Ходящие в Ночи. Осененный.

      Дикий навалился на Веду и вцепился ей в плечо, с наслаждением втягивая хлещущую ручьем теплую живую кровь. Тайль успел добежать как раз к этому моменту, когда было слишком поздно — его добычу уже присвоил другой, более расторопный охотник. «Отпусти, тварь! Мое!»       Рысенок распластался в высоком стремительном прыжке и с яростным кошачьим рыком набросился на спину Ходящего, одновременно отпуская Дар. Для этого даже не пришлось сосредотачиваться — Буйство Крови кружило ему голову, открывая волю внутренней силе. Необузданная энергия зеленой полупрозрачной волной рванулась во все стороны, отбросив Раду обратно в Круг с такой силой, что девушка спиной пролетела несколько шагов назад, случайно разорвав в падении черту Велеша. Лишь чудом она не напоролась на корни, упав на мягкую лесную подстилку.       Дикому досталось куда больше — Дар Осененного почти насквозь «прожег» его спину, а короткие резанные раны из-под когтей разъяренного рысенка довершили дело. Ходящий повалился на вздрагивающее тело Веды и застыл, уже безусловно и окончательно мертвый. Детеныш рысей победно взвыл и попытался мордой достать до распоротого плеча тетки, откуда короткими толчками выплескивалась сладкая и еще живая теплая кровь. Его не остановил и короткий жалобный всхлип сестры, которая никак не могла подняться с земли после сокрушительного удара. — Пожалуйста! Не надо!       В наступившей после бури тишине, порывистая от рыданий мольба девушки разнеслась на много шагов вокруг. Больше всего она боялась потерять единственного близкого человека, оставшегося для нее в мире — свою маму. Гораздо больше страха быть услышанной завывающими в ночи Ходящими.       По редким мельканиям серебристой шерсти в лунном свете, было видно, как лесной кот когтями вцепился в шею вурдалака и резким рывком перевернул того на спину, оттаскивая от беззащитного тела своей жертвы. На миг Раде поблазнилось, что зверь пришел спасти их, но потом его глаза, и так светящиеся в темноте, как два факела, зажглись совсем ярким светом, выхватывая жуткую картину. Рысенок уже наклонялся над Ведой, распахнув страшную пасть в оскале. С его острых клыков свисали клочья пены, как у бешеной собаки.       Девушка отчаянно закричала и завозилась, пытаясь подняться с земли, одновременно осознавая, что не успевает. Ей не удастся добраться до матери вовремя. Все кончено. «Умила, черти круг! Я за мальчиком!» «Они уже близко, Льдан! Быстрее!»       Вспышки Дара и оглушительные кошачьи рыки разорвали ночную тишину. Рада, так и не успев подняться, завизжала и отпрянула от обережной черты, где стремительной белой тенью пронеслась красивая рысь, размером едва ли меньше любого волколака, виденного в разоренных Вестимцах.       Умила оттолкнула Даром крадущихся с разных сторон упырей, затем поспешно сменила личину и бросилась к земле, рукой с искрящимися на кончиках пальцев зелеными огоньками вспарывая сырую после дождя травяную подстилку. Сила Осененной потоком вливалась в охранную черту, запирая круг в единую линию. Хотя, назвать кругом эту кривую и разной глубины линию язык не поворачивался. Но ей было не до церемоний — Умила полностью сосредоточилась на задаче, даже не обратив внимания на пронесшегося мимо нее Вожака.       Льдан перепрыгнул через растерзанное тело вурдалака и грудью налетел на мявкнувшего от неожиданности рысенка, сбив того с лап. Секунда на перевоплощение — и вот он уже оттаскивает бешено рычащего детеныша от бездыханного тела женщины, ничком валяющейся рядом с разорванной чертой Круга охотников. Вожак понимал, что для начала нужно было заставить мальчика вернуться в человеческую личину, иначе ничего не выйдет. «Пусти!»       Тайль скрючился в клубок и тщетно попытался разорвать оковы чужого Дара, вдавливающего его в мокрую и грязную лесную землю. Рысенок выл, захлебывался слюной, чувствуя невыносимую близость зовущей человеческой плоти. Но Льдан, уже в человеческой личине, простер над ним светящуюся Даром руку и крепко удерживал на месте, заставляя упираться мордой в сырой с капельками дождя пушистый мох. — Сделала!       Одновременно с облегченным вскриком Умилы к новой черте вышли те Дикие, которых она успела оттолкнуть и обездвижить на некоторое время, когда Льдан настиг Тайля. Три волколака с пылающими бешенством глазами, еще с десяток покойников-вурдалаков, наподобие того, что убил Тайль. Кошка невольно содрогнулась, когда пересеклась взглядом с одним из них. Если в Тайле, пусть и потерявшим на время контроль, то и дело проскальзывали отчетливые разумные мысли, в этих зверях давно не осталось ничего человеческого. «Льдан, нас загнали!»       Но Вожаку некогда было успокаивать кошку Тверда. Он с трудом удерживал рысенка Даром и настойчиво звал его, пытаясь вытащить наружу затуманенную Буйством душу — Слушай мой голос, сын! Борись! «Умоляю, хватит! Ты не видишь, мне больно? Пусти!!» — В слух, Тайль! Повтори! «Нет…» — Ты должен! Ну!!       Льдан усилил поток Дара и рысенок затрясся еще сильнее, тонко заскулил от невыносимой боли, судорогами скручивающей его тело. «Мама…» — Давай! — Льдан, почувствовав эту отчетливую мысль, опустился рядом с ним на колени и ухватил детеныша за шкирку. — Перекидывайся!!       Удар. Тайль выгнулся и хрипло выдохнул, жадно хватанув ртом холодный и мокрый воздух. Вожак грубым тычком, подкрепленным Даром, заставил его сменить личину, но зверь внутри мальчика рвался наружу, влекомый родной кровью. Осененный зарычал, чувствуя, как вновь удлиняются клыки, но мужчина не дал ему перекинуться: сковал невидимыми путами руки и ноги, а затем потащил обратно к телу Веды. «Нам нужен свет».       