Я не жалею, что живу...

«Опытный хищник никогда заранее не показывает своих клыков»© Терри Гудкайнд. «Третье правило волшебника, или Защитники паствы»

Хороший вечер. Тепло, безветренно, небо чистое, звездное. Люблю такие вечера. В основном из-за того, что люди их любят — в такую погоду им не сидится по домам, их тянет на прогулки. В свежие весенние сумерки, мягко, но неуклонно переходящие в ночь. Такие вечера заставляют людей забывать о времени, удерживая их на улицах до самой темноты, усыпляя бдительность, и осторожность. Я телепортируюсь. Бездумно, наугад. Порой мне приедается целенаправленно выискивать жертву, и я доверяюсь случаю, оказываясь там, где мне будет, чем поживится. Вот как сегодня. Хм…ну и где же я? Пустынный пляж, по периметру окруженный плакучими ивами, и большими, почти в человеческий рост, валунами. Мосток, сарайчик для лодок, несколько самих лодок, перевернутых кверху днищами, рядок пустующих шезлонгов. Две дороги, ведущие к пляжу — одна подъездная, для автомобилей, другая убегающая в небольшую рощу, явно для пеших прогулок. Три беседки вдоль прогулочной дорожки. И в дополнение ко всему этому — широкая песчаная полоса, свет почти полной луны и тихий плеск воды. Прекрасная атмосфера. Однако что я тут делаю? Темнота, тишина и не души. Неужели мое чутье дало сбой? Обидно, если так. Уж не старость ли подкрадывается? Ха. Что это за звук? Машина. Потертый серебристо-серый «форд» вырулил на подъездную дорожку к пляжу и остановился. Открылась передняя пассажирская дверь, и из машины выбралась девушка. Тут же с водительского сиденья выскочил молодой парень. Что, парочка решила уединиться на пустынном пляже? Как мило. Хотя… Нет, не похоже — эмоции у обоих клокочут как пара маленьких вулканов, и главным чувством идет обида. Все же, мое чутье меня не повело. Голубки сорятся, ну-ну. Я не вслушиваюсь в смысл их слов — оно мне без надобности. Их эмоциональный фон говорит мне больше, чем скажут любые слова. Девочка обижена, чувствует себя оскорбленной недоверием, и немного напугана поведением своего кавалера. Ее спутник тоже обижен, и чувствует себя обманутым, от этого неуверенным в себе, и ведет себя глупо, что тоже прекрасно понимает, но остановиться не может. Я наблюдаю. Я решаю — кто? Красивая девушка, такая точеная брюнеточка, с вьющимися волосами, нежной кремовой кожей и пухлыми губками. Восхитительная малышка. А парень что? М-да, посредственность, говорить не о чем. Значит, сегодня у меня будет девочка. А ребятки уже начали общение на повышенных тонах. Ох, люди, ну до чего же вы несуразные создания! Ваши жизни так коротки, тела хрупки, чувства изменчивы. Стоит вам взрастить что-то светлое в своих маленьких душах, как вы сразу же начинаете проверять это на прочность. Кричите друг на друга, цепляясь за какие-то мелкие обиды. Чего ради? Парень пытается взять подругу за плечи, но та выворачивается из-под его рук, бросает надрывное: — Не прикасайся ко мне! — и идет прочь от машины, сходит с дорожки тут же увязает в мелком белом песке. Конечно, ее «шпильки» явно не предназначены для пляжных прогулок. Глядя на эту милую сцену, замираю в тени деревьев. Парень метнулся было следом, остановился, ругнулся сквозь зубы. Гордость, обида, ложное самоуважение… Как это все мешает соображать, да? Ха, ну неужели этот дурак не пойдет за ней?! Нет, потоптался на месте, в раздражении уселся за руль, завел мотор… А ведь этот идиот ее любит. И она его — тоже. Вот, за что, интересно? Смотря, как отъезжает прочь серая машина, я испытываю настоящий восторг. Какой нормальный мужик бросит свою девушку, одну, почти ночью, посреди пустынного пляжа? Сопляк! Кто тут монстр, спрашивается? Хотя, я успел уловить намерения этого гордеца. Хочет чуть отъехать, минут через двадцать вернутся. Думает, что и сам поостынет, и подружка его успокоится. Они помирятся, и все у них будет