Сначала ты ненавидишь эти стены, потом — привыкаешь, ну а когда просидишь здесь достаточно долго — получается, что ты от них зависишь. © к/ф «Побег из Шоушенка»
У кого-то есть аллергия на кошачью шерсть. У кого-то на картошку. У кого-то на цветочную пыльцу и даже на солнечные лучи. А у меня вот аллергия на подвалы. С недавних времён. Невесело хмыкнув, я откинулась на подголовник кушетки и с ненавистью уставилась на огромную железную дверь, отделяющую меня от свободы. Как хорошо, что я не страдаю клаустрофобией: комната была заперта наглухо, и единственное отверстие находилось только в этой двери — небольшое прямоугольное окошко с решёткой и заслоном, открывающимся снаружи. Сейчас оно, естественно, закрыто, поэтому складывалось ощущение, что я отрезана от всего мира — снаружи сюда не проникало ни единого звука. Но мне ли к этому не привыкать? Моя камера была очень небольшой — примерно три на три метра — и пустой, за исключением разве что кушетки. Заматывать мои конечности в ремни, слава богу, не стали, зато посадили на цепь, прямо как собаку. Железная колодка была не очень тяжёлой, но сковывала щиколотку и сильно натирала, поэтому я старалась много не двигаться, хоть длина цепи и позволяла даже доходить до двери. Стены здесь были не каменные, а железные; под потолком и в углах красовались ржавые потёки. Под уборную была в дальнем углу камеры любезно организована широкая дырка в полу. Единственным источником света здесь являлось торчащее в центре потолка странное приспособление: чёрный гнутый провод с постоянно светящейся лампочкой на конце. Тусклый жёлтый свет периодически моргал, издавая при этом тихое, еле различимое жужжание. Эта занятная штука меня очень заинтересовала: почему огонёк внутри всё никак не потухает? Сколько я уже здесь сижу, а он всё горит, да ещё и жужжит почему-то. От долгого его разглядывания у меня разболелись глаза, но делать мне было всё равно больше нечего. Ах да, где же я, собственно, нахожусь? Несколько часов назад мы с Райнером и Бертольдом добрались до стены, окружавшей город Гевильт. Она практически ничем не отличалась от наших Марии, Розы и Шины: тоже белая, тоже пятьдесят метров в высоту, ворота внизу тоже присутствовали, разве что без герба. Правда, почти по всему периметру земля снаружи стены была вытоптана на несколько метров, что меня немного удивило. Вот только поразмышлять над этим мне не удалось: едва не уронив с высоты в пятнадцать метров, Бертольд ловко стащил меня со спины и воткнул в шею шприц с каким-то препаратом, от которого я практически мгновенно вырубилась на добрую пару часов. Очнулась я почему-то уже на каталке, когда меня везли по сплошному серому коридору. Человек в такой же серой накидке со скрытым капюшоном лицом никак не прореагировал на меня, словно ему в голову даже не пришло, что я могу вскочить, навалять ему и убежать. Впрочем, его спокойствие было обосновано: толстые ремни крепко стискивали мою грудную клетку и колени, приковывая к каталке. Проклятые перестраховщики, чтоб им икалось. Спустя ещё минут пять безмолвного петляния по скучным однообразным коридорам мы наконец оказались у нужной двери. За ней меня поджидал странноватого вида человек в таком же сером плаще, только с белым капюшоном, будто сшитым из другой материи. Многочисленные шкафы теснились по периметру всей комнаты: некоторые были сплошь заставлены стеклянными пробирками, колбами, сосудами с заспиртованными тварями; на некоторых полки ломились от валяющихся на них в страшном беспорядке книг и толстых стопок исписанных листов. Весь этот кошмар капитана Ливая красноречиво указывал на то, что меня прикатили в местную лабораторию. Обмолвившись парой слов с моим сопровождающим, лаборантка (по голосу я поняла, что это женщина) быстро взяла у меня кровь из вены. Я тем временем пребывала в каком-то странном ступоре и даже рот открыть не могла, хоть меня и распирали многочисленные вопросы: от банального «где я» до «какого хрена вы делаете и зачем вам моя кровь». Я лежала на каталке и пялилась на этих двоих во все глаза. Передо мной стояли люди. Настоящие. Этот элементарнейший факт почему-то напрочь выбил меня из колеи. Не знаю, кого я ожидала увидеть в качестве жителей города, спрятанного посреди территории гигантов, во внешнем мире — наверное, тех самых зелёных крылатых лошадей с паучьими ногами, ну или, как минимум, людей с головами котов и целым веником змей на месте хвоста, которых представляла после рассказов тёти перед сном. А тут... Два человека, вполне себе обыкновенных, стоят рядом со мной и о чём-то беседуют на языке, который я понимаю! Казалось бы, это должно было меня как-то успокоить, но нервный страх так никуда и не исчез — я всё ещё понятия не имела, что у них на уме. Однако, к моему удивлению, женщина-лаборант оказалась настроена чуть более дружелюбно и посоветовала мне не пялиться на них такими глазами — ведь они такие же люди, как и я. Я хоть и полностью не успокоилась, но всё же немного приободрилась и рискнула задать вопрос: — Где я? Лаборант ответила, что сейчас я, грубо говоря, в местной тюрьме для особо опасных преступников, и, заметив мой красноречивый взгляд, недоумевающий, откуда в тюрьме взялась лаборатория, пояснила, что здесь высшая мера наказания куда суровее, чем у нас, варваров, за стенами. Смертную казнь здесь не практикуют. В тюремной лаборатории создаются специальные сыворотки, которые нужны для того, чтобы... — Что, простите? — Что слышала, дорогуша. Каждый, кто попадает сюда, принимает в себя эту сыворотку и становится гигантом, обречённым всю жизнь скитаться за стеной в вечном голоде и вечном безумии, — абсолютно спокойно ответила она, а у меня внутри враз всё похолодело. — Все гиганты, которых вы, варриты*, так стремитесь уничтожить — это люди Гевильта, жалкие повстанцы, посмевшие пойти