«Люди. Всё их нутро – суррогат. В них нет ни доли истины – сплошная ложь, и они в ней плавают, как в густом смрадном бульоне, доказывая, чья ложь больше похожа на правду. Они сами не настоящие – уродливые и неповоротливые, глупые и капризные оживлённые кадавры. Как же мне становится тошно только от одной мысли, что я переродилась в одного из них… и ладно, если бы я была полноценным смердящим уродом, но с недавних пор я стала ополовиненной»
Доппельгангер шла чинно, как полноправная хозяйка, по измученному временем коридору. Её голубые глаза, холодные, как корка льда над озером, цинично двигались то влево, то вправо, запечатляя на сетчатке образы лиц, полных боли и страданий. Девушка надменно ухмылялась в ответ на стенания и призывы о помощи. Шаг её стал чуть медленнее, похожим на то, как ступают танцовщицы: она расправила руки, медленно поворачивая кисти, изящно вытягивая тонкие пальцы и выставляя правое плечо вперёд, как и правое бледное бедро, к которому Доппельгангер приставляла находящееся позади. Каблучки её туфель теперь цокали так, что выстукивали ритм, к ним прибавлялось хлопанье ладошек. Правая рука поднялась вверх, девушка резко повернулась, и волосы её по инерции ударили по шее, раскинувшись на плечике. Камалы сновали из стороны в сторону, от одной двери к другой, от одной трагедии к другой, как заботливые сёстры милосердия, как исполнительные суровые жандармы. Но они пытались не попадаться на пути Доппельгангера, дабы не помешать её танцу, изредка бросая в её сторону заинтересованные взгляды.«В моей душе нет ничего, кроме природных инстинктов и чёрных, как камалы, умыслов. Вся я принадлежу природе, принадлежу Матери Мабуке, принадлежу Ремору»
Фигуры, которые её руки плавно выводили в воздухе порождали ассоциации с тем, как течёт вода в ключе, как пламя лобзает ночное небо, как вьющийся стебель плюща опутывает могучее дерево. Танцевала она вся: руки, ноги, голова и даже живот со спиной, с рельефом которых играли тени коридора, превращая девушку то в старуху, а то и в мальчишку. Как красиво изгибалось её тело в потоках музыки, которую можно было услышать, только если полностью раствориться в царившем здесь отчаянии и боли. В свисте смертоносного клинка, в завывании бури и в рёве дикого зверя есть красота, недоступная обыкновенному слуху. Поворот«Я не могу существовать без этой первородной Тьмы, как Она без Света»
Поворот«Она наивна, я же никому не верю»
Поворот«Она добра, я же хочу принести боль каждому»
Доппельгангер совершила каскад резких поворотов, не отклоняясь от своей прямой«Она не может жить без меня, я же не могу жить без неё»
Голова кружилась, и девушка остановилась, дыша полной грудью, вздымавшейся и опускавшейся, как металлический поршень в механизме. Она стояла перед камерой, откуда не слышались ни плач, ни крик, ни стенания, ни вопли. У этой камеры было подозрительно тихо, и Доппельгангер медленно повернулась в её сторону. И то была одна из немногих камер, где муки не озвучивались, где душевные муки пересиливали телесные. Такое присуще разве что иверсианцам, но в камере девушка заприметила вещи человеческого быта. Металлическая дверь открывалась в скромную комнатушку, откуда веяло теплом, где в самом её центре одиноко стояла женщина у крохотной кроватки своего ребёнка. При всём скудном освещении женщина походила на грозную хищную птицу – на строгую орлицу. Доппельгангер чувствовала боль, исходившую из её сердца, за мирно сопевшего и сосавшего большой палец человечка. — Я знал, что однажды тебя это заинтересует. – Девушка резко обернулась, услышав бас у себя за плечом, и увидела два светящихся белых зрачка в заплывших запёкшейся кровью (оттого и чёрных) склерах. – Знаешь, нет слаще в мире мук того, как страдает душа матери за собственное чадо. Ремор медленно подошёл к камере, небрежно облокотившись о ржавый проём, и вытянул