хорошо. Ну-ну. Извините, ребятки, я внесу коррективы в ваше счастливое будущее. В конце-концов, друг друга надо ценить с первого раза, а не думать, что еще будет шанс все исправить. Уехал? Бросил любимую? Парень, она тебе никогда этого не простит. Ты сам себе не простишь, когда вернешься. Двадцать минут… Н-да, негусто, но нам же главное уйти отсюда подальше, а там — вся вечность наша, хах… Так, где моя красавица? Ага, вон, сидит на днище перевернутой лодки, и плачет. Милая, ну зачем же так убиваться из-за глупого мальчишки? В жизни есть куда более весомые причины для слез. Убеждаюсь, что машина отъехала достаточно далеко, и выхожу из скрывающей меня тени. Проклятье, ненавижу этот мелкий песок — вязнешь в нем, как в зыбучем. Что ж, даже мне иногда приходится преодолевать трудности, чтобы добиться своего. — Мисс, что вас так огорчило? — вздрагивает, оборачивается. Действительно, очень красивая — ко всему прочему глаза большие ярко-синие, очень выразительные. Повезло мне. — Кто вы? — ее голос дрожит, еще не от страха — от плача. — Что вам нужно?! — Я прогуливался по пляжу и увидел вас, — а я ведь даже не вру. — Молодой девушке одной в такое время — небезопасно. Звук моего голоса успокаивает ее. Я знаю, они любят слушать меня, пока я обвешиваю их красивой словесной лапшой. Она всхлипнула, очаровательно наморщив носик, настороженно смотрит на меня. Луна светит мне в спину, и она может видеть только мой силуэт. — Я не одна… — Хм?.. — Ну то есть, — она опускает взгляд на свои сцепленные руки, — мы поссорились… И он уехал… — Вас подвезти домой? Она испуганно вскидывает свои прекрасные глаза: - Нет, не надо, — смущается, — то есть, спасибо, но нет. Он сейчас вернется, — она горько вздыхает, — такое уже было… Уже было? И ты до сих пор его не послала?! Детка, да ты сама напросилась на сложившуюся ситуацию. И почему таких славных девочек жизнь ничему не учит? Иногда мне даже становится их жалко. Ненадолго. — В любом случае, я не могу бросить вас здесь одну, — я — сама учтивость. — Если позволите, я подожду, пока вернется ваш друг. — В этом нет необходимости, — она опасливо коситься на меня. Нет, крошка, я — не твой тупой приятель, от меня ты так просто не отделаешься. — В самом деле, вы уверенны? — сомнение в моем голосе можно резать ножом. Она уже готова сказать «да», но замолкает. Нервно оглядывается. Конечно, первая обида прошла, слезы высохли. А вокруг — пустынная местность, безлюдно и темно. Одной ей дожидаться своего непутевого дружка будет страшновато. Зато незнакомец с приятным голосом вежлив, и не вызывает опасения. Да, я знаю, какое впечатление произвожу. — Спасибо, — неуверенно произносит она, смущенно опуская ресницы. Прелесть какая! Вот и славно. Теперь нам надо бы убраться от дороги, от этой лодки, да заодно и с этого проклятого песка. — Может, мы немного пройдемся, пока ожидаем вашего друга? Вам нужно успокоиться. Она смотрит недоверчиво, все еще сомневаясь. Я вижу, она хочет согласиться, но современный мир учит хороших девочек не доверять незнакомцам. Правильно, в общем-то, учит. Делаю крохотный шаг вперед, изображаю легкий поклон, галантно сгибаю руку. Это незамысловатое действие решает вопрос в мою пользу — современные девушки не избалованны красивыми жестами, даже самыми простыми. Она удивленно приподнимает брови, и чуть краснеет. Очаровательно. — Спасибо, — тихо повторяет она, неловко поднимаясь с лодки. Умница девочка. Чуть неуверенно она берет меня под локоть. Я чувствую, она смущена, но и обрадована. После свинского поведения ее дружка, ей льстит учтивое обращение. Пусть и от незнакомца. Малышка, ты даже не представляешь, кому так мило улыбаешься, и что тебя ждет. Так, нужно убираться с этого гребанного песка! Невозможно же ходить по нему, не раскачиваясь, как корабельная мачта. А девочке еще сложнее — она-то на каблуках. В итоге, ей приходиться буквально виснуть у меня на