Слепящее сияние Дара Вожака разогнало темноту, заставило Диких по ту сторону черты взъярится еще сильнее. А потом вдруг выхватило бледное, почти белое личико молодой девушки, не сводящей с него расширенных от страха глаз. Льдан на миг отвлекся и невольно задержал дыхание, сраженный ее необычной и незряшной красотой: четко очерченные исполненные скрытого достоинства черты лица, в обрамлении длинных и растрепавшихся льняных волос, такие непохожие на привычных крестьянских девок, тонкие, в разлет брови, изящные слегка припухшие от рыданий губки и красивые светло-голубые глаза. Сырая после дождя одежа выгодно подчеркивала ладную и стройную фигурку — она была на диво хороша, пусть даже испачканная в лесной грязи и мокрая, после прошедшей недавно грозы.       Но долго любоваться ею не пришлось: Тайль, увидев в огне Дара свою сестру, особенно сильно дернулся в руках Вожака и чуть было не вырвался на волю. Льдан поспешно усилил хватку Дара, стараясь не замечать, как девушка потрясенно уставилась на извивающегося и хрипящего мальчика в его руках, с неверием узнавая знакомые черты. С минуту Вожак выжидал пока детеныш окончательно ослабнет, и только потом дрожащим от напряжения голосом приказал ей: — Уходи, сейчас же. Умила!       Рада вздрогнула и закричала от неожиданности, когда возникшая из ниоткуда молодая женщина настойчиво ухватила ее за локоток и потащила в сторону от матери со словами: — Жить хочешь — иди за мной! — Мама… Тайль… — Заткнись, дура! Ему сейчас каждое твое слово, как удар ножом!       Кошка в человеческой личине насилу впечатала сопротивляющуюся и плачущую от ужаса девку в широкий ствол дуба, находящийся на границе разорванной черты охотника и предупреждающе прошипела: — Кончай скулить! Хочешь, чтобы их еще больше набежало?       Она указала на беснующихся за ее чертой Диких, после чего Рада окончательно обессилила — закатила глаза и потеряла сознание, безвольно обвиснув на руках Умилы. Женщина облегченно перевела дух, бережно примостила девку между широких и крепких дубовых корней, тесной вязью выпирающих из-под полуперегнившей листвы, и поспешно обернулась к Вожаку.       Умила зажмурилась, с трудом удерживая слезы жалости и содрогаясь от осознания собственной вины. Она знала, что должно случиться нечто подобное, но то что происходило сейчас перед ней, было во много раз хуже! На это было невозможно смотреть!       Тайль рыдал, почти выл, когда Вожак притащил его вплотную к телу Веды, крепко ухватил за волосы и, удерживая его голову над открытой раной, заставлял вдыхать запах родной крови. — Живи! Ну же! Сопротивляйся!!       Дар Льдана удерживал детеныша в одном положении. Не укусить, не пошевельнуться. Осененному оставалось только дышать, задыхаясь от жажды и туманящего рассудок Зова. — От-пус…       Умила зажала уши и отвернулась, не в силах выносить этот умоляющий и захлебывающийся пополам с невнятными словами детский плач.       Тайль кричал, раздираемый болью наизнанку. Рысь внутри, казалось, продиралась прямо сквозь его плоть, но воля Вожака сковывала ее, не позволяла вырваться на свободу. Это мучение оказалось чем-то худшим, чем простая боль от раны или пореза. Будь его воля он бы с радостью позволил как угодно себя изранить, лишь бы не ощущать чужеродного зверя, безжалостно рвущегося наружу из его тела.       И тогда Тайль увидел. Ее — искру Дара, пылающую где-то глубоко в своей груди, вокруг которой серебристым ореолом обернулась едва заметная чужеродная дымка. От нее веяло древней силой, отозвавшейся всепоглощающим чувством страха, стоило лишь обратить на нее внимание. И виной, завязанной на смертях сотен невинно убиенных душ. Виной того, кто был призван защищать, но вместо этого обрек их на мучительную гибель.       Не задумываясь, что и как делает, Тайль ударил Даром, надеясь убить эту тварь, по капле высасывающую из него рассудок. Ему было все равно, что произойдет: он был готов сделать что угодно, чтобы прекратить эту невыносимую муку.       Вспышка. Тело мальчика осветилось изнутри, дернулось и затихло, мешком рухнув вниз. Льдан покачнулся и чуть не упал, когда Тайль в его руках внезапно расслабился и смолк, будто погрузившись в сон. — Что произошло? — к ним с тревожным криком подскочила Умила, тут же подхватив рысенка из ослабевших рук Вожака. — Он жив? — Да, — Льдан устало опустился на землю и стиснул пальцами виски, стараясь унять слабость после потери такого огромного количества Дара. — Жив.       Кошка Тверда коснулась прохладными пальчиками бледного и пылающего температурой лба Тайля, проверила его слабый пульс и со страхом посмотрела на Вожака, закрывшего глаза и медленно приходящего в себя. — Что ты сделал?       Льдан приподнял голову, покоробленный ее откровенно враждебным тоном, но ответил спокойно, как и всегда: — Ничего. — Тогда почему он едва дышит? Льдан, не молчи!       Дикие, отпрянувшие было при виде сполоха Дара Тайля, вновь столпились у черты и заскреблись, зарычали от бессилия и невозможности пересечь отталкивающую их границу, проведенную Умилой. Льдан недовольно поморщился, от этой какофонии режущих слух звуков, но кошка поднялась и требовательно умерла руки в бока, сделавшись неуловимо похожей на Никию — Льдан? Что с мальчиком? — Не знаю, — вынужденно буркнул мужчина, опустившись на колени рядом с сыном и внимательно всматриваясь в его лицо. — Доселе такого никто не делал! Никто из наших.       