против власти. Они до сих пор несут своё наказание. И мы — те, кто это наказание воздаёт. Каждое её слово я, сама того не хотя, запомнила наизусть, и каждое слово наносило мне удар за ударом. Не знаю, как я смогла перебороть свои эмоции. До сих пор не пойму, как у меня хватило сил сдержаться и не начать орать от ярости и ужаса, пытаясь освободиться от ремней, чтобы разнести здесь всё к чертям собачьим и перебить всех этих сволочей до одного. Всё из-за них. Сто семь грёбаных лет мы прячемся за этими проклятыми стенами и трясёмся от страха перед титанами. Сто семь лет мы один за другим умираем в поисках свободы и в стремлении спасти всё человечество... И виноваты в этом они! Каждая слеза, каждый предсмертный крик, каждая пролитая капля крови — всё это из-за них! Взметнувшийся в груди ураган едва не разорвал меня изнутри, но я лишь вздохнула — так глубоко, насколько позволили лёгкие, — крепко стиснула кулаки и закрыла глаза. Наверное, меня спасло только то, что я смутно подозревала нечто подобное, пока Райнер с Бертольдом тащили меня в Гевильт, но тогда эти мысли были слишком размытыми и абстрактными, потому что уцепиться было просто не за что. А сейчас мне буквально всё на духу выложили. Можно сказать, ошарашили. Но я, хоть меня и раздирали эмоции, ясно понимала одно: единственное, что мне сейчас нужно — это информация. Если я буду беситься и плеваться ядом, мне, конечно, рассказывать ничего не будут, а только вколют ещё какую-нибудь снотворную гадость и уволокут куда подальше. Эта женщина либо слишком бесстрашна и самоуверенна, либо слишком глупа и просто любит потрепаться, но это было неважно. Момент упускать было нельзя. Я должна была вытянуть из неё так много, как только смогу. Ненавязчиво, конечно. Поэтому пришлось в экстренном темпе успокаиваться и аккуратно пытаться вводить в разговор новые вопросы, благо накопилось их немерено. Итак, суть работы сыворотки состоит в том, что антитела, находящиеся в ней, при попадании в организм человека заражают его и вызывают активную мутацию клеток крови. Они очень бурно реагируют на кислород и солнечный свет, поэтому для превращения необходимо совершить кровопускание. Концентрация на чёткой цели заставляет заражённые клетки собираться ближе к поверхности кожи, затем человек ранит себя, мутировавшие эритроциты попадают под лучи — и происходит превращение. По той же причине титаны не могут двигаться без солнца: они питаются его энергией, поэтому если их лишить света, у них, как выразилась женщина, «сядет батарейка». Я не совсем поняла значение этой фразы, но общую суть уловила. Существуют три вида сыворотки: так называемые, три уровня. Первый уровень содержит довольно примитивные структуры антител и превращает человека в обычного гиганта — неразумного и вечно голодного, каких за городской стеной бродят десятки тысяч. Сыворотка второго уровня имеет более сложное строение, что не даёт воле титана полностью подавить волю человека. Так на свет появляются девианты — особые виды гигантов, имеющие остатки разума. И наконец, третий уровень — неполный образец идеальной сыворотки, дающий перевёртышу возможность полностью контролировать свою титаническую оболочку. Именно она была введена Анни, Райнеру, Бертольду, Андрэ и Эрену, и именно ею пыталось накачать меня всё моё семейство в порядке очереди; в Гевильте носителей этой силы называют «шифтерами» или просто «воинами». Сыворотка третьего уровня — самая мощная, она способна подавлять силу двух предыдущих. Поэтому если обычному гиганту на зуб вдруг попадёт воин, то он из безмозглой образины превратится в разумного, способного становиться обратно человеком. Удивительно, но такие случаи в истории всё же существуют, хоть их и катастрофически мало. Так вот, я это к чему веду. При попадании в мой организм сыворотка — любая, независимо от уровня — по непонятной причине не может вызвать заражение крови. Она просто нейтрализуется. Над этой загадкой и бились в своё время мои родители. Андрэ же, судя по всему, решила не заморачиваться и действовать радикально — просто напичкать меня образцами с убийственной концентрацией антител, от которой обычный человек умирает мгновенно. Я не умерла, как видите, но кое-какой эффект её эксперименты на меня всё же возымели. Упёртая ведь, зараза, до невозможности. Гевильт, каким-то образом прознав девять лет назад о моём странном иммунитете, забился в панике: если варриты (так здесь называют жителей королевства трёх стен, а сами жители зовут себя «шульдами»**) узнают об этом, город титанов обречён. А всё почему? А всё потому, что моя кровь — и есть то самое «оружие, способное уничтожить все их труды», как выразился недавно Зик, поскольку есть очень большая вероятность того, что она может стать материалом для создания препарата, обращающего действие сыворотки в ноль. Проще говоря, я — практически ходячий источник возможного антидота. Я! Источник! Антидота! У меня не нашлось слов, когда мне сообщили эту новость. Я просто молча лежала, не шевелясь, и таращилась на лаборантку во все глаза. В моей крови, которая течёт в моём организме вот уже почти шестнадцать лет, содержится некое вещество, способное уничтожить гигантов. Разгадка победы над этими огромными тварями, уже сто лет как терроризирующих всё человечество, всё это время крылась в одной капле моей крови! Пусть вероятность этого и не стопроцентная, но она всё-таки есть, и это просто... потрясно! Хоть до конца в это всё равно не верилось — как-то уж слишком красиво и просто всё это выглядит, но, с другой стороны, не просто же так Андрэ психовала из-за того, что у неё ничего не получилось с её экспериментами. Да и родители в своё время тоже практически с катушек съехали на этой теме, по её словам... Значит, что-то загадочное и опасное во мне всё-таки есть. Можно даже сказать... разрушительное? Тьфу