять ножа вросла в трясущуюся ладонь. Воздух рывками втекал в грудь, оставляя на языке тошнотворный привкус разложения. Щеки похолодели совсем не от мороза, сознание помутилось, легко ныряя в пустоту. Она пошатнулась и покрепче стиснула зубы, уговаривая волну дурноты отступить. — Скверна, — констатировала подоспевшая Изабела, оглядев новоиспеченного мертвеца, и сплюнула. — Этот... Это жрало того бедолагу, — Ривейни, подтолкнув тело носком сапога, подняла голову и нахмурилась. — Хоук? Как-то ты нехорошо... Дальше Хоук, накрытая приступом тошноты, уже не слушала.***
Трещал поддерживаемый магией огонь, привычно шуршала под ногами потемневшая листва, скрипел выпавший первый снег, щелкало, присвистывало и ухало за спиной, в укрытии деревьев. Как и должно было быть. После гнетущего безмолвия Виммарка тишина, встретившая путников по ту сторону гор, показалась громкой. И все вздохнули с облегчением. Даже Изабела. — Держи, — Мерриль протянула Хоук темную глиняную чашку, из которой валил густой пар. Хоук принюхалась — насыщенный запах трав напомнил ей о маленькой лечебнице в Клоаке, единственном месте в стоках, где пахло веретенкой, сухостеблем и феландарисом, а не помоями. — Спасибо. — Шершавая поверхность, нагретая отваром, обожгла холодные пальцы. Хоук сделала глоток. Травы отдали воде сладковатую горечь и привкус душистого летнего меда. — Мне уже лучше. После встречи с обезумевшим от Скверны гномом Хартии — Хоук, придя в чувство и осмотрев безобразный труп, пришла к выводу, что это не мог быть кто-то другой — путники покинули перевал в спешке: там, где есть один сумасшедший, найдется и еще парочка. На перевернутый обоз они наткнулись вскоре: опрокинутая телега, изрешеченная мощными ударами арбалетных болтов, перегородила дорогу, и брошенные, никому ненужные товары рассыпались в мерзлой пыли. Изорванные орлесианские шелка и бархат, ферелденский лен, глянцевые, блестящие черепки, обуглившееся дерево — все, что осталось от богатого груза. Тел подруги не нашли, да и искать особенно не стали — им вполне хватило бурых пятен, уходящих в заросли бурьяна. Обнаружить еще один распотрошенный, обглоданный труп не хотел никто. Покинуть перевал до ночи им не удалось, а ночлег вышел долгим, утомительным и тревожным. Изабела вызвалась дежурить в первую половину ночи, но глаз не сомкнул никто: то и чудилось, что кто-то рыщет в кустах, ставших укрытием и им, кружит рядом, выслушивает, вынюхивает, ждет, когда сморит усталость. Рваные клочья облаков, затянувших небо, заглядывали под навес. Крупные, кудлатые хлопья снега накрыли предгорья пеленой. Погода окончательно испортилась, но на сердце у Хоук полегчало, словно гора свалилась с плеч. Перевал давил, словно намереваясь смолоть ее в пыль, гуляющую между камнями крепости, сторожащей тюрьму. Словно Мэриел вновь оказалась на вершине башни у запечатанного саркофага. — Мне тоже было не по себе, — призналась Мерриль, усаживаясь рядом. Долийка грела руки о такую же чашку. — Что-то странное там с Завесой. — В доме Бартранда было не так, — Хоук пожала плечами. — Да и тебе было будто легче. Фыркали привязанные к растерявшему свой убор дубу кони, вполголоса ругалась Изабела, изучающая содержимое походных мешков. Подласая кобыла, опустив голову, подняла выкатившееся на снег румяное яблоко. — Ты связана с этим местом кровью, Хоук. Твой отец обновлял печати — такие вещи не проходят бесследно. Ты разрушила мощное заклятие, и это оставило на тебе свой след. Виммарк связан с тобой, а ты — с ним. Это место бьет по тебе больнее, чем по кому-либо еще. — Когда мы уходили, все было... нормально. — Слово «нормально» прозвучало почти смешно, но иного Хоук