***
Эту напористую походку Себастьян узнал, едва звук шагов просочился сквозь притворенные двери кабинета. Тише и мягче, когда идущий пересекал пушистые ковры, устилающие камни пола, и звонкой дробью, когда каблук попадал на холодный гранит. Принц отложил письмо. Нежданные гости в северном крыле, отведенном под королевские нужды — явление, выходящее из ряда вон. Стража, слуги и всевозможные распорядители узнавали о новоприбывших и сиюминутно докладывали — или же отсылали просителя прочь. Этого гостя он не ждал. Один из стражников, несущий вахту в коротком коридоре, громко окликнул появившегося, и ему ответили смехом. К легким, почти танцующим шагам добавилась еще пара тяжелых — стража громко лязгала доспехами, устремившись навстречу нарушителю. Через минуту, подумал Себастьян, все будет кончено — если он не вмешается. Принц поднялся с кресла, которое за последний час стало казаться каменным, машинально поправил складки на тунике и пересек кабинет. Напомнил себе, что этого стоило ждать, и вовсе не Создатель обрушил на его голову эту кару. И только после этого потянул массивную ручку, распахивая двери. Стражники, доселе пытавшиеся совладать с юркой тенью, замерли, словно не в силах решить, что им делать: продолжить борьбу или склониться в поклоне. — И это они охраняют Ваше Светлейшество? — хмыкнула Изабела, поднырнув под занесенную руку мужчины в доспехе. Ривейни, как ни в чем не бывало, продолжила путь. — Фермерские мальчишки из Ферелдена справились бы лучше. — Возвращайтесь на пост, — распорядился Себастьян, пропуская Изабелу в кабинет. — И на этот раз никто не должен меня побеспокоить. «Да, Ваше Сиятельство!» — отрапортовали оба, одновременно согнувшись в поклоне. Себастьян снисходительно кивнул и затворил за собой дверь. Из всех возможных гостей северного крыла Изабела была одной из наименее желанных. В Киркволле, в котором никому не было дело до горстки отщепенцев, оторванных от своих корней, компания женщины с репутацией распутной девки могла, разве что, смутить — в основном, когда Изабела открывала рот. Сейчас в его сторону устремлено слишком много взглядов. Сейчас он был примером благочестия, возведенным на пьедестал. Прочие короли и королевы могли водить в свою постель шлюх — но только не Принц, обеленый служением Андрасте и превозносящий законы церкви. Себастьян подумал о том, что прежние времена, полные сомнений и хаоса, зовут его из растворившегося в Тени прошлого. Изабела обошла кабинет кругом, разглядывая шитые шелком и золотом гобелены, заключенные в плен массивных рам, окованные серебром чаши и винный кувшин. Она провела ладонью по темной лазури бархатной портьеры, проверяя ткань — искусная вышивка ныряла в складки. Привлекла ее взгляд и стопка книг, оставленная в стороне от не менее богатого, чем все остальное, канделябра. Качество кожи и инкрустация обложки говорили кое о чем. «Не Кослун, конечно, — усмехнулась Ривейни, взяв книгу в руки и оценив вес. — Но одной отделки хватило бы, чтобы обеспечить нам безбедную дорогу в Тевинтер». — Ты ведь не за книгами сюда пробралась, верно? — Может, возьму парочку, — уклончиво отозвалась Ривейни, усаживаясь на край стола — крепкого, ладного, с вырезанными на боках гривастыми львами, отполированного так, что пламя тающих свечей отражалось в нем золотыми светлячками, — если не возьму того, что мне нужно. — Она помолчала, разглядывая помрачневшее лицо Принца, и расхохоталась, когда Себастьян скрестил руки на груди. — Меня не интересует твоя невинность, если ты подумал об этом. Даже у портовой девки бывают дела поважнее совращения королей-святош. — Тогда в чем дело? — отрывисто бросил Себастьян. Раздражение читалось в его голосе так же легко, как вязь слов на страницах книги, которую Изабела держала на коленях. — В Хоук. Дело всегда в Хоук, разве нет? Развязная и легкомысленная Изабела могла раздражать, но Себастьян бы предпочел сейчас иметь дело с ней: слушать пошлые шуточки, невольно заливаясь краской, пропускать чувствительные уколы и