***
Мастер с ног до головы оглядел Малика. Белая роба ассасина приобрела грязно-серый оттенок и висела на нем лохмотьями, полузакрытые глаза устало смотрели перед собой абсолютно безразличным взглядом. Плечи безжизненно поникли. Наверное, надо было начать доклад, но Малик стоял и молчал, не шелохнувшись. В голове было пусто. Проклятая шкатулка стояла на массивном письменном столе, освещенная яркими лучами солнца через открытые окна. Малик старался не смотреть на нее, пристыженный собственной трусостью. Сглотнув ком в горле, он начал свой рассказ, пропуская нежелательные моменты. Голос звучал хрипло и неуверенно, иногда походил на скрип, словно у старика. Мастер делал вид, что внимательно слушает, хотя давно уже потерял нить повествования. Его больше занимало легендарное Сокровище. Малик запинался все чаще, переходя к той части, где он был вынужден предать Альтаира, и, как он думал, спасти их жизни. Аль-Муалим усмехнулся про себя наивности молодого ассасина. Робер-де Сабле? Милосердие? Не в этом случае, сынок. Альтаир если еще и не мертв, то очень близок к своей смерти. Мастеру даже стало немного жаль своего ученика. Но он мгновенно подавил в себе это ненужное чувство. Этот щенок действовал без его ведома и мог нарушить план. Вероятно, он догадывается о чем-то, просто не подает виду. Он может стать опасен. От внезапного прилива злобы и страха у Мастера пришло на ум лишь одно справедливое решение, как поступить с Маликом. Но не сейчас. Сейчас ему не терпелось поскорее ощутить власть воплощенного искушения. Малик замолк, облегченно вздохнув и потупив взгляд в ожидании дальнейших приказаний. С последним слогом, казалось, исчезла та напряженная удавка, мешавшая говорить внятно, и ассасином овладело желание поскорее покинуть светлый кабинет. Ему мерещилась грязь, пропитавшая эти стены, хотя помещение было чисто убрано.***
Малик присел на низкую лавку у колодца и уронил голову на грудь. Несмотря на продолжительное полоскание в холодной речушке неподалёку и чистую одежду, он чувствовал густую, липкую грязь, въевшуюся под самую кожу. Ее ничем не смыть. И даже вместо крови по венам, кажется, грязь. Она застилает глаза, вливается в уши, топит, опускает на самое дно и не даёт сделать ни единого вздоха. Ногти бессильно царапают шею, оставляя красные борозды. От безнадёжности хочется выть. На закате два молодых ассасина, потупив взгляды, нашли Малика на том же месте, у колодца. Мастер отдал в равной степени четкий и жестокий приказ: доставить предателя в темницу. Он ободряюще улыбнулся стражникам, пожав плечами, но потухший взгляд делал эту улыбку какой-то натянутой и жутковатой. Согласился без сопротивления пройти в сырое подземелье, где его заперли, как предположили ассасины, до утра.***
Альтаир гневно сверкал глазами, встречаясь взглядом с Робером Де Сабле. Последнего откровенно веселила неприкрытая ненависть в глазах ассасина, и он с трудом подавлял в себе желание мерзко улыбнуться ему в ответ; но Альтаира такие уступки, казалось, злили еще больше. Ассасин никак не желал принимать тот факт, что всю жизнь его использовали, а потом обменяли на более ценный предмет. Скупые оправдания, которые он произносил в ответ на выдвинутые против Аль-Муалима обвинения, звучали, как минимум, неубедительно. Сердцем он понимал, что тамплиеру поддаваться нельзя, и все это - только уловка, чтобы сбить его с истинного пути; однако, рассудком, в котором давно жили подозрения насчет Братства, он верил каждому слову и был согласен со всеми обвинениями. Поддаваться, определенно, нельзя. В конце концов, Робер-де Сабле пообещал ему свободу. Загадочной Марии, которая ни разу не сняла шлема в присутствии Альтаира, было приказано сопровождать его до Масиафа и обратно. Наглый француз считал, что ассасин сам захочет вернуться и поступить к нему на службу. «Как бы не так», — улыбнулся Альтаир самому себе, зажмуриваясь и откидывая голову. Мария и Альтаир неспешно въехали в Масиаф на заре. Стражи у ворот почему-то не было, и у Альтаира появилось дурное предчувствие. Мария же старалась держаться холодно, но было видно, что и ее тоже что-то гложет. Альтаиру вернули его одежду, чисто выстиранную и зашитую, но оружие выдавать отказались. Мария была закутана в тряпки нищенки, но взгляд, надменно-горделивый, мог выдать ее с потрохами. Подъем в крепость занял в два раза меньше времени, чем ожидал Альтаир. На пути им редко попадались местные жители в столь ранний час, и пока что никаких проблем не возникло. Приблизившись к крепости, Альтаир через арку увидел людское море, заполнившее собой весь внутренний двор. Увидеть, что там творится, не представлялось возможным, но было ясно — что-то скверное. Мария не стала входить во двор, а, свернув за угол, ловко вскочила на крышу сарайчика, позвав Альтаира за собой. Второго приглашения не требовалось, и Альтаир влез вслед за девушкой. Но даже здесь забраться за стену самостоятельно казалось проблематичным. Мария огляделась. Глаза ее сверкали заинтересованностью и азартом, ассасин даже невольно залюбовался. Идея стащить лестницу и приставить ее к стене принадлежала Альтаиру, он и полез первым. Марии было обидно, но она, мерзко хихикая, начала слегка пошатывать и без нее скользящую лестницу, вызывая у грозного ассасина праведный гнев. Альтаир влез на стену и уставился вниз, стараясь разглядеть лицо ассасина, которого стража держала под руки перед Аль-Муалимом. Мария влезла на стену как раз в тот момент, когда пленника ударили по ногам, и его статная фигура сгорбилась, падая на колени. Мастер брезгливо бросал ему в лицо обвинения в предательстве и шпионаже, в толпе слышались тихие перешептывания. Мария взяла Альтаира под локоть и тихо прошептала ему на ухо: «Твой друг». Глаза Альтаира испуганно расширились, он инстинктивно потянулся к поясу с метательными ножами, но на месте их не оказалось. Всё это - какая-то ошибка. Очередная уловка тамплиеров. Дыхание сперло, разум затопила беспомощность и отчаяние, он хотел было выкрикнуть что-то, но понял, что не может произнести ни звука. Из оцепенения вывело собственное имя, объявленное с нескрываемой ненавистью и презрением: «… и Альтаир ибн Ла-Ахад, мои любимые ученики, оказались гнусными предателями. Упокой Аллах твою душу, ты умер гораздо раньше, и кара за столь ужасный грех да станет избавлением. Покойся с миром!». Ярко блеснул кинжал в руках Мастера, вспарывая смертельной остротой мягкую плоть. Голова Малика откинулась назад, демонстрируя какую-то хитрую, блаженную улыбку, и, перед тем, как сознание его поглотила тьма, он увидел, как со стены вспорхнула большая белая птица - это Орёл сделал последний в своей жизни "прыжок веры".