ты, звучит как бред, честное слово! Но я снова отвлеклась. В общем, если наши учёные догадаются, где тут собака зарыта и насколько отличную службу им может сослужить моя кровушка, Гевильт мгновенно рухнет в адову пропасть вместе со всеми своими трудами и гигантов с собой туда же заберёт. Поэтому власти города и поспешили прибрать меня к рукам, когда представилась хорошая возможность, а заодно и подложили свинью изгнаннице-Андрэ. Конечно, способ работы этого антидота пока никому не известен — просто потому, что его ещё не существует, — но рисковать здесь никому не хочется. Опять-таки, грёбаные перестраховщики. На мой вопрос, почему меня просто сразу не убьют, болтливая женщина ответила, что с первого раза синтез сыворотки-противоядия может и не удаться, а из заранее извлечённой крови неизвестное вещество быстро испаряется — это она поняла, когда увидела еле заметный глазу дымок, поднимающийся над пробиркой с моей кровью. Кроме того, раз уж я для них что-то вроде неизвестного науке вида, меня собираются сначала хорошенько изучить, прежде чем убивать. То же самое собиралась в своё время сделать и наша полиция с Эреном, когда он только открыл в себе способность превращаться в гиганта. Я уж было понадеялась, что, если у них ничего не выйдет с созданием антидота, мне предъявят искренние извинения и отпустят на все четыре стороны, но учёная разбила мои надежды вдребезги. Теперь я слишком много знаю, чтобы меня так просто отпустили, так что неважно — есть в моей крови нейтрализатор, нет его — в любом случае, меня казнят. Хотя бы просто за то, что я здорово потрепала им нервы своим существованием. Перспектива дерьмовая, тут не поспоришь. Можно сказать, для этого она и накачивала меня этой, казалось бы, секретной информацией, игнорируя недовольные покашливания примостившегося у косяка человека в сером. Я же всё равно умру, чего уж там. Исполнили последнее желание смертника, спасибо, блин, большое. После сбора анализов меня на той же каталке привезли в эту железную коробку, приковали цепью к толстому кольцу в стене и оставили наедине с мыслями и кушеткой. Я навернула три круга по периметру комнаты, проверила зону своей досягаемости, постучала по стенам, потыкалась в окошко в двери — и, осознав всю бесполезность любых попыток выбраться, уселась посреди пола и наконец-то позволила себе разораться во весь голос. Что ни говори, а ситуация безвыходная. Выбраться из этой камеры невозможно, даже при всём моём желании, а вся тюрьма просто кишит незнакомыми людьми в плащах, которые только и жаждут того, чтобы прикончить меня. Кроме того, Мария находится чёрт-те где, а за городской стеной меня с великой радостью уже поджидают гиганты. Нет. Я не смогу. Всё-таки, я не вернусь домой. Нервно поёжившись от холода, я засунула руки внутрь рубашки и прижала их к груди, освободив рукава. Вроде лето на дворе, что ж здесь дубак такой стоит? Хорошо хоть, что крыс нет: в подвале Андрэ я просто с ума сходила, когда слышала совсем рядом наглую шуршовень и противный до скрежета зубов писк... А интересно, какое сегодня число? Уж не пропустила ли я свой день рождения? Да нет, он же в июле, а Анни мы только в начале июня ловили. А сколько времени прошло? Две недели? Нет, даже чуть больше. Интересно, доживу ли я до него вообще?.. Кстати, какое сейчас время суток? Здесь даже маленького окошка нет, кроме того, что в двери. Наверное, часа четыре вечера, или пять... Как спать-то хочется... И чёрт возьми, я бы обязательно уснула, если бы не оглушительный долбёж кулаком по двери. — Кушать подано, Лихтерманн! Я подскочила на кушетке, как на батуте, громко звякнув цепью, и осоловело уставилась на дверь, пытаясь прогнать остатки сна. В самом её низу вдруг открылась длинная прямоугольная щель (и как я её раньше не заметила?), через которую в мою каморку проскользнул поднос с едой. Рот мгновенно наполнился слюной, а желудок жалобно уркнул, напомнив, что в последний раз видел пищу два дня назад. — Э-э, спасибо, — сказала я на всякий случай, сползла на пол и подтянула к себе поднос. Трапеза была хоть и скудной, но всё же получше, чем у Андрэ: ломоть чёрного хлеба, кружка воды, варёное яйцо и тарелка с тоненьким слоем какой-то странной каши, похожей на перловку. Не густо, но и на том спасибо. За дверью раскатисто захохотали. Верхнее окошко со скрипом открылось, явив мне... серый капюшон. Да что ж такое. — Ты посмотри, какая вежливая, в первый раз от заключённого «спасибо» слышу, — хохотнул он. — Они обычно набрасываются на еду, как изголодавшиеся звери, как только её увидят. — Судя по звуку и движению руки, тюремщик почесал растительность на лице. — Ешь, ешь, пока ещё можешь. Уже очень скоро тебе будет совсем не до этого. После этих слов нижняя щель в двери закрылась, а затем послышалось удаляющееся насвистывание и стихающее эхо от тяжёлых шагов. Я попыталась просверлить хмурым взглядом дверь, словно хотела прожечь своего «кормильца» сквозь неё. Ну спасибо, что напомнил, мужик, весь аппетит мне перебил. Без былого энтузиазма сунув в рот кусок хлеба, я принялась чистить яйцо, стукнув его прямо о железный пол. Но и поесть мне, видимо, сегодня не удастся. — Лихтерманн? — послышалось вдруг из-за двери. Я тут же подавилась хлебом. — Провалиться мне на этом месте, это действительно ты?! Вскочив на ноги и забыв про натирающие оковы, я пулей кинулась к окну, которое мой надзиратель забыл закрыть. В горле всё ещё першило от попавших не туда хлебных крошек, но мне было не до этого: настолько сильный трепет охватил меня, когда я поняла, что знаю этот голос! Помнится, я когда-то мельком подумала, что вспомню его даже на смертном одре, и вот пожалуйста! Сбылось же! Прилипнув к окошку, я изо всех сил вгляделась в такой же чёрный решётчатый прямоугольник напротив моей двери и едва не провалилась на месте