Ходящие в Ночи. Осененный.

      Когда дверь за Никией и Умилой закрылась, а крепкая щеколда с обратной стороны громким щелчком встала на место, Тайль не попытался уснуть. Вместо этого он устало откинулся на широкую лавку и бездумно уставился на почти неразличимые в темноте перекрытия крыши, очень прочные и толстые, выточенные из отдельных дубовых стволов.       Каморка, где его заперли, разительно отличалась от светлицы, в которой он проснулся прошлым утром. Стая не оставила в ней никаких удобств, кроме единственной лавки у стены. Даже освещения не было, кроме узенькой полоски света, проникающей внутрь из-под щелки у дверного косяка. Самое настоящее узилище, не иначе.       И что самое интересное, в отличии от других комнат Логова, здесь впервые ощущался запах чужих рысей! Первым делом острое рысиное обоняние Тайля нарисовало образ старого матерого кота, с окраской шерсти, похожей на цвет Никии. Потом пришли образы других Ходящих, но уже более размытые и затертые временем.       Огненно-рыжая рысь. Два пятнистых матерых лесных кота, еще один черно-бурый, с густым мехом, напоминавшим медвежью шкуру. Совершенно разные по запаху и прожитым годам, их всех кое-что объединяло: некогда испытываемые боль и ярость. Настолько сильные, что даже дерево пропиталось ими и позволяло учуять за минувшие десятилетия.       Тайль понял, что его закрыли в узницу, где держали по каким-то причинам взъярившихся членов стаи, потерявших над собой контроль. Вчера это понимание сильно бы его задело, но теперь мальчик был даже благодарен. Он совершенно не хотел причинить вред кому-нибудь из стаи, если не справится с собственным безумием.       «Но достаточна ли крепка дверь? Выдержит ли его натиск, если хотя бы ненадолго сдаться рвущемуся на волю зверю?» Тайль заставил себя повернуться в сторону двери с кратким облегчением убедился — выдержит.       С внутренней стороны между дверным косяком и стеной не было ни малейшего зазора. Мастер, обрабатывающий бревна, сделал их абсолютно плоскими и плотно примыкающими друг к другу. Изнутри зверю было абсолютно не за что зацепиться, исключая тонкую слишком малую для рысиных когтей полоску света под самой дверью. Пол под ней был испещрен глубокими незаживающими царапинами — следами ярости запертых до него, Тайля, Ходящих. «Не прорвусь!» — со слабой улыбкой подумал Осененный, мысленно приготовившись сдаться зову Буйства крови.       Именно в этот момент кто-то тихонько поскребся ноготками с другой стороны двери. — Тайль, ты там?       Мальчик издал болезненный стон и торопливо перевернулся на бок лицом к стене, закусив нижнюю губу. Он узнал голос Рады.       Звериное нутро, окутавшее было сиянием обращения тело Тайля, померкло и неслышно злобно зашипело. Крепкая воля Осененного плетью загнала его обратно, безжалостно отрубая последовавший за тем всплеск острой боли, скрутившей судорогами мышцы в руках и ногах. — Ты меня слышишь?       Столько страха было в ней и столько надежды, что Тайль не смог больше молчать и сквозь прорывающийся звериный рык прохрипел: — Слышу. — Тайль! Тебе плохо?       Притаившаяся для новой атаки рысь злобно выщерилась и снова стала прорываться на волю, одно за другим посылая сладкие видения хлещущей фонтаном крови из разодранной жилки на горле Рады.       Тайль прямо сквозь рубаху вцепился клыками себе в плечо, пытаясь физической мукой заглушить душевную. — Уходи. — Это я, да?.. Из-за меня? — Уходи.       Послышался тонкий девичий плач. Судя по стуку, Рада осела на колени с обратной стороны и прислонилась лбом к щеколде. — Прости меня! Прости!       Тайль заскрипел зубами. Благии, за что ему?! Раньше бы бросился утешать, а то и разревелся бы за компанию, чтобы горевать не так тяжко было, а теперь мечтает вцепиться в ее горло и рвать, рвать клыками! Ох, как же звериное рвется, аж душа кричит! Поскорей бы ушла, дуреха, сил нет! — Я сейчас, сейчас! Просто я должна… Хотела сказать. Твоя мама, Тайль, она…       Под нахлынувшим горем безумие мальчика отступило. Не полностью, но достаточно, чтобы перестать до боли вцепляться пальцами в края лавки и суметь выдавить что-то иное, кроме рвущегося с уст рысиного рычания. — Знаю.       Всхлипы прекратились также неожиданно, как и начались. Раздалось удивленное восклицание Рады: — Как?! Знаешь?       Тайль понимал, что говорит, но борьба с Буйством крови затворила поток рыданиям, которые непременно бы вырвались, упомяни он о родных в другое время и с кем-то другим. — Почуял, когда выслеживал вас с теткой. И Милану с Лучезарой почуял. И отца твоего с Костром. И маму. — Их… — …загрызли волколаки. Да, всех их. Уйди, Рада! Мне больно. — Я могу чем-то?.. — Нет!       От непроизвольно вырвавшегося рысьего рыка девушка громко вскрикнула и, судя по громкому топоту, что есть сил побежала прочь.       Как только в каморке воцарилась тишина, Тайль уснул, так и не открыв глаз. Борьба с Зовом окончательно выпила его силы.