огромную когтистую ладонь в камеру. Со всех углов, куда не доходил свет, шипя, сбегались камалы и вкладывали в его ладонь по кусочку чего-то красного и светящегося. Когда ничего нельзя было уже собрать, то Принц Тьмы протянул руку Доппельгангер, чтобы та увидела кроваво-красный сгусток, напоминающий светящийся тромб размером с гусиное яйцо. Девушка заинтересованно подалась вперёд, разглядывая светящуюся массу, и коснулась её кончиком пальца – она была тёплой. — Как жаль, что оно такое редкое… оттого и отрадно, что оно приносит такое ни с чем несравнимое наслаждение. – Ремор, раскрыв чёрную пасть, отправил сгусток себе под язык.«Должно быть, в тех жизнях и мы страдали бессонницей, зная, что рядом с нами наше беззащитное дитя. Должно быть, кто-то точно так же стоял ночами над нашей колыбелькой, а перед тем корчился от невыносимых потуг на кровати Рохманинова, выталкивая нас в новую жизнь. В этом есть что-то сокровенное… эротичное»
— Ну и зачем тебе понадобилось трогать Итворда? – Ремор захлопнул пасть, скрестив руки на могучей чёрной груди. — Вы разве не видите, каким он стал слабым? – Доппельгангер завороженно глядела на своего покровителя. - Его сознание сейчас подобно тонкой изношенной ткани, и любая прореха станет хорошим порталом для камалов и для меня. Девушка посмотрела на череп своего покровителя, в глаза с чёрной склерой и слепой радужкой, которые не могли отразить той глубины, куда можно провалиться и падать так долго, что удивляешься этой низости души. Истинный принц Тьмы. И эти белые, как варёное яйцо, зрачки были похожи на импульсы, испускаемые его душой, движущие этот мир, соблазняющие своей тайной красотой, вторгающиеся в тебя и не отпускающие ни на миг. — Знаете, - Доппельгангер отвела взгляд в сторону от его прожигающих насквозь глаз, - та боль, которая струилась из сердца Итворда, - девушка закусила ноготь на указательном пальце, покачавшись взад-вперёд, - она очень похожа на ту, что вы только что поглотили, хозяин. — Он страдает исключительно из-за своей двойственности, из-за своей доброты, которая, в его случае, хуже любой низости. – Ремор смотрел на неё сверху вниз взглядом полным отстранённости, но отстраниться от того, что его слуга стояла перед ним совершенно без одежды он не мог. Принц Тьмы потянулся к жемчужным пуговицам сюртука, расстёгивая одну за другой и оголяя чёрную сорочку. — Когда я была с ним, то чувствовала всю горечь, всю желчь, которая разъедает его. – Доппельгангер наблюдала за его движениями, за тем, как изящно его руки опускаются вниз, как ловко его пальцы расправляются с застёжкой. Ремор снял с себя шёлковый сюртук и накинул его на плечи девушки, от тяжести его одежды она ухнула, пригнув колени, но потом выпрямилась, склонив голову в благодарности. — И ты решила этим воспользоваться? – Демон повернулся в сторону выхода, скрипнув обувью. — Да. – Доппельгангер сорвалась с места, последовав за ним. — То есть, ты хочешь обеспечить себе два пути наступления? – Принц Тьмы довольно оскалился, медленно вышагивая по заброшенному коридору, чтобы Доппельгангер поспевала за ним, постукивая каблучками чёрных туфелек. — Выходит, что так. Если я не смогу переубедить Фрэн пойти со мной, то придётся её схватить силой. – Девушка поправила широкий в плечах сюртук, и запахнулась в него плотнее, хотя в этом не было необходимости – она не стеснялась собственного нагого тела и прохлада, царившая здесь, совсем её не тревожила. — Умно, но как же Иверста? – Ремор резко остановился, и сабля на его поясе ударилась о его бедро и повернулась в сторону, задев одетым остриём проползавшего мимо камала, который зашипел, отстранившись. - Хотя. В любом случае она падёт, - Принц Тьмы сделал паузу, а его белые зрачки слепо смотрели на стену с взбухшей блёклой краской, - как падёт и Праймив. Последние слова он сказал с необычайным наслаждением, будто