руке. Что ж, пожалуйста — не велика ноша. Не торопясь, увожу ее с песка на дорожку. — Из-за чего вы поссорились? — Что, простите? — девочка вздрагивает. — Из-за чего вы поссорились с вашим другом? — терпеливо повторяю я. — Простите, если лезу не в свое дело, но у меня не укладывается в голове, что должно стать достаточной причиной, чтобы бросить девушку одну, посреди пустынного пляжа, практически ночью. Мне, и правда, любопытно. Даже не истинная причина, а то, как ее видит это прелестное создание. Она задумывается. Это правильно, подумай, детка, подумай. Вечно у вас людей так, раздуваете трагедию из мелочей, а когда поставят прямой вопрос «почему?» выходит, что и сказать-то нечего. Или еще лучше — причина так нелепа, что произнести ее вслух просто стыдно. — Не знаю, — наконец отвечает она, — правда не знаю, что вам сказать. И почему я не удивлен? - Все как-то глупо получилось. «Глупо» — это ключевое обозначение всего вашего человеческого племени, крошка. Мы идем неторопливо, все больше удаляясь от подъездной дороги, но моя красотка не обращает на это внимания, поглощенная своими переживаниями. Умница, совершенно не зачем смотреть по сторонам. — Мы возвращались с вечеринки, — смущенно лепечет она. — Там был мой бывший парень, со своей новой девушкой. Вы не думайте, мы с ним мирно расстались, без скандала. А тут встретились, поговорили немного. А Рэнди… он увидел нас, ну и надумал себе Бог знает что… М-да, и чего собственно спрашивал? — Но вы же объяснили вашему другу, что вас больше ничего не связывает с тем молодым человеком? — Да, но Рэнди такой мнительный… Угу, мнительный — это значит закомплексованный неудачник, самоутверждающийся за счет любимой девушки. И ведь что парадоксально, действительно — любимой. — Это не мое дело, — замечаю как бы между прочим, — но что это за отношения, в которых нет доверия? — Рэнди любит меня… Да знаю я. Рэнди твой — совершеннейший идиот, и полное ничтожество, на мой взгляд, но он действительно тебя любит. — Но при этом не доверяет вашему слову? — как приятно подтачивать ее уверенность в этом сопляке. — Это больше похоже на собственнический инстинкт… Ей не нравятся мои слова, но опровергнуть их ей не чем. А еще, не осознанно, совершенно не понимая этого, она начинает сомневаться — а действительно ли «Рэнди» ее любит? — Он просто… — смущается и замолкает. Молодые и безмозглые — как легко вы позволяете другим вмешиваться в ваши чувства, манипулировать, заставлять утрачивать доверие. Однако, мы заболтались, мне уже становится скучно. — Вам не стоит грустить, мисс, — под моей опущенной ладонью сгущаются темные потоки. В моих пальцах стремительно плотнеет прохладный зеленый стебель с острыми длинными шипами. — Если он действительно любит, то все у вас наладится. Если нет, то он не стоит слез такой прекрасной девушки. Какую только банальщину не приходится нести, чтобы добиться желаемого результата. Но этим наивным девочкам так нужно, чтобы кто-нибудь сказал им, что все будет хорошо. Чтобы в них пробудилась робкая светлая надежда. Потому, что когда они осознают, перед кем изливали душу, когда понимают, что их ждет, на них накатывает паническое отчаяние. И это отчаяние, разрывающее эту хрупкую надежду, дает великолепный эмоциональный коктейль. Который прекрасно подходит мне в качестве аперитива пред основным действием. Я протягиваю ей розу. Опалово-белую, с едва ли не полупрозрачными лепестками. Вообще, я предпочитаю красные, но сейчас белая уместнее. - Что? — красавица останавливается, с удивлением глядя на цветок. — Но… откуда?.. Она поднимает на меня взгляд. Я не беспокоюсь — тень от шляпы надежно прячет мое лицо, вернее, его отсутствие. Да, белая роза удивительно подходит к ее синим глазам. Я молчу, пусть сама решает. Хотя, ничего она, конечно, не решает — все уже решил я. Протягивает руку. Чувствую ее эмоции — ей приятно, немного неловко. Она