прятать глаза, когда она наклоняется рассматривать морщинку между смоляных бровей в отражении его панциря. Изабела, бесцеремонно сидящая на недочитанном письме и поглядывающая с внимательным прищуром, вцепилась в него крепче мабари, и отмахнуться, отослать, как он делал это с надоедливыми обитателями дворца, здесь было невозможно. Из-за всего, что было в Киркволле. И из-за Хоук. — Хоук может оставаться здесь столько, сколько посчитает нужным, — выдавил из себя Себастьян, отчаянно ища, куда отвести взгляд. — В этом вся проблема, «Ваше Величество». Мне-то здесь нравится безумно, — саркастически заявила Изабела, — но Старкхэвен, увы, никак не желает приблизиться к Тевинтеру хоть на милю в день. А пока мы здесь торчим, ничего не меняется. Нам нужно в Тевинтер, Себастьян. — Минантер... — Чушь, — отрезала Ривейни. — Мерриль понемногу восстанавливает мост, который был разрушен. Приличного моста, конечно, не выйдет, так что если хочешь наладить связи с севером — мой тебе совет — займи делом магов. Они малость разжирели и растеряли форму в своих хоромах. Минантер не проблема. — Хоук может уйти в любой момент. Изабела прыснула. — Поэтому ты то и дело просишь ее сопроводить тебя туда, сюда, поприветствовать народ на своем турнире? — прескучнейшее, кстати, представление. Она не отказывает тебе, потому что сейчас отказать не сможет. Отпусти уже ее, Себастьян. Он надеялся, что она этого не скажет. Не придет с этим разговором, не усядется на стол, так бесстыже забросив ногу на ногу, и не станет говорить столь рассудительно. Изабела должна быть Изабелой — пить в кабаках и искать компании на ночь, чтобы наутро болеть головой и валяться в постели, пока что-то более интересное не займет ее внимания. Изабела была собой до тех пор, пока дело не касалось Хоук. Говорят, друзья познаются в беде. Что ж, с другом вроде Изабелы можно устоять на раскачивающейся палубе даже в лютый шторм. Себастьян сдвинул в сторону драгоценную утварь, поблескивающую витиеватыми узорами на пузатых боках, и сел на изящный приставной столик. Изогнутая ручка кувшина холодила ладонь, пока он доверху наполнял чашу вином. Дни бежали столь же быстро, сколь густой, насыщенный ароматами спелого винограда и антиванских пряностей багровый поток. Девять дней назад Хоук вошла в кольцо белых стен Старкхэвена — вот они льются, капля за каплей, так быстро, что и не уловить утомленными глазами, но и чаша уже полна, еще капля — хлынет через край, оставаясь кровавыми разводами на гладком зеркале старательно отполированной древесины. Принц осторожно поднес чашу к губам и сделал глоток. Яркий фруктово-ягодный вкус обволок язык, и Себастьян смаковал его медленно, растягивая каждую каплю — готовясь смаковать те дни, которые Хоук — и Изабела, и Мерриль — будут здесь, внося в привычный порядок королевских будней память о Киркволле, о долгих прогулках по Рваному берегу и Расколотой горе, о пещерах и улицах, пахнущих чужой бедой, о днях, которые казались ему тогда плутанием во тьме, но полнились светом. Изабела на удивление бережно захлопнула книгу и вернула ее на место. — Я никогда не забуду того, что Хоук сделала для меня, — наконец произнес Себастьян. — Я бы не носил корону, если бы не она. И я хотел, чтобы Старкхэвен стал для нее домом, если Киркволл не сумеет им быть. — Когда-нибудь он, возможно, им станет. Сейчас это просто чулан, в котором удобно спрятаться. Чем больше Хоук ничего не делает, тем проще ей здесь оставаться. — Я знаю. Я беспокоюсь. Тевинтер — дурной союзник, я не стал бы ему доверять. — А мы и не будем, — Изабела пожала плечами и коснулась ногами пола. — Возьмем то, что нам нужно, и вернемся. Пираты так и делают, я-то знаю наверняка. Она одернула задравшуюся рубаху, поправила кожу брюк, складками собравшуюся на бедрах. Золотые монеты в ее ожерелье звенели при каждом движении, совсем как в Киркволле, где застилающие солнце тучи казались не такими уж плотными, когда непохожие друг на друга люди становились рядом. — Странно это говорить, — улыбнулся Себастьян, — но я рад, что ты заглянула. Изабела изобразила шутовской поклон. — Всегда пожалуйста, Ваше Величество, — она потянулась было к двери, но обернулась и с привычным, сочащимся медом лукавством спросила: — Может, мне растрепать волосы? Расшнуровать корсаж? Мне кажется, твоим людям стоит знать, что Принц — не каменное изваяние и вполне может... О, покраснел, покраснел! Какая прелесть!***