****

      До охватившего поголовье оборотней проклятья, стаи рысей заселяли леса близ междуречья людской веси Щьерка и обширными дикими южными землями, уходящими на юго-восток против бушующего на севере Злого моря. Места те были практически безлюдны, чересчур далекие от воли Цитадели, а значит практически идеальные для рысей, предпочитавших жить уединенно и в тишине. Кошачьи хищники жили небольшими семьями; летом охотились на обильные стада оленей, мигрирующих к плодородным южным землям, а зимой выслеживали более мелкую дичь, прячущуюся под снегом.       И вдруг однажды все изменилось. Рысей, а вместе с ними волков, медведей и прочих хищников неумолимо потянуло к людским пристанищам, где застилающая здравый разум пелена жажды живой крови заставляла тех нападать на беззащитных людей, по первости не умевших защитить собственные жилища. Немало народу сгибло, пока обережники из Цитадели смогли обнести веси и города охранными чертами, затворяющими Ходящим в Ночи путь к желанной добыче. Но все же многие выжили. Во многом благодаря тому, что движимые голодом оборотни с наступлением дня исчезали в лесах и норах, пережидая ставший губительным для них свет сияющего на небосводе солнца.       Понемногу мир приобрел те очертания, какие имелись по сей день. Медведи, представляющие самую большую угрозу людям, однажды просто исчезли и более не появлялись ни у одной веси, ни у заимок других племен оборотней. Более мелких лис и малочисленных барсов истребили вои Цитадели. А из оставшихся Ходящих в Ночи только два племени рысей и волков, сумели приспособиться к новой жизни. Причем, если число первых было не таким уж великим, то кусающие всех подряд волколаки наплодили немереное количество Диких лишенных разума зверей, появление которых доставило проблем не только людям, но и самим Ходящим.       Отдельным особняком держались кровососы, обращенные восставшими из захоронений упырями. Допрежь колдуны скрепляли умерших наузами и словами древних наговоров только в особых случаях, и когда оборотней настигла жажда, множество неупокоенных мертвых поднялись из земли. Пока среди покусанных ими людьми появились обращенные Осененные, минуло немало лет и еще больше утекло пролитой невинной крови.       Именно те кровососы, близкие к людям как никто другой и помнящие свою прошлую жизнь, первыми обнесли охранными чертами свои логова, подражая обережникам. Позже примеру их Осененных последовали и владеющие Даром рыси, которым помимо Диких Ходящих досаждали еще и волки, почти забывшие заветы предков и все чаще нападавшие на других оборотней.       Подобная черта, только более емкая и мощная, вмещавшая Дар нескольких поколений Осененных рысей, окружала и логово стаи Льдана. Образованный ею круг охватывал чащу на сотни пядей вокруг дома, касаясь одним из краев узкой вырубленной в чаще просеки, где некогда под руководством Вожака Уса объединенными усилиями нескольких стай валились дубы и сосны. Другой, противоположный лесозаготовке край, вел к истокам ручья, впадающему в реку у сгибших Вестимцев.       Шайрат всегда возвращался именно с этих сторон, и Льдан, выбежавший из дома во главе своей стаи, сгоряча решил разделиться, надеясь найти его с первого раза. Однако, прежде чем Тверд и Умила рванули в сторону ручья, он остановил их, недоуменно принюхиваясь к сотням чужих запахов, окруживших черту Логова плотным кольцом. Среди них ощущались и те, кто владели Даром.       Никия пошатнулась, схватилась за его плечо и пораженно выдохнула: — Откуда ж столько? Неужто Диких собрал, припадочный? — Не только Диких. Он еще волков притащил! — процедил Тверд, сжимая и разжимая пудовые кулаки. — Что делать будем, Льдан?       Вожак не ответил. С минуту он прислушивался к звукам ночного леса и внезапно, без предупреждения, сдвинулся с места и целеустремленно зашагал в сторону ручья. Стая послушно засеменила за ним, не решаясь спросить, почему они не перекидываются. До сих пор все визиты заклятого врага Льдана она встречали исключительно в звериной личине.       