от счастья, когда разглядела в нём два узких глаза на землистом веснушчатом лице. — Имир! Имир, мать твою за ногу, ты, что ли?! — заверещала я, вцепившись в прутья решётки и едва не разбив о них лоб, вглядываясь в знакомые очертания. — Да я это, я, чего разоралась-то так? Сейчас полтюрьмы сюда сбежится, — зашипела она, покосившись взглядом в конец коридора, но я пропустила её слова мимо ушей: такая безумная радость оглушила меня, что я едва на пол не села. От неожиданности аж коленки подогнулись. Всё происходящее было похоже на чью-то глупую шутку. Можете считать, что я спятила, но в соседней со мной камере действительно сидит Имир — наглая и эгоистичная девчонка, которую я ещё со времён училища терпеть не могла! Но... как? Как это может быть? Что она здесь делает?! Как она сюда попала?! Как давно она здесь?! Всё ещё не веря своим глазам, я прислонилась лбом к решётке и перевела дух, кое-как успокоившись и взяв себя в руки. Кажется, судьбе определённо доставляет удовольствие вот так швырять меня из крайности в крайность: то я за пару минут оказываюсь в полной и безвыходной заднице, то меня начинает чуть ли не галопом преследовать удача. Ну кто бы мог подумать, что здесь, за несколько сотен километров от моей родины, в соседней тюремной камере окажется моя сослуживица! Если бы это не происходило сейчас со мной, никогда бы не поверила! — Ладно, извини. Чёрт, не думала, что скажу это когда-нибудь, но ты не представляешь, как я рада тебя видеть! — вздохнула я, снова расплываясь в улыбке. Не могу поверить, неужели я когда-то её ненавидела? Да сейчас она кажется мне чуть ли не ангелом, посланным с небес на землю! — Ты лучше скажи, какого хрена ты здесь делаешь? Как тебя вообще сюда занесло? — А, это наши титанутые на всю голову братья-акробаты постарались, — поморщилась Имир, закатив глаза. — Хотели ещё и Эрена прихватить вместе со мной, но тут они обломились. Понятия не имею, что им надо, но торчу я здесь уже прилично и никто мне ничего не собирается объяснять. А, погоди, ты же не в курсе, — вдруг спохватилась она. — Короче, Райнер и Бертольд... — Да знаю я про них давно. Кто меня, по-твоему, сюда припёр? — хмыкнула я в ответ и, не удержавшись, облегчённо выдохнула: слава богу, Эрена здесь нет. Значит, я была права — эти двое действительно раскрыли себя перед всеми. Но зачем было так рисковать? Неужто смерть Анни так выбила их из колеи, что они отчаялись и решили пойти ва-банк?.. Господи, да какая разница! Потом об этом подумаю, сейчас нужно разобраться с Имир. — Подожди, как долго ты уже здесь? — Где-то около недели, может, чуть больше. Блин, мы разговариваем как самые настоящие зэки. — Я кучу всего пропустила за эти дни, давай, рассказывай быстрей, что случилось. Райнер и Бертольд же были вместе с тобой в южном штабе, Эрен-то там откуда взялся? — О-о-о, — протянула она, растянув на лице привычную ухмылку. — Устраивайся поудобнее, Лихтерманн, сейчас я поведаю тебе интереснейшую историю. Короче... И понеслось. Следующие полчаса Имир рассказывала мне обо всём, что происходило с ними, пока я торчала в подвале в компании Андрэ. Про внезапное нашествие гигантов, про невидимую брешь в стене, про непонятным образом опустевшую деревню Конни, про замок Утгард, про лунных гигантов, про гибель майора Закариаса и его отряда, про... что? Она — тоже титан? Да что, чёрт возьми, не так с нашим сто четвёртым?! Кхм, ладно, я даже почти не удивилась: в конце концов, не стали бы её просто так тут держать. В конце последовал рассказ о том, как Имир до самого утра дралась с титанами и как к ним на помощь подоспели Эрен со товарищи. Дальнейших событий она не помнила, так как потеряла сознание, но очнулась уже в лесу гигантских деревьев с отрубленными конечностями, бессознательным Эреном под боком и бессменным караулом в лице Брауна и Гувера. Эта парочка пыталась манипулировать ею с помощью Кристы (которую, кстати, на самом деле зовут Хистория Рейсс и которая потомок королевского рода... что, я спрашиваю, не так с нашим сто четвёртым?), и у них получилось склонить её на свою сторону. Однако разведотряд быстро нашёл их, и после недолгого сражения им удалось отбить Эрена. Имир же, эта идиотка, когда они передали её Зику, добровольно пошла с ним в Гевильт, оставив Кристу в покое и абсолютно не представляя, что ждёт её в таинственном городе. А в городе её без лишних слов швырнули в тюремную камеру и захлопнули следом тяжёлую железную дверь, ничего не объясняя. Только тогда она, наконец, поняла, в какое дерьмо вляпалась из-за того, что позволила воспользоваться своей привязанностью к Кристе. Но было уже поздно. Естественно, за всё время, что она проторчала здесь в глухом одиночестве, Имир успела сотню раз пожалеть о том, что поддалась на их банальную провокацию и что согласилась идти с ними. Но тут я могла её понять: Райнер наобещал ей с три короба, что, если она им доверится, драгоценная Хистория «будет спасена», а потом просто взял и сдал её в эту тюрьму. От кого они собрались спасать Рейсс, я так и не поняла, но суть не в этом. Возможно, способность Имир превращаться в титана тоже чем-то насолила шульдам, а возможно, им интересно её происхождение: ведь после шестидесяти лет скитаний по землям гигантов (вы не представляете, в каком шоке я была от этой цифры!) она умудрилась как-то снова стать человеком, даже без антидота. Но я, нагруженная до ушей новой информацией, сразу поняла, в чём тут дело. Видимо, когда-то она умудрилась в облике гиганта слопать носителя третьего уровня сыворотки, поэтому её и держат здесь — если это действительно так, то получается, что Имир сожрала воина, принадлежащего Гевильту, и теперь должна понести за это наказание, если её вину подтвердят. Однако, видя её задумчивость, я не решилась спросить об этом напрямую. Возможно, она этого даже не