Когда от рези в уставших глазах брызнули непрошенные слезы, Хоук отодвинула книгу и откинулась на спинку кресла. За высоким окном медленно наливалось чернотой небо. У Хоук ныли плечи и шея, книжная пыль щекотала нос, а виски ломило от прочитанного — по ее правую руку высилась стопка внушительных по объему книг. Обрывки фраз кружили в голове, сталкивались и сливались в нелепицу. И ничего. Библиотека Круга насчитывала несколько изданий жизнеописания Жрицы Галатеи, но ритуал Усмирения не описывал никто. Никаких исследований состояний Усмиренных она тоже не нашла, словно никто не считал необходимым браться за эту тему. Андерс когда-то говорил, что невозможно излечить человека, которому отрезали голову — так, может, он был прав? Хоук сплела пальцы на животе. Старкхэвен был тихой гаванью, где за чередой рутинных дел стачивались острые края горестей. В окружении незнакомых лиц, в кольце незнакомых улиц легко забывалось, что Киркволл — всего в нескольких днях пути, а ноющий рубец на сердце появился совсем недавно. — Как ваши успехи, монна Хоук? Первый Чародей прошаркал в библиотеку, по пути задевая углы столов. Он сложил пальцы в магическом жесте и повернул ладонь, поселив на свечах яркий язычок пламени. Желтоватый воск, только что плотный, холодный и безжизненный, озарился изнутри, и Хоук подумала, что это очень похоже на то, что делает с человеком связь с Тенью: отсеки — и останется мертвый, тающий в пальцах воск, не дающий ни тепла, ни света. — Нечем похвастать, — призналась она. — Вы, должно быть, весьма расстроены, — Октавий потряс головой и тяжело опустился в кресло напротив. Он торопливо просмотрел высящуюся на столе стопку. — О, «Защита сознания»? Помню, помню. Она ведь про защиту от одержимости, верно? Хоук кивнула. — Усмиренные не могут стать одержимыми. Я надеялась, может, хоть что-то отыщется, хоть какое-то упоминание. Сейчас мне бы хватило и простого направления — знать бы, что и где искать. Мэриел размяла шею и еще раз перебрала в уме заголовки прочитанных трудов. Все они так или иначе касались Тени, исследователей которой оказалось не так уж и много: то ли маги, посвятившие себя изысканиям, посчитали изучение изнанки мира недостаточно увлекательным, то ли Круги считали эти исследования слишком опасными. — Что известно о ритуале лично вам? — спросила Хоук. Возможность была слишком хороша, чтобы ею не воспользоваться. Первый Чародей развел руками. — Если вы спрашиваете, кто его изобрел — точно не маги. Только очень изощренный ум, ненавидящий этот дар, мог придумать такое: разделить человека с Тенью, с которой он связан от рождения. Пусть храмовники называют Усмирение милостью — я знаю лишь немногих магов, которые согласились на ритуал добровольно. Все годы ученичества они страдали от того, что их дар зовут проклятьем, и даже родная семья отреклась от порченного магией ребенка. Они выбрали смерть, потому что слишком боялись жить. — А о самом ритуале вы что-нибудь знаете? — Я — нет. Чтобы узнать о нем хоть что-то, мне придется самому через него пройти, — Первый Чародей нервно рассмеялся и тут же закашлялся. — Церковь хранит эту тайну как зеницу ока, потому что это единственный способ хоть как-то держать нас в узде. Усмиренным не позволено говорить о том, что с ними произошло, поэтому все, что мы знаем — это видимый эффект. Исследовать область некому в силу тех же причин. Хоук кивнула: сказанное подтверждало то, что она уже знала сама. Расспрашивать Андерса, глядящего на нее с безмятежным равнодушием, глотать горький ком, стоящий в горле, и торопливо смахивать слезы, когда он участливо-монотонно