Умила ждала продолжения, но Вожак не торопился говорить, осматривая тяжело дышащего рысенка. Пауза затянулась. Наконец, ее терпение иссякло и она поторопила: — Льдан, пожалуйста! — Тише. Я не чувствую в нем особых изменений. Странно. Он просто измучен, как после долгого использования Дара. Вглядись — жила слабая, почти не горит. Может… Он попытался убить себя? — Не дури! — Умила скептически фыркнула. — Это невозможно! — А ты пробовала? — последовало резонное возражение. — Если мы можем лечить себя, то почему не можем… Наоборот?       Женщина растерянно покачала головой и с болью в голосе произнесла: — Что мы натворили?! — То, что должны были, — тон Льдана изменился, и в нем прозвучала привычная непререкаемая твердость. — Хватит об этом!       Умила отшатнулась, шокированная такой отповедью, но возразить не посмела. Пришлось ей сдержать рвущиеся наружу дерзости, а чуть погодя, когда смогла совладать с чувствами, через силу спросила: — И что теперь?       Льдан пожал плечами и вновь склонился над мальчиком. — Ждать. — Сколько? — Пока не очнется. Или не умрет. Нет, хватит разговоров! Сходи лучше глянь, что с этой селянкой, на которую Дикий напал.       Расстроенная Умила не сразу поняла, кого он имеет ввиду. Ее неустанно грызла совесть, напрочь подавляя остальные чувства. В том, что произошло, ее вины было не меньше, чем Льдана. Она не послушалась Тверда. Она не приложила должных усилий, чтобы предотвратить это безумие, пока была возможность. И теперь из-за нее невинный мальчик висит на волоске от смерти.       Лишь когда Вожак нетерпеливо рыкнул, она нехотя сдвинулась с места и направилась к раскинувшейся пластом женщине, казавшейся маленькой девочкой рядом с огромной мертвой тушей Ходящего, на спине которого зияли глубокие прорехи от когтей Тайля.       Веда дышала слабо и чуть постанывала сквозь зубы — она до сих пор не очнулась и, похоже, не собиралась очнуться в ближайшее время. Кошка склонилась на ней, подсвечивая светящимся зелеными искорками на кончиках пальцев Даром и озабоченно хмыкнула — дела были плохи. — Ну? — ее окликнул ждущий голос Льдана. — Завтра к вечеру обернется, — Умила кончиком языка лизнула окровавленный пальчик, которым провела по зияющему открытой плотью укусу и, с отвращением скривившись, брезгливо сплюнула. — Кровососка! — Осененная? — Нет. — Жаль. А девка… С ней что?       Умила женским чутьем уловила странный чуть изменившийся голос Льдана, но не предала этому значения. Она подбежала к тому месту, где оставила потерявшую сознание Раду, затем осмотрела девушку на предмет ран или укусов. — Она в порядке!       Ходящие бессильно взвыли, сопроводив ее громкий крик дружным рычанием и мерзкими давящимися звуками. — Веди сюда! — донесся приглушенный из-за их воплей ответ Льдана.       Умила неуверенно затопталась на месте — безопасно ли? Ну, а ежели мальчишка на нее кинется?       Льдан, слово почувствовав ее сомнения, мысленно подтолкнул сомневающуюся кошку в нужную сторону: «Делай, что велели!». Она раздраженно зашипела, бурно реагируя на его грубость, но все же подчинилась и, понуро опустив плечи, наклонилась к потерявшей сознание девушке. На душе у нее было гадко, а суетливое мелькание Диких, и так уже успевших порядком надоесть своими «плясками», еще больше ухудшало ее паршивое самочувствие. — А ну, пошел отсюда! — будто отгоняя назойливого таракана, Умила досадливо махнула рукой на особо ретивого упыря, который с завидным постоянством бился о невидимую им охранную черту.       Она знала, что у Дикого ничего не выйдет. Их с Льданом учил использовать Дар старый Витор, чей дед, по туманным слухам, был рожден от истинных оборотней, не тронутых тенью Каженникова проклятья.       Казалось, столько времени прошло, а они до сих пор вынуждены жить с его последствиями, незаслуженно гонимые и презираемые нормальными людьми. Несправедливо!       Умила удрученно вздохнула, похлопав по щечкам облокотившуюся на шершавую кору дерева девушку, медленно приходящую в себя. Первым порывом очнувшейся Рады было желание завизжать и кинуться прочь от молодой женщины с веснушчатым и строгим лицом. Причиной тому были каштановые волосы незнакомки, казавшиеся объятыми зеленоватыми языками колдовского зеленого пламени в свете Дара, исходящего от самых кончиков ее пальцев.       Но закричать Раде не дали. Узкая ладошка ловко запечатала ее раскрывшейся в страхе рот, а хмурый с проскальзывающими нотками затаенной вины голос произнес: — Не ори! Идем, к Тайлю отведу. — Он жив?.. — звучание знакомого имени мигом выбросило из головы глупые мысли, и Рада с надеждой схватила женщину за руку. — Кто вы?       Умила испытующе оглядела девку, примерно на десяток весен моложе ее самой. Не блаженная, вроде. Так отчего спрашивает, если видела, как она из кошки человеком перекидывалась?       Видимо, та же мысль посетила и Раду, которая мигом вспомнила все, что произошло этой и прошлой ночью. Она отдернула руку и испуганно вжалась в ствол дерева, обхватив себя руками, прикрыв глаза и заскулив, как напуганный и жалкий щенок. — Идем, — еще раз, уже более раздраженно, повторила Умила, поднимая и утягивая за собой хнычущую Раду. — Ох, горе ты мое. Не хватало нам одного птенца, так второго Хранители послали. Пошли, окаянная! Да смотри, молчком, а то вот этим отдам, будешь знать.