Через несколько десятков минут, когда рыси преодолели половину пути, и залитая колдовским светом хата исчезла за непроглядной лесной стеной, к крадущемуся последним Сполоху подбежал брат и, обернувшись человеком, заговорщицки прошептал: — Нападать-то будем? Льдан не решил?       Сполох, мысли которого текли в похожим ключе не сразу расслышал вопроса и отрешенно переспросил: «Что?». В мечтах он уже в одиночку поборол вражескую стаю, а самого Шайрата загнал на дерево и заставил пискляво молить о пощаде. — Наваляем им, спрашиваю? Как тогда, по прошлой зиме! — Прикуси язык, — не оборачиваясь, «доброжелательно» посоветовал Тверд, маячивший за спиной Вожака надежной и неприступной скалой. — Зубы скалить дома будешь. Сделал, что велено — отвел девку?       Светоч важно надулся: — Сделал, отвел!       Никия, идущая бок о бок с Умилой обернулась и недоверчиво прищурилась: — А дверь-то затворил, неслух? — Дык, — Светоч поник, будто из него выпустили весь воздух, и покаянно развел руками.- Где ее закроешь-то? Светлица ж без двери, а Клеть мальчишка занял, ну я и… — Вот ведь дурень! — обреченно ругнулась старая рысь. — А покойчик Вожака тебе на что? Все что ли за тебя думать надо? — Я ж не знал, что там можно! — Оставь, — Льдан кратко рыкнул на ходу, заставляя Никию замолчать на очередном гневном всплеске. — Некогда обратно возвращаться! Клеть Даром затворена, из нее никому не вырваться, пока Осененный снаружи руны не подправит. А Рада поостережется из светлицы выходить, да и усталость свое берет. Лучше помоги, принюхайся: семью Лиса не чуешь?       Никия задумчиво потянула носом. — Нет. Ни его, ни Кресны! — И я не чую. Значит, послушался-таки хитрюга моего совета, — Льдан заметно повеселел и ощутимо повысил тон, чтобы его голос эхом пронесся по лесу. — Хоть у кого-то голова на плечах осталась!       Шедшая рядом с Твердом Умила вскинула руки и слабое сияние Дара на кончиках ее пальцев полыхнуло яркой звездой, вырвавший из мглы большой участок леса и подсветив охранную черту, видимую лишь Осененным. Вожак удовлетворено кивнул и остановился в двадцати шагах от границы: кошка в точности выполнила его наказ, и дальше можно было не идти. Родная стая окружила его широким полукругом, прикрывая со спины и с боков.       Рыси, толпившиеся у черты беспорядочной толпой, испуганно порснули в стороны. Умила не собиралась навредить им, но страх перед ярким светом взял свое. Многие дико зарычали, другие, самые злобные грудью бросились на черту и почти сразу с визгами боли попадали ломанными тушами на землю: обережная черта стаи Льдана не просто отталкивала, но и ранила. Лишь некоторые из них сумели сдержать инстинкты и не поддаться на провокацию. Они держались в стороне, и так ловко прятались в тенях, что, разглядеть их не представлялось ни единой возможности.       Никия, Тверд и Умила напряглись. Знакомый запах еще в логове подсказал им, что Шайрат притащил с собой свиту, но только теперь они поняли, насколько большой стала его стая. Обережная черта была закрыта по всей длине, насколько хватало глаз. Ни единого просвета, между деревьями! Рыси, вперемешку с лютыми переярками волчьего племени, толкались и огрызались друг на друга. В поведении многих угадывались с трудом сдерживаемая слепая свирепость, присущая только Диким. Но близость Вожака удерживала их в разуме.       Братья угрожающе порыкивали, показывая кулаки молодым котам, скалящим острые зубы с верхних веток деревьев, куда их загнал Дар Умилы. Оба, и Сполох, и Светоч уже намечали будущих супротивников, заранее предвкушая славную стычку. Молодая кровь Ходящих брала верх над здравым смыслом: им просто не пришло в голову, что при случае, возиться с ними никто не станет, а просто напросто задавят числом. А волки еще и друг с другом погрызутся, воюя за свежие потроха.       