Ходящие в Ночи. Осененный.

      Для племени рысей, рассказывал Льдан, лов заключался в чем-то большем, чем простое выслеживание и убийство добычи. Это ритуал, гармоничный и выверенный веками до самой мельчайшей детали. Вместо того, чтобы загонять дичь, как это, например, делают волки, или охотиться подобно людям и кровососам со стрелами, они предпочитают поджидать жертву, а потом неожиданно, одним смертельным и скрытным рывком настигать ее. Потому двигаться нужно ползком или, если ветер может донести твой запах, забираться на деревья и атаковать сверху. И от выбора места, порой, зависел итог лова, потому что лишить дичь жизни — дело самое простое, если знаешь, что делать. Часто хватает двух-трех укусов в кровеносную жилку в правой задней части шеи. Тогда дичь умирает быстро и почти без мучений — это чистая добыча. Но научиться так охотиться трудно, потому что разум в теле зверя часто идет на поводу у эмоций, и чтобы сдерживать себя во время лова, необходима недюжинная сила воли и выдержки. «Слушай внимательно, сын! И не отставай».       Тайль не ожидал, что его начнут гонять так скоро. Едва они с Вожаком успели отойти от охранной черты, которую в этот раз, будучи предупрежденным, успел заметить в густой траве, покрытой сухой хвоей и листвой, тот сразу начал урок. Любые мысли о побеге как ветром сдуло: на них просто не осталось времени. Даже Умилу, белоснежной тенью скользящую неподалеку от них, Тайль заметил не сразу.       Льдан показывал, как правильно двигаться, как забираться на деревья или бесшумно прыгать вниз. Как учитывать направление ветра и заходить так, чтобы никто чужой не мог почуять твой запах. Показывал, а потом заставлял повторять за собой. Даже по нескольку раз, если удавалось не сразу. «Вот так правильно ставить лапы, чтобы красться бесшумно. Видишь? Так ты едва касаешься земли подушечками лап, и, если двигаться достаточно быстро, то звук от шагов исчезает вовсе! А так распрямляться перед прыжком — тогда рывок получается метким и быстрым, и, какой бы ловкой добыча не была, ей не ускользнуть. Еще важно ухаживать за когтями, если долго живешь в личине зверя. Они — твое самое опасное оружие!»       С непривычки усталость быстро взяла верх — ко второму обороту мальчик уже валился с лап, и, бегущая чуть в стороне, Умила начала мысленно подбадривать его, утешая скорым отдыхом на берегу реки. Только ее поддержка и заставляла каждый раз после неудачного упражнения подниматься и начинать все заново, до тех пор, пока не начиналось получаться.       Но Льдан и не думал прерываться. Он прогонял рысенка до тех пор, пока не увидел, что тот не просто зазубрил науку, а усвоил ее на уровне инстинктов. Сыграло на руку и наличие у Тайля Дара. Его кровь Осененного помогала быстро пробуждать скрытые навыки звериных предков, еще недавно запертые в самой глубине человеческого Я. На то, что у той же Яры или у Сполоха со Светочем, уходили месяцы, мальчику требовалось вдвое, а то и втрое меньше времени. Правда, сам Тайль, из упрямства, так не считал, но Льдан умел отличить правду от притворства. Его названный сын впитывал знания, как губка, пусть и не желал того признавать.       Время шло, солнце постепенно клонилось к закату, а Вожак и не думал останавливаться. Умила, уже давно ощутив изможденность детеныша, перестала его дергать, только сочувствующе поглядывала из-под опущенных век, устроившись у корней раскидистого широкого дуба, на котором мальчик отрабатывал прыжки с высоты. Лишь когда Тайлю начало казаться, что своим обжигающим хриплым дыханием он сможет поджечь лес, а язык в исходящей паром пасти скоро окончательно прилипнет к гортани, Льдан сжалился и повел спотыкающегося и едва переставляющего лапы рысенка к воде. Правда, и тогда он не умолк: коль на беготню у ученика сил не осталось, стал просвещать того мысленно, вкладывая общие знания в его упрямую и все отрицающую головенку. Тайль, скрипя зубы, слушал, хотя от всего этого бреда в ушах звенело, как от роя пчел, а шерсть на загривке то и дело вставала коротким колючим ершиком.       