спрашивал, все ли у нее в порядке, было больно, но необходимо. Темнота, втекающая в комнату из окна, становилась такой плотной, что казалась почти материальной. Хоук смотрела то на книги, то на оплывшие свечи, в свете которых она читала, то на Первого Чародея, покачивающего головой будто болванчик. В ее списке еще оставался десяток книг, но какой от них прок? Все, что приобрела Мэриел, часами просиживая в библиотеке, — это головная боль. «А может, я просто ищу не в том направлении?..» — Вы так интересуетесь этим вопросом, монна Хоук, — снова заговорил Октавий, и Хоук, вынырнув из размышлений, перевела на него взгляд. Ей казалось, что она только что едва не поняла нечто очень важное, но ощущение развеялось легким дымком. — Ален рассказал, что интерес этот обусловлен некоторой личной драмой. Хоук скрестила руки на груди и нахмурилась. — Вы обсуждали это с Аленом? — Только из желания оказать посильную помощь. Хоть вы никогда не жили в стенах Круга, вы — одна из нас, и я хочу сказать, что мне искренне жаль, что так вышло с вашим другом. Неприятное предчувствие, похожее на невесомое прикосновение темноты к волосам, заставило Мэриел напрячься. Октавий говорил понимающе и с сочувствием, словно и он разделяет эту боль — так с ней говорила Мередит, ведя по длинному коридору Казематов к маленькому саду, где ее ждал усмиренный Андерс. Обсуждать случившееся Хоук расхотелось вмиг. Она молчала, позволив Первому Чародею продолжать, и тот, не дождавшись никакой реакции, заговорил снова. — Поэтому вы, должно быть, лучше других понимаете, каково не иметь никакой защиты. Те крохи, что остались от Круга Старкхэвена, беззащитны перед лицом Церкви. Наши голоса звучат слишком тихо, чтобы кто-либо прислушивался, даже Его Величество Принц. — Тем не менее, вы живете в поместье его кузена, — заметила Хоук. — Мы не получили его без усилий! — возразил Октавий. — Но есть и иные вопросы, куда более принципиальные и важные, касающиеся непосредственно веры. Принц долгие годы провел в Церкви и впитал в себя ее постулаты. Просто чудо, что вы сумели стать ему другом. Быть может, сама Андрасте привела вас... Первый Чародей смотрел на нее с безмолвной надеждой, но Хоук непонимающе покачала головой. — Мы боимся, что усмирят нас всех, — пояснил Октавий. — Гэвин — неплохой человек, но слишком буквально понимает свои обязанности. Его Величество Принц столь истово верит, что, случись какой конфликт, Круг вряд ли сможет рассчитывать на снисхождение. Мы отчаянно нуждаемся в защитнике, монна Хоук, и кто, как не человек, знающий, на какие ужасы способен Орден, человек, испытавший его немилость и потерявший близкого друга... И тут Хоук поняла. Она подалась вперед, прервав Первого Чародея жестом. — Постойте. Вы что, пытаетесь мной манипулировать? Пока Первый Чародей, насупившись, мрачно молчал, Хоук плавно отодвинула кресло от стола — ножки проехались по полу с громким неприятным скрипом. Она поднялась, закрыла книгу — до конца оставалась примерно половина — и подхватила всю стопку, чтобы вернуть ее на полки. Октавий не проронил ни слова, а подозрения Хоук все крепились. Хоук не питала симпатии к храмовникам. Это от них ей приходилось прятаться всю свою жизнь. Но был сэр Траск, искренне надеющийся восстановить мир между храмовниками и магами, был сэр Моревар Карвер, с которым был дружен ее отец, были другие - не сыгравшие столь значимой роли, но сочувствующие. — Теперь послушайте меня, — сказала Хоук, прижимая книги к груди. — Мне уже приходилось видеть прошение о всеобщем Усмирении. Один из храмовников Киркволла предлагал этот план Мередит и Джустинии, и обе ответили отказом. Страх и паранойя — плохое подспорье для мира. Уж поверьте мне, я видела, к чему оно приводит. — Мэриел вздохнула и перехватила книги удобнее. Оставаться в поместье теперь не имело никакого смысла, да и вязкая хватка Старкхэвена как будто ослабла. Ее дом не здесь и никогда не будет здесь. — Доброй ночи, Первый Чародей. Если он и ответил, то Хоук уже не слышала.