помнит, а узнавать о том, что ты, сама того не помня, убила человека... страшно. Уж мне ли не знать. Затем настала моя очередь рассказывать обо всём, что произошло со мной, и пояснять, каким ветром меня сюда занесло. Узнав о том, что моя сестра на самом деле жива и обладает силой титана, и о том, что она со мной творила в своём подвале, Имир, к моему удивлению, облила её таким бурным потоком брани, что я едва не зааплодировала ей, проникнувшись ещё большим доверием. В конце моего рассказа Имир около минуты помолчала, обдумывая ситуацию, а затем на полном серьёзе заявила, что не собирается больше куковать в этой железяке и намерена при первой же возможности сбежать. Я хоть и провела тут не так много времени, но мне тоже успело здесь надоесть, да и перспектива умереть вообще не прельщала. Поэтому я, воспламенившись надеждой на то, что смогу вернуться за стены, с огромным энтузиазмом согласилась присоединиться к ней. Мысль об очередном забытом воспоминании, приснившемся мне по дороге в город, вновь вспыхнула в голове. Я прижала пальцы к вискам и зажмурилась, пытаясь разложить всё по полочкам. Похоже, моя приёмная мать определённо знала больше, чем обычный разведчик в отставке. Она предвидела всё — и нашу борьбу с Андрэ, и моё попадание в Гевильт, и даже дала мне некоторые инструкции на этот случай. «Три принцессы падут при свете пурпурной зари, и только четвёртая вам не позволит пройти»... Итак, пункт первый — попасть в Гевильт — выполнен. Куда дальше? Где мне можно применить эти знания? Что это вообще может значить? Это какой-то пароль? Или местная клятва? Отрывок из присяги или гимна? Если так, то он у них довольно странный. И как эти строчки могут мне помочь?.. Кажется, я сегодня торможу сильнее, чем обычно. Я бьюсь в догадках, в то время как прямо напротив меня сидит такой кладезь информации! Она определённо должна что-то знать! — Слушай, Имир, — позвала я её. — Раз уж ты... э-э... так много прожила, может быть, ты знаешь, что значит этот стишок? Я процитировала таинственную фразу и внимательно посмотрела на подругу по несчастью в ожидании ответа. Та, дослушав меня до конца, вдруг громко расхохоталась. — Браво, Лихтерманн, пять баллов за исполнение! Видела бы ты сейчас своё лицо! — процедила Имир сквозь смех, но, вспомнив, что может привлечь внимание стражи, успокоилась и вытерла с глаз невидимые слёзы. — С чего ты вообще взяла, что я что-то про это знаю? Я так похожа на любителя таинственной поэзии? Это ты у нас книжки читаешь, а не я. — Ну во-первых, ты шифтер, — насупилась я, обиженная её реакцией: меня лично эти строки почему-то до костей пробирали. — А все шифтеры, которых я знаю (ну, почти все, кроме Эрена), родом из Гевильта. А мама... в смысле, тётя сказала, что эти строчки пригодятся мне на случай, если я сюда попаду. Во-вторых, ты в пять раз старше меня, так что я подумала... ну... что ты и знаешь больше меня, кхм, — пробормотала я, с угасающим энтузиазмом смотря на Имир, ухмылка на губах которой с каждым моим словом таяла всё быстрее. Когда я замолчала, на её лицо было уже страшно смотреть: настолько оно было серьёзным и злым. — Так, а теперь послушай-ка сюда. То, что я шифтер, ещё ничего не значит. Я шестьдесят грёбаных лет проварилась у титана в затылке, так что все мои воспоминания о прошлой жизни выветрились из меня вместе с его паром. Я не знаю, откуда я родом. Я вообще ничего о себе не знаю, — отстранённо сказала она, смотря куда-то сквозь меня. От её слов даже пальцы на ногах похолодели. Шутка ли — почти полвека протаскаться по земле в обличии гиганта. Шестьдесят лет. Пять моих жизней. Просто с ума сойти. Боюсь даже представить, что она почувствовала, когда поняла, что не помнит ничего о своей прошлой жизни, и что пропустила целых шестьдесят лет истории. Хотя нет, я-то представить как раз могу. Я хмуро посмотрела на Имир и собралась извиниться за свои слова, но она внезапно продолжила, снова ухмыльнувшись. — А за старуху ты у меня ещё получишь, наглая мелочь. — Договорились, — усмехнулась я, радуясь, что она не злится. Что ж, кажется, фортуна действительно в кои-то веки развернулась ко мне лицом, а не задницей.***
Ещё несколько дней я проторчала в этой консервной банке, трясясь от дикого холода. Напоминаю, что из одежды на мне были только рубашка, уже давно превратившаяся в грязное тряпьё, и больничные штаны. Шея, которую раньше согревали волосы, сейчас тоже сильно мёрзла, поэтому я серьёзно опасалась подхватить простуду, так как в эти дни даже самый лёгкий насморк для меня был страшнее всякой чумы. Железный пол хоть и немного нагревался под моими ногами, но остывал моментально, поэтому я практически не слезала с койки: только чтобы сходить в туалет, взять поднос с едой да поговорить с Имир. Честно говоря, я совсем не удивилась авантюре, которую она провернула. Эта хитрюга умудрилась за пару дней до моего прибытия заговорить зубы надзирателю, чтобы он хотя бы на пару часов оставил её окошко открытым — заявила, что начала задыхаться из-за нехватки кислорода. А потом, пока створка была открытой, привязала нитку к шляпке шурупа изнутри и впоследствии наловчилась создавать иллюзию того, что заслонка всегда закрыта, при этом имея возможность открыть её, когда вздумается. Никто из стражников не мог заметить этого: когда окно открывалось кем-то снаружи, нитка просто рвалась, уничтожая улики, а Имир тем временем незаметно привязывала новую. Мне пришлось заморочиться и тоже соорудить такое приспособление, в процессе пустив на нитки почти полштанины, но это того стоило: теперь мы с ней могли беспрепятственно переговариваться друг с другом. Сначала мне приходилось говорить чуть ли не шёпотом, ибо я опасалась, что заключённые из смежных камер могут услышать нас и сдать тюремщикам, но Имир уверила меня, что насчёт этого можно не