В их жизни, поучительно вещал Льдан, нет лютости, которую люди привыкли видеть в Ходящих в Ночи. Рыси стараются не причинять лишнего вреда другим живым существам. Это касается не только животных, но и людей. Обычных рысей раз в луну кормят собой Вожак или другие Осененные стаи. Хотя, сами они вынуждены пить человеческую кровь, но убивать для этого не нужно. Обученный старшими Осененный «усыпит» человека Зовом, затем возьмет лишь самую малость его крови, а потом отпустит. Даже рану затворит, чтобы тот ничего не заподозрил. «Можешь не трястись,» — Льдан насмешливо оскалился, заметив такой явный ужас рысенка, после его последних слов: «Моей крови пока вполне хватает, а если нет, то Умила помогает. Не бойся, тебя никто трогать не станет». «Так я и поверил,» — буркнул про себя Тайль, но возражать не смел: Вожак уже продолжил разговор, а перебивать его не рисковала даже Умила. «То, что мы, Осененные, вынуждены пить человеческую кровь, чтобы не терять разум — результат проклятья. Это такой вид Дара, который убивает в нас все человеческое. Охотники, или как ты привык называть их, Обережники, могут наложить такое проклятье. Я не говорю, что это они сделали, не надо так смотреть! Просто объясняю: истоки нашей жажды крови и той силы, которой владеют Осененные, имеют одни корни. Очень давно, когда оборотни еще не были прокляты, обычные люди вообще о таких полузверях не знали. Нас было мало, и мы держались подальше от них, стараясь не мешать им убивать друг друга. Ни рысей, ни волков с медведями не интересовали их нужды, а люди не видели ничего вокруг, кроме хаты соседа, где и еда повкуснее, и женщины красивее кажутся… Ладно, не делай вид, что интересно. Вижу — ничего не понял. Эх, дите… В таком случае оставим историю и вернемся к настоящему. Как ты уже, надеюсь, понял, нельзя всех оборотней ставить в ряд с Дикими, потерявшими без Вожака разум. Они убивают, а мы — нет. Мы перекидываемся в людскую личину, а они кроме звериного уже ничего не помнят. Хотя, конечно, и среди нас встречаются рыси, не следующие заветам предков. Некоторые, навроде стаи Шайрата, предпочитают исключительно живую людскую кровь. Мы стыдимся и презираем подобных ему. Потому что из-за таких вот… тварей, люди считают всех оборотней бездушными монстрами, а охотники безжалостно истребляют не только взрослых, но даже маленьких детей. Понял теперь, почему нас не нужно бояться?»       Тайль, доселе жадно хлебающий сводящую скулы ледяную воду из ручейка, и в пол-уха слушающий Вожака, равнодушно дернул плечами. Сказать можно что угодно. Но пока он не видел ни одной причины верить сказанному Вожаком. «Тайль! Посмотри на меня!»       Мальчик нехотя оторвался от воды и поднял взгляд на Льдана, сурово взирающего на него сверху. «Это правда. Все: от первого до последнего слова! Нравится тебе или нет, но если хочешь выжить, придется принять то, что я рассказал. Для нас слишком много опасностей в этом мире, чтобы безнаказанно отрицать правду!» «Если вы такие мирные и сроду никому зла не причиняли» — Тайль впервые заговорил, чувствуя, как в груди нарастает клокочущая ярость: «То за что вы обратили меня? Чем я заслужил?»       Он ожидал, что Вожак стушуется или еще как-нибудь выдаст свое замешательство, ведь это по его вине он, Тайль, обращен в Ходящего в Ночи. Но Льдан стоял спокойно, и смотрел на взъерошенного рысенка прямо, даже с некоторым… сочувствием? Тайль отвернулся, не желая видеть этот взгляд. Он ненавидел, когда его жалели. А жалость от Ходящего, который только притворяется человеком, была вдвойне унизительней.       Мальчик закрыл глаза и уже с привычным ощущением краткой боли перекинулся в человека, не желая больше ни секунды пребывать в теле лесного кота, где каждая секунда напоминает о поразившем его уродстве. Ни человек, ни зверь. Нечто среднее, обреченное жить за счет крови обычных людей.       Осененный, погруженный в свое горе, вздрогнул, когда тихий звук текущей воды в ручье нарушил человеческий голос. Настоящий, а не то подобие, которое звучит в голове, когда находишься в личине рыси. — Ты бы погиб, сын, — Льдан встал по правую руку от него и устремил взгляд вниз по ручью, где далеко за стеной леса он вливался бурным потоком в текущую реку. — Волки загнали тебя к порогам, и собирались обратить. А тот, кто их вел... Серый. Вожак. Поверь, лучше умереть, чем встать под его руку. Мы отогнали их, но когда нашли тебя, то поспешили. Ты был испуган и влез слишком глубоко в течение реки. Мне пришлось решать, и быстро! Там повсюду торчали камни, ты бы не выжил и минуты. Оборотни лучше переносят ранения, даже смертельные. Я поцарапал тебя ровно за миг, до того, как ты рухнул в воду. А если бы не успел, то, даже если бы чудом не захлебнулся, все равно бы разбился о подводные глыбы. Когда Тверд тебя вытащил, ты был так изранен, что если бы не начавшееся обращение… Сам понимаешь. И то, нам с Умилой пришлось пролить немало Дара, чтобы вытянуть тебя с того света.       