— Друг мой, настоящая правда всегда неправдоподобна, знаете ли вы это? Чтобы сделать правду правдоподобнее, нужно непременно подмешать к ней лжи. Люди всегда так и поступали. © Фёдор Достоевский «Бесы».
— Добро пожаловать домой, Елена. Меня приморозило к кушетке. Горло скрутило от ужаса, рёбра затрещали под бешеными ударами сердца, а я всё не могла найти в себе сил оторвать взгляд от... от неё. Я не могу поверить. Не могу понять, как это возможно. Андриана Лихтерманн, моя старшая сестра, которая месяц назад на моих глазах погибла в битве за Трост, погибла ради моего спасения... сейчас стоит передо мной, целая и невредимая, абсолютно живая. Словно никакой гигантский кулак никогда не сдавливал ей рёбра, словно никто её не разгрызал напополам. Словно не было ничего. Зажмурившись, дабы отогнать наваждение, я невольно воскресила в памяти этот день и вновь почувствовала, как стальной трос едва не отрывает мне руку, как вывихнутая нога взрывается болью под давлением гигантских пальцев, как тяжесть веса Андрэ вдруг перестаёт чувствоваться на руках, как тело безвольно падает на крышу. Как горло саднит от нечеловеческого крика. Как её кровь фонтаном брызжет на меня и жжёт кожу. Все эти воспоминания я тщательно упаковала в самый дальний ящик своей памяти, задвинула его и для верности повесила пару тяжёлых чугунных замков, чтобы как можно скорее забыть об этом и никогда не вспоминать. Чтобы они не встали преградой на моём пути. И вот этот ящик вывалился вместе с бесполезными замками, и всё его содержимое высыпалось мне прямо на голову. А когда я вновь открыла глаза, оно рассыпалось в труху и исчезло. Потому что эти воспоминания больше не имели смысла. Потому что Андрэ сейчас стоит рядом со мной. Потому что она... жива. Я произнесла её имя. Странное чувство. Губы шевелились кое-как, будто опухли и превратились в два огромных тяжёлых вареника. То ли от слабости, то ли от раны, то ли просто с непривычки. Впервые за столь долгое время это привычное сочетание звуков было обращено конкретно к ней, и мне вдруг захотелось повторить его. Потом повторить ещё раз, и ещё раз, до тех пор, пока не онемеет язык, чтобы наконец заполнить вновь открывшуюся в груди пустоту, которая образовалась после того дня. После того, как Андрэ умерла. Или... или как это можно назвать, если сейчас я вижу перед собой её лицо? Такое родное и почти забытое... Но, в то же время, абсолютно чужое. В ней почти ничего не изменилось с того времени, когда я видела её в последний раз. Разве что черты лица стали более резкими, рыжие волосы немного отросли, но привычно поблёскивающий стальной гребень всё так же сдерживал их на затылке. Всё было на месте. Но что-то в ней всё равно было не так. — Прекращай мямлить, — поморщилась Андрэ, отошла от меня, сбросила с плеч тяжёлый на вид рюкзак и осторожно поставила на стол в углу камеры. Я хлопнула глазами и почувствовала себя так, будто мне прописали смачную затрещину. Она никогда не говорила так со мной, никогда не делала такое лицо, не смотрела таким взглядом, и уж точно никогда не била меня! Вспышка странной мысли в голове: может, это и не Андрэ вовсе? Её поведение абсолютно отличается от поведения моей сестры, да в конце концов, я своими глазами видела её смерть. Точно, это просто кто-то решил сыграть со мной злую шутку! Это не Андрэ. Это просто не может быть она! — Кто... ты такая? — прохрипела я, ещё не полностью оправившись от потрясения, и сильнее вжалась в кушетку, будто хотела срастись с ней. «Андрэ» закатила глаза и одним шагом пресекла мои бесполезные попытки защититься. Снова подошла ко мне, грубо схватила за руку, прощупала пульс, потрогала лоб и неоднозначно хмыкнула, не сказав при всём этом ни слова. Во время её манипуляций я от страха дрожала, как осиновый лист, однако вырываться не решилась: кто знает, что она может сделать со мной, пока я связана по рукам и ногам. Как можно тише прочистив горло, я вновь спросила: — Кто ты? «Андрэ» отвлеклась от записывания чего-то в своей тетради и медленно подняла на меня голову. Слишком медленно. Слишком страшно. Слишком знакомо сверкнули в полумраке подвала её миндалевидные карие глаза. — Ты, похоже, ещё и головой ударилась, — с монотонной усмешкой проговорила она. — Сестру родную не узнаёшь? — Ты — не она, — сказала я с внезапной даже для себя уверенностью. — Моя сестра умерла месяц назад в Тросте. Если ты в самом деле Андрэ, докажи это. Хриплый и невнятный голос, ударившись о каменные стены подвала, превратился в твёрдый и угрожающий. Даже я сама подивилась этому. А вот «Андрэ», кажется, не очень оценила. Я успела уловить только мимолётное движение с её стороны — а затем мой затылок вдруг оказался с силой вдавлен в кушетку, горло сковали ледяные твёрдые пальцы, а сверху нависло её перекошенное холодной ненавистью лицо. Рыжее пламя плясало в её глазах. — Я не собираюсь ничего доказывать тебе, чёртова дрянь, — прошипела она и крепче сдавила мою шею. — Если хочешь прожить подольше, советую тебе закрыть рот и засунуть свою хроническую наглость куда-нибудь подальше. Права будешь качать в другом месте. Здесь ты — никто. И друг для друга мы больше никто. Поэтому ни одной подобной реплики в свою сторону я от тебя слышать не собираюсь, уяснила? Звать на помощь — бесполезно. Будешь пререкаться — убью. Вот этим скальпелем. — Булькающий хрип вырвался из моего горла, когда в её свободной руке сверкнула холодная сталь, а хватка на шее опасно усилилась. — Можешь орать, плакать, вырываться сколько угодно, мне будет даже интересно посмотреть на это, но разрушить мои планы я тебе больше не позволю. Хватит с меня. Девять грёбаных лет я строила из себя любящую старшую сестрицу, девять лет я сдерживалась, чтобы не всадить тебе нож в глаз, пока ты спишь. Девять лет я мечтала сказать тебе о том, как сильно я тебя ненавижу. Она оскалилась, и я почувствовала острый холод под нижним веком. — Твоя сестра действительно умерла месяц назад в Тросте. По крайней мере, больше от неё во мне ничего не осталось. Теперь я — та, кто станет твоим худшим кошмаром, Елена. Я задыхалась, раздирала ногтями жёсткую ткань кушетки и неотрывно смотрела на огненные всполохи в тёмной радужке перед собой. Я уже видела их. Я видела этот