****

      Когда Умила пошла за девкой, Льдан, наконец, смог расслабиться и снова стать самим собой. Тщательно сдерживаемая дрожь вырвалась на свободу, и он согнулся, титаническим усилием воли останавливая рвотные позывы. Его не тошнило с тех пор, как старый Витор вывел его на первый самостоятельный лов. То болезненное ощущение вины, когда он, потеряв контроль, чуть не убил скованного Зовом человека, до сих пор преследовало его и сейчас накатило с новой силой.       Льдан заставил себя посмотреть на мальчика, которому причинил столько боли. Тайль до сих пор полулежал на его коленях, не приходя в чувство и не подавая признаков жизни. На бледном лице мальчика застыла гримаса страдания, а на изгвазданной пятнами изорванной в клочья одежде (иначе и быть ее могло — он перекидывался слишком быстро, чтобы она осталась целой) виднелись уже подсохшие кровавые дорожки — он расцарапал себе ладони и тыльную часть рук, когда в горячке вцеплялся в колючий травяной ковер, в обилии усеянный мелкими острыми веточками и хвойными иглами.       Льдан поудобнее устроил голову сына на своих коленях и стал пропускать через пальцы Дар, пытаясь привести его в сознание. Но быстро понял тщетность своих действий и прекратил. Плата даже за такое ничтожное усилие оказалась слишком высока. Мужчина ощутил, что слишком слаб, чтобы по-настоящему излечить его. Ему нужно было отдохнуть.       Да и, по правде сказать, не знал он, что нужно делать, после таких душевных увечий. Буйство Крови всегда ослабляли постепенно, а тут на Тайля навалилось сразу все, что так тщательно подавляют в себе оборотни. Тяжелое испытание даже для взрослого, не говоря уже о ребенке.       Вожак распрямился и сделал несколько глубоких вдохов-выдохов, успокаивая взбунтовавшееся нутро. Что сделано, то сделано. И самобичеванием уже ничего не исправить. Лучше, и впрямь, просто ждать.       Постепенно успокаиваясь, он вспоминал то состояние, когда удерживал рысенка над телом незнакомой женщины, заставляя вдыхать запах теплой живой крови. Странно, но его не терзала вина за содеянное. Это не было безумием или попыткой убить сына — им руководили чистые инстинкты, похожие на те, которые пробуждаются весной, во время гона или во время скрытого выслеживания добычи. А этим чувствам он доверял безраздельно, потому что они не раз спасали ему жизнь. Тот случай из детства, во время первого кормления, не в счет — он тогда был слишком глуп и самонадеян. «А сейчас нет?» — спросил себя Вожак, задумчиво наблюдая за Тайлем, а, чуть погодя, уверенно ответил: «Нет».       При должном умении инстинкты оказывались не помехой, а оружием. И надежным источником знаний. Помнится, Витор упоминал, что некоторые беры из медвежьего племени, так овладели этим искусством, что могли вытаскивать из звериной памяти давно минувшие или предсказания еще не состоявшихся событий. Льдан тогда его не понял, но сейчас слова старого Вожака зазвучали по-новому, особенно в свете того, что он ощутил, когда «исцелял» Тайля. «Исцелял», — еще раз повторил про себя мужчина, ощущая глупость возникшей в голове мысли.       Нет, то что он сделал, не было исцелением. Больше всего произошедшее смахивало на древний ритуал Ушедших, о которых ему в детстве рассказывал вожак стаи Витор, заместо детских сказок. От тех времен остались лишь воспоминания да полузабытый язык, но, если подумать…       Льдан встряхнулся и заставил себя сосредоточиться на настоящем. От этих мыслей голова шла кругом, а в душе появлялось гаденькое чувство — будто он убеждал себя, что не совершил ничего дурного. Еще как совершил! И ему придется с этим жить.       Он уже собирался окликнуть задерживающуюся Умилу, когда позади раздался короткий девичий вскрик и смачное приглушенное ругательство. Вожак развернулся как раз к тому, чтобы увидеть, как сестра Тайля вырвалась из хватки кошки и бросилась на колени к раненной матери. А еще через миг раздался ее тихий с всхлипами плач, заставивший Диких за охранным кругом взвыть от бессилия и злобы. Льдан понимающе вздохнул, жестом попросив Умилу успокоить сироту. Им еще предстоит разговор насчет ее матери, но он предпочитал говорить с вменяемым человеком, а не хнычущим, чуть что срывающимся в истерику ребенком. — Тшш, — Умила опустилась на колени рядом с рыдающей Радой и притянула ее к себе, нежно обнимая и давая возможность выплакаться.       