к этому и стремился. — И Пандора. – Добавила Доппельгангер, подхватывая то наслаждение в настрое своего хозяина. — Все пять реальностей станут единым целым. Не будет существовать границ, не будет существовать Ультра-Реальности. Мир будет прекрасен в своём первозданном хаосе, обнажив свою скрытую красу. Они дошли до поста отделения, откуда держала свой путь цианозная мёртвая рука, которую лишили жилья. Но всем было не до того, что чья-то отрубленная рука куда-то ползёт, будто это явление считалось делом разумеющимся. — Я уже это предчувствую, господин. — Тогда чего ты ждёшь? – Демон надавил на скрипучую дверь, пропуская свою собеседницу в тот светлый коридор, где бродили умалишённые люди. Доппельгангер выпрямилась, снова чувствуя подступивший к её горлу ком волнения, и прошла вперёд, стараясь не сводить взгляда от Ремора, которого все кругом сторонились или бились в приступе головой о ближайшую поверхность, будь то скамья или подоконник, или пол, или стена, или даже грудь соседа. Здесь пахло мочой. — И вы даже меня не проводите? – Наигранно взволнованно спросила девушка, вытянув шею так, что часть её высунулась из стоячего воротника. — Сгинь. – Холодно процедил сквозь зубы Ремор, толкнув Доппельгангер вперёд, а сам остался на своём месте, заложив руки за спину. Девушка ничего не ответила, лишь покорно поклонилась и быстро засеменила по коридору, корча лишний раз забывшимся в собственном безумии мерзкие рожи или изрыгая унизительные ругательства, изрекая их громким страшным голосом. От их реакций на её действия Доппельгангер заливалась громким хохотом, эхо которого разносилось по светлой многолюдной трубе с зарешёченными окнами, и слышалось на другом его конце. Услыхав его, Ремор покачал безобразной головой и растворился в воздухе, как призрак, будто его и не было здесь. Лишь смутное тревожное ощущение и тоска напоминали о его недавнем присутствии.«Мы были разделены столько лет назад, что я уже не помню того чувства целостности. И оно скребёт своими острыми когтями меня, и оно проникает каждый раз в моё лоно, чтобы заложить в меня семя ненависти к себе и ко всему живому. Какой же это парадокс. Наверное, я лучше умру, нежели стану свидетелем того, что в ближайшие три месяца мир перевернётся и грянет война, в которой не будет победителей и не будет проигравших, потому что все погибнут. Но если не станет меня, то и её тоже не станет… а ведь Ремор сказал, что она последнее, чего ему не хватает для того, чтобы построить новый мир, когда Мабука проснётся»
Она резко остановилась и подошла к зарешёченному окну, за которым мерцала белизной снега Пятая Реальность. Девушка видела замысловатые холодные узоры, придававшие стеклу матовость. Держа одной рукой сюртук за воротник, чтобы тот не спал, а другой смахнув холодную наледь, Доппельгангер внимательно посмотрела в образовавшееся окошко, в котором отражалось её плутоватое лицо. Она приблизилась к нему, всматриваясь в свой правый глаз, которому оттянула верхнее веко во внутреннем уголке.«Удивительно, как один простой надрез меж двух долей раскалывает душу. Будь проклята эта лоботомия. Люди Пандоры мерзкие настолько, что для них ничего не имеет цену – даже детская невинная жизнь!»
Доппельгангер взглянула сквозь своё отражение в стекле и увидела возвышающуюся над острой чёрной крышей самую высокую Северную башню, в которой установили литой колокол. Её можно было разглядеть из всех уголков Дома Безумия, как зловещее напоминание о том, что в любой момент Мать Мабука может выйти из своей спячки и превратить весь мир в огромное поле битвы, битвы, в которой не будет ни победителей, ни проигравших – всё станет кучей зловонного пепла.«А знаете… я могу и повременить с воссоединением со своей второй половинкой… я буду наблюдать с наслаждением, как Мать Мабука и её армия камалов будет терзать Третью Реальность.»