огонь. Вечер выпускного, дорога в столовую, внезапная ссора по поводу распределения — тот день, когда я впервые почувствовала, как моя сестра ненавидит меня каждой клеточкой своего тела. Как она хочет меня убить. И если тогда я смогла обмануть себя и частично списать всё на излишнюю впечатлительность, то сейчас поняла, что мне в тот раз не показалось. И сейчас мне тоже не кажется. Андрэ, вцепившаяся мне в глотку — настоящая. Даже когда она отпустила меня и вышла из клетки, а затем и из подвала, громко хлопнув обеими дверьми, я так и осталась лежать в оцепенении, не в силах сказать ни слова. Тело бил мелкий озноб, из глаз ручьём катились горячие слёзы, стекая по вискам и ушам, а я беспомощно уставилась в потолок. Безумным водоворотом крутились в голове её слова, в которые я отказывалась верить. Этого не может быть. Это неправда. Это всего лишь страшный сон, кошмар. Наверное, я сейчас снова лежу в больнице с кучей переломов, синяков и вывихов, надо мной суетится весь штаб медсестёр во главе с усатым доктором, а вся эта ахинея — просто очередной бредовый сон, вот и всё! Боль на нижней половине лица отозвалась на эти мысли такой яркой вспышкой, что у меня в глазах потемнело. На рефлексах дёрнула руками, чтобы схватиться за рану, но ремни снова предупредительно впились в запястья, звякнув внизу чем-то металлическим об остов кушетки. Из горла вырвался нечленораздельный стон. Я заметалась на койке и тихо заскулила, захлёбываясь в слезах. Но не от боли. Всё это — реальность. Андрэ жива. Андрэ ненавидит меня. Девять лет назад я очнулась после комы с практически полной амнезией, и, сколько себя помню, Андрэ, по моим меркам, вполне претендовала на звание лучшей старшей сестры в мире. И я не одна так считала. У меня не было друзей тогда, но она заменила мне их. Она всегда помогала мне, заботилась, учила разным хитростям жизни, рассказывала кучу всего интересного и всегда, всегда пыталась защитить меня. Я любила её всем сердцем, и она любила меня тоже. А теперь говорит мне, что всё это время... притворялась? Но... как же так? Зачем? За что?! Я скрипнула зубами, захлебнулась в бешеном потоке то ли отчаяния, то ли ярости, и взвыла во весь голос, не желая верить в это. Она лгала мне. Она действительно всё это время лгала мне и скрывала под этой ложью свою ненависть. И в тот злополучный вечер перед вторжением в Трост она прекрасно мне это продемонстрировала. Мои слова пробили её контроль, и она не сдержалась. Как и сейчас, от неё тогда разило таким нестерпимым отвращением ко мне, что оно ощущалось почти физически. Я всеми силами постаралась забыть об этом, но всё же что-то очень важное между нами натянулось и порвалось. С треском. Без возможности восстановления. И это стало началом конца. Я ошиблась уже второй раз. Ни выпускной вечер, ни день её смерти не были для «нас» настоящим финалом. Конец настал сейчас. Не только «нам», но и мне, возможно, тоже.***
Не знаю, сколько я провалялась в полубессознательном состоянии после того, как от усталости и потрясения мой мозг просто взял и отключился. Может, несколько минут, а может, и дней. Время суток я не могла определить даже приблизительно: биологические часы, видимо, совсем сбились. Проснувшись, я сразу заметила Андрэ, колдующую над чем-то на столе в углу клетки. И, если честно, звон стеклянных колб, шелест старых страниц и звук льющейся жидкости определённо не предвещали ничего хорошего. Хотя бы потому, что я даже в первые секунды после пробуждения продолжала надеяться, что открою глаза и увижу над собой серый потрескавшийся потолок больничной палаты, а не сырой чёрный камень. Но чуда не произошло. И только сейчас, когда я немного успокоилась и вернула себе способность мыслить здраво, до меня допёрло, насколько вонючим оказалось дерьмо, в которое я влипла. Если я сейчас действительно нахожусь в том месте, куда меня под действием препарата не так давно выбрасывало подсознание, то в меня, скорее всего, снова будут тыкать шприцами — не просто же так к кушетке приковали. От страшных воспоминаний меня передёрнуло. Насчёт того мужчины у меня всё так же нет нормальных догадок, но, по крайней мере, я поняла, что тот злосчастный укол на вылазке мне сделала Андрэ — голос действительно был её, но я не смогла их сопоставить, потому что, чёрт возьми, думала, что она умерла! Уж не означает ли это, что она как-то причастна к тому, что происходило со мной в детстве? Зависят ли от этого её нынешние действия? И — если посмотреть ещё глубже, раз уж мне всю жизнь врали — насколько верными были мои догадки о действительной истории нашей семьи? Андрэ ведь не просто так взбесилась в тот вечер после выпуска. Я, разозлённая её поведением, вывалила из своего внутреннего тайника все предположения и мысли по этому поводу и, сама того не подозревая, надавила на живое. Значит, я в чём-то была права? Вопросов куча, ответов нет. Единственная, кто может их дать, сейчас стоит в углу клетки, в которой заперла меня, и явно замышляет что-то зловещее. Даже её спина, скрытая под длинным коричневым плащом на пуговицах, была угрюмой и злобной. Удивительно. Просто не верится. Не так давно эта девушка расчёсывала мои волосы при тусклом свете комнатной лампы, залечивала мои царапины и синяки своей чудодейственной травяной мазью, смеялась над моими глупыми историями и позволяла крепко обнимать себя. Она была моим кумиром. Моей семьёй. А сейчас у меня наворачиваются слёзы на глаза от осознания того, что она ненавидит меня так сильно, что готова убить собственными руками. И она убьёт. Убьёт и даже не дрогнет. Я отвернулась, не в силах смотреть на то, как моя сестра рвёт в клочья хрупкий карточный домик лжи и вранья, который сама же вокруг меня и выстроила. Нет. Так жестоко со мной ещё никто никогда не поступал. Называть сестрой это чудовище я больше не могу. — Кхм... Зачем ты инфицировала меня на вылазке? — хрипло спросила я в лоб, не поворачиваясь, и возблагодарила небеса, что не дали моему голосу дрогнуть. Решила начать с менее важного вопроса, но этот момент мне тоже был непонятен. На кой ляд ей понадобилось вводить мне препарат, дающий человеку силу разумного гиганта, да ещё и договариваться с Анни, чтобы она притащила меня к ней? Откуда она его