Льдан же видел много больше своей стаи. На простых рысей он даже не глянул. Они ему не страшны внутри охранного круга. Зато видимые для него искорки Дара рассмотрел во всех подробностях. Две слабые, едва тлеющие — очевидно, их держат только как источник Осененной крови. Трое середнячков, подающих надежды — молодняк, не набравшийся опыта. Кто-то из них досадливо мявкнул, когда оступился и вышел из тени, кратко мелькнув бежевым боком с клоками свалявшейся шерсти на выступающих ребрах. Еще один сильный и взрослый кот, судя по яркой жиле — уровня Умилы. Льдан узнал Шороха, имевшего шкуру цвета грязного талого снега. Он держался на переднем краю, и от него шла наибольшая угроза. Последним Льдан заметил мерцающий урывками огонек Вожака, притаившийся под корнями большого раскидистого дуба на границе освещавшего чащу Дара Умилы. Жила Шайрата то вспыхивала, то сжималась и медленно тускнела, выдавая плохо скрываемое волнение. Он был слабее Шороха, но прочие Осененные держались от него на почтительном отдалении. Льдан в который раз подивился, как ему при таких скудных возможностях вообще удается удерживать стаю вместе, не говоря уж о том, чтобы поддерживать слабое подобие порядка.       Ощутив пристальный взгляд Вожака, лесной кот недовольно рыкнул и чуть приподнялся на согнутых, как во время лова, лапах. Темная, почти черная шкура, вкупе с удачно выбранным укрытием, надежно укрывали его от чужих глаз, но даже такие уловки не смогли одурачить Льдана, видящего самую суть естества Осененного.       Зашуршавшая пожухлая листва и бледная сразу исчезнувшая зеленая дымка выдали обращение оборотня. Но кроме воспитанника Витора, чутко отслеживающего движения Шайрата, никто ничего не заметил. — Осторожно, Льдан, — вкрадчивым липко-приторным тоном произнесла тень. — Мало-ли, кто может тебя услышать! — Кому надо — тот услышал.       Ходящий нервно дернул плечами. Спокойный голос найденыша Никии выбивал Шайрата из колеи намного сильнее, чем его застывшая и малочисленная стая.       Людьми остались только сам Льдан, да младая девка с каштановыми волосами, в которой Шайрат узнал Умилу. И у обоих сияли завихрения Дара на руках, нервирующие не только его самого, но и недовольно порыкивающих позади рысей и волков. За последние три года Шайрат настолько привык к покорности свой стаи, что почти забыл о далеко не теплых отношениях с бывшим приятелем. И потому слегка замешкался с достойным ответом, что дало Льдану возможность перейти от обороны в атаку. — Где другой, Шайрат? Ни в жизнь не поверю, что ты в одиночку привел и свою, и волчью стаю!       Вспышка обращения. Из-под корней дуба сверкнули желтые щелки прищуренных глаз. Нечеловеческие. Льдан досадливо поморщился. Он терпеть не мог, когда личины меняли бездумно, как рукавицы, и Шайрат прекрасно знал это. «Серому не понравилось, что ты увел у него Осененного, » — злобно прошипел он, медленно выползая на свет: «И мне тоже! Ты отдашь то, что мое, или моя стая с нашими новыми друзьями позаботятся о вас!»       Шайрат дернул коротким хвостом и перекинулся. Послал Льдану кривую вызывающую ухмылку, на миг исказив свое некогда красивое, но истощенное лицо в злобной гримасе. И тут же вновь скрылся в завесе обращения. Она еще не успела потухнуть, как кот сделал пару угрожающих кругов на мягких лапах и, в очередной раз сменив личину, вызывающе близко подошел к обережной черте. Ему всегда доставляло удовольствие выводить из себя Льдана, но в последние годы сделать это становилось все труднее.       