Прежде чем что-то произнести, Тайль долго молчал, наблюдая за текущей водой в ручейке, переливающейся бликами от солнечных лучей. Сказанное Льданом оказалось слишком непомерным для его детского разума, чтобы вот так взять и сразу все осмыслить. Потому он уцепился за то единственное, что, из рассказа Вожака, наиболее ярко отпечаталось в его памяти. — Так меня Тверд вытащил? — Да. — Я умирал? — Почти. — Тогда почему вы не дали мне?.. — мальчик поднял голову и замутненными глазами цвета предгрозового неба, на которые невольно набежала слеза, с немым укором уставился на Вожака. «Разве, оно того стоит?» — Стоит, — утвердительно кивнул мужчина, ободряюще пожимая его плечо. — Еще как стоит! Ты мало знаешь, Тайль. И мало видел на этом свете. А у нас, рысей, жизнь еще более яркая, чем у людей. Я не мог дать тебе вот так глупо погибнуть, когда ты не успел ощутить и самого ее краешка. Это не справедливо! — Я… Не знаю, — Тайль глухо застонал и опустился на землю, уткнувшись лицом в согнутые колени.       Он душой чуял, что сказанное Льданом правда, но поверить — совсем другое дело. Его привычный мир, в незыблемости которого он был так уверен, рухнул бы в одночасье. Всю его короткую жизнь мать повторяла, что Ходящие в Ночи несут только смерть. И дед Вышец повторял, и тетка Веда. А теперь, когда Тайлю открылась неприглядная правда, стало невыносимо стыдно за свое поведение. Ему ведь и впрямь спасли жизнь, и если бы не стая Льдана, его останки уже доедали бы волколаки. Или хуже — он бы бегал в их стае. С кровожадными зверьми, напавшими на Вестимцы. И охотился на других людей, вместе с ними. Может быть, даже на своих родных…       Словно дожидаясь этой мысли, на глаза набежала мутная пелена жажды крови, так похожая на ту, которая завладела его разумом в убежище Стаи. Тайль не заметил, как встал, как перекинулся в зверя и стал принюхиваться к легкому осеннему ветерку, доносившему с верховьев реки такие знакомые запахи. Одни взбудоражили кровь, текущую по его жилам, другие заставили глухо зарычать и припасть к земле, затем вскочить и наворачивать круги по илистому берегу ручейка. Как они пахли! Даже отсюда, из густого леса, за многие версты от родной веси, он ощущал их манящий, сводящий с ума запах! «Началось?» «Да. Приготовься!»       Умила пристроилась по правую сторону от застывшего в напряжении Вожака, внимательно наблюдающего за мечущимся вдоль ручья рысенком.       А для Тайля постепенно исчезло все на свете, кроме этих родных запахов, которые с каждой секундой подавляли его способность мыслить трезво. Только неправильность и неестественность происходящего помогала, удерживала на месте, заставляла, с трудом, но сдерживать взбунтовавшееся второе Я. Времени на испуг или размышления не осталось: мальчик целиком замкнулся в себе, отчаянно пытаясь совладать с жаждой. «Почему он не двигается, Льдан?» «Балансирует на грани. Замри, может ему удастся вернуться.» «А тебе… Удавалось?» «Нет».       Когти на лапах оставляли на влажной земле глубокие борозды, все тело тряслось нетерпеливым желанием, дрожало в предвкушении, от кончика хвоста до кисточек на ушах. «Как же тянет к ним, сил нет! Пусти!»       Но Вожак, к которому оскалившийся рысенок обернулся с немой мольбой, ничего не сказал. Льдан с жалостью и пониманием смотрел за его борьбой, но, сцепя зубы, промолчал и остался на месте. Одно дело испытать подобное самому, и совсем другое наблюдать за чужими мучениями со стороны. Теперь он понимал сомнения и тревогу Никии, которая, не без поддержки резко воспротивившегося Тверда, никак не могла принять решение.       Льдан наблюдал за мечущимся рысенком и молча страдал вместе с ним. Он мог бы воспользоваться Даром, или унять его чистой грубой силой, но не стал делать ни того, ни другого. Время старых заветов прошло. На этот раз они будут ждать, а потом пройдут весь путь Буйства Крови вместе с ним.       