И тут взгляд девушки стал каменным, и чернильные зрачки расширились от того, какая мысль промелькнула в её голове. Сердце Доппельгангер полнилось злыми песнями, от которых из её рта, обрамлённого смазанной алой помадой вырвался скрипучий смех. Девушка пристально посмотрела на немощного старика, слепо глядевшего в пустоту, его руки и голова будоражил тремор. Она присела перед ним на корточки, проводя кончиком языка по белоснежным зубам. Её изящная рука легла на дряблую скулу, от чего старик вздрогнул и ахнул, ощущая нежное прикосновение. Доппельгангер гладила его испещрённую морщинами кожу, потом с другой стороны легла её левая рука. Мелкая дрожь старика утихла, и он накрыл своими артротичными, похожими на ветви дерева, ладонями девичьи руки. Девушка мягко улыбнулась и чуть привстала. Она резко потянула старика на себя. И тот рухнул на холодный пол в желтоватых разводах. Он упал и застонал, пытаясь встать, но Доппельгангер отвела ногу назад и нанесла удар острым носком лакированной туфли, и горбатый нос старика вошёл внутрь черепа, из него фонтаном хлынула кровь, испачкав блестящую обувь и мутный пол. Старик заревел, хватаясь за смятый нос, в своей беспомощной позе он вызвал улыбку полную наслаждения у стоящей над ним девушки, размазывавшей кровь кончиком носка. Она глубоко выдохнула, закусив губу, и, приведя колено к покрытой сеточкой капилляров груди с твёрдыми сосками, вогнала каблук старику прямо в темя. Раздался характерный хруст ломки костей, и каблук застрял в черепе, в образовавшейся багрово-фиолетовой ямке. Старик больше не выл – он тяжело хрипел, вызывая у окружавших его полоумных неподдельный немой ужас. — Знаешь, Фрэн, я повременю с твоим воссоединением… - Доппельгангер повернула ногой влево, продвигая каблук как можно глубже в тёплую ткань мозга. Она получала несказанно неземное наслаждения, наблюдая за тем, как под её ногами умирает беспомощный старец.- Как много я увижу, когда война будет в самом разгаре.***
К ужину они летели над городом, любуясь тем, как солнце тонет в бескрайних водах мирового океана, а на небосклоне появлялись луны. Прохладный ветер обдавал Фрэн, отчего по восстановившемуся после пребывания в холоде телу снова пробежали мурашки, но она нашла выход, чтобы греться – девушка прижалась к телу Палонтраса, зарываясь лицом и руками в пушистый длинный мех. И так, лёжа на мясистой спине аксолотля, любовалась тем, как тают вдалеке над морем облака, похожие на комья творога, политые клубничным джемом. В этот безветренный вечер Палонтрас плыл по воздуху спокойнее, отчего воздушные массы прохладно овевали тело Фрэн, как нежный шёлк. Воздух пах топлёным молоком и тем, какой аромат источают цветы вишни и абрикоса. Иверсианцы спокойно разбредались по домам и зажигали в оконцах зданий золотые огни, отчего земля стала походить на ночное звёздное небо. И не была Иверста Иверстой, если бы здесь не суетилась жизнь даже ночью. Жители снова выходили из домов, украшенные всем, что только может радовать глаз, но с высоты полёта Палонтраса Фрэн видела только их разноцветные блики и пятна. Дворец Цветоножки выглядел ещё красивее в лучах вечернего солнца, особенно его белый купол, казавшийся розовым с западной стороны. Всем своим видом он напоминал карнавал растительного мира своими рельефами раскрытых бутонов, казавшихся с высоты полёта Палонтраса искусным рисунком на дорогой парче. Фрэн вытащила из оттянутого кармана подарок Итворда, который представлял собой карманные часы, но они не показывали ни сверх точного времени, ни времени где-то в Ультра-реальности – они просто ничего не показывали. Их стрелка стояла на определённой четверти циферблата, окрашенной в определённый цвет. Она резко выдохнула носом, убирая с него и из глаз щекочущую шерсть аксолотля, чтобы лучше рассмотреть устройство. Девушка повернула стрелку с розовой четверти на зелёную, и пространство вокруг загустело и с громким хлопком восстановило свою консистенцию, а вместе с тем солнце стало чуть выше над горизонтом, и деревья кругом зеленели. Она отправила их в лето. — Фрэн, что ты делаешь? – Сонно протянул котик, потягиваясь и сладко зевая, почувствовав изменения извне. — Приноравливаюсь к пользованию