Сердце кошки разрывалось от сочувствия. Одни Хранители знают, что пришлось пережить этой бедняжке и ее родным, но еще хуже становилось от того, что она понимала — то было только начало. Женщина, которую погрыз вурдалак, завтра, а, может, уже и сегодня, обернется. И у них не будет выбора, кроме как оставить ее или просто убить. От Льдана толку мало, он не сможет привести ее в чувство. Самое большое — привяжет ее к стае, обезумевшую и изредка приходящую в себя, способную лишь на простые животные команды. Убить. Есть. Ждать. Кому нужна такая обуза? Нет, для ее спасения нужен другой Вожак, к племени которого она теперь принадлежала. Но где его сыскать? Лебяжьи Переходы далеко, а поблизости кроме шавок Серого, да бешеного Шайрата, других разумных нет. Одни Дикие, да и те, по большей части, упыри и волколаки. Умила понимала, что Льдан не станет рисковать ради незнакомой и, к тому же, совершенно иной Ходящей, и будет прав. Не стоит она того. Вот только как объяснить это девке, которая рыдает у нее плече, и коей кровососка, судя по всему, приходятся матерью?       Прошло немало времени, прежде чем Рада успокоилась настолько, чтобы суметь внятно говорить. Ее до сих пор сотрясала дрожь, но она уже не испытывала прежней неприязни к незнакомой женщине, пусть и Ходящей. По правде сказать, на последнее ей оказалось наплевать. За минувший день произошло столько, что и взрослого бы выбило из колеи, а уж ее, молодую и не готовую к таким потрясениям, чуть было вовсе не лишило разума. Хорошо хоть Тайль нашелся, иначе она бы совсем пала духом. «Святые Благии, как же он смог выжить один?»       Девушка, впервые за последний оборот, оторвалась от Умилы, промокшей от слез, как от дождя, и прошлась взглядом по округе, в поисках брата. К тому времени мельтешение Диких за чертой уменьшилось, даже их рев стал более приглушенным и тихим. Ходящие в Ночи предчувствовали наступление рассвета и понемногу затихали, готовясь вернуться в свои норы. Так что она даже не заметила их, едва различимых в лесной тьме.       Зато сидящий неподалеку на коленях молодой мужчина, с светящимися на кончиках пальцев Даром, быстро привлек ее внимание. Чем-то неуловимым, ощущавшимся не во внешности, но в собранных и уверенных движениях знающего свое дело мастера, он напомнил ей Велеша.       Незнакомец легкими прикосновениями касался детского тела, лежащего у своих ног и с каждым разом под его руками светящимися мотыльками вспыхивали бело-зеленые искорки. Девушка даже перестала дрожать, завороженная этим колдовским и притягивающим зрелищем.       Льдан поднял голову, почувствовав ее интерес, и чуть улыбнулся уголками губ. — Не бойся. С ним все будет хорошо.       Разумеется, он соврал. Но девушка, успокоенная его мягким обволакивающим голосом, поверила и даже смогла произнести ломким голосом пару слов: — Вы не?..       Льдан проследил за ее кивком в сторону Диких и отрицательно покачал головой. — Нет. Не такие.       Он вновь примолк, предоставив возможность говорить Умиле, а сам вернулся к Тайлю. Тот до сих пор не приходил в сознание, и Вожак хмурился, не понимая, в чем дело. Он пробовал лечить мальчика Даром, давил руками на болевые точки, пытаясь вызвать хоть какую-то реакцию, но результат был один. Когда Вожак уже было подумывал еще раз пустить себе кровь и попробовать накормить мальчика, тот как-то по особому дернулся и открыл глаза. — Тайль? — мужчина с облегченным выдохом склонился на растерянно моргающим Осененным. — Ты меня понимаешь? — Да. — Что ты сделал?       Мальчик недоуменно покрутил головой и слабым голосом произнес — Я не помню, — произнес было он, но тут же осекся.       Пустоту в его голове вдруг заполнили воспоминания о минувшем. Все сразу. Рысенок жадно хватанул прохладный лесной воздух, и выгнулся на руках моментально напрягшегося Вожака. — Тайль!! Что с ним?       Голос Рады заглушил приглушенный вопль, исторгнутый из легких мальчика, вместе с криком: — За что?!       Девушка, рванувшаяся было из хватки Умилы, испуганно отшатнулась назад. В этом некогда родном голосе послышалось нечто иное, испугавшее ее гораздо сильнее, чем даже первая встреча с Ходящим — прорвавшееся сквозь детский крик рычание дикого лесного кота. Рыси.       Льдан застыл, потому что взгляд горящих смертельной обидой темно-серых детских глаз, в которых блестящими озерами скопилась запруда слез, остановился на нем. В его мысли ворвался ураган чувств рысенка: боль, неверие, разочарование, и самое главное — отвратительное чувство предательства. «Ты говорил, что не причинишь вреда!! Ты обещал!! За что?!»       Вожак крепко сжал дрожащее плечо мальчика и ответил. Также — мысленно, одновременно открывая ему свою душу: «Так было необходимо, сын. В первую очередь, для тебя самого!» «Ты…» «Прекрати. Ты можешь увидеть правду, только не ярись. Слушай свой Дар! Представь свое общение с Лесом. Больше никаких барьеров! Откройся, и загляни в меня. Ты поймешь…» — Что с ним такое? — Рада инстинктивно схватила лежащую рядом мать за руку и бросила быстрый взгляд на женщину, не сводящую испытующего взгляда с двух фигур неподалеку. — Он… Ходящий? — Да, — просто ответила Умила, пытаясь «докричаться» до Вожака, который вместе с детенышем словно исчезли от ее незримого Зова. — Но он же человек! — девушка в ярости закричала и свободной рукой ударила зашипевшую от неожиданности кошку в плечо. — Тайль не может… Он мой брат!! — Тише! Ишь, развоевалась, — Умила грубо перехватила тонкое запястье пискнувшей от боли девки и строго произнесла прямо в ее покрасневшее от ярости личико. — Сиди смирно и жди! Не до твоих истерик сейчас!       