взяла, тоже хотелось бы выяснить, но это уже другой вопрос. Андрэ обернулась и внимательно посмотрела на меня. В сердце что-то кольнуло от целой тонны презрения, которую она вложила в этот взгляд, и это презрение тяжеленной массой придавило меня к кушетке. Никогда она так не смотрела на меня. Больно, противно, обидно, — но я призвала все силы, чтобы не показать этого внешне. Стиснула зубы до хруста и уставилась на неё в ответ. — Это был пробный эксперимент, — спокойно ответила Андрэ, повернувшись обратно к столу. — Я хотела проверить, насколько ослаб со временем твой иммунитет, прежде чем начинать масштабную работу. Сыворотка, которую я тебе ввела, была самой мощной из всех существующих образцов, поэтому, в теории, устоять под её действием не смогла бы даже ты. По крайней мере, так я думала. На следующий день мой человек, которого я специально для этого подослала в ряды разведкорпуса, доложил, что твой организм справился с сывороткой. Эксперимент провалился. Снова. — Резкий звон разбившегося стекла повторило эхо каменного подземелья, и я вздрогнула от неожиданности. Кажется, она разозлилась настолько, что раздавила пробирку в руке. При этом голос её никак не поменялся, и это было по-настоящему жутко. — Я передала Леонхардт приказ о захвате либо Эрена, либо тебя, благо это было в её же интересах. Позавчера тот же человек принёс информацию, что она покончила с собой, заключившись в кристалл ради сохранности информации, Йегер цел и невредим, а ты... — Андрэ на секунду повернула голову и торжествующе сверкнула глазами, увидев шок на моём лице. — А ты находишься при смерти с перелопаченными костями, сломанным позвоночником и повреждёнными внутренними органами. Хоть тут эта дура мне подсобила. Такой шанс нельзя было упускать, поэтому пришлось начинать чуть раньше, чем задумывалось, и действовать самой. Эрен был мне не интересен, заниматься его поимкой — задача других людей, поэтому я похитила тебя и притащила сюда. Была, правда, одна проблемка: о крышу Леонхардт припечатала тебя нехило, поэтому ты и в самом деле едва не окочурилась по пути, так что я ввела тебе заранее извлечённый из сыворотки концентрированный регенеративный компонент, чтобы ты не сдохла раньше времени. Излечить все ранения полностью он не смог, потому что твой иммунитет не позволил ему действовать в полную силу, но для меня достаточно и того, что ты хотя бы дышишь. Если бы ты ещё и заткнулась наконец, стало бы совсем замечательно. Я проглотила обиду и отвела в сторону глаза, в которых снова начали закипать слёзы. Это вышло сложнее, чем я ожидала. Андрэ хоть и выдала мне чуть больше информации, чем я просила, но слышать, каким холодным и презрительным голосом она говорила всё это мне, будто я ведро помойное, оказалось выше моих сил. Слова были тяжёлыми, и она закидывала меня ими, словно представляя, что это пятикилограммовые кирпичи. Собравшись, я сморгнула слёзы, чтобы голос перестал дрожать, и сформулировала новый вопрос, от которого в жилах стыла кровь. — Андрэ, ты титан? До этого было несложно додуматься. Во-первых, она выжила в заварушке в Тросте, чего нормальному человеку ни за что бы не удалось — не после того, как тебя раскусили напополам, как булку хлеба. Если это так, то ей не составило труда отрастить себе откушенную часть тела, распотрошить титанье брюхо изнутри, превратиться (либо превратиться сразу у него в желудке, если это возможно) и покинуть пределы Розы. У внешних ворот в тот момент никого, кроме гигантов, не было, поэтому для инсценировки собственной смерти и незаметного побега условия были просто идеальными. Потом она засела где-то — возможно, на захваченной территории — и весь этот месяц непонятно чем занималась. Во-вторых, транспортировка меня из Стохесса сюда. Куда конкретно «сюда», я пока не знаю, но догадываюсь, что мы, опять-таки, где-то на территории внешней стены. Отсюда до Шины двести тридцать километров, а, судя по словам Андрэ, путь у неё занял меньше суток. Даже на лошадях разведкорпуса, славящихся своей скоростью и выносливостью, такое расстояние невозможно покрыть за столь короткое время. А вот если превратиться в титана и бежать, то вполне реально. — Иногда ты не такая дура, какой кажешься, — ядовито ухмыльнулась она, не поворачиваясь, и приподняла правую руку с торчащими из ладони осколками стекла, которые ещё не успела вытащить. Из кровоточащих ран поднимался еле заметный глазу дымок, и у меня в груди всё сковало льдом. «Кто угодно может оказаться титаном», — внезапно вспомнились собственные мысли, и теперь я окончательно убедилась в их истинности. Чувства были противоречивыми: с одной стороны, я вроде и смирилась с тем, что такие люди на самом деле существуют, один только Эрен чего стоит; а с другой... Ну не укладывается в голове, что моя родная сестра, с которой я с самого детства почти двадцать четыре часа в сутки находилась рядом, могла всё это время хранить такую страшную тайну! И я ведь ещё удивлялась, почему у неё все ранения так быстро заживали. Впрочем, к вранью ей явно не привыкать. Эрен... Оглядевшись по сторонам, я беспомощно скользнула взглядом по влажным каменным стенам и толстым прутьям клетки, по танцу огня в лампах и затаившейся в углу Андрэ. До этого момента я всеми силами старалась не думать о своих друзьях, оставшихся где-то очень далеко, и сосредоточиться на более важных вещах, но всего одна мимолётная мысль об Эрене вдруг вызвала такой мощный прилив тоски и отчаяния, что я едва не завыла от безысходности. Я вдруг остро ощутила нехватку их присутствия в привычной близости. Почти болезненную нехватку. Захотелось снова поспорить с Эреном на какую-нибудь житейскую тему, снова растрепать удивительно мягкие и густые волосы как обычно спокойной Микасы, снова крепко обнять Армина... Дыхание перехватило. Только сейчас, оказавшись чёрт-те где, я в полной мере осознала, насколько сильна моя привязанность к этим людям, и это осознание резануло больнее всего, когда я поняла, что меня не спасут. Конечно, меня по-любому хватились — не каждый же день у них люди в предсмертном состоянии куда-то сваливают из больницы, — но они же понятия не имеют, где меня искать! Да я и сама точно не знаю, в какую задницу мира меня занесло на