совершенно не чувствует угрозы. - Какая красота… Знаю. На свои розы я сил не жалею. Тонкие пальчики охватывают стебель. Девушка берет у меня цветок, подносит к лицу, вдыхая его слегка дурманящий аромат. Мои розы — великолепная приманка, мало кто может устоять перед ними. Нечета этим вялым сорнякам, которые люди пафосно именуют элитными сортами. В какой момент люди начинают чувствовать, что случилось не поправимое? Какими рецепторами ощущают, что прошли точку невозврата? Вот и моя красавица ощутила какую-то тревогу. Словно взяв у меня розу, она услышала щелчок захлопнувшегося капкана. Все верно, милая, все верно. Она неуверенно оглядывается — пляж остался довольно далеко позади, мы стояли под развесистыми деревьями, в стороне от прогулочной дорожки. Занятая своими переживаниями, малышка совершенно не обратила внимания, в какой укромный уголок я ее завел. Темноту рассеивает призрачный лунный свет, просачивающийся сквозь путаницу ветвей, слышен тихий плеск воды. Черт, почти романтика! — Наверное, — чуть испуганно говорит она, — нам стоит вернуться. Ренди может приехать в любую минуту. Может, это я точно знаю. — А зачем тебе Ренди, детка? Она вздрагивает. Вскидывает на меня пораженный взгляд, кажется, она думает, что ослышалась. — П-простите?. — ее голосок дрогнул. — Зачем тебе мальчишка, бросивший тебя черт знает где? Я знаю, как это действует — у меня меняются интонация, и тембр голоса, и манера говорить — девочка пришла сюда под руку с учтивым и вежливым джентльменом, а осталась наедине с развязным нахальным типом, от которого не знает чего ожидать. — Что? Я не… — растерянно хлопает ресницами, — не понимаю… - Это я не понимаю, — усмехаюсь я, — чем таких аппетитных малышек притягивают такие ничтожества, как этот твой Ренди? Делаю шаг вперед, а девчонка испуганно пятится от меня, все еще сжимая в руках мою розу. — Вы как будто сами напрашиваетесь на неприятности, связываясь с неудачниками… — Не подходите ко мне! — Не слишком ли поздно ты спохватилась, детка? — протягиваю к ней руку, медленно, чтобы дать ей полностью осознать мои намерения. Она отшатывается, разворачивается и бросается прочь. Сбежать от меня? На таких каблуках?! Да брось, малышка. Ее нога подворачивается уже на шестом шаге, и болезненно вскрикнув, девочка падает на землю. Приближаюсь к ней, опускаюсь на колено. Она пытается отползти. Ну, давай-давай, никуда ты уже не денешься. А вот розе моей досталось — падая, девочка переломила стебель, и смяла лепестки. Жаль. Неблагодарные твари, эти люди — совершенно не умеют ценить красоту. Протягиваю руку и ловлю ее за плечо. Она пытается вырваться, но быстро понимает, что бесполезно. — Пожалуйста, — шепчет, — не трогайте меня… Не надо… Ммм… как дрожит ее голос, как блестят расширившиеся от страха глаза… Вот она — та самая смена эмоций: робкую надежду разрывает животный ужас. Я слышу стук ее сердца, чувствую вкус ее страха. Я молчу, и мое молчание пугает ее сильнее, чем любые угрозы. — Прошу, отпустите… — совсем безнадежно. Она не верит, что я внемлю ее мольбам. Правильно делает, но мне нравится, как звучит страх в ее голосе, пусть умоляет дальше. - Разве это не романтичное приключение? — усмехаюсь я. — Вечер, луна, пустынный пляж, компания таинственного незнакомца… Тебе не нравится? Да, откровенно издеваюсь над этой бедной девочкой. Но что поделать, вот такой вот я. По ее щекам пробежали влажные дорожки слез. - Пожалуйста, отпустите меня… Почему эти милые девочки надеяться разжалобить слезами? Неужели непонятно, что такая жертва — сломленная и беспомощная, которой не осталось ничего, кроме униженной мольбы, распаляет еще больше? Слезы и страх вызывают просто дикое желание, заставляя меня буквально облизываться. Хотя, иногда мне становиться слегка обидно, что разжалобить меня в принципе не возможно. Любопытно было бы узнать, каково это — пожалеть и отпустить. Пора