Их которая борьба окончилась полной победой Умилы. Рада обиженно свернулась в клубочек рядом с спящей матерью и стала ждать, пока та очнется. Больше она ни на что не была способна, даже заплакать не получалось. В груди словно поселилась тянущая болью бездна, в которую канули и страх, и все сожаления. Остались только равнодушие и безразличная покорность судьбе. Постепенно она и сама не заметила, как крепко уснула, прижавшись под бочок к своей маме.       А Умила, убедившись, что девушка затихла и успокоилась, начала подкрадываться к сидящим в тех же позах, Льдану и Тайлю. Они, казалось, полностью отрешились от окружающего мира.       Кошка неуверенно прикоснулась к спине Вожака и неуверенно протянула: — Что с ним?       Первые мгновения они не реагировали, затем Тайль пошевелился и бросил на нее опустошенный и уставший взгляд. — Ты как, малыш? — она ладошкой нежно утерла его покрытый холодной испариной лоб, и убрала назад мокрую и слипшуюся челку. — Тайль?       На миг ей поблазнилось, что при звучании своего имени мальчик как-то странно дернулся, но потом он отвернулся и вновь уставился на Вожака, до сих пор не сводящего с него немигающих глаз. — Ты понял, сын? Понял почему я должен был это сделать? — чуть погодя раздался его хриплый от перенапряжения голос: — Да.       Льдан удовлетворенно расправил плечи и обернулся к стоящей в сторонке и недоумевающей Умиле. — Теперь можно поговорить.

****

      Ночь постепенно отступала, а вместе с ее уходом начался неизменный рассвет. Западный лес на окраине большака, у Тихих Бродов, осветили первые тонкие лучики восходящего солнца. Они проникли сквозь кроны, скользнули вниз, по редкой молодой лесной поросли на опушке, а потом затерялись в темной чаще, куда буквально оборот назад ушли воющие от голода и злобы Дикие.       Рада сладко потянулась и улыбнулась сквозь дремоту, ощущая приятную утреннюю сонливость. Ей было тепло и уютно, почти как дома. Почти. Когда она неаккуратно повернулась, то сквозь тонкую ткань юбки в ее тело тут же впились нещадные хвойные иглы, исторгнув из ее груди недовольный возглас. Девушка, все еще окутанная сладкими ночными грезами, поспешно отползла в сторону и, стремясь сохранить остатки уже ускользающих видений, прижалась к чьему-то мягкому и теплому телу. Она довольно зевнула и уже было вновь провалилась в сон, когда неожиданный запах, достигший ее чуткого носика, породил короткую и вполне разумную мысль: «Где я?»       Она, не открывая глаз, с нарастающим чувством страха скользнула рукой снизу вверх, ощущая сквозь шершавую ткань тугое переплетение мышц на груди. Затем коснулась чьей-то шеи, на которой пульсировала тонкая жилка. — Проснулась? — рядом с ее ушком вдруг раздался участливый с оттенками смеха молодой мужской голос.       Он послужил отправной точкой — Рада с диким визгом откатилась в сторону и вскочила на ноги, прижимая сплетенные руки к груди. Она с обреченным чувством приоткрыла веки и мучительно покраснела, увидев вчерашнего мужчину, лежащего на еловых ветках в паре шагов от нее и насмешливо скалившегося острыми кончиками выпирающих клыков. — Ты чего, дуреха? Я ж тебя не есть собрался!       Рада пискнула, рванула за ближайшее дерево и застыла каменным изваянием с обратной стороны, пылая раскрасневшимся личиком. Стыд-то какой! Как теперь людям в глаза-то смотреть? Руками пошарила по своему телу и покраснела еще пуще: ощутила пальцами равные дыры на покрытой корочкой грязи одеже. Сквозь них прощупывалась ее голая и покрытая мурашками от утреннего хлада кожа.       Впрочем, ее смущение длилось недолго.       Слабый стон знакомого голоса раздался прямо у нее под ногами, и девушка опустила взгляд вниз. А еще секунду спустя с жалобным вскриком рухнула на колени.       Веда лежала в тени дерева, крепко зажатая между корнями и узловатой толстой веткой, торчащей под углом из нижней части ствола. Ее лицо за прошедшую ночь жутко побледнело, а обширная рана от укуса вурдалака на шее воспалилась и приобрела неестественный темно-фиолетовый окрас. Обращение уже переходило в финальную стадию.       Прежде чем Рада успела что-либо сделать, ее грубо схватили за плечо и резким рывком отбросили в сторону, на несколько шагов назад от матери.       Суровый мужской голос предупредил: — Если жизнь дорога — держись от нее подальше! «Убью!» — решила девушка, едва перед глазами перестали плыть разноцветные круги от сильного удара о землю.       