этот раз! Глубоко задышав от нахлынувших эмоций, я произнесла как можно твёрже: — Куда ты меня притащила? — Похоже, я ошиблась. Мозгов в тебе так и не прибавилось, — раздражённо выплюнула Андрэ, и я непонимающе уставилась на неё, соображая, где на этот раз прокололась. А, она сказала мне «добро пожаловать домой» при первой встрече. И что это может значить? — То, что мы на территории Марии, я уже без тебя поняла, — неожиданно резко окрысилась я, чувствуя, как грызущую обиду и боль постепенно вытесняет из груди злость. — Где конкретно? — В Шиганшине. В доме наших настоящих родителей. Я не успела даже толком удивиться — внезапная догадка вспыхнула в голове так резко, будто мне выстрелили в висок. Это место — подвал нашего старого дома, вот почему я увидела его в том воспоминании, хоть и была уверена, что такого со мной точно никогда не приключалось! Но если так, то тот мужчина — мой... мой отец? Господи боже, надо мной ставила эксперименты родная семья?! У меня снова спёрло дыхание, ярость забурлила в груди, а новые догадки продолжили одна за другой прорезать мою голову молниями. Когда мне было шесть лет, мне что-то вкололи. Когда мне было шесть лет, наши родители погибли. И мне очень, вот прям совсем не нравится это совпадение! Я предполагала, что всё было не так, как мне говорили, но я даже не допускала мысли о том, что могу быть к чему-нибудь причастна! И если мотивация нынешних действий Андрэ с этим связана, то... — Андрэ, — осторожно позвала я её, вдруг снова преисполнившись какой-то странной тяжёлой грустью. — Зачем ты всё это делаешь? Она не ответила. Даже не взглянула на меня. — Прошу, объясни мне, зачем тебе всё это? За что ты так со мной? Никакой реакции. Ладно, идём на риск. — Что случилось тогда на самом деле? Дело ведь в этом, да? Ты из-за этого меня так ненавидишь? Андрэ, наконец, обернулась, и её взгляд буквально испепелил меня, разорвал на кусочки, размазал по кушетке, а то и всё сразу. От моей сестры в этом человеке действительно ничего не осталось. В её глазах пылала такая лютая ненависть, что я практически кожей почувствовала её жгучее желание убить меня. Нет, даже не так. Уничтожить. Стереть с лица земли, чтобы ничего больше никогда не напоминало обо мне. Стереть из собственной памяти. И, как бы ни было волнительно и страшно признавать это, её ярость — чистейший показатель моей правоты. С трудом, но я выдержала её взгляд: не отвела глаза и продолжила твёрдо смотреть на неё, ожидая ответа. Мне очень не хотелось делать этого. Ну вот совсем. Потому что я понимала, что после всего, что сейчас услышу, мой мир перевернётся с ног на голову. Но мне уже до чёртиков надоела вся эта беспросветная ложь, окружавшая меня всю жизнь. Я уже не знаю, чему верить, а чему нет. Поэтому хочу знать правду, какой бы ужасающей она ни была. Около минуты в подвале стояла абсолютная тишина. Когда же Андрэ заговорила, меня словно окунули в прорубь — настолько ледяным и колючим был её голос. — Родители были одними из тех, кто всю свою жизнь посвятил созданию идеальной сыворотки. — Она отвернулась обратно к столу и начала рассказ таким тоном, будто делала мне великое одолжение. — Чистейшего и мощнейшего революционного оружия, способного превращать человека в совершенное орудие для убийства. Мы действительно едва концы с концами сводили, но только потому, что мать с отцом посвящали своим исследованиям всё свободное время и перебивались случайными заработками. Они сами обладали этой силой, и они превратили в чудовище меня. Меня никто не спрашивал, но я быстро привыкла к этому и даже начала гордиться и принимать эту силу как великую честь. Что-то вроде семейной традиции. Следующей на очереди была ты. Первую инъекцию они сделали, когда тебе исполнилось пять лет, но... ничего не произошло. Абсолютно. Твой организм просто вытолкнул сыворотку обратно, поэтому она не успела вызвать мутацию клеток крови и реакция не прошла. Родители списали это на случайную ошибку в химсоставе и разработали вариант помощнее, но и он ничего не дал. Как и следующий. И множество других. И ладно бы они бросили эту затею, но куда там — наоборот, они словно помешались на ней. Нескончаемые неудачи их не останавливали. Ничто их не останавливало. У меня не вышло. — Андрэ говорила спокойно и ровно, но я смогла расслышать в её голосе горечь, от которой у меня на глаза почему-то навернулись слёзы. — Родители превратили подвал в тюрьму со всем необходимым оборудованием, укрепили стены и заперли тебя здесь, чтобы ты не вырвалась, если всё-таки превратишься. Каждый новый образец сыворотки сразу, без предварительного тестирования, вводился тебе, но тебя ничего не брало. Всё было без толку. Я до сих пор помню, как у меня звенело в ушах от твоих криков. Здесь я не выдержала. Отвернулась от неё, упёрлась взглядом в потолок и закусила губу, поморщившись, когда солёная слеза выкатилась из ложбинки между носом и глазом и затекла в открытую рану. Я так и не поняла, с какой целью она это сказала. — Это безумие длилось почти год, — продолжила Андрэ как ни в чём не бывало. — Родители будто сошли с ума. Они не могли понять, в чём дело и почему вакцина не срабатывает, потому что до тебя ни у кого и никогда больше не наблюдалось подобной аномалии. Они экспериментировали над составом, увеличивали все показатели до максимума, и в итоге... К тому времени, когда тебе исполнилось шесть, на свет появилась сыворотка, которая за одиннадцать секунд полностью разъедала обычного человека на клеточном уровне. Он даже превратиться не успевал. Растворялся, практически как в кислоте. В тот день, когда они должны были ввести её, меня не было дома. Но когда я вернулась и спустилась в подвал, то увидела... — Голос Андрэ перешёл на рычание, она взяла что-то со стола и направилась ко мне. Я бессмысленно дёрнулась в сторону. — Деревянный стул был разбит в труху, прутья клетки разворочены, тебя в ней не было, а посреди подвала в луже крови лежали их трупы с разорванными до рёбер грудными клетками. Рядом сидела ты. Вся в крови и истошно орущая, как голодный младенец. Её кулак треснул по кушетке в сантиметре от моей головы, когда она нависла надо мной. — Ты убила их. Нет, стой, пожалуйста, замолчи!.. — Ты. Убила. Наших. Родителей. Мне