А ныне Льдан и вовсе не выдал ни малейшего смятения. Напротив, он с интересом рассматривал изгоя-Вожака и подмечал важные детали. Шайрат старался держаться прямо, но было заметно, каких трудов ему стоит не горбить спину и не обращать внимания на исцарапанные в кровь руки, носящие плохо заживающие следы чужих клыков. При желании, их можно были легко исцелить Даром, но тот не стал этого делать. Почему? Очевидно, чересчур много уходит на стаю, чтобы подавлять их голод. Ладная некогда подчеркивающая мускулистую фигуру одежа истрепалась и мешком висела на отощавших потерявших былую юношескую удаль плечах. Длинные неумело остриженные на челке волосы свисали с головы сальными плетями, в некоторых проглядывались седые пряди. Он был старше Льдана всего на год, но выглядел загибающимся, на склоне лет стариком, которому неумелые лекари кровопусканиями пытаются продлить жизнь.       И все же, несмотря на плачевный вид, Шайрат остался Вожаком, о чем и дал понять вполне отчетливым рысьим рыком, прорвавшимся сквозь человеческие зубы. — Не забывайся, — ровно предупредил Льдан, железной ноткой прозвучавшей в голосе заставив Шайрата настороженно замереть на полушаге. — Здесь ни у тебя, ни у Серого нет власти. Еще раз спрашиваю: кто привел волков? — Я, — волчье рычание, скачком перешедшее в человеческую речь, раздалось из скопления снующих вдоль черты оборотней. Из-за их мельтешащих спин поднялся грузный мужчина, густым грубым басом повторивший: — Я привел!       Тверд предостерегающе заворчал, оскалив кончики клыков, и вздыбил шерсть на затылке. Ему не понравилось, что на их территории кто-то смел так громко и нагло оповещать о себе. Как у людей в гостях не принято швыряться с порога грязными лаптями, так и у рысей не принято повышать голос на чужой земле. Особенно, если с тобой ведет беседу тот, кому она принадлежит. Тверда поддержали оскалившиеся братья, а чуть погодя и Никия, несмотря на малые размеры ощерившаяся так угрожающе, что многие рыси отхлынули еще дальше в чащу и только оттуда злобно зашипели в ответ. Многие из них помнили гнев старой кошки на своей шкуре.       Одни волколаки не уступили ни пяди: они знали, что рысье мясо способно насытить их голод не хуже любого другого. Оборотней Шайрата им не позволял трогать Вожак, но на стаю за чертой они глядели жадно и деловито, как на свою законную добычу.       Льдан, вопреки своей семье, возмущаться наглости оборотня не стал. Наоборот, он заметно расслабился и даже позволил себе презрительную усмешку, смерив матерого волколака насмешливым взглядом. Чутье подсказало ему, что вышедший волк не Осененный и, более того, даже не из ближайшего окружения Серого. Так — простой выскочка, влияния которого едва хватало, чтобы не давать ярящимся волкам накинуться на рысей Шайрата. Надо думать, его и отослали в надежде, что не сможет удержать стаю в разуме, и его самого загрызут. Льдан ничуть не удивился бы, узнав, что именно так и обстоит дело. Стая Серого растет чересчур быстро и одному всех прокормить не выйдет. Иссушенный Шайрат успел испытать эту нехитрую истину на себе. — Что ты со своими шавками тут забыли? Помнится, я ясно дал понять, что не желаю видеть ваши поганые морды в моем лесу!       Волколак угрожающе оскалился, но страх перед Серым взял верх над инстинктами. Ему было велено передать послание, что он и сделал: — Еще раз помешаете нашему лову — умрете.       Слова давались матерому нелегко, из-за застилающей разум злобы. Он слишком поздно понял, что не стоило пить столько людской крови на пути к рысям. — Уж не ты ли нам собрался мешать? — Льдан позволил себе выразить притворное удивление и кивнул на скривившегося, будто отведавшего кислой травы, Шайрата. — С этим вот?       Окаменевшее лицо посланца Серого побелело. Он уже едва сдерживался. — Напрасно зубоскалишь, Льдан! — Шайрат куда успешнее матерого смирил чувства и состроил уверенную мину превосходства. — Волки Грызьня не голодны, и им ничего не стоит кружить тут целыми днями, пока кто-нибудь из вас не сунется за водой! Колодца твои так и не смастерили? Жаль, жаль… Но я помогу решить твою проблему! Отдай мне мальчика, и мы уйдем! — Ах вот как, — Льдан понимающе улыбнулся. — Что, своей кровушки уже не хватает? — Ты прекрасно видишь, что нет! — рявкнул Шайрат, на мгновение потеряв весь напускной лоск.       