этой штукой. – Она смахнула разводы на стекле от отпечатков аксолотля краешком рукава кофты и снова щелкнула на розоватую четверть, отправив их обратно в весну. — Переключателем времён? – Усмехнувшись, спросил Палонтрас и выгнул шею, глядя краем глаза на девушку. – Полезная штука! Это хорошо, что Итворд подарил тебе его – некоторые вещи в Иверсте существуют только в определённое время года, а нужны они всем и всегда. Мохнатое земноводное приближалось к замку, минув ров и стену живой изгороди. У парадного выхода разношёрстные иверсианцы неспешно разбредались по домам, сопровождаемые охранниками-жуками. Там же стоял Итворд, приветливо размахивая руками и подслеповато вглядываясь в небо. С этой высоты он казался Фрэн меньше муравья… не иверсианского, конечно! Те муравьи своим ростом были как раз с Итворда. Девушка подумала о муравьях Пандоры – крошках, которые, выстроившись в ровный ряд, залезали в корзину для пикника, и тонули в джеме. Фрэн было очень жалко этих малышей, тогда как другие ученицы закрытой школы просто на дух не переносили всяких жучков, паучков и букашек. «Наверное, - подумала девушка, наблюдая за тем, как земля становится ближе, а скелет растёт на глазах, приобретая знакомые черты, - Дженифер Корвино понравилось бы здесь. Она ведь всегда защищала любых насекомых, а те, как ни странно, любили её». Палонтрас спланировал на площадку, выстроенную из лакированных сот, и иверсианцы резко разбрелись в стороны, когда увидели, как укладывается его тень. — Наконец-то! – Скелет взялся обеими руками за талию Фрэн и опустил её на землю. – Где это твои туфли?! – Он возмущённо посмотрел на босые ступни, покрывшиеся сеточкой капилляров от вечерней прохлады. — Долгая история! – Отмахнулась девушка и выхватила у Палонтраса пакет с цилиндром, при виде которых мертвец вопросительно вздёрнул бровь и пожал плечами. – Сначала… — Можно я? – Подал голос кот, спрыгнув с мохнатой спины аксолотля, и мирно пристроился около Фрэн, потираясь мордочкой о её ногу. – Дорогой Итворд! Мы бы хотели тебя поблагодарить за столь увлекательное путешествие полное смертей, травм и ужаса. Оно было просто незабываемым! Поэтому в знак своей благодарности, мы решили преподнести тебе новый фрак. Фрэн сама его выбирала с учётом того, что в твоём гардеробе только похоронные костюмы. Итворд наклонил голову вперёд, присматриваясь к тёмно-синему цилиндру в руках мило улыбавшейся ему девушки. Некоторые иверсианцы непонимающе-ошарашенно косились на этот фарс, поставленный котом. — Итворд, - Фрэн встала на носочки, потом перенесла вес на пятки, растопырив пальцы босых стоп, застенчиво отводя взгляд в сторону, - мистер Полночь, конечно, всё сказал… но лучше бы не говорил. – Она давяще посмотрела на кота, но потом сделала глубокий вдох и протянула цилиндр со свертком. – Я бы хотела извиниться за то, что с самого начала тебе не поверила, что из-за меня камала испортил двигатель твоего корабля, что из-за меня ты не спал, что из-за меня ты волновался, что из-за меня… Скелет покрыл её губы костлявыми пальцами, еле касаясь их нежной бархатистой кожи, и припал к её макушке сомкнутыми зубами, что напоминало Фрэн безгубый родительский поцелуй. — В общем, прости меня за мою глупость. И почти все иверсианцы, увидев эту милую мизансцену, заохали, схватившись за те места, где у них должно было быть сердце. — Спасибо, дорогая. – Он принял из рук Фрэн её подарок, игнорируя её последние слова. – Так это и есть мой сюрприз? В таком случае, я очень рад ему. — Я тут подумала, что ты можешь надеть его на праздник… - Девушка наблюдала, как Итворд примеряет свой роскошный цилиндр. — Обязательно, моя дорогая Фрэн. – Скелет приобнял девушку за плечо и прикоснулся лбом к её каштановой макушке. — Знаешь, я тут разобралась с твоим подарком, - девушка достала из кармана кофты переключатель времён, проведя по его разноцветному циферблатом большим пальцем, - он очень полезный. Но у меня возник вопрос… — А вот ответы на свои вопросы ты найдёшь в моём втором сюрпризе! – Итворд взглянул на разноцветный циферблат и переместил ладонь юной особе между лопаток, подтолкнув её вперёд, тем самым направляя к двери. – Спасибо большое за