захотелось кричать. Заорать во всё горло, выдыхая весь воздух из лёгких, лишь бы только не слышать её слов, не верить им. Она врёт мне! Она снова пытается запудрить мне мозги! Этого не могло быть на самом деле! Она сама-то хоть слышит, что говорит? Я, шестилетний ребёнок, вырвалась из железной клетки и убила собственными руками двух взрослых людей! Ну бред же! — Ты... Ты всё врёшь, — выплюнула я прямо ей в лицо, чувствуя, как меня саму колотит от ужаса. Голос дрожал, как натянутый трос, слёзы страха непрерывным потоком катились из глаз, а Андрэ вдруг отстранилась и с закаменевшим лицом ударила меня по щеке. Кулаком. Со всей силы. Со всей своей яростью. — Заткнись! Закрой рот! — рявкнула она и схватила меня за волосы, заставляя повернуть голову к ней. — Ты виновата во всём. Всё это произошло из-за тебя. Ты забрала у меня их. Ты забрала всё, что у меня было! Если бы только ты никогда не рождалась!.. «Как жаль, что ты не отправилась следом за ней». — Ты обвиняешь меня в этом? — тихо спросила я, чувствуя, как в груди начинает клокотать что-то липкое и чёрное. — Как ты можешь? В чём я виновата? В том, что они превратили меня в чудовище?! — Сдержаться не вышло, и я сорвалась на крик следом за ней, резко дёрнувшись вперёд. — Тогда какого чёрта ты меня не убила, если так ненавидишь?! Зачем ты притворялась всё это время?! Чего ты вообще добиваешься?! Глаза Андрэ недобро сверкнули. Она отстранилась и тихо звякнула чем-то в руке. — Я хотела держать тебя на виду, — просто пожала плечами она. — Мне нужно было время, чтобы разработать подробный план и понять, что делать дальше, а выпускать тебя из поля зрения было опасно: сама того не зная, ты могла наворотить кучу всякого дерьма и даже не заметить. Я предвидела, что ты поддашься влиянию этого паршивца Йегера и поступишь в армию, поэтому и пошла следом за тобой. Но передо мной ещё с самого начала стояло глупое, но серьёзное препятствие — ты не подпускаешь к себе людей, которые плохо к тебе относятся. Просто игнорируешь их и стараешься держаться как можно дальше, что для меня было абсолютно неприемлемо. Пришлось всеми силами втираться к тебе в доверие и проглатывать желание перерезать тебе глотку прямо в кровати. Как видишь, получилось у меня неплохо. А стоило всего лишь связать вместе пару рваных цветных ниток. — Андрэ довольно улыбнулась, а мне захотелось смачно плюнуть ей в лицо. Впервые за всю жизнь, наверное. — Пару раз я позволила себе действовать исподтишка, но то, что ты за всё время так и не смогла меня ни в чём заподозрить, стало наилучшим показателем. И я поняла, что не зря сделала ставку на твою доверчивость. Либо на элементарную тупость, тут я ещё не определилась. И секунды не прошло, как я поняла, о чём она говорит. — Так это ты... — ошеломлённо выдохнула я, вспомнив события двухлетней давности. — Это же ты испоганила мне привод в тот раз? Это из-за тебя меня чуть не исключили из училища?! Да ладно армия, я же могла умереть! — Не драматизируй, — фыркнула Андрэ. — Ты бы не умерла, пока я этого не захотела. Я не планировала специально провоцировать твоё исключение, но это стало бы приятным бонусом: я бы просто ушла вместе с тобой, и всё. С какой-то стороны, так было бы даже легче. Но в итоге получилось то, что получилось, и я сделаю всё, чтобы эти проклятые девять лет не пропали даром. Я терпела слишком долго. Её улыбка стала по-настоящему безумной. Она крутанула в пальцах скальпель и склонилась надо мной, приставив его острый кончик к моему подбородку. — Наконец-то ты получишь по заслугам, дорогая сестра.***
И Андрэ действительно подготовилась на славу. Если бы она убила меня сразу, я была бы просто счастлива. Первое, что она сделала — отсекла мне волосы под самые корни. Эрен, не успели мы ещё даже поступить в училище, начал твердить, что мне стоит отрезать косу: мол, волосы могут помешать управлению приводом, и будет совсем смешно, если я зацеплюсь ими за что-нибудь в полёте и помру. Я в ответ упрямо отмахивалась от него, ядовито советуя ему лучше следить за имиджем Микасы, а ко мне не лезть — помнится, я очень долго злилась на него за то, что он заставил мою подругу отрезать свои прекрасные чёрные локоны. Так что, сейчас он бы, наверное, вздохнул с облегчением, если бы меня увидел: судя по ощущениям, мои волосы стали даже короче, чем у Армина. Вы, конечно, скажете: да что в этом такого, отрастут ведь ещё? И я с вами соглашусь, потому что это оказалось только лёгкой разминкой перед тем, то начало твориться дальше. Это было похоже на бесконечный страшный сон. Я никогда бы не подумала, что могу так громко кричать. Я не помню, сколько раз отрубалась от боли и тут же приходила в себя, чтобы снова заметаться по койке в бесполезных попытках вырваться. Я кричала, плакала, ругалась, умоляла, но Андрэ продолжала с садистским спокойствием вводить мне по две-три дозы сыворотки за раз. Снова и снова. В бесполезных попытках освободиться я сбила в кровь ладони, содрала ногти под корень. Мне казалось, что от моего голоса трясутся все три стены, мне казалось, что меня медленно-медленно выворачивают наизнанку, выкручивают каждую косточку в теле, завязывают в узел каждую мышцу. Но ничего не происходило. Пусть и такой ценой, но я продолжала оставаться человеком, хоть и чувствовала, как с каждой введённой сывороткой на меня накатывает дикий приступ голода по мясу. Человеческому мясу. На том самом столе в углу клетки в два длинных ряда выстроилась целая армия закупоренных маленьких баночек, заполненных сывороткой. Сыворотка была светло-красного цвета, как разбавленная кровь, и, судя по всему, именно этим Андрэ и занималась весь прошлый месяц — продолжала дело родителей и разрабатывала новые образцы. Однако вместе с этими исследованиями она, видимо, унаследовала от них ещё и нехилую тягу к безумию. Или садизму. По-другому объяснить её поведение я не могу. За каждую отторгнутую моим организмом сыворотку она, будто в наказание, резала меня скальпелем в тех местах, где кожа была открыта: руки, шея, живот, иногда доставалось лицу. Некоторые раны затягивались благодаря введённому в меня регенеративному концентрату, некоторые оставались. И все эти манипуляции она проводила с абсолютно непроницаемым