беспокоиться. Толщина металла в дверях — около десяти сантиметров, поэтому услышать нас даже при всём желании невозможно. Кстати, об этом. Имир, как уже было сказано, провела здесь намного больше времени, поэтому мне удалось выведать от неё кое-что интересное. В общих чертах, это не простая тюрьма: она полностью находится под землёй — вот почему здесь так холодно! — и действительно держит в себе преступников, приговорённых к смертной казни. Ну и просто везунчиков, знающих больше, чем следует. Также она рассказала мне немного об обитателях этого подземелья, хоть ей и самой удалось выяснить совсем чуть-чуть. Кроме преступников здесь находится ещё целая куча людей, подразделяющихся на три группы в зависимости от обязанностей. Первая — обычные стражники, самая многочисленная каста. Носят простые серые плащи и следят за заключёнными, ничего интересного. Вторая — учёные и лаборанты. Их отличительный знак: белый капюшон на плаще. Они занимаются разработкой сывороток первого и второго уровней для превращения преступников в обычных гигантов и девиантов. Третий уровень, видимо, создаётся в более специализированных и, держу пари, секретных лабораториях. И, наконец, третья группа тюремных обитателей — государственные служащие. По краю их накидок проходит красная кайма, а на спине изображена такая же красная эмблема в виде человеческого силуэта, заключённого в тройной круг. Людей с такой яркой блямбой здесь можно увидеть очень редко — Имир сама только двоих видела за всё это время, но, несмотря на свою значимость, они выполняют роль обычных наблюдателей: в основном следят за работой двух предыдущих групп и за ситуацией в тюрьме в целом, докладывая обо всём правительству. За это стражники и лаборанты сильно недолюбливают их и между собой называют «краснозадыми крысами». Помимо всего этого мы с моей товаркой по несчастью активно обсуждали план побега из железного подземелья. Он должен быть приведён в действие в тот день, когда эти гномы садовые, как окрестила их Имир, дорвутся-таки до моей крови и извлекут из неё антидот. Точнее, не «когда», а «если» — вероятность успешного синтеза всё ещё не была стопроцентной. Каждый день ко мне в камеру приходили двое учёных с кучей всяких приспособлений и пугающего вида механизмов, а затем на ближайший час мне снова приходилось становиться безвольной лабораторной мышью. Чаще всего весь процесс проходил безболезненно — как и сказала мне в тот раз женщина-лаборант, меня просто изучат с ног до головы; но каждый раз после их ухода мне невыносимо хотелось взорвать к чёртовой матери эту проклятую тюрьму и поотрывать головы всем её обитателям — настолько унизительными были эти осмотры и исследования, что я едва зубы в порошок не стирала, пока скрипела ими от гнева. Андрэ стоило бы поучиться у них: так низко опускать меня не выходило даже у неё. Забор крови для опытов учёные также проводили раз в день, и снова и снова каждый вечер мне сообщали, что противоядие создать не удалось. Я уж было начала терять веру в то, что смогу стать ещё одной надеждой для человечества наравне с Эреном, но события резко слетели с мёртвой точки. День Икс всё-таки настал. И пришёлся он на шестые сутки моего заточения. Я проснулась от громкого лязга и едва не свалилась с койки со страху. Быстро сев, я протёрла глаза и в шоке уставилась на открывающуюся тяжёлую дверь, через которую в мою камеру проник человек в плаще. Серая мешковатая ткань, капюшон тоже серый, красной полоски на подоле не видно. Стражник, значит. — Здрасьте, — машинально брякнула я спросонья. Человек ничего не сказал в ответ, даже головы на меня не поднял; вместо этого он молча подошёл ко мне, заставив вжаться в холодную стену, достал что-то из-под полы плаща и принялся копаться этим в колодке. Тихий звяк — и моя несчастная нога вновь обрела свободу. В упор ничего не понимая, я едва успела рассмотреть свою стёртую до крови конечность, потому что меня грубо схватили за локоть и стащили с кушетки. — Эй... Эй, ты что делаешь?! — возмутилась я, когда стражник заломил мне руки за спину и сцепил запястья холодной сталью наручников. — Что происходит? Больно же! Пусти меня! Однако мои жалкие попытки сопротивления ничего не дали: охранник, полностью игнорируя мои протесты, буквально вышвырнул меня в коридор, после чего снова запер дверь в камеру и поволок непонятно куда, приставив вплотную к моей спине холодное дуло ружья. Беспомощно оглянувшись назад, я успела увидеть приоткрытый заслон в двери напротив моей камеры, но паника и шок от всего происходящего так и не отступили. Неужели антидот всё-таки извлекли? У них всё получилось? Долго же они бились над ним: я уже успела расстроиться, что всё так и закончится, толком не начавшись. Мимолётное чувство радости от того, что я действительно способна на нечто подобное, имеющее такую огромную важность, сдавило грудную клетку, но порыв холодного страха вытеснил его и заставил меня покрыться испариной. Ведь, если мыслить логически, сейчас меня ведут, собственно, на казнь. Сглотнув, я осторожно повернула голову и покосилась на своего сопровождающего. Мне вдруг совсем не вовремя стало интересно: что он собрался со мной делать, если сыворотка меня не берёт? — Извините, — тихо позвала я его. — Что вы... эм... Что меня ждёт теперь? Стражник поднял голову и исказил неприкрытый капюшоном рот в секундной ухмылке, увидев моё бледное от испуга лицо. — Расстрел, — выстрелил он словом, как из пушки. Я вздрогнула и опустила взгляд в пол. — А затем кремация. Ноги внезапно подкосились. Едва сумев сохранить равновесие, я крепко закусила губу и задышала глубже, пытаясь отогнать охватившую меня бешеным ураганом панику, но всё было без толку: ощущение приближающейся смерти пробрало меня могильным холодом до самых костей, сконцентрировавшись в одной единственной точке — там, куда