всё. Палонтрас, думаю, что тебе пора. Мертвец склонил голову, повернувшись в пол-оборота к аксолотлю, и в ответ тот кивнул. — Действительно, пора. – Неторопливо протянул он, посмотрев на Фрэн. – Доброй ночи. — Спокойной ночи, Палонтрас. – Девушка подошла к летающему земноводному и погладила его по шелковистому, выпуклому лбу. – Я буду надеяться, что завтра мы ещё встретимся. — Непременно, Фрэн. – Его длинные пальцы коснулись её спутанных, похожих на ком медной проволоки в лучах вечернего солнца, волос. Аксолотль мягко моргнул, и в этом безмолвном смыкании век читалась вся нежность и патернализм, который он проявил к юной мисс Боу во время путешествия по Ультра-реальности. Палонтрас плавно взмыл в подобие циркулярной радуги, которое представляло собой вечернее небо, и скрылся за башней дворца, превратившись в пёструю ленту. — Пойдём, Фрэн. – Итворд кивнул девушке в открытые двери, на которых были вырезаны или древние стихи, или народный гимн, или высокая мудрость. Разобрать их Фрэн не могла, но некоторые слова она всё-таки могла прочесть, хоть и с трудом. Всё тот же вестибюль. Всё тот же коридор. Всё те же красивые гигантские цветы, оплетавшие древесные колонны и так благоухавшие, что хотелось просто рухнуть в них лицом и занюхать их до одурения. Всё та же охраняемая дверь, у которой выпрямился жук, увидев чьё-то приближение. — Нам сюда. – Итворд остановил Фрэн напротив той самой двери и развернул девушку лицом к охраннику-жуку. – Снова привет, дружище! — Добрый… - невнятно пробубнил охранник, посмотрев сверху вниз на девушку, доходившую ему ростом до начала шейно-головной перемычки. — Здравствуйте. — Фрэн, - скелет повернулся к девушке, - ты бы не могла перевести летнее время на зимнее? — Конечно! – Мисс Боу повернула на голубую четверть циферблата механизм, и все почувствовали дыхание зимы. — Пароль. – Тут же буркнул жук, загородив собой проход. — Чувствами легко манипулировать, оставь их, отрок, за кормой… — О, Мабука! Итворд! – Жук резко возвёл членистые лапы к высокому потолку и заохал. – Проходите-проходите! — А что ты хотел ему сказать? — Знаешь, дело в том, что пароль не совершенен. Им нужно его сменить. Это из-за того, моя дорогая, что эмпиризм и рационализм в какой-то степени неверны, а рассуждать об этом можно достаточно долго, рассматривая их погрешности. Вот я и пытался с ним это обсудить – где-то полчаса рассуждал. – Скелет вёл девушку и кота по узкому тёмному коридору, где ему приходилось пригибаться, чтобы не задеть затылком ветвистый потолок. Честно говоря, это была простая библиотека: полки от пола до потолка с приставленными к ним передвижными лестницами на рельсе, маленькие столики, некоторые из которых стояли прогнувшиеся под тяжестью горки разномастийных писаний, облака пыли, состоящей из мельчайших частичек страниц и кожи с землёй – ничего необычного, однако поражало то, что читатели не разбредались по домам, а продолжали увлечённо изучать логос под скудным освещением подтаявших (оттого и похожих на жёлтые сосульки) восковых свечей. Кто-то развалился на полу, болтая своими ногами-отростками в воздухе, кто-то так увлёкся чтением, что осел на перекладине лестницы, как курочка на жерди, кто-то обессилел за столом и приглушённо храпел в том книги. — Узри всю красоту неизведанного, когда ты хочешь, но не можешь прикоснуться к нему! – Итворд выпрямился и встал в центре обширной тёмной библиотеки, разведя руки в стороны, как конферансье на арене цирка. И тут все находящиеся здесь встрепенулись и зашипели, приложив то, что было у них вместо пальцев, к тому, что было у них вместо рта. — Молчу-молчу! – Заизвинялся скелет, неловко сжавшись и растопырив пальцы на ладонях, тем самым образуя импровизированный щит. «Всё равно, что оказаться в кондитерской лавке, когда тебе десять лет: столько сладостей, столько потрясающих и красивых тортов, а сколько начинок в пирожных… м-м-м-м. Если подумать, то книги те же самые роскошные блюда, и каждая со своей начинкой, со своим вкусом, который может переходить в другой. Который может оставлять на языке моего мозга послевкусие. Будь то кислинку или горечь» — Так много книг… - Фрэн последовала за ним, по ходу поворачиваясь на триста шестьдесят