Детеныш рысей с красивой, сверкающей в лучах солнца серебристой шерстью, поднял голову и уставился мерцающими зелеными глазами на кромку леса. Зов тянул его в ту сторону, и на этот раз сомнений не возникло. Шаг. Рысенок замер, прислушиваясь к дыханию Вожака за спиной. Оно первым выдаст его рывок. Но тот стоял также неподвижно, как и раньше, тогда Тайль сделал еще шаг, уже более уверенный. И вновь его никто не удержал.       Мальчик ощутил новую будоражащую чувства ярость охоты. Вожак отпустил его на лов! Он уже видел, как когти вспарывают упругую и податливую плоть людей, как их теплая восхитительная кровь наполняет силой его жилы. Человеческая память истончилась, уступила место чистым звериным инстинктам. Как сладко наконец быть собой!       Льдан первым последовал за Тайлем, вдруг так резко метнувшимся с места, что за ним взметнулся шлейф опавшей листвы. Умила побежала с противоположной от рысенка стороны, стараясь не лезть поперед Вожака. Кошку распирало гадкое чувство, будто они совершили нечто подлое и противоестественное. Хоть она и согласилась с планом, червячок сомнения непрерывно подтачивал ее решимость, а внутренний голос вдруг напомнил укоризненные слова ее нареченного, Тверда. Правильно ли они поступили? Не навредят ли они мальчику еще больше, чем если бы удерживали его дома? Как знать. Но, к сожалению, сейчас уже было поздно что-то менять.

****

      Вспышка молнии высветила черную полосу леса, а чуть погодя раздался жуткий, пробирающий до костей, грохот. Рада прижалась к матери и тихонько заскулила. В такую бурю и дома страшно, а они в лесу, да еще и ночью!       Еще вспышка. На этот раз гром прогремел почти сразу, больно резанув по ушам сжавшимся в черте обережного круга людям. — Тихо, тихо, — Веда успокаивающе погладила дочь по вздрагивающим волосам и умоляюще посмотрела на старика Морша и Авара. «Всё будет хорошо, правда?»       Мужчины переглянулись, но ничего не сказали, лишь Морш кое-как сумел выдавить из себя слабую улыбку, больше походившую на гримасу, искривленную зубной болью. Авар со стыдом понял, если только откроет рот, то его слабый и нервный голос только еще больше перепугает Веду и ее дочку. А старику было даже хуже, оттого, что он, столько повидавший на своем веку, не способен утешить испуганных женщин. Потому что сам трясся, как загнанный волком в угол заяц.       Только оказавшись под открытым небом, ночью, да еще и в глухом лесу, селяне впервые по-настоящему ощутили свою полную беспомощность перед ужасами Ночи. Здесь, в дали от поселения, они, отделенные от пугающей неизвестности только невидимой обережной чертой, не имели возможности спрятаться. Ни от Ходящих, ни от надвигающейся грозы. Сразу показались нелепыми все лаяния на охамевших обережников, дерущих за простые обереги, как за стельную молодую корову. Не говоря уж о ладанках для хат, коих в их бедной веси не мог прикупить даже староста. Но сейчас люди были готовы отдать последние ценности, лишь бы оказаться где-нибудь в безопасности, за надежным Кругом и тяжелыми дубовыми дверьми уютных и теплых домов.       Когда грохнуло особенно сильно, люди машинально подняли вверх головы, всем своим существом ощущая, как задрожал воздух в вышине. Тяжелые капли, каждая размером с горошину, обрушились внезапно, ледяным потоком вымывая из их тел последние остатки тепла. Нет, Хранители явно прогневались на них за какие-то грехи! Столько бед за два дня — слишком, даже для них, живущих в такое «неспокойное» время.       Сверкнуло. Рада вскрикнула, напуганная новым ударом бури и невольно открыла глаза, хотя до этого жмурилась изо всех сил, не в силах смотреть на этот ночной кошмар.       Под проливным ливнем, немного смягченным раскинувшимися высоко в небе кронами деревьев, лица ее спутников казались размытыми, как если бы пришлось смотреть через щелочку между пальцами. Авар с Моршем нависли над ней и ее мамой, тщетно пытаясь прикрыть их от ледяного потока, хлещущего с небес. Но косые струи дождя постоянно меняли наклон, так что вскоре у них всех вымокла не только одежда, но и исподнее.       Со следующей вспышкой молнии Рада заметила, как по щекам мужчин вместе с ручейками воды текут кровавые слезы. «Как странно,» — успела подумать девушка, прежде чем её осенила страшная догадка. — Резы!!! — ее протяжный крик быстро затих, заглушенный раскатами грома и шумом дождя.       