подобрать не сумела. За ее спиной рушилась древняя крепость, перед ней вилась дорога назад, усеянная мертвецами, вставшими на ее пути. «Нормально». Пожалуй, с тех пор, как она оказалась в Киркволле, жаждущие крови сумасшедшие, древние магистры, демоны, одержимые — и озлобленные кунари, конечно — стали самым обыкновенным явлением в ее жизни. — Да и Корифей, в конце концов, мертв, — она махнула рукой, и чашка покачнулась, рискуя выплеснуть горячий отвар. — А может, дело совсем не в Корифее? Может, дело в Серых Стражах, столько лет продержавших заклятье? — Может... С каждым глотком становилось теплее, спокойнее. Расслабилась ноющая от долгой тряски в седле спина. Было ли дело в травах, или же Виммарк больше не скручивал пронзительным ужасом, Хоук не знала. Ей снова удалось сбежать. Ломаные ржавые хребты еще дышали в спину, но догнать ее не могли. — Из того, что у нас есть, — заявила Изабела, подвешивая над костром котелок, — можно сообразить только похлебку. Паршивую нагову похлебку из вяленого мяса, застревающего в зубах и воняющего, будто старые носки. И рома нет, — прозвучало так, будто Ривейни выплюнула ругательство. — С ромом было бы теплее и веселее. И похлебка уже не выглядела б такой дерьмовой перспективой. — Есть травяной отвар, — предложила Хоук, сделав глоток. — Ты, должно быть, шутишь. Пираты не пьют травяных отваров. Скажи ей, Мерриль? — Не пьют, — закивав, подтвердила долийка. — Изабела еще когда об этом рассказала. Хоук посмотрела на одну — серьезное тоненькое личико с затейливой вязью валласлина, зеленые глазищи, острые кончики ушей, торчащие из копны почти черных волос, — а потом на вторую — плутовская ухмылка на полных губах, хитрющий медовый прищур, — и прыснула. Смех потек из нее, как игристое вино льется из кувшина в кубки: сначала Изабела, склонившись над котелком и опуская в варево полоски мяса, хохотнула, а потом и Мерриль захихикала, ничуть не расстроившись тому, что Ривейни снова ее разыграла. Виммарк за спиной дрогнул и отступил, растворяясь в кружевной завесе снегопада. Похлебка и впрямь совсем не походила на наваристый суп Ораны или харчо, которое подавали в «Висельнике». Тонкие ломтики, ставшие почти прозрачными, плавали в мутном бульоне. Пока варево бурлило на огне, Мерриль сыскала несколько корешков, грубо очистила их ножом да забросила в котелок. Туда же пошла и горсть пряной травки — мешочек с душистой специей висел у долийки на поясе вместе со всяким лекарственным сухоцветом. Получилось не так пресно, как ожидалось, но с богатством домашней кухни все равно не сравнить. — Так ты решила, куда дальше? — стукнув по миске ложкой, спросила Изабела. Хоук помолчала, дожевывая разварившееся мясо. — Пока — в Старкхэвен, — наконец, сообщила она. Оставшуюся на донышке миски жижу Мэриел вымочила краюхой лепешки. — Пополним припасы, возьмем лошадей побыстрее. Если повезет, загляну в библиотеку местного Круга — может, найду что-нибудь. — И, может, новоявленное Величество окажет тебе королевский прием, — ухмыльнулась Изабела. Хоук поморщилась. — Я обойдусь. У Себастьяна наверняка найдутся дела куда более важные, чем... — Чем встреча с друзьями? — Изабела взмахнула ложкой, и несколько капель похлебки с шипением упали на тлеющие угли. — Брось, Хоук. Он тебе должен. Никто не сделал для Себастьяна столько, сколько сделала ты. — Я не буду этим пользоваться, чтобы что-то выгадать. Мы же друзья. Все мы. Изабела небрежно пожала плечами, сняла с котелка крышку и плюхнула в миску мяса. — Как знаешь. Я бы воспользовалась. — Вы слышали? — неожиданно подала голос доселе молчавшая Мерриль. Ривейни замерла, так и не донеся до рта ломоть лепешки. Хоук