выражением. Просто представьте это. Но, вынуждена признать, она оказалась чертовски права, когда сообщила, что станет моим кошмаром: я теперь в них только эту физиономию и вижу. Андрэ тестировала по три образца в день, и ряды банок на столе потихоньку сокращались. Вместе с ними сокращалась и моя надежда на то, что я смогу пережить следующий день, потому что в то, что моему организму по силам справиться с таким немыслимым объёмом, мне просто не верилось. Однако я справлялась. Снова и снова. Назло Андрэ и даже отчасти самой себе. Потому что в этом проклятом подвале я впервые в жизни позволила себе допустить самую страшную мысль, которая для настоящего солдата просто неприемлема. Этого самого солдата во мне воспитал инструктор Шадис тремя годами адских тренировок, битва в Тросте стала для этого солдата своеобразным обрядом инициации, а пятьдесят седьмая экспедиция — первым настоящим испытанием. Все этапы я вместе с этим солдатом прошла успешно, ни разу не оглянувшись назад и не остановившись ни на миг. И только в этом чёрном подвале, на этой скрипящей кушетке я впервые в жизни искренне захотела умереть. Пять дней спустя это желание укрепилось. Я почувствовала, что теряю контроль над собой. Над какой-то частью себя, которая билась и истошно выла где-то в глубине меня, царапалась, рвалась наружу из долгого заточения. Сначала я не придала этому значения и решила, что просто схожу с ума (да, меня это вообще не удивило), но Андрэ великодушно разъяснила ситуацию. Она, по сути, со мной практически не разговаривала, но тех редких фраз, брошенных ею вскользь, вполне хватило, чтобы понять, в чём же дело. А для этого пришлось снова заглянуть поглубже в историю, на девять лет назад. Вся сыворотка, которой мать с отцом накачали меня за год экспериментов, была нейтрализована, но из организма никуда не делась: образцы накапливались, мешались друг с другом и образовывали дикую, ядрёную смесь. Последний из них окончательно добил меня. Я осталась человеком физически, но внутри превратилась в ту же самую безмозглую тварь, с которыми всё человечество борется уже больше сотни лет. Я потеряла рассудок, но обрела чудовищную силу, которая позволила мне вырваться из оков, разбить кресло в щепки и разворотить толстые железные прутья, как алюминиевую проволоку; а инстинкт пожирания людей заставил меня кинуться на родителей. Вот так всё и было. Описание дальнейших событий мне пришлось буквально вытягивать из Андрэ клещами, потому что она молчала, как партизан, но основная их суть заключалась вот в чём. Прежде всего, никакой амнезии от психологической травмы, про которую мне девять лет сказки рассказывали, не было и в помине. Насколько я поняла, в тот раз Андрэ или кто-то из её сообщников с помощью каких-то мозгоправных манипуляций превратили меня в человека с раздвоением личности: первая «я» — маленькая шестилетняя девочка Елена, которую сделали монстром, — оказалась заточена глубоко в подсознании; а вторая «я» — это Елена, которую создали заново, которой пришлось вновь по кусочкам собирать себя и свои воспоминания и самостоятельно заделывать дыры в собственной личности. Проще говоря, это — та, кто я есть сейчас. И только теперь, узнав об этом, я начала потихоньку вспоминать случаи, когда первая «я» прорывалась наружу. Это почти всегда сопровождалось неконтролируемыми вспышками гнева. Взять хотя бы тот же самый день двухлетней давности, когда я психанула из-за сломанного привода и подралась с Эреном: в тот раз я впервые ощутила, как потеряла контроль над своими действиями. А «смерть» Андрэ нанесла сокрушительный удар по ментальной стене между двумя моими сознаниями и здорово пошатнула её — вспомнить только, с каким безумием и неконтролируемой яростью я вырезала куски мяса из гигантских затылков и какой внезапный прилив сил испытывала в эти моменты. А сейчас из-за огромного количества вводимой мне каждый день сыворотки такие удары сыпятся на эту многострадальную стену целыми очередями. И первая «я», царапающая её поверхность с внутренней стороны, кажется, только этого и ждала. Я ощутила это в полной мере, когда она прорвалась наружу. Это был первый и единственный раз, когда у неё получилось это сделать, пусть и не надолго, но после этого я, по-моему, на полголовы поседела. Это было странно и дико, просто невероятно страшно. Я всё видела и слышала, как и раньше, но тело меня абсолютно не слушалось. Я слышала, как звенит в ушах от собственного крика, чувствовала, как в страшных судорогах корчится тело, но не могла ничего сделать. Совсем ничего. Собственное тело стало для меня чужим, и ещё никогда я не ощущала себя настолько беспомощно. Андрэ пребывала в полнейшем восторге, наблюдая за моими мучениями, и строчила что-то в своей тетрадке без перерыва, пока «я» вырывалась и орала, что хочу переломать ей все кости и размозжить о стену её голову. В этом я, честно признаюсь, отчасти была с «ней» согласна. Несколько часов я провела в настоящем аду и невероятным усилием, сама даже не поняла, как именно, смогла запихать эту тварь обратно, после чего мозг просто отключился, и около суток Андрэ не могла ничем до меня добудиться. А она пыталась. Я поняла это, когда очнулась в луже ледяной воды и со стучащими от холода зубами. Впрочем, в целеустремлённости ей отказывать никогда не приходилось. По крайней мере, мне стала примерно ясна её цель. Андрэ не собирается продолжать дело родителей. Она не стремится вывести сыворотку, способную побороть мой иммунитет; ей, по-моему, вообще наплевать на неё, — она лишь хочет, чтобы первая личность сломала вторую, подавила её и загнала туда же, где девять лет находилась сама. Андрэ просто хочет превратить меня в чудовище. Зачем ей это — понятия не имею. Все дни были похожи на однообразный кошмарный круговорот. Я не просыпалась, а приходила в себя. За это время я даже научилась определять примерное время суток, и в этом мне, как ни странно, помогали банки с сывороткой. Утром Андрэ выставляет в центре стола три тары, содержимое первой вводит мне. Пока меня ломают и бьют конвульсии, она всё записывает в тетрадь, а затем уходит, оставляя меня загибаться от боли в одиночестве. Меня вырубает где-то через полчаса. Во второй раз я просыпаюсь по-разному: иногда на столе всё ещё стоят две оставшиеся с утра банки и у меня есть время немного поглазеть на уже набившие мне оскомину чёрные каменные стены до прихода Андрэ, а иногда она будит меня сама. Не буду описывать её способы пробуждения, скажу только, что фантазии моей сестре в этом не занимать. Затем она пихает мне в рот еду, чтобы я не окочурилась от голода (чаще всего — чёрствый хлеб и воду, да и то не каждый день) и вкалывает второй образец, точно так же всё конспектируя. А дальше всё по третьему кругу — я прихожу в себя, мой организм принимает последнюю сыворотку, я корчусь и ору от дикой боли, пока он нейтрализует её, и снова теряю сознание. Новый день ничем не отличался от предыдущего, и так снова и снова. Я потеряла им счёт. Знаете, я вообще-то в бога не верю, но каждый день, в каждую свободную минуту я в исступлении молилась о том, чтобы весь этот кошмар поскорее закончился, неважно, каким образом. Может быть, потолок подвала был слишком толстым, а может быть, никакого бога и в самом деле не существует. По крайней мере, в своём атеизме я убедилась окончательно. Кого я только не звала на помощь, когда меня в очередной раз скручивало действие сыворотки: Армина, Эрена, Микасу, всех разведчиков, кого только знала, всех своих товарищей. Но никто не приходил. Никто не мог меня спасти. Андрэ мои крики только веселили. Я, разделённая с друзьями двумя с лишним сотнями километров, невероятно скучала по ним, и меня часто посещали невесёлые мысли. В конце концов, если Леонхардт, по словам Андрэ, заключила себя в кристалл, то, получается, весь нанесённый нами ущерб Стохессу, все наши усилия и потери оказались напрасными, и командор Смит, скорее всего, хорошенько огрёб от начальства. Но самое обидное — все они наверняка пытались выковырять Анни из заточения, но они ведь не знают, что это бесполезно и она всё равно мертва. Я-то это знаю, и от этой несправедливости становилось только хуже. В голову часто приходила жуткая мысль: что, если легион окончательно расформируют? Что тогда станет с моими друзьями? Куда мне возвращаться? И, что самое важное, — вернусь ли я вообще? До самого конца я не не могла поверить, что всё это происходит со мной. Ещё никогда моя жизнь не переворачивалась с ног на голову так резко и внезапно. Я не оставляла глупых и бесполезных попыток убедить себя, что мне всё это снится и что на самом деле я сейчас лежу в коме в больнице Стохесса: пусть даже с переломанными костями и в шаге от того света, но зато дома! Рядом с товарищами! Но кошмар наяву всё продолжался изо дня в день. По моим расчётам, прошло около двенадцати дней после того, как я впервые очнулась здесь. Контролировать буйство «первой Елены» становилось всё тяжелее, стена между сознаниями медленно рушилась, и я каким-то неописуемым чувством ощущала каждую новую образующуюся в ней дыру. В то время, как я слабела с каждым введённым в меня образцом, «она», наоборот, становилась сильнее, и каждый новый её удар становился всё мощнее и сокрушительнее. Я изо всех сил старалась бороться с ней, потому что понимала — если она прорвётся, я навсегда исчезну. Не умру, а именно исчезну. Все мои воспоминания, мои тайны, мои мечты — словом, всё, что составляет мою сущность — всё это обратится в пыль. И не будет больше никакой Елены Лихтерманн. И она никогда не увидит таинственный внешний мир, сокрытый за стенами. И она никогда не вернётся домой. Эти мысли снова и снова останавливали меня, когда мне хотелось сдаться и бросить всё. И я не сдавалась. Как и обещала когда-то Эрену, я изо всех сил стискивала зубы и продолжала сражаться сама с собой. Но сил на это уже практически не оставалось. Каждый новый день ничем не отличался от предыдущего — я уже даже начала привыкать к ежедневным пыткам (по-другому это назвать не получалось), — но всё резко изменилось в одно мгновение. На тринадцатый день я очнулась раньше обычного. По привычке скривилась от боли во всём теле. Рана на лице уже не ощущалась и, насколько я поняла, всё-таки поддалась регенерации и исчезла; рук я не чувствовала практически, особенно правую, куда Андрэ ставила уколы чаще всего. Голова как обычно раскалывалась, но после сна боль немного притупилась, лоб горел от высокой температуры, в горле стояла тошнота. В общем, если вы когда-нибудь просыпались с сильным гриппом, вы меня поймёте. Ничего нового не было: всё те же чёрные стены, те же масляные лампы на них, на столе снова стоят три баночки с сывороткой. Здравствуй, новый день, заранее посылаю тебя нахрен. Но было во всей этой привычной обстановке что-то лишнее, что-то выбивающееся из стандартной статичной схемы. Я ещё раз хорошенько прислушалась и поняла, что разбудили меня громкие голоса, которые были отчётливо слышны даже из-за тяжёлой закрытой двери по ту сторону решётки. Слов я не могла разобрать из-за противно гудящих висков, но по интонациям различила двух человек, и в одном из них узнала Андрэ. Второй голос был мне не знаком, но он определённо принадлежал мужчине, и, судя по повышенным тонам, эти двое что-то не поделили. Я кое-как уняла шум в голове и заинтересованно прислушалась к их разговору, радуясь, что впервые за столь долгое время нашла себе хоть какое-то развлечение. Считать каменные блоки надоело до чёртиков. — Я уже сказала тебе, ты её не получишь. — Лихтерманн, ты проблем хочешь? Ты ведь знаешь, какой урон она может нам нанести, если мы не выполним приказ Совета. То, что можно извлечь из её крови, разнесёт в пыль все наши труды! По-хорошему прошу, отдай мне её. — Да плевать я хотела на тебя и твои труды! Ты хоть представляешь, чего мне стоило вытащить её из-за внутренней стены и незаметно притащить сюда? Хочешь сказать, что все годы, которые я убила на разработку формул и создание образцов, прошли зря?! А не пошёл бы ты с такими запросами! Я хочу, чтобы от неё не осталось ничего, ни одного напоминания о ней, я хочу, чтобы «она» прорвалась и подавила её! Я хочу её уничтожить! Вы ведь тоже заинтересованы в этом? Если я оставлю её у себя и продолжу опыты, то все останутся в выигрыше, разве не так? Кажется, они обо мне говорят. Но о каком таком уроне идёт речь? И куда меня хотят забрать? Сердце тревожно стукнуло при мысли от том, что я могу