Взрослые непонимающе посмотрели на побледневшую девушку, и только когда разглядели, что она жестами пытается показать, поспешно закрыли лица. Но поздно. Родичи замерли, не в силах пошевелиться от сковавшего их ужаса. У Авара и Морша резы практически полностью исчезли, и только у Веды, был размыт только краешек кровавой полосы на левой щеке. Для нее еще осталась надежда, но остальные…       Рада горько зарыдала, вспомнив предостерегающие слова колдуна: «…это твой оберег на ночь. Сотрешь — и от Зова тебя уже никто не защитит».       Благие, защитите их, прошу! Не отбирайте их!       Как во сне, она смотрела на них, с мольбой бессвязно шепча: — Нет, нет…       Искаженное мучением лицо Авара вдруг окаменело. А за ним у Морша. Сила Дара обережника исчезла уже давно, но Ходящие почуяли людей только теперь. Сквозь грохот грома донесся приглушенный завывающий хриплый голос: — Родима-й…       Веда закричала и вцепилась в мужчин, которые вдруг стали подниматься, незрячими глазами смотря куда-то во тьму, откуда доносился искаженный бурей Зов. — Родима-й! Помоги!       Первым за черту шагнул Морш. Рада отчаянно закричала, когда старческая узловатая ладонь выскочила из ее мокрых пальцев. Она уже хотела было кинуться за ним следом, но тут ей вторила мать, тщетно пытающаяся удержать второго мужчину с другой стороны одной рукой, а второй неловко прикрывая щеки с резами. Рада вцепилась в колени отца Зарена и они, вдвоем с матерью, заставили его сделать шаг назад. — Нет, не ходи! — Очнись!!       Но женские крики уже ничего не значили для жертвы, скованной могучей волей звериного Зова. Авар дернул левой рукой, в которую вцепилась Веда, но та ухватилась еще крепче, чуть ли не не до крови вцепляясь сквозь мокрую рубаху в мускулистую мужскую спину. — Ближе… Сюда.       Неживой и умоляющий глас прозвучал уже совсем близко. Мужчина замахнулся свободной рукой и обрушил резкий размашистый удар на голову Веды. Рада, не ожидавшая такой подлости, от неожиданности выпустила его колени и тут же бросилась к упавшей ничком матери, закрывая ее лицо своим телом от смертельных капель дождя. Только убедившись, что ее старания не напрасны, девушка с болью во взгляде посмотрела туда, где только что стоял Авар. Конечно, теперь там никого не было. Мужчина, влекомый Зовом нашел свою страшную участь. А чуть позже, далеко в темноте, раздался приглушенный дождем душераздирающий треск рвущейся плоти.       Рада закрыла глаза, уже даже не в силах плакать, содрогаясь от холода и страха. Все сгибли. Только она и мама остались. Может, перестать бороться? Всего-то и делов: выйти за Круг и тогда их мучения закончатся. Ни страданий. Ни сожалений. Короткая боль — и они свободны.       Совсем рядом хрустнула сухая ветка, да так громко, что даже на миг перекрыла шум понемногу, но затихающей бури. Рада еще теснее прижалась к матери, услышав сиплое жадное дыхание на границе черты. Зашуршала вспарываемая когтями мокрая лесная земля, раздался короткий разочарованный стон. А затем голос. Безумно знакомый и ласковый. Таким он напевал ей песни далеко в детстве, когда она не могла уснуть: — Доча…       Рада неверяще привстала, с надеждой пытаясь увидеть отца. Сомнений не было — это он! Только Ильд умел так растянуть ее имя, чтобы оно казалось нежным и мелодичным, как утренние соловьиные песни. Девушка щурилась, крутила головой, пытаясь хоть что-то разглядеть в окружающей их тьме, но буря, как назло, стихла и молнии перестали освещать лес.       И тут, словно услышав ее умоляющие мысли, небо осветила последняя, тусклая и слабая искра. Девушка отпрянула от черты, как от огня, и вскрикнула, споткнувшись об ноги бездыханно раскинувшейся Веды.       На нее уставилось подернутое тлением худое и бледное мужское лицо в обрамлении спутанных и торчащих грязными клоками волос. Белесые глаза Ходящего медленно прошлись по замеревшей в беззвучном вопле девушке, осмотрели вытоптанную землю там, где черту пересекли Авар и Морш, и, наконец, остановившись на Веде, зажглись красными сполохами тлеющих как угли огоньков. И хоть молний уже не было, вся его фигура словно подернулась едва заметным ореолом болотного цвета. Синие, почти черные губы на впалом от голода рте приоткрылись, показались острые кончики желтых тонких, как шило, клыков. — Доча, — вурдалак вновь обратился к Раде, хотя не сводил жадного взора с ее матери. — Го-олодно. Помоги.       