Путь из точки до вечности

НЕ БЕЧЕНО! После мини-самовнушения я спокойно улёгся на кровати в какой-то мере окрылённый принятым решением. Здравствуй, тысяча и одна мысль! Но вопреки ожиданиям я уснул довольно быстро, убаюканный мерным, даже занудным бряцаньем лошадиных копыт. В темноте наступившей после того, как я закрыл глаза, стали прорисовываться фигуры оборотней, ровно стоящих на поляне сегодняшнего «торжества». Их тела словно отмокли в молоке, истончились и покрылись звёздной перхотью, так, что по моей спине волей-неволей покатились холодные спазмы. Увидев знакомые лица, мое собственное лицо застыло каменной маской. В черепную коробку медленно просачивалось понимание, что я каким-то образом попал на сбор тех, кто погиб сегодня и кто, по заветам предков должен быть на небесах. Вздрогнув, я оглядел себя и понял, что, слава Вечности, мое тело выглядит совершенного обычно, и никаких признаков «призрачности» или «мёртвости» у меня нет. Облегченно вздохнув, я продолжил идти. Фигуры расступались, обдавая запахом влажной земли, исходящим от их вываренных в молоке одежд. Когда показалась куцая серединка поляны, её центр, с полинявшим сияньем костра, я заметил ещё одного человека, тело которого было опутано черными змеями-лентами из дорого шёлка. Человек, точнее его спина (я видел только её, потому что незнакомец свернулся калачиком) был извазюкан в собственной крови и по его белой коже шли равные узоры синяков разной степени давности. Мертвецы кидали жалостливые взгляды на лежащего, но никто не шевелился и не пытался помочь. Я шагнул на странную траву, подняв руки, но те повисли мокрыми плетьми. — Не пытайся… — прошелестел кто-то и на полянку прокрался совсем небольшой мальчишка в одежде слуги. Он схватил окровавленную фигурку прозрачными руками, и от его пальцев стал распространятся блестящий, серо-черный дым в ослепляющее-белых прожилках. Избитый повернулся к мне и я отшатнулся — на его лице не было ничего — ни глаз, ни рта, ни носа… «Бу!» — насмешливо «крикнул» в моей голове избитый, а потом добавил, с забавным акцентом: — Цилуйитесь пажалуйста! * Хмыкнув, я открыл глаза и причмокнул губами — никого из призраков не было. Правда и приятного ни чего не прибавились: что открытые глаза, что закрытые — никакой разницы, а впереди только темнота. Сон или не сон? Здравый смысл подсказывал, что я уже вырвался из цепких лап Морфея и еду в той самой карете, куда мне сгрузили после побоища, пообещав изнасиловать. Фыркнув, я потрогал тряпичные подушки и стены повозки, окончательно удостоверившись, что мертвецы мне привиделись. Хоть что-то. Смачно выругавшись, я решил, что валятся тут бессмысленно. Нужно пробраться к выходу и узнать их планы насчёт меня, а, если получится, (что было бы просто замечательно) то и сбежать. Излишне оптимистично, но я сразу же приступил к выполнению «гениального» плана и пополз вперёд со скоростью летящей улитки, ощупывая каждый сантиметр. Долго ползти не пришлось – скоро я уперся носом в одну такую перспективную стеночку. Только вот проблема — ни окон, ни тем более выхода в ней не было, после чего напрашивался вполне закономерный вывод. Я обследовал ещё стенку и ещё одну… Через несколько минут, я обползал уже всю карету и готовился кричать: «Замуровали!». От моего душераздирающего крика их спасла только сговорчивость повозки, и то, что я наконец-то нашел небольшую дверь. По закону всемерного свинства она находилась на последней, четвертой стенке, и её окутывало непроницаемое плотно из черного бархата, под которым чувствовалась внушительная кованая решётка. Всё-таки замуровали. — Цилуйитесь быстрее пажалуйста! Жрачка станет, кушать подано, — бойко проорал голос из моего сна. От резкого крика, который, как мне казалось, доносился со всех сторон, я подпрыгнул, и нелепо уткнулся носом в подушку. — Черт, чёрт, чёрт… Видать последняя фраза вовсе не глюк моего измученного мозга. Желая увидеть наглого крикуна я медленно подполз в краю бархатной тряпки-занавески и чуть-чуть отодвинул её. На мою удачу, больше никаких преград к свободе не было и (сейчас глаза привыкнут к свету) смогу разглядеть то, что находится снаружи. А пока я смог найти нехилый такой замочек и крюки, на которых крепилась решётка, и которые были приделаны к моей повозке. Видать когда я уснул один… нехороший человек закрыл меня. Путь у него все зубы выпадут! Когда я смог поднять свои светлые очи на кружащий мир, мне пришлось опять закусывать губу. В небо цвета размазанного жигунульйа** медленно поднимались легчайшие искорки множественных костров, и серо-сизый дым зарывал облака. Солнце уже бултыхнулось за горизонт и закат медленно тух, окрашивая всё в цвета жигунульйа и южных апельсинов. То, что это закат я знал точно, и пока эта мысль сидела в моей голове, я