обернулась к стройным рядам деревьев, взглядом выискивая в пелене снегопада движение. В наступившей тишине она отчетливо расслышала неосторожные шаги: кто бы ни кружил у лагеря, он явно не заботился о том, чтобы сохранить свое присутствие в тайне. За последние трое суток Мэриел изрядно опротивел беспокойный топот у стоянки. Она стала медленно подниматься с места, потянувшись к посоху — Мерриль остановила ее жестом и кивком указала на два силуэта между стволов, определенно двигающихся к костру. Изабела незаметно отступила в тень. Мерриль, дождавшись, пока незваные гости приблизятся, мягко провела ладонью перед собой. Сидящая рядом Хоук почувствовала порыв, легкое покалывание на затылке. Она бы не увидела, если бы не знала, куда смотреть: толстые могучие корни проснулись под покровом, зашевелились, изогнулись, подлезая под ноги нерадивых преследователей. Кто-то взвизгнул и полетел вперед, в очерченный светом костра круг. Второго туда подтолкнула вынырнувшая из сумерек Изабела: Ривейни носком сапога перевернула скорчившееся тела и приставила к горлу кинжал. — Не бейте! — по девчоночьи всхлипнули. — Мы никому не желаем зла! — Монна Хоук! — выкрикнул тот, которого поймали гибкие корни дуба. — Прошу, выслушайте! — Ален? — Мэриел удивленно моргнула, стряхивая снежинки с ресниц. — Погоди, Изабела. Поднявшись, она приблизилась к ползающему на коленях юноше и подала ему руку. Меньше всего она ожидала увидеть здесь его — мальчика, обещавшего сидеть смирно среди магов. Изабела, хмыкнув, рывком подняла на ноги его спутницу — такую же молодую девчонку с парой светлых косичек и испуганными глазищами. — Это, по-твоему, и есть «вернуться в Круг»? — строго спросила Хоук, сжав его плечо. Ален потупил глаза, и Мэриел поджала губы. Мальчик дважды был замечен в обществе отступников, практикующих магию крови. Бесспорно, каждый заслуживает второй шанс — но заслуживает ли третий? — Простите, монна, — пробормотал юноша, теребя шерстяную накидку. — Но в Круге стало совсем плохо. И я боюсь, как бы Элин... Вдруг кого-то из нас Усмирят? — Ален поднял голову, и в его глазах Хоук увидела те же чувства, что глодали ее саму. Отчаяние. Надежду. — Мы слышали, вы идете с Старкхэвен. Мы хотели попросить... — Элин переглянулась с Аленом. — Сопроводите нас туда! Вы — Защитница Киркволла, никто не назовет нас отступниками, если мы вернемся в старкхэвенский Круг под вашим надзором! — Прошу, монна! Хоук вздохнула. Два молодых мага стояли перед ней: вымокшие, замерзшие, понурые, испуганные — и влюбленные. Как бы там ни было, назад им дороги нет: если беглецов не казнят, то сразу же Усмирят. Одну жизнь Мэриел спасти не сумела, но, может, получится с парой других? — Что скажете? — обратилась она к друзьям. — Идти придется медленнее, — прищурилась Ривейни, поигрывая кинжалом. Отсветы огня прыгали по заточенному клинку. — Да и пара лишних ртов... И без того бледные от холода лица стали еще светлее. Элин крепче прижалась к Алену. Нос у девушки покраснел, и, похоже, не холод был тому виной. Она жалобно всхлипнула. Мэриел закатила глаза. — Ты чудовище, Изабела. — Ривейни ухмыльнулась и изобразила шутовской поклон, а Хоук приглашающе указала на костер. — Присоединяйтесь. — У нас еще похлебка осталась! — сообщила Мерриль, взмахнув половником. — Так себе, конечно, но... Привалившись спиной к дубу и скрестив руки на груди Хоук слушала болтовню Мерриль и горячие благодарности спешащих обогреться путников. Она покидала Киркволл одна: торопилась, готовилась пройти этот путь без поддержки. А теперь и друзья снова с ней, и есть кто-то, кому нужна помощь и опора. Они все от чего-то бегут. Что-то всегда остается рядом.