Может, девушка еще долго сидела бы так, не в силах пошевельнуться и отвести от него взгляда, но тут она ощутила, как рядом с ней вздрогнула мама. Донесся далекий и едва слышный удар затихающего грома, и Ходящий щелкнул зубами, затем тихо зарычал. Его глаза погасли, чтобы вспыхнуть через краткий миг с новой силой. Он уже не звал, только захлебывался слюной и полурычал, полустонал, усиливая и без того сильный Зов.       Веда рывком села и распахнула глаза, уставившись в одну точку. Рада опустилась перед ней на колени и, сквозь слезы, заикаясь, произнесла: — Мам?..       Но Веда не услышала. Она смотрела как бы сквозь дочь, не замечая ничего вокруг. — Нет, нет! Мама!! Очнись!!       Рада в ужасе захрипела и принялась трясти ее за плечо, узнав этот безжизненный взгляд. Точно так же выглядели Авар с Моршем. За секунду до того, как вышли за обережную черту Велеша.       Ходящий нетерпеливо заерзал, рухнул на землю, скребанул когтями землю у круга, затем вновь вскочил. Он уже ощутил сломанную волю жертвы и теперь чуть ли не выл от нетерпения. — Мама! Помогите!!       Дикий вопль разорвал ночную тишину. Девушка кричала, чувствуя, как вырывающаяся из ее объятий мать, тащит их обеих к границе круга. Эта борьба показалось ей вечностью. Вурдалак за чертой завывал и бесновался, мать рвалась так, что девушка выла от боли в сведенных мышцах на руках, да еще и где-то в лесном мраке возникли два зеленых огонька, скачущие вверх-вниз и увеличивающиеся с каждым мигом. Оборотень. Рада обмерла, едва завидев эти фосфорицирующие звериные зрачки, впоследствии навеки отпечатавшиеся в ее памяти. Так на нее смотрел волколак, который загрыз младших сестер. — Нет!       Веда, ощутив ослабевшую хватку девушки, резко выкрутилась и тыльной стороной ладони с отмахом хлестнула ее по щеке. Рада словно захлебнулась, хватанула ртом влажный и свежий после дождя воздух и с размаху рухнула на спину, больно приложившись лопатками о торчащий из земли древесный корень. — Нет!!       Вурдалак напротив с облегченным рыком цепко ухватил сделавшую шаг за черту Веду за руку и повалил ее на землю. В одно мгновение, удлинившиеся в несколько раз клыки, широко раскрыли его пасть, красные глаза запылали, как два ярких солнца. Он не мог больше ждать.       Рада, в клочья разрывая зацепившуюся за корень юбку, с места прыгнула в его сторону, надеясь успеть оттащить упыря до того, как тот вцепиться в ее мать. Но едва она пальцами дотянулась до его подрагивающей спины, с острым торчащим валуном хребтом, как совсем близко раздалось дикое кошачье шипение.       Удар. Упругая и жалящая волна Дара откинула ее обратно в круг, а на кормящегося Ходячего накинулся здоровый лесной кот с коротким хвостом и пушистыми кисточками на ушах. **** «Здесь. Уже близко!»       Рысенок поддал ходу, одним длинным и слитным прыжком преодолел бурлящий поток воды, уносящийся вниз, к логову его стаи. Кроме этого Осененный не помнил ничего. Даже свое имя. Его вела горячая жажда человеческой крови, которая усиливалась по мере того, как он приближался к раскинувшемуся в верховьях реки поселению. День клонился к закату, и на фоне красного подернутого фиолетовыми предгрозовыми тучами неба, Вестимцы выглядели особенно жутко. Разоренная весь, наполовину сгоревшая и всеми покинутая, ныне служила пристанищем смерти. Мерзкий зловонный дух падали разносился на многие версты в округ, но птицы, любившие полакомиться мертвечиной, сюда не залетали. Не было слышно даже привычного стрекотания кузнечиков, начинающих с наступлением ночи свои любовные игры. Словно все живые, предчувствуя приближение пробуждающихся навьих, старались держаться подальше от этого проклятого Хранителями места.       Но детенышу было наплевать на подобные мелочи. Зов полностью овладел им, подавив малейшие движения разума. Разорванный волколаками Круг Вестимцев он преодолел на бегу, даже не заметив привычных и знакомых границ веси.       