упирался равнодушно холодный металл ружья. Это странно, но даже во время сражения с гигантами я не чувствовала такого непередаваемого, сковывающего ужаса, от которого цепенеет тело. От которого нет спасения. Я, конечно, понимала, что со мной не будут церемониться, но всё же не ожидала, что меня буквально выдернут из постели и без лишних слов поведут на казнь, ничего не объясняя. Как я ни старалась держать себя в руках, в горле всё-таки встал тяжёлый комок, а перед глазами всё начало плыть. Наручники за спиной тихонько звенели на трясущихся руках. Сквозь пелену слёз на глазах я вдруг заметила, что коридор не пустой. Люди в накидках, до этого спешившие куда-то по своим делам, вдруг все одновременно замерли там же, где стояли, и молча уставились на нашу мини-процессию. Я затравленно опустила голову, но продолжала украдкой наблюдать за ними из-под свисающих на глаза волос — словно ожидала, что они сейчас внезапно достанут из карманов камни и начнут швыряться ими в меня, обругивая на чём свет стоит. Но ничего подобного не произошло. Мы продолжали идти в почти полной тишине. Рты одних стражников были искривлены в презрении, другие торжествующе улыбались, третьи тихо перешёптывались, указывая пальцами на меня — всё проходило довольно мирно относительно моих жутких представлений, но... Даже при том, что никто не говорил ни слова и даже не рыпался в мою сторону, я чувствовала себя мерзко и отвратительно. Было такое ощущение, словно меня с ног до головы оплевали. То, с какой ненавистью сейчас все эти люди смотрят на меня и провожают взглядами, то, как они ядовито перешёптываются, обсуждая меня за моей спиной, вызвало во мне два полностью противоречивых желания. Мне захотелось резко вскинуть голову, выпрямить спину, натянуть на лицо гордую усмешку и так идти всю дорогу, не обращая ни на кого внимания — меньше всего я хотела в свои последние минуты трястись от страха, как собака перед грозой. Я очень хотела показать, что не боюсь умирать и что с моей смертью для них ничего не закончится: наши солдаты обязательно доберутся до этого проклятого города и сровняют его с землёй, а затем перебьют всех титанов до одного и закончат наконец-то эту затянувшуюся войну. Но я поддалась второму желанию. Позорно опустила взгляд и, поникнув плечами, продолжила безвольно шаркать босыми ногами по стальному полу. Стражники расступались передо мной, растягивая на губах усмешки от столь жалкого зрелища, а в моей голове продолжали бить набатом всего два страшных слова. «Расстрел. А затем кремация». Расстрел. Кремация. РАССТРЕЛ. КРЕМАЦИЯ. В состоянии полного нестояния я кое-как перебирала ватными ногами. Стражник предупредительно тыкал мне в спину ружьём, стоило мне споткнуться или замедлить шаг. Ледяной пол обжигал ступни, и сначала я чуть ли не на пятках шла, чтобы свести контакт с ним к минимуму, но сейчас я вообще ничего не чувствовала, кроме того, как эти слова бьют меня наковальнями по вискам. Мы ещё несколько минут петляли по коридорам, я даже честно попыталась запомнить дорогу, но из-за пелены слёз в глазах решительно ничего не разбирала. Помню только, что мы кучу раз куда-то поворачивали и раза два поднимались по длинным лестницам, и что людей на нашем пути встречалось всё меньше и меньше — в последнем коридоре их вообще не было. Когда мой сопровождающий наконец остановился перед одной из дверей, я подняла на неё взгляд и почувствовала, как уходит земля из-под ног. Прямо перед моим носом блестела выбитая на двери надпись, от которой мне уже стало нестерпимо жарко. Надпись гласила «Крематорий». — Чего встала? Шагай давай, — приказал мужчина, открыв дверь и пихнув меня внутрь. Меня тут же обдало горячим воздухом, в лицо ударил запах палёной плоти, а перед глазами в ровный ряд выстроились огромные чёрные печи. Дымоходы уходили высоко вверх и исчезали в потолке. Пока стражник закрывал дверь, я успела насчитать двадцать печей, но огонь горел только в трёх из них. Всё-таки, здесь чаще всего ограничиваются банальным введением сыворотки, а в эту комнату, наверное, попадают те, кто носит в себе третий уровень — их же бесполезно превращать. Но, несмотря на то, что работали всего три печи, от звука яростно бушующего в них огня у меня даже кости загудели. Толчок в спину прервал мои размышления: не удержавшись на и без того подкашивающихся ногах, я грохнулась на колени и едва не ударилась по инерции головой о пол, но меня грубо схватили за волосы и дёрнули вверх. Коротко вскрикнув от боли, я мгновенно замерла, когда почувствовала на лбу холодное металлическое покалывание. Через силу открыла глаза и увидела приставленную к моей голове двустволку. Слёзы одновременно покатились из глаз. Я едва подавила в себе желание оглянуться на дверь. Ну давай же, пожалуйста, поторопись, я же умру сейчас! Я ПОГИБНУ ЗДЕСЬ! — Получай за всё, маленькая тварь. Щёлкнул взведённый курок. Очередная слеза разбилась о пол. Громкий скрип послышался за спиной. А затем раздался выстрел.***