Высокий лоб смялся в складках, хищные ноздри затрепетали, как при запахе свежей дичи. Длинная спутанная челка окончательно закрыла блеснувшие звериной желтизной глаза, а плохо растущие усы под носом встопорщились, как шесть на загривке испуганного кота. Последней, с вытянувшихся в узкую злобную полосу губ, слетела гадкая ухмылка. Шайрату пришлось глубоко вздохнуть, прежде чем разум взял верх над звериным.       Грызень такими успехами похвастаться не мог. Льдан будто бы равнодушно, а на деле настороженно следил за его дерганными движениями, сдерживающими внутреннего волка. Прочие оборотни тоже почувствовали слабость матерого, но не спешили кидаться. Они понимали, что добыча не уйдет далеко и нарочно оттягивали сладкий вкус убийства, желая насладиться ужасом своих будущих жертв. Пожалуй, из людского в них осталось только это желание, искаженное Зовом крови до поистине устрашающих форм.       Рыси тоже почуяли неладное. Льдан решил, что они станут ненавязчиво отползать поближе к деревьям, чтобы, в случае чего, вскочить на ветки и спасти свои жизни. Однако тут его ждало удивление. Рыси не сдвинулись с места и с готовностью повернулись навстречу волкам! Льдан подумал, что не только одного Грызьня послали на убой, как скотину, которую не в силах прокормить. Прочим волкам тоже придется не сладко: рысей было в два раза больше.       Шайрат никогда не мог похвастаться особым умом, но зато скрытой злобы и подозрительности в нем хватало на четверых. Посему, он прекрасно разбирался в выражениях человеческих лиц и, заметив напрягшиеся брови Льдана, резко оглянулся на свою стаю. — И не надейся! — чересчур уверенно, будто сам хотел поверить в свои слова, бросил Шайрат. — Мы кормились на пути сюда, и навестим еще пару весей на пути в Броды. Нам достанет сил выждать, пока ты не сложишь лапки и не покоришься! Ну, решай! — Ты точно говоришь за всех, или только за себя? — Льдан указал в сторону Грызьня, глаза которого постепенно наливались кровью. — Почему-то мне кажется, твой собачий прихвостень так не считает!       Умила цветисто рассмеялась и скорчила язвительную рожицу, на манер Светоча, вечно подзадоривающего брата. — Глянь, Льдан, а побледнел-то! Небось от Зову кишки подвело!       Вожак присоединился к ней. Его смех оказался тише и более мягким, но от того задевал еще больше. Должно быть потому, что звучал искренне и ненапускно весело.       Шайрат вскипел и приказал отрывистым каркающим тоном, привыкшим к моментальному выполнению своих прихотей: — Приведи мальчишку, живо! Третий раз повторять не стану! — Тебе и не придется, — Льдан прекратил улыбаться и вдруг вполне серьезно спросил. — Волков-то из Диких собирали, не знаешь?       Шайрат от удивления раскрыл рот и в растерянности машинально сказал правду: — Стая у Врагов недавно Вожака лишилась, а там как раз полная луна подошла — волки быстро одичали. Это как раз они. С седмицу с Дикими пробегали, пока Серый их не призвал. А что?       Льдан что-то задумчиво прикинул, но вместо ответа стал закатывать рукав рубахи. Глаза Шайрата округлились, челюсть отвисла. — Зачем ты?.. — Помнишь я предупреждал, чтобы ты забыл сюда дорогу? Не учит тебя жизнь, правильно Витор говорил! Ну ничего, Грызень тебе напомнит.       Льдан надкусил запястье заострившимися клыками, и поднял руку так, чтобы стала видна капля светящейся Даром руды, бегущая по коже извилистой молнией.       Дикие волки присели и жадно задышали. Разум окончательно покинул из глаза, одновременно у всех засветившиеся жадным зеленым огнем Зова. Рыси громко взвыли и бросились врассыпную, как при совместной охоте. — Только ему понадобится маленькая помощь.       