заканчивать эту прелюдию. Остался последний штрих. Я снимаю шляпу, позволяя неверному свету луны осветить меня. Девочка замирает. Она смотрит на меня, не произнося ни звука. Смотрит и не верит, я чувствую это. Ее разум мечется в поисках рационального решения, потому что отказывается принять то, что видят глаза. Она не верит в монстров, не верит в меня. Я вижу свое отражение в ее расширившихся от ужаса зрачках. Я улыбаюсь, показывая зубы… И тут ее, наконец, прорывает. Она кричит — громко, звонко, почти на одной ноте. В ее крике ужас, паника, неверие, капелька безумия… Ох, какой сладкий звук, слушал бы и слушал! Но делаю над собой усилие, и зажимаю ей рот ладонью — как бы кто не услышал, и не явился сюда, чтобы обломать мне кайф. — Не стоит кричать,— шепчу я, наклоняясь к ее лицу, - мы же не хотим, чтобы нам помешали, верно? Провожу языком по ее щеке — какая нежная кожа! Девочка слабо трепыхается под моей рукой. Пытается оттолкнуть меня, слабо упираясь ладошками мне в плечи. Ох, как же ей страшно, в какой она панике! Это возбуждает, и мое тело уже начинает требовать своего. Я выпускаю вектора, девушка видит их, и даже дергаться перестает. Лишь настороженно наблюдает, как они появляются. Сильнее бояться она уже не может, и лишь пытается принять реальность, происходящую с ней. Убираю руку от ее лица. Она не кричит, ее губы дрожат, из глаз стекают прозрачные слезы. Мне кажется, что она совсем перестала соображать от ужаса, но она переводит на меня взгляд, и я вижу в ее глазах полное осознание. — Боже милостивый, — едва слышно шепчет она, — что же ты такое?! Она еще может мыслить связно?! Великолепно! Сильная девочка, обожаю таких, которые до последнего стараются сохранить ясность сознания, не позволяя ужасу поглотить себя — их ломать приятнее всего. — Я — просто страшный сон, девочка, — шепчу ей на ухо, щупальцами разводя ей руки, прижимая ее запястья к земле. — Случившийся наяву… Она дергается, пытаясь освободится. Ею владеет паника, и это распаляет меня еще больше. Я чувствую, что не смогу сдерживаться долго, но мне хочется насладиться ее ужасом и беспомощностью, прежде, чем начать наслаждаться ее телом. Разрываю на ней платье, с удовольствием разглядываю ее — ну до чего же хороша, малышка. Пышная упругая грудь, тонкая талия, округлые бедра… Я, в принципе, не прихотлив в плане внешности моих жертв, но всегда приятнее прикасаться к красивому телу. А это тело просто великолепно. Лифчика на ней нет, а лоскуток трусиков практически не мешает обзору. Она судорожно дергает руками, ведомая инстинктивным желанием прикрыться, но мои вектора надежно удерживают ее. Накрываю ладонями ее груди, провожу вниз, по ребрам, животу. Ее бьет дрожь от моих прикосновений, глаза не просыхают от слез… а вот дыхание уже слегка сбивается. Конечно, ей очень страшно, но пока я касаюсь ее нежно, молодое тело реагирует по-своему. Снова трогаю ее грудь, и маленькие темные соски напрягаются и затвердевают. А ведь она могла бы получить удовольствие со мной… если бы я этого захотел. Но я уже представляю, как она будет кричать от боли подо мной. Извини, красавица, но хорошо сегодня будет только мне. Наклоняюсь, медленно облизываю ее грудь. Девочка всхлипывает, сама не понимая от страха или от ощущений, которые вызывают мои действия. — Нет, — тихо скулит она, — пожалуйста не надо, не делайте этого… — Чего?