Переполненная праведным гневом, она отыскала фигуру своего обидчика и уже приготовилась прыгнуть и вцепиться ногтями ему в лицо, как внезапно раздался очередной почти неслышный стон ее матери. — Нет! — Льдан вновь перегородил дорогу. — Нельзя, глупая, понимаешь? Нельзя к ней! Умила, ну хоть ты скажи!       Раде было наплевать на его слова. Все что она видела, это лицо Веды, которая беззвучно, словно в забытье звала свою дочь по имени.       Неподалеку раздался шуршащий звук и скрип переламываемых сухих веточек: к ним бежала молодая женщина с развевающимися от встречного ветра густыми каштановыми волосами за спиной. За ней по пятам следовал молодой худощавый мальчишка, с истощенным лицом, которому на вид едва минуло одиннадцать весен.       Умила подскочила к шипящей и царапающейся девке, с трудом удерживаемой Льданом на одном месте, старавшимся и себя уберечь, и не дать ей приблизиться к дереву, где слабо шевелилась Веда. Кошке хватило пары секунд, чтобы оценить ситуацию и мысленно приказать покорно кивнувшему Тайлю не вмешиваться.       Две сильные и звучные пощечины эхом пронеслись по лесной глуши. В отличии от Вожака, который по вполне понятным причинам излишне церемонился с Радой, Умила такими ограничениями не страдала. Она, не чинясь, ухватила ошарашенную и жалобно пискнувшую после экзекуции девушку, рывком подняла ее на ноги и вкрадчиво произнесла: — Или будешь слушаться, или еще добавлю! Поняла?       Рада против воли кивнула, потирая горящие огнем щеки и утирая злые слезы. Умила удовлетворенно улыбнулась и отступила в сторону, нутром ощутив сердитый взгляд Вожака. Тому явно не понравилось, как Осененная разрешила проблему, но свое недовольство он выразил мысленно, а вслух произнес, тоном не терпящим возражений: — Смотри. Тайль, ты тоже!       Мальчик молча встал по правую сторону от Умилы, стараясь не обращать внимания на кусающую губы сестру, которая не сводила с него умоляющего взгляда. Отголоски ночных мучений до сих пор отдавались болью в груди, там, где сияющей искрой пульсировала жила его Дара. Жажда крови притупилась, но он до сих пор дрожал от одного вида своей семьи. Тем не менее, ослушаться Льдана рысенок не посмел — послушно посмотрел на зажатую между корней фигурку тетки. Покрытая засохшей грязью и кровью, слабо дергающаяся и что-то стонущая с прорывающимся шипением ярких солнечных лучей, освещающих лесную землю, она вызывала у него жалость и странное чувство отвращения. Зов больше не тянул к ней, как к стоящей рядом сестре.       Вожак опустился на колено и бесцеремонно приподнял верхнюю губу Веды, открывая свету заострившиеся за ночь хищно изогнутые клыки. — Видите? Она уже не та, что вы знали. И никогда ей не станет. Скоро процесс завершится, и прошлая жизнь для нее исчезнет. Слышишь, Рада? Это уже не твоя мама! Она Ходящая.       Прошедшей ночью у него с Тайлем было достаточно времени, чтобы выяснить подробности его прошлой жизни. Включая имена его родных: тетки и сестры. — Нет! — девушка, отчаявшись добиться реакции от младшего брата отвернулась и, увидев, что делает Льдан, с гневом потребовала. — Не смей! Убери руки!       Мужчина пожал плечами и поднялся на ноги. — Ей уже все равно. А у тебя теперь только один путь — до людской веси, судя по звукам, не больше одной версты. Уходи, пока не поздно. «И ты так просто её отпустишь?»— донеслась неверящая мысль Умилы. «Нет. Но мне хочется, чтобы она сама решила». — Никуда я не пойду! — упрямо мотнула головой Рада. — Мне плевать на ваши россказни! Без мамы и брата — никуда! — Веда для тебя уже потеряна, девочка, — еще раз повторил Вожак, а зачем, чуть подумав, добавил. — Как и Тайль. — Нет!       Рада уже почти кричала, когда подскочила к брату и требовательно вцепилась в его рукав. — Тайль! Пожалуйста!       Дальнейшее случилось слишком быстро. Тайль, в которого она вцепилась, отчаянно ища поддержки, как-то странно изогнулся, и исчез с диким звериным шипением и слепящей зеленой вспышкой Дара. Девушка изумленно проводила взглядом взметнувшийся в воздух след из сухой листвы, затем второй такой же, оставшийся на месте только что стоящего рядом с её матерью незнакомца. — Дура! — в сердцах бросила до сих пор стоящая рядом с ней Умила, с трудом удержавшись от нового рукоприкладства. — Думай, что творишь! Мальчик только что Буйство Крови пережил и чудом жив остался, а ты ручонками лезешь! — Я же… Я не хотела. Что случилось? — глотая слезы от внезапно всколыхнувшегося чувства вины, заикаясь, выдавила Рада. — Ты случилась. С мамашей твоей, кровосоской! — Что?.. — Не прикидывайся! Перед Льданом ты еще можешь хвост распушать и непонимание изображать, но мне врать не смей! Все ты поняла! Еще вчера, когда увидела, как он обернулся. — Но почему?.. — Потому что! Осененных оборотней родная кровь разума лишает. А Тайль, бедный… Да, Рада, твой брат — Осененный! А с недавних пор еще и рысь — часть моей стаи. Он вчера такое пережил, что вас бы обоих прям тут удавить бы следовало! Нет, замолчи, ни слова больше! Они возвращаются.       