Капля крови сорвалась с локтя Вожака и бликующей искоркой полетела к земле. Грызень задохнулся и моментально перекинулся. Поджарый матерый волколак, появившийся на его месте, оглушительно рявкнул и прыгнул с места, без малейшего разбега. Но он не кинулся на самого близкого к нему Шайрата, как рассчитывал Льдан, а бросился наутек в лесную чащу. — Мы!.. — успел прошипеть Шайрат, прежде чем капля крови коснулась хвои, и он сам обернулся черной рысью, во главе своих Осененных бросившийся следом Грызьнем. — …еще вернемся, — закончил за него Льдан, и обернулся к своей стае. — Уходим.       Оставшиеся рыси Шайрата уже сцепилась с волками и, истошно завывая, рвали их когтями. Дикие волки не уступали лесным котам в ярости, но без Вожака голод в них взял верх над разумом. Убивая одну рысь, они тут же кидались жрать ее плоть, в то время как другие ловко вспрыгивали им на спины или распарывали ребра у живота.       Воздух наполнился утробным рычание и жалобными предсмертными визгами. Кровь пропитала мягкую лесную подстилку; запах внутренностей и того, что в них содержалось, мерзким душком стал расползаться по чаще, усиливаясь с каждой новой потерей оборотней. Только в сказках смерть врагов пахнет сладко и наполняет сердца победивших безудержной радостью. На деле, от кучи мертвых волков и рысей несло так, что Льдан с Умилой поспешили перекинуться и перейти на бег, хотя до Логова оставалось всего ничего — не больше полста пядей через чащу. Гибель родичей из их племени была слишком невыносимой, чтобы они и дольше могли оставаться людьми.       Позже, в сенях хаты, когда братья и Тверд с Умилой по настоянию Льдана улеглись на лавках и уснули, Никия рискнула спросить: — Он же не вернется?       Ее воспитанник сообразил, что она имеет ввиду Шайрата. Хотя этот вопрос с тем же успехом можно было бы применить как к нему, так и к Грызьню, чья стая уже затянула свой последний предсмертный вой.       Льдан набрал в сложенные лодочкой ладони пригоршню ледяной воды из бадьи, принесенной братьями, с фырканьем умылся. Потом облокотился рукой на верстак, на котором посреди свежих стружек лежала недоделанная фигурка из дерева — подарок Яре, и только тогда заговорил. Никия была готова, но все-таки не сдержала порывистой дрожи, услышав его слова. — Вернется, конечно. Теперь он обозлен пуще прежнего и будет искать, как мне досадить. — Думаешь, он приведет Серого?       Льдан отрицательно покачал головой. — Эту бешеную тварь не интересует ничего, кроме людской крови. Готов поспорить, он и шавок своих послал, потому что знал, что их ждет. Нет, мы ему не интересны. — А Тайль? — А что — Тайль? Не он, так другой мальчишка, Серому плевать. Иначе, он не отказался бы от него, даже если бы пришлось угробить в Вестимцах всех волков, до единого.       Никия поежилась. — Откуда ты знаешь? — Я не знаю, мама, только догадываюсь.       Никия счастливо улыбнулась и нежно приобняла мужчину за плечи. Он редко называл ее матерью, а с тех пор, как сменил ушедшего к предкам Витора, и того реже. На душе старой рыси потеплело, волнения и заботы подернулись призрачной дымкой забвения.       Не оборачиваясь, Льдан растерянно потерся щекой с заросшей колючей щетиной о ее руку, и Никия окончательно растаяла. — Устал воевать, небось? Пойдем спать. К Каженнику этих «Серых», и без них есть о чем озаботиться!       Когда она ушла в дом, Льдан позволил себе мимолетную удовлетворенную улыбку — именно этого он и добивался. Теперь Никия успокоится и быстро уснет, а у него появится достаточно времени обдумать в тишине вопросы, мучавшие его после каждой стычки с Шайратом.       История их началась еще в те времена, когда он только-только примкнул к стае и еще боролся с Зовом, подобно Тайлю. И чем больше приходило с той поры лет, тем сильнее он жалел о принятом тогда решении, с детского разумения казавшегося верным и справедливым. — Ты был мудрым, отец, — сказал в пустоту Льдан, устало прикрыв глаза и обращаясь к отошедшему в иной мир Витору. — Но и ты совершил ошибку. Тебе нельзя было позволять мне решать!