Тайль успел пробежать совсем немного, прежде чем внезапно осознал, что углубляться в весь нет смысла. Его вел звериный голод, но он ненадолго отступил, когда рысенок остановился на краю тына и втянул носом насквозь провонявший падалью воздух. Нет, не вонь от трупов его смутила. И даже не зарождавшееся ощущение тревоги, колышащее тонкие звериные ощущения. Просто рысенок вдруг понял: Зов привел его к мертвым. Мать, дядька с сестрами — все мертвы. В обычном состоянии, он бы, наверно, разрыдался и впал в истерику, но теперь лишь разочарованно встряхнулся, и недовольно зашипел. Жаль. Какое удовольствие есть начинающее разлагаться мясо? Особенно, попорченное волколаками! От одной этой мысли детеныша передернуло, а нутро скрутило болезненным узлом, что, в свою очередь, послужило новым толчком к Зову. Среди вереницы запахов зловония, разложения и гари, он внезапно ощутил знакомые, еще живые частички человеческих тел. Одна, мечущаяся где-то на противоположном конце веси, его не заинтересовала, от нее пахло совсем чужой девкой, а вот две другие… От них из горла вырвалось жадное гортанное рычание, а лапы сами собой повернули в сторону леса, куда вела большая и утоптанная дорога.       Бежать, бежать! Быстрее! Пока еще живы, пока он чует их запах… Ночь зла. А лес уже давно предупреждает его: «Скоро придут другие охотники, так что поторопись, сын, поторопись!» Или это мысли преследующего его Вожака? Не важно.       Рысенок ломился напролом, сквозь кусты и высокую луговую траву, срезая предстоящий длинный путь. На этот раз он был уверен. Узнал запахи тетки и старшей сестры, и еще двух мужчин, сопровождавших их. Последние детеныша не взволновали, но вот родные… От них кровь в жилах ходила ходуном, тело сжималось и распрямлялось даже не в стремительном беге, а уже в длинных прыжках, от которых мнилось, будто летишь над землей. Зов подгонял, одурманивал и без того затуманенное жаждой сознание. Близко. Нужно только бежать, успеть до Ночи! И тогда его ждет сладкая награда!       Вожак с кошкой Тверда следовали за рысенком по пятам, вплоть до разоренного поселения, а когда тот, неожиданно, рванулся, как угорелый, в сторону Западного леса, принадлежащего кровососам, чуть было не упустили его из виду. «Что с ним, Льдан? Куда он?..» «Кого-то почуял, не отставай».       Осененные понеслись за детенышем, исчезнувшим в густых луговых зарослях рядом с лесной опушкой. Льдан полностью сосредоточился на биении сердца сына, стараясь не упустить его из виду. Тот бежал так, будто за ним гнался сам Каженник. Неужели и он когда-то так дурел, что не разбирал дороги и летел напролом? Наверно, так оно и было. Он не захотел копаться в себе — в тех воспоминаниях таилось много злобы. И боли.       Наконец, рыси нагнали рысенка, и Умила попыталась остановить его, но Вожак не позволил. «Пусть. Посмотрим, куда он нас приведет». «Но, Льдан! Мы так не договаривались! Ты же говорил, что все сгибли! Как такое может быть?» «Не знаю. Но раз мальчик все еще чует их, значит кто-то выжил. Надо довести дело до конца.» «И что ты собрался делать? Мы не можем оставаться ночью на их территории. Это же Дикие, Льдан! Я уже сейчас их чую!» «Придется рискнуть. Вдвоем отобьемся, если что».       Больше Вожак не проронил ни слова, не смотря на попытки Умилы воззвать к его благоразумию. Она пыталась убедить его забрать Тайля и возвращаться, пока не стемнело. Впрочем, пыталась убедить — громко сказано. Просто иногда, когда он не так пристально следил за бегущим впереди Тайлем, она аккуратно касалась его разума и давала ощутить собственные тревогу и беспокойство. Умила знала, что перечить Вожаку — бессмысленное дело, да и к тому же опасное. Несмотря на свое внешнее благодушие и уравновешенность, Льдан не любил, когда на него давили. И она, хорошо зная эту его особенность, старалась не переходить дозволенную границу. Будь у нее больше времени, кошка бы смогла свершить задуманное, но тут солнце окончательно исчезло за горизонтом и ей пришлось сосредоточиться на другом.       Преследуя новообращенного, они забрались слишком глубоко на чужие охотничьи угодья. Умила чуяла враждебные метки волколаков, видела следы Диких и восставших упырей, порождений Каженника. Волки уже давно ушли, отступая из сожранной ими прошлой ночью веси, но остальное… Кошка невольно зарычала и приблизилась к вожаку, предостерегая того быть внимательнее.       