— Подожди, ты сейчас серьёзно? Я не могла поверить собственным ушам. Нет, я, конечно, знала, что Имир без царя в голове, но чтоб настолько... Да у неё там натуральная анархия! — Абсолютно серьёзно. Что поджилки трясутся, а, Лихтерманн? — хитро улыбнулась она, заставив меня раздражённо скрипнуть зубами. — Вот не надо только мне тут страшные рожи корчить, не нравится мой вариант — предлагай свой. — Да иди ты... Этот, на первый взгляд, странный разговор состоялся позавчерашним утром. Прошло четыре дня, и мы, конкретно заскучав, начали строить планы: если вдруг антидот всё-таки создадут, то нельзя ни в коем случае позволить этой новости застать нас врасплох. Мы должны быть готовы к действиям в любой момент. Поэтому сразу после завтрака мы с Имир принялись обсуждать план побега, но в итоге едва не разругались спустя первые же пять минут, потому что то, что предложила эта чокнутая девица, уже ни в какие рамки не лезет! — Ладно... — Я с крайне недовольным видом помассировала пальцами виски. — Ладно. Всё равно у нас нет времени придумывать что-то получше. Давай повторим ещё раз. — Так бы сразу, — хмыкнула Имир. — Слушай и запоминай. С этого дня я начну следить за твоей камерой, чтобы не прошляпить момент. В нужный день к тебе придёт стражник, выведет тебя из камеры и куда-то поведёт — куда точно, не знаю, но с остальными заключёнными так и поступали. Дальше дело за мной: я начну громко орать и бить всеми конечностями по двери, по стенам — короче, везде, куда попаду. Естественно, на всю эту истерику какой-нибудь проходящий мимо стражник да среагирует. Я добьюсь того, чтобы он зашёл в камеру, дабы посмотреть, что тут происходит — и тут я быстренько его заваливаю, переодеваюсь в его шмотки и мчусь к тебе на помощь. Ну а потом мы быстренько сматываем удочки. Шикарный же план, ну? Чего тебе в нём не нравится? — Нет, ты всё-таки издеваешься, — вздохнула я через пару секунд задумчивой тишины. — Во-первых, как ты узнаешь, где меня искать? Во-вторых, как ты, мать твою, надеешься завалить в одиночку взрослого мужика?! Это тебе не алкаши в переулке, а обученные солдаты! — Да тише ты, истеричка, — шикнула на меня Имир, опасливо покосившись по сторонам. — Что тут непонятного? Во-первых, я могу изловить по пути любого лаборанта, они-то уж точно будут знать, куда тебя определят. А во-вторых — ты что, серьёзно думаешь, что я здесь всю эту неделю балду пинала? — хитро ухмыльнулась она, видя мой непонимающий взгляд. — Да у меня тут настоящий военно-тренировочный лагерь усиленного режима. Каждый день: отжимания — пятьдесят раз, подъём туловища из положения лёжа — шестьдесят раз, приседания — сто раз. Шадис бы все локти себе искусал. Я же говорила тебе, что с самого начала собиралась бежать отсюда, мне некогда форму терять. Имир многозначительно посмотрела на то, как медленно открывается мой рот. Да, тут не спорю — в этом она молодец, я бы до такого сроду не додумалась. — Ладно, допустим, стражника ты завалишь и дорогу разузнаешь, — нехотя кивнула я. — Но — в-третьих — что, если ты не успеешь? — Хм... Думаю, ты умрёшь. — Спасибо, обнадёжила. — Всегда рада. — Имир, кончай придуриваться! — вконец разозлилась я. — Я, между прочим, серьёзно говорю! Мне как-то не хочется умирать, так толком ничего и не сделав! А ты, пока провозишься со стражником, пока узнаешь, где меня искать, пока найдёшь это место, прибежишь уже на мой хладный труп. И что тогда делать? — Ладно-ладно, успокойся ты, — взмахнула руками Имир. — Я вообще не понимаю, с чего ты так паникуешь? Я вполне неплохо ориентируюсь на местности, в отличие от некоторых. — Ещё один многозначительный взгляд в мою сторону, но от него я уже тихо прыснула в кулак. Помнится, года два назад Шадис устроил нам марш-бросок в лесу, и я тогда никак не могла сориентироваться по карте, потому что держала её вверх ногами. — Ну так что, принимаем план? Я прекратила смеяться и задумчиво нахмурилась. Да это не план, а грёбаное решето. Сколько белых пятен, сколько шатких теорий и предположений! А ведь на кону моя жизнь! Нет, я нисколько не принижаю важность жизни Имир, но если я действительно могу принести человечеству столь огромную пользу, то я обязательно должна выжить. Но смогу ли я в самом деле доверить себя в её руки? Сколько помню, она всегда была той ещё эгоисткой и никогда не делала что-то для других просто так, если в этом не было выгоды для неё самой. Что помешает ей просто выбраться из камеры, бросить меня на верную смерть и сбежать в одиночку, не тратя время на моё спасение? Могу ли я рассчитывать на неё?.. — Принимаем, — вздохнула я, устало обхватив железный прут решётки. Да — страшно, да — рискованно. Но другого шанса не представится — это будет единственный раз, когда я выйду из камеры. — Только учти: если ты всё-таки не успеешь, я буду всю жизнь сниться тебе в кошмарах и доведу до психушки, понятно?***
— ... ена.... Елена... Елена, твою же ж мать, приди в себя! Лихтерманн! Я резко дёрнулась вперёд и едва не стукнулась лбом о человека, сидящего рядом и с силой хлопающего меня по щекам. Помотав головой, я сморгнула с глаз белую пелену и едва не завизжала, увидев перед собой лицо, скрытое серым капюшоном. Но я успела только рот открыть — человек быстро стянул с головы мешковатую ткань, и я вздохнула с облегчением, увидев перед собой Имир. — Ну ты, мать, даё-о-о-ошь, — протянула она, растягивая на губах ухмылку и весело наблюдая за тем, как я закрываю рот руками в попытке не завопить от радости. — Ты хлопнулась в обморок только от одного звука выстрела! Я уж было подумала, что ты на самом деле коньки отбросила. Как я вовремя пришла, а? Ещё чуть-чуть бы, и... Я не совсем понимала, что она говорит — чего уж там, я не соображала толком, что вообще происходит! Почему Имир одета в форму стражника? А, точно, это же было в плане... Но подождите, тот парень выстрелил в меня, я точно помню! Почему же я ещё жива? Осоловело оглянувшись, я зацепилась взглядом за маленькую вмятину в стене, в паре сантиметрах от дверного проёма. Промахнулся? Отвлёкся на внезапно вошедшего человека? Поверить не могу, Имир спасла мне жизнь. — Э-э-эй. — Меня потрясли за плечи и ещё раз хлопнули по щекам. — Ты здесь? Приём. — Приём, — машинально отозвалась я, медленно приходя в себя и поднимаясь на ноги. Голова неприятно ныла в затылке: видимо, я приложилась им о пол, когда падала. Блин, вот угораздило же! — Подожди, так ты... ты всё-таки успела? — Ну, как видишь, — хмыкнула Имир. — К моему удивлению, всё прошло чётко по плану: стражник мне попался какой-то хиленький, лаборант с великим удовольствием сообщил, куда тебя уволокли, и даже маршрут подробно расписал, чуть ли не провожать