выбраться из этого проклятого подвала, и волнительный жар разлился из груди по всему телу. Прикрыв глаза для большей сосредоточенности, я полностью обратилась в слух. — Уж не считаешь ли ты, что твои личные интересы должны стоять выше интересов целого города? Ты меня, наверное, не так поняла. Приказ об уничтожении подразумевает уничтожение тела, а не сознания. Полное, чтобы даже праха не осталось. Поэтому кончай выпендриваться и отдай мне девчонку. Ты же понимаешь, что если пойдёшь наперекор, то никогда не вернёшься в Гевильт? Тебя туда просто не пустят, как и остальных изменников. Ржавый скрип двери чиркнул по ушам, но за эти дни я уже привыкла к нему, поэтому даже бровью не повела. Полностью погрузившись в чужой разговор, я едва успела вспомнить, что нужно притвориться спящей, поэтому поспешно приняла то же положение, в котором проснулась. Но любопытство, как говорится, сгубило кошку, поэтому я не удержалась и приоткрыла-таки один глаз, скосив его на два чёрных силуэта, расчерченных прутьями решётки. В низком силуэте угадывалась Андрэ, а второй человек был выше неё на целую голову. Отсвет от лампы позволил разглядеть короткую кучерявую бороду, а пламя отразилось в двух круглых стёклах в области глаз. — А кто тебе сказал, что я хочу возвращаться? — Неприкрытая желчь в голосе Андрэ заставила даже меня покрыться мурашками. — Этот город ничего хорошего для меня не сделал. Ни для меня, ни для моей семьи. Нас вообще-то с позором выгнали оттуда на корм титанам, если ты забыл. Я больше не хочу иметь ничего общего с Гевильтом и уж точно не собираюсь подчиняться ему. Хочешь — считай меня «изменником», мне плевать. Поэтому можешь выметаться отсюда, Елену ты не получишь. Я всё сказала. Мужчина недовольно скрипнул зубами. Мне вдруг стало интересно, почему он не может просто взять и забрать меня, утащить в этот свой Гевильт? Что мешает ему? Почему он не может противостоять моей сестре? Странное чувство надежды на то, что меня вытащат отсюда, вспыхнуло во мне ещё ярче, поэтому я нервно сжала вспотевшими пальцами ремень на руке и, уже не скрываясь, в упор уставилась на незнакомца, ожидая его ответа. — Я даю тебе ещё два дня, — неожиданно резко сказал он, а моё сердце со звоном разбилось в груди. — Если ты не передашь мне её после этого срока, я забуду о нашем уговоре и убью тебя, а девчонку заберу сам. Теперь и я всё сказал. Поняла? Он произнёс это настолько сурово, что мне как-то не по себе стало, будто он ко мне обращался. Тот факт, что этот мужик угрожает моей сестре смертью, абсолютно никак меня не всколыхнул, а отчасти даже порадовал. Будь я совсем отбитой на голову, прям так и сказала бы ему, что готова оказать посильную помощь. Просто удивительно, как изменилось моё отношение к ней за эти почти две недели. Хотя нет. Не удивительно. Я перестала считать её сестрой с тех пор, как она в первый раз ударила меня по лицу. Андрэ тоже оценила серьёзность его намерений, поэтому, пару секунд подумав, нехотя кивнула. — Вот так бы сразу. — Судя по голосу, мужчина довольно улыбнулся. — А теперь дай-ка мне это, я хочу полюбоваться на неё. Что? На меня? Любоваться? Спешу разочаровать, дядя, но тебе, скорее всего, придётся рыдать от жалости. Тихонько звякнули ключи, и мужской силуэт подошёл к клетке. Пока он возился с замком, я пыталась состроить максимально спокойное выражение лица и сделать вид, что ещё сплю, но от волнения и какого-то странного трепета в груди у меня ничего не получалось. После щелчка привычно взвизгнула ржавая дверь, и тяжёлые, но размеренные шаги начали раздаваться всё ближе и ближе. В конце концов я плюнула на свои бесполезные попытки и как можно спокойнее уставилась на незнакомца, который сначала взял лампу со стола и только потом подошёл к моей кушетке. Не знаю, может быть, свет так падал, но его лицо показалось мне каким-то смутно знакомым. Около десяти секунд прошли в обоюдном молчании, пока мы оба пристально разглядывали друг друга: он с интересом, я с подозрением. Первым тишину нарушил мой странный посетитель. — Святые стены, что ты с ней сделала? — с искренним разочарованием обратился он к Андрэ, которая подошла с другой стороны. — На ней же живого места нет. — Тебе-то какая разница? Вы же всё равно убить её собираетесь, а не в музейный экспонат превращать, — ядовито окрысилась она, а мне после её слов будто кирпич на голову упал. Я дура! Почему я сразу не прислушалась к его словам?! Он припёрся за мной, чтобы оттащить в какой-то неизвестный город и там прикончить, потому что я могу быть чем-то для них опасна! А я в нём уже спасителя увидела на дурную голову, вот идиотка! Нервно бегая взглядом по их лицам, я с каждой секундой всё яснее понимала, что нахожусь в абсолютно безвыходной ситуации. Андрэ уже давно прекратила ежедневно напоминать мне о том, что хочет меня убить, потому что не это является её настоящей целью: она хочет, чтобы личность «первой Елены» уничтожила мою. А этот мужик в сравнении с ней даже кажется каким-то доброжелательным на первый взгляд, но я уже оценила всю серьёзность его намерений, поэтому теперь опасалась даже посмотреть на него. Он внушал страх гораздо более сильный, чем Андрэ. С одной стороны — безумие, с другой — смерть. Не самый лучший расклад. А если посмотреть с третьей? Раз этот парень в сговоре с Андрэ — значит, он тоже как-то связан с тайной возникновения гигантов, и этот их город, Гевильт, определённо имеет к нам какие-то претензии. Я не знаю, какую опасность могу для них представлять, но если это действительно так, то я любой ценой должна выжить и вернуться домой! Я расскажу разведчикам всё, что успела узнать, а майор Ханджи обязательно додумается, что же такого можно извлечь из моей крови. Может быть, мы даже найдём новый ключ к разгадке тайны гигантов и поймём, как их уничтожить... Ну нет уж, теперь я точно здесь не умру! Не умру и не сойду с ума, так что идите вы оба к чёрту! Сжав кулаки, я посмотрела на склонившихся надо мной людей со всей суровостью, которая только была мне подвластна. Бородатого, похоже, насмешила моя физиономия, потому что он вдруг улыбнулся во весь рот и наклонился ещё ниже ко мне, поправив сползшие на нос очки. — Меня зовут Зик. Приятно познакомиться, Елена Лихтерманн.