градусов, чтобы рассмотреть то обилие книг, что в себе хранила, как сокровищница Али-Бабы, библиотека столицы Иверсты. — Рукописи и печатные издания собранные со всех концов пяти реальностей, моя дорогая! Что бы ты ни хотела узнать, ты найдёшь это здесь. И всякое объяснение не стоит тех сил, которые ты прилагаешь сама, когда добываешь всю информацию, и оттого она становится важнее и слаще. — Я догадывалась. – Улыбнулась девушка, глядя на скелет и не пряча своей улыбки. — С чего бы мне начать? – Фрэн провела пальцем по пыльному корешку тома с золотистой полоской. – «История хаоса». — Не думаю, что сейчас лучшее время для этого. – Мурлыкнул кот, обнюхивая пыльные тома. — Действительно. – Выдохнула девушка и сжала губы в узкую полосочку. – К тому же сейчас не время, да и я устала. — Ты будешь постигать мудрость уже завтра, моя дорогая! – Итворд положил кисть девушке на лопатку и повернул её к выходу, прижимая к себе, как давнего дорогого друга (собственно, так оно и было) или как любимую дочь. — Жду, не дождусь. – Мисс Боу мягко улыбнулась, склонив голову к предплечью Итворда. – Пойдём, котик. Питомец мурлыкнул и покорно засеменил за хозяйкой, следуя за нею к выходу. — Ты голодна, дорогая? Уверен, что ты просто умираешь с голоду! Я тут поинтересовался, что будет на ужин… - Они медленно уходили в тёмный коридор, и их голоса становились всё тише и тише, а их силуэты всё темнее и темнее, лишь мистер Полночь напоследок сверкнул жёлтыми огоньками глаз.***
Сытный ужин из пяти блюд заставил живот чуть ли не лопаться, как мыльный пузырь. Запечёная на углях лемонема с очередным пряным салатом. «Похоже, иверсианцы любят обильно приправлять свою пищу» - Фрэн шумно выдохнула, остановившись на очередной ступеньке башни дворца цветоножки. В руках она держала крохотную клеточку с бившимся в ней светлячком и мистера Полночь, захотевшего пройти весь высокий путь, прижавшись к груди любимой хозяйки (эдакий черномазый хитрец). Винтовая лестница кончалась крошечной белой дверцей, которая была в пору для какой-нибудь букашки или для худенькой девушки, вроде Фрэн. Она остановилась и поглядела, задыхаясь от нагрузки на сердце и лёгкие, на маленькую, низкую, узкую дверцу, словно она была вытесана специально для девушки, вроде мисс Боу. Фрэн посетила мысль о том, что подобную дверцу могли сделать только для такой же маленькой неё или же для того чтобы хранить большие секреты, неспособные выйти через низенький и узенький проход. Это была скорее дверь дома, чем дверь спальни. Дверь дома, который принадлежал только им, который ждал их всё это долгое время. Она была сделана из серебристо-серого дерева с серебряными гвоздями, и к ней был прибит самый маленький и самый изящный дверной молоточек, который когда-либо видела Фрэн, отполированный до блеска, так что он сиял, как серебро в свете юлившего в клетке светлячка. Глядя на дверь, девушка тут же подумала о прелестных созданиях, похожих на многоруких приведений в масках, чьи статуи и изображения преследовали её на каждом шагу в столице Иверсты. «Как их там… ва… валоки! Да валоки!» - Фрэн засияла от того, что смогла хоть что-то вспомнить в новом мире. Дверь открывалась серебряной ручкой, которая, когда Фрэн её аккуратно повернула, так по-дружески, так по-семейному и так по-родному скрипнула, будто радушно приглашала войти своих законных хозяев. Девушка вошла, закрыв за собой дверь, осторожно посадила мистера Полночь на пол, выпустила светлячка из клетки и повернулась спиной к двери. Светлячок, выбравшись из заточения, мигом стал метаться по тёмной комнате в поисках холодных фитилей, готовый вдохнуть в них своё пламя. Фрэн с мистером Полночь зачарованно наблюдали за ним, взмывшим под сводчатый потолок, где волной зажглась дюжина свечей в люстре, осветив чудесные каменные арки, закруглявшиеся над головой девушки, как ветви дерева, и встречающиеся в самой высокой части потолка, сплетаясь в узор, изображающий луну, окруженную звездами. Комната озарилась тёплым мерцанием свечей, а девушка смотрела и смотрела, пока рот не приоткрылся, показав белые резцы с щербинкой, обычно бледное личико не порозовело, а глаза не засияли. Апартаменты помещались на верхушке