— я поднимаю голову, скалясь ей в лицо. Ей страшно смотреть на меня — по человеческим меркам я, должно быть, весьма непривлекателен. Хотя, наверное, дело вкуса. — Я же еще ничего не сделал. И кладу ладонь ей между ног, слегка поглаживая пальцами сквозь тонкую кружевную ткань белья. Девочка вздрагивает, в панике пытается отстраниться от моих прикосновений. — Нет, нет, нет… Она твердит одно слово, словно забыла все остальные. Она не отводит от меня прекрасных синих глаз, ее взгляд умоляет остановиться. Бесполезно, моя сладкая, бесполезно. Я еще раз провожу пальцами по ее соскам, а затем сжимаю ладонью ее левую грудь. Сильно. Так, чтобы она закричала от боли. И она кричит. Недолго — я позволяю себе насладиться этим звуком лишь несколько секунд. Потом снова зажимаю ей рот вектором; мои руки заняты исследованием ее тела — ее роскошной упругой груди, и ее горячего лона, которое уже стало весьма влажным под моими пальцами. Она пытается бороться с собой — ее тело возбуждается от моих прикосновений, а ее разум в ужасе от всего происходящего. Мое тело, кстати, тоже настойчиво требует внимания — я возбужден настолько, что еще немного, и это начнет причинять боль. Хочется отбросить эту прелюдию, и просто грубо и жестко оттрахать эту прекрасную крошку. Но нет, это слишком банально и неинтересно. Долгая игра обостряет удовольствие, и делает кульминацию ярче. А еще я хочу подольше помучить ее. Люди — слабые создания. Они не могут дать достойного отпора, не могут быть стоящими соперниками, достаточно выносливыми любовниками, и вообще хоть чем-то, что возвысит их над статусом кормовой базы или объектов для получения эгоистичного удовольствия. Меня вполне устраивает этот их статус, и я беру от них все, что возможно. Я сдвигаю узкую полоску намокшего кружева, и медленно ввожу пальцы в горячее тело девушки, с удовольствием ощущая влажные нежные складочки молодой упругой плоти. Девочка вскрикивает, пытается свести колени, но я не позволяю ей этого, щупальцами удерживая ее ноги раздвинутыми. Очень развратная поза, и она это понимает. Выражение обреченности в ее глазах возбуждает еще сильнее, хотя, казалось бы — куда уж больше. Я двигаю пальцами внутри нее, следя за тем, чтобы не поранить когтями — еще не время для крови. Она вздрагивает, и тихо, непроизвольно стонет. - Нравится? — интересуюсь я, проталкивая пальцы глубже. Девочка закусывает губу, мотает головой. Я усмехаюсь. — Маленькая лгунья… Вытаскиваю руку из ее тела, показываю ей свои пальцы, блестящие от ее сока: — Ты так намокла, и хочешь убедить меня, что тебе не понравилось? — Пожалуйста, перестаньте… — отчаяние в ее голосе опьяняет не хуже крепкого вина. — Глупышка, — хватаю ее за скулы, не позволяя больше вертеть головой, — я еще даже не начал. Подаюсь вперед, накрывая ртом ее губы. Она приглушенно и болезненно стонет — мне нравится смешивать вкус поцелуя со вкусом крови. Поэтому я даже не стараюсь быть осторожным, и раню клыками ее губы. Ее кровь и боль кружат мне голову, сладко туманя сознание. Но, похоже, я недооценил ее. Она еще не готова сдаться полностью, еще пытается сопротивляться. Я с шипением отдергиваю голову — она укусила меня! Не ожидал, поэтому автоматически замахиваюсь на нее, и девчонка испуганно сжимается, в ожидании удара. Но я останавливаю руку — бить такое личико? Да что я, варвар что ли?! Но проучить ее надо. — А вот за это пощады не жди, крошка, — рычу ей в лицо, видя, как секундная строптивость в ее глазах снова сменяется отчаянием. В общем-то, я и так не собирался ее щадить, но пусть думает, что все могло быть иначе, будь она боле послушной — это усилит ее отчаяние и мое удовольствие. Я слышу стук ее сердца, чувствую запах ее тела, вкус ее страха, жар ее кожи. Нет, сдерживаться дальше невозможно. Я распускаю пояс плаща и распахиваю его. Девочка начинает яростно вырываться — похоже, до этого момента она еще надеялась, что я не трону ее. Глупенькая наивная малышка. М-м… как же возбуждает ее ужас, ее влажные глаза и сбивчивое дыхание. Я провожу руками по ее телу, сильно вжимая пальцы в ее плоть, глубоко раня когтями ее кожу. Наслаждаясь тем, как она вздрагивает от боли. Слезы скатываются по ее щекам, полные нежные губы дрожат, и кровь из нанесенных мною ранок делает их еще ярче. Она снова начинает кричать, когда я обхватываю ее бедра, раздвигая шире стройные загорелые ноги. Пусть, пусть кричит. Мне нравится