Льдан появился также внезапно, как и исчез. Он вышел из-за деревьев, ведя под руку тяжело дышащего мальчика, с которого градом катился пот, будто после долгого и изнуряющего бега. Рада, разрываясь между желанием кинуться к нему и необходимостью помочь мучительно стонущей Веде, от бессилия вцепилась в единственного живого человека поблизости — в Умилу. Кошка приобняла дрожащую девушку за плечи и довольно мирно сказала: — Успокойся, девочка. Обошлось, слава Хранителям! — Благиям, — машинально поправила Рада, прежде чем подошедший Льдан «пригвоздил» её суровым взглядом к месту.       Теперь она боялась даже пошевелиться, покаянно опустив глаза и чувствуя, как от стыда начинают полыхать щеки. — Больше не трогай его, — чересчур спокойные слова Вожака прозвучали как приказ. — Если не хочешь, чтобы он лишился разума. — Простите… — Рада с трудом переборола горестный всхлип.- Я больше не буду… Никогда! Прости Тайль.       Рысенок чуть вздрогнул, при упоминании своего имени, но, повинуясь требовательно сжавшейся на его плече ладони Вожака, расслабился и хриплым голосом прошептал: — Хорошо. — Отлично, сын, вот так. Держись. Ты молодец!       И, прежде чем Рада успела раскрыть рот, Льдан жестом прервал ее и кивнул на дергающуюся в капкане корней Веду. — Надеюсь, отрицать больше не будешь? Клыки видишь? Она уже скоро переродится. — Но… Неужели ничего нельзя сделать? Пожалуйста! — Нет. — Она моя мама!! Я не могу ее бросить! — Мне жаль, Рада. Но ты правда ничего не можешь сделать. И мы тоже. Без Вожака она потеряна, а ближайшая стая в Лебяжьих Переходах — это более чем в трех днях пути. Даже если связать ее и нести на руках — далеко не уйти. — Она… Уже? — Да. — И ничего-ничего, — Рада сглотнула подступающий к горлу слезный ком, — ничегошеньки не поделаешь? — Увы.       Одновременно с его словами Веда издала низкий горловой рык, переходящий в жуткое нечеловеческое шипение. Рада, уже собиравшаяся кинуться ей на помощь, испуганно отшатнулась и в ужасе уставилась на мать. Еще с несколько секунд та дергалась, и затем вновь затихла, будто заснув. После этого девушка колебалась недолго: качнулась взад-вперед, что-то жалобно прошептала, утерла дрожащей рукой мокрое от слез личико и нехотя, явно заставляя себя, повернулась к брату. — А Тайль? — Он теперь часть моей стаи. Рысь, Осененный. Этого тоже не изменить. — Тайль, ты помнишь меня? — с надеждой спросила Рада и почти сразу с облегчением услышала: — Да. — Пойдем со мной! Тот колдун, Велеш, он поможет тебе! — Мне уже никто не поможет. — Тайль, прошу, — умоляя произнесла Рада, тепля в душе слабую надежду. — Хватит, — прервал ее Льдан, почувствовав, как вновь напрягся рысенок. — Больше ничего не спрашивай, девочка, ему и так нелегко. Тебе пора. — Нет. Я никуда не уйду без него!       Рада выпрямилась и впервые прямо посмотрела в глаза незнакомому мужчине, которого, как она уже знала, звали Льдан. Дикий зверь под человеческой личиной. Ходящий в Ночи. Странно, но страха не было. Ей казалось, что она увидит пылающие огнем и злобой звериные узкие щелки, но глаза мужчины оказались простыми и вполне человеческими. И, вопреки ожиданиям, в них не было ничего дурного. Наоборот. Так на нее смотрел Зарен, когда еще был жив.       Рада поспешно отогнала дикую мысль и, собравшись с духом, выпалила: — Я пойду с вами.       Льдан выразительно поднял бровь, демонстрируя крайнее сомнение и удивление. Но то была лишь видимость. Душа вожака рысей сжалась от радостного предчувствия. Рада приняла именно то решение, на которое он втайне рассчитывал. «А ты не верила!» «Ладно, признаю. Надеюсь, ты доволен? Никия давно уже уговаривала тебя кошку найти». «Я не стану ее обращать». «Что?!» «Нельзя. Иначе все эти усилия напрасны». «По-твоему лучше привести человеческую девку в стаю? Чтобы он каждый день мучился?» «Случившееся вчера не излечило Тайля. Ему придется продолжить бороться до конца». «Ты хоть понимаешь, на что его обрекаешь?» «Не волнуйся, приступов уже не будет, я уверен. Мальчик сильный, постепенно он преодолеет боль». «Ты не можешь знать, что будет. Отпусти ее! Прикажи уйти!» «Нет.»       Умила по-звериному фыркнула и демонстративно сложила руки на груди. Она уже поняла, что это очередной случай, когда упертость Вожака ставит их в тупик. Но хуже всего было то, к чему эта упертость могла привести. Женщина с содроганием представила, как они вернуться в логово, и какие испытания ждут бедного ребенка, и не подозревающего, что его ждет. А как отреагирует стая? Тверд. Никия…       Внезапно пришедшая последняя мысль о кормилице Вожака заставила ее губы изогнуться в ехидной предвкушающей ухмылке. Что ж, пусть! По крайней мере, на это будет интересно посмотреть.