башни-бутона, а сама она была круглая, поэтому и комната была круглая, не слишком большая и не слишком маленькая, самого подходящего размера для девушки и её котика. В ней было три окна, два узких, сводчатых и одно широкое, с широченным белым подоконником в толще стены. Бледно-голубые занавески были убраны и перевязаны толстыми шнурами с серебряным люрексом, и в окнах она видела всю столицу, разместившуюся, как на ладони. — Мистер Полночь, - выдохнула Фрэн, почти подлетая к широкому окну, - я чувствую себя принцессой! Девушка на прямых руках поднялась на подоконник и посмотрела вдаль широко распахнутыми глазами и улыбаясь от ночной красоты столицы, похожей на тот акрополь на Острове Мёртвых. — Неужели мы здесь будем жить? – Мисс Боу уселась на каменный подоконник и заболтала ногами. Кот ничего не отвечал, рассматривая стены спальни, на которых не было бархатных панелей, как на корабле у Итворда, но они были так любовно сделаны из серебристо-серого камня, украшенные полупрозрачными растительными узорами. На серебристом дубовом полу не было ковра. Кровать была маленькая, с четырьмя столбиками, на которых висел такой же бледно-голубой полог, украшенный серебряными звездами, из того же материала, что и вкрапления в шнурках оконных занавесей, а покрывало её лоскутное одеяло, сделанное из отдельных квадратиков и треугольников бархата и шелка всех цветов радуги, веселое и милое, напоминающее о школе-пансионе. «Хотел бы я надеяться на это, но в последнее время я не уверен даже в сегодняшнем дне» - мистер Полночь проводил взглядом полетевшего к окну светлячка, который задержался около его хозяйки и дружелюбно потёрся о её вытянутую руку. Девушка хихикнула, чувствуя на внутренней стороне ладони тепло, исходившее от трепетавшего полупрозрачными крылышками насекомого, которое вылетело в распахнутое окно. Мебели в комнате было очень мало, пара комодиков из серебристого дуба для одежды (её по велению капитана корабля слуги успели снести и разложить по полочкам), маленькое круглое зеркало, висящее над одним из них, и табурет с серебряным кувшином и тазиком для умывания. А Фрэн больше и не нужно было. Тяжелая мебель, такая, как во второй каюте летательного аппарата Итворда, разрушила бы прелесть этой маленькой комнатки. Она не возражала, что и белый камин был маленький, самый маленький из всех, что она видела, глубоко упрятанный в стене, с похожим на соловьиную клетку очагом. Но он был достаточно велик для того, чтобы горящие в нем поленья наполняли комнату теплом. — Неужели мне стоило так мучиться, чтобы попасть сюда, мистер Полночь. – Фрэн закусила губы, и взгляд её стал водянистым, а нос с веками краснеть и опухать. – Скажи, котик, мы умерли? Хотя погоди! Девушка резко встала с подоконника и приблизила руку к одному из резных подсвечников, стоявших немного поодаль. Её пальцы больно лизнул огонь, и Фрэн резко одёрнула руку. «Я жива» — Мы живы, мистер Полночь. И мне это не снится. — Ты всегда была жива… мы всегда были живы, даже когда умирали, даже, когда не были теми, кем являемся сейчас. – Тоскливо пробормотал кот, глядя исподлобья на хозяйку. — И какой же я была глупой, мой дорогой! Какая же я сейчас глупая, словно мне снова десять лет! Ужас! Я заново родилась и по новой постигаю простоту всего происходящего! – Девушка рухнула на кровать, закрыв ладонями лицо и прижимая теноры к глазным яблокам, чтобы затолкать слёзы обратно в одноимённые железы. – Как же мне стыдно из-за всего этого перед остальными: перед Палонтрасом, Итвордом, перед Королём... даже перед тобой! Я же вижу, что вы ждёте от меня чего-то большего. И теперь мне понятно, почему никто не торопится мне что-то объяснять. Итворд же сказал там, в библиотеке, что всё, что добывается собственным трудом, куда дороже, чем когда его тебе преподносят. — Не бери подобные мысли себе в голову, моя дорогая. – Котик прыгнул на кровать и свернулся в клубочек, около головы Фрэн. – Под нами самые богатые чертоги, у которых можно учиться. Ты обязательно всё поймёшь. И это тебе не школа, где каждый раз требовалось показывать то, что ты знаешь, через унизительные контрольные и экзамены. Единственным, кто сможет тебя оценить, будешь ты сама.