это. И пусть хоть кто-нибудь попробует явиться сюда на ее крики. Выпускаю еще один вектор, срывая им последний лоскуток ткани с ее тела. Девушка в истерике — она кричит и бьется в моих щупальцах, под моими руками. Ее эмоции накрывают меня дурманящей сладостной волной. Восхитительно! Я вхожу в нее одним резким движением. Она очень влажная внутри, но из-за размера моего органа ей все равно больно. Ее тело содрогается, ее крики ласкают мой слух. Я не даю ей возможности привыкнуть к себе, и двигаюсь — резко, сильно, чувствуя, как горячая плоть сжимает мой член. Великолепная девочка: ее боль такая яркая, ее тело — горячее и послушное. Она полностью покоряется силе. Она плачет и задыхается под моим весом, когда я наваливаюсь на нее. Алое, похотливое, жаркое безумие охватывает меня. Я имею девушку совершенно не жалея, и в какой-то момент ловлю себя на понимании, что могу убить ее, если не сдержусь хоть немного. Я не убийца — от погибшей жертвы мне мало толку. Но, черт возьми, я не хочу сдерживаться — если убив девчонку я не получу своего насыщения, я получу хотя бы полное удовольствие. Мне нравится то, что я делаю с ней, и я не намерен отказывать себе ни в чем. Она уже не кричит, лишь приглушенно хрипло стонет. Такая податливая и послушная, уже не помышляющая ни о своем сопротивлении ни о снисхождении с моей стороны. Она хочет лишь того, чтобы все закончилось, чтобы я оставил ее в покое. И она уже поняла, что я сделаю это, только когда в полной мере получу удовольствие. Девушка осознает это уже на полубессознательном уровне. Ее воля почти полностью подавлена страхом и болью. Жаль, мне казалось, она сильнее. Ладно, пусть ее эмоции больше не могут порадовать меня, но ее телом я могу наслаждаться еще долго. Горячая плоть, дразнящий запах здорового женского тела. И осознание того, насколько это тело красиво. Ее стон, мучительный, обреченный, переросший вдруг в болезненный крик. Острый запах крови — похоже, я все-таки неосторожно порвал ее. Это не останавливает меня. Напротив — возбуждает еще больше. Я трахаю эту бедную крошку с остервенелой яростью. Наверное, по человеческим меркам, то, что я делаю с ней, считается форменным зверством. Что ж, я — не человек. Сколько я терзал ее? Понятия не имею. Долго, наверное. Оргазм накрыл меня, такой мощный и яркий, что я не выдержав, зарычал. Звук собственного рева разрушил сладкое безумие похоти, в которое я погрузился. Девочка лежит подо мной не двигаясь, глаза закрыты, из прокушенной губы стекает тоненькая струйка крови. Убил? Касаюсь тонкой шеи, и чувствую слабый неровный пульс. Нет, жива. Вот и славно. Поднимаюсь на ноги, запахиваю плащ. Оглядываю свою жертву. Да, какой красивой она была в начале, и как жалко выглядит теперь. Роскошное тело в синяках от моих рук, и в порезах от моих когтей. На широко разведенных бедрах черно-красные разводы — от ее крови и моего семени. Много крови, видимо, сильно я ее повредил. Ну, извини, милая. Так, где моя шляпа? Ага, вон, валяется чуть в стороне на траве. Рядом печально лежит моя роза, со сломанным стеблем и измятыми лепестками. Поднимаю цветок, обламываю стебель почти у самого основания чашечки, и возвращаюсь к девушке. Белая роза роскошно смотрится в окружении черных шелковистых волос. Я пристраиваю цветок чуть выше ее левого уха. Вот так, небольшой сувенир за полученное удовольствие. Телепатически касаюсь ее сознания — она не вспомнит, что с ней было. Внешние признаки прекрасно расскажут обо всем, но память будет молчать. Выйдя обратно к пляжу, первое, на что обращаю внимание — серый «Форд» с включенными фарами на подъездной дорожке. А вот и Ренди. Вовремя ты, парень, нечего сказать. В машине его нет, но я ощущаю его присутствие где-то неподалеку. Видимо, пытается разыскать подружку. И точно, слышу его голос: — Роуз! Роуз, где ты?! Так эту красавицу звали Роуз? Ну, надо же. Наша с ней встреча была