Но Льдан и без нее знал, что их затея приняла дурной оборот. Этот лес был опасен. Даже больше, чем видела кошка Тверда. И дело тут даже не в Диких, присутствие которых чувствовалось уже сейчас, едва Ночь начала вступать в свои права. Льдан следовал за рысенком, своим названным сыном, и с каждой минутой мрачнел, подмечая новые угрожающие признаки чужой стаи. Этот выскочка, Серый, уже успел побывать здесь. Лес хранил запах его стаи, захмелевшей от крови с прошлой ночи. Повсюду, стоило лишь приглядеться, валялись клочки меха, а на коре стволов у опушки виднелись глубокие борозды от когтей. Озверевшие после сытного лова волколаки грызли друг друга, бросались на деревья и валялись в грязи, оставляя после себя кучу запахов и пятен уже засохшей человеческой крови. Они вели себя, как настоящие звери, без капли самоконтроля и малейшего достоинства. И их Вожак, похоже, не собирался сдерживать свою новую стаю. «Они вернутся,» — понял Льдан, когда они с Умилой миновали опасный участок леса, примыкавший почти вплотную к разоренной веси новообращенного: «Не смогут сдержаться после такого безумия. Надо торопиться».       Он угрожающе зарычал и Тайль припустил еще быстрее, не желая связываться с чем-то недовольным Вожаком. Зов зовом, но рысенок чуял присутствие своей стаи, особенно Льдана, и не хотел, чтобы по своей глупости они прервали его первую охоту.       Буйство крови заставило его покинуть подернутое предгрозовой дымкой обширное поле и углубиться в лес, поближе к проходящей вдоль опушки людской стезе.       Утоптанная твердая земля хранила тысячи запахов людей, животных и повозок обоза, на которых купцы везли товары от одной веси к другой. В другое время рысенок с удовольствием бы исследовал эти странные и манящие метки, но сейчас им владело иное, неумолимое и нетерпеливое желание: поскорее добраться до добычи, присутствие которой уже не просто чуял — почти видел! Воображение с готовностью написано отдаленно знакомые образы молодой девки и ее матери, от которых заломило зубы и пришлось прикусить язык, чтобы сдержать жадный горловой рык. Не время сейчас шуметь, иначе, добыча уйдет!       Зоркие глаза рысенка пронизывали лесную тьму, выбирая дорогу и намечая наиболее краткий путь. Он не помнил недавних уроков Льдана, но, тем не менее, бежал сквозь лес так, что ни единый звук не выдал его присутствия. Звериные инстинкты взяли свое — Тайль не задумывался над тем, что делало его тело, а просто бежал без оглядки, с радостным предвкушением ощущая близость людей.       Правая передняя лапа — корень. Левая задняя — оттолкнуться от дерева, перемахивая через заросли терновника. Прыжок. Припасть к земле, смягчая падение и тут же кинуться вперед. Хорошо!       Рысенок наслаждался полной свободой, ощущением вседозволенности и собственной мощью. Он нисколько не сомневался в себе, а Зов, к тому же, еще и притуплял чувство самосохранения. Осененный не остановился даже тогда, когда в небесной тверди громыхнуло, и вниз обрушился сплошной ледяной ливневый поток. Шерсть быстро вымокла, а лапы стали проскальзывать на увлажнившейся лесной подушке, выдирая клочки мха и застарелой слипшейся хвои. Повсюду слышались раскаты грома, мелькали освещающие лес вспышки и редкие едва заметные человеческие тени. «Чужие!» — мгновенно понял детеныш и громко рыкнул, предупреждая тварей держаться подальше от его добычи.       Но услышали те или нет, он так и не понял — их силуэты скрылись в чаще прежде, чем он успел как следует к ним присмотреться. Если бы он мог бежать быстрее! Но, как не хочется — из шкуры не выпрыгнуть. Рысенок полностью сосредоточился на Зове и следующие пол оборота не отвлекался на посторонние мысли. Встреча с Дикими означала одно — они тоже вышли на охоту. — Помо…те!! — шум ливня вдруг прорезал далекий и едва слышный девичий крик. «Нашли!» — с внезапным приступом страха, понял Тайль, чуть ли не взвыв от досады: «Дурак! Быстрее!! Пока они не успели первыми!!» Рыси насторожились, когда их новый Осененный коротко и зло «мявкнул», и удвоил скорость бега «Умила, началось!» — Льдан кивком указал следующий за ним кошке обходить детеныша слева, по дуге: «И без глупостей, поняла? Только Даром!» «Хорошо».       Рыси рассредоточились и стали усиливать напряжение Дара, прикрывая свой и Тайля запахи. Здесь, на территории Диких, им угрожала не меньшая опасность, чем для загнанных где-то впереди людей, до которых так стремился добраться, потерявший контроль, детеныш.       Охота началась.