успел поразиться тому, сколько продрых. Небо погрызли широкие ветви елей, и, оглядев густющие заросли непонятной фигни в мою бедную головушку пришло несколько запоздало осознание: я, точнее мы, уже практически приехали в гости к гостеприимному Альберту. Но, как следует из рассказа чернявенького, наш путь проходит через страшный и жутко интересный Дикий Лес, в котором мы и остановились. Тропинки никакой не видать — Дикий Лес же. Зато есть какое-то поселение местных, точнее, лесной привал на широкой полянке. В самом дальнем её углу, насупившись, стоит неприкаянная гора, не очень большая и с уютной пещеркой внутри, где виднеются копошащиеся омеги, готовящие какую-то похлёбку. Но в основном люди находились аккурат посередине поляны, рассевшись ровненьким кружком вокруг костра, на котором жарился крупный олень. От еды исходил теплый запах щекочущий легкие изнутри. Я облизнулся и принялся рассматривать дальше. На лавочках и завалинках, на звериных шкурах и пнях, на корягах и мешках расселись альфы и омеги одетые в яркую цветастую ткань. На каждом из нах были навешаны различные бусы и обереги, на каждом смуглом лице виднелись рисунки рун расцветочки «вырвиглаз» и каждый излучал жизнерадостность, за которую хотелось прибить. Но самое главное, что я заметил – это огромные бутыли с вином, и почти у каждого из этих оборотней в руках была нехилая такая чашечка. Ближе всех к костру сидел омега с толстыми золотыми браслетами и жёлтыми волосами насыщенного цвета, такого же, как яичный желток и, к тому же, вина он не пил. В руках у была то ли дудка то ли… Неинфицированный народный музыкальный инструмент, словом. Этот же омега и кричал: — Ну цилуйтиеся пажалуйста, лосик стынет, опомнитеся акаянные! Он кричал с самым серьёзным видом, изгаляясь над нашим языком, как только мог и вслушиваясь в ужасно исковерканные фразы (раньше я как-то не обращал на них внимания) я беззлобно покрутил пальцем у виска. Не нет дурачков на белом свете. В компании на него смотрели умильно, и хихикали, давая друг другу весёлые подзатыльники и тычки. Я тоже улыбнулся, передразнивая желткояйцеволосого и застыл. Натурально так застыл, потому что бред про «цилуйтеся паажалуиста» оказался вовсе не бредом, как я подумал вначале, и в центре полянки стояли два омеги, на которых и были обращены взгляды сидящих у костра. Я их сначала не заметил — они находились несколько в стороне от всех. Омеги жарко обнимались, лапая друг друга за задницу, и дышали рот в рот. После очередного призыва желтоволосенького они начали целоваться, облизывая персиковые губы. Стоны, стоны, стоны… Моя челюсть находилась где-то далеко-далеко внизу. Буквально. Я смотрел на них и их поцелуи мне казались дикими, нереальным и жутко притягательными. Вбитая в голову модель «альфа-омега» буквально осыпалась на глазах, и находился я в глубоком офигении… Лет сто назад за такое бы сожгли. Но моему тельцу было плевать на душевные метения и реагировало очень однозначно: внизу нехило так потяжелело, а задница стала весьма и весьма липкой. Тем временем омеги продолжали свое «грязное дело», радуя почтенную публику громкими стонами. Публика смирненько радовалась, свистела и хихикала, а желтоволый ещё и подбадривал: — Всем пофиг на еду, всем нужны пацилйчики. Рааазвраатники прааативные! Его тон не оставлял никаких сомнений в чистоте его помыслов и искренности с котрой он порицает разврат. А потом мой взгляд врезался в мрачную и хмурую, как грозовая туча, фигуру Арена и выбивающеюся из всей этой вырвиглазной какофонии фигуру чернокожего. Они что-то обсуждали с почтенным альфой из местных, на руках которого сидел … альфа. Мой бедный внутренний мир окончательно издох я испытав мощнейшее кружение стереотипов развалился тряпочкой. Если так и дальше пойдет то я просто взорвусь, чесслово. Арен и тот альфа спорили о чем-то и я, как водится, услышал только отдельные слова: играть; не пустим; должны; кодекс; альфа с альфой и омега с омегой. Всем всё ясно, да? Арен угрюмо качал головой и чернокожий в убеждал его, что лучше потерпеть, чем остаться в этом дурдоме на всю жизнь. Арен только вздыхал и снова качал головой. А потом полупьяненькая публика приветствующая обцеловавшихся героев затянула нестройную песню на непонятном языке. Слов я не разобрал, но понял, что её исполнение очень и очень далеко от идеала. Их музыкальные способности были, возможно, и неплохи, услышь я их в расцвете сил, но сейчас от пьяного баса я свернулся калачиком и беззлобно хрюках в простынки, при особом попадании в такт. Желтовлосенький похоже всё понимал и специально выводил голосом самые слухораздирающие строчки. А потом Арен хлопнул себя по голове и бодренько пошагал к моей темнице. Приехали мы, господа товарищи. Примечания автора: * Диалект ** жигунульйа – гранат