просто предписана судьбой, ха. Я не спеша ухожу от пляжа, рассеянно слышу отчаянный вопль парня — похоже, он отыскал свою Роуз. Но мне уже нет никакого дела ни до нее, ни до него. Телепортируюсь. Так, какой-то городской парк. Неплохо. Я люблю города. Ночные города с их ночной жизнью. Эта жизнь, наполненная пороком и страхом, может питать не хуже охоты. Закуриваю и неторопливо иду по парковой дорожке. Я ощущаю — в парке есть люди. Кто-то испуган, кем-то владеет охотничий азарт, кто-то пьян в стельку, поэтому не чувствует ничего. Да, похоже, с утра тут будет пастись полиция — я чувствую чужую жажду крови. Даже приостанавливаюсь, чтобы проанализировать ощущения — вдруг это кто-то из своих. Но нет — обычный человек, возжелавший убить себе подобного. Восхитительно. Люди с такой легкостью убивают друг друга — ради денег, похоти, власти или просто из злобы. Или вообще без причины. Не удивительно, что им сложно поверить в монстров — кровавая экологическая ниша уже занята ими самими. И им подсознательно не хочется иметь конкуренции на этом поприще. Ухмыляюсь, затягиваюсь дымом, и уже собираюсь отправиться дальше… как вдруг ощущаю на себе взгляд. Пристальный, осознанный… Кто-то таращится на меня из темноты, прекрасно зная, кто я такой. У меня исчезающе мало друзей, за то неплохая коллекция врагов, и взгляд неизвестного заставляет меня напрячься. Оглядываюсь, медленно сканируя темноту ночи, тени деревьев. Моих глаз не видно под кожей, но пусть это никого не обманывает — вижу я очень хорошо. И слышу тоже. И на обоняние никогда не жаловался. Поэтому, я почти сразу расслабляюсь, получив совокупную информацию от всех своих органов чувств. — Выходи уже, — говорю в темноту. На нижней ветке ближайшего ко мне дерева шевельнулась тень, обретая плотность и четкие очертания. На меня уставились черно-белые глаза с черно-белой маски. — Привет, — произносит КагеКао, спрыгивая с ветки и приближаясь ко мне. Он ухмыляется обеими сторонами своей маски. — Ну, привет. — Тебя нелегко найти. — Я не люблю подолгу задерживаться на одном месте. — Я заметил. — Ты меня искал? Зачем? С Каге у нас вполне мирные отношения. Можно даже сказать — дружеские, если это слово вообще применимо к таким существам, как мы. Пока наше общение выгодно обоим, пока один не доставляет неприятностей другому, пока наши интересы не сталкиваются, мы — друзья. Достаточно хлипкая дружба, согласен, но уж какая есть. - Тебя давно не было в Доме, — замечает демон. Равнодушно пожимаю плечами. — Что я там не видел? Вечно недовольного чем-то Слендера и стайку его ручных психов? — Выпускаю между зубов облако дыма, бросаю на землю окурок. — Скучно. - Мне казалось, — замечает Каге, — что ты имеешь определенный интерес к его психам. — Имею, — отвечаю чуть раздраженно, — только они его не разделяют. А значит, говорить не о чем. — Знаешь, — тенелиций закладывает руки за голову, с показательно равнодушным видом глядит куда-то в небо. — Я бы на твоем месте посетил это прибежище безумия. Мне кажется, в последнее время там стало не так скучно, как было раньше. Белая половина его лица становится пустой, на черной появляется хитро прищуренный глаз и тонкая улыбка. Достаю очередную сигарету, прикуриваю. Он знает, что мне действительно интересны зверушки Слендера. Знает, что Палочник поставил ряд условий, при соблюдении которых я могу этот интерес проявлять. И знает, что одно из этих условий — добровольное и осознанное согласие. И вот с этим пунктом проблема — ко мне эти смешения человеческой плоти и темного пространства никакого интереса не питают. КагеКао любитель говорить загадками, иногда его слова кажутся пустым трепом, но я давно его знаю. Каждое его слово имеет смысл, даже если сразу его и не разглядеть. -</i>Рассказывай,</i> — коротко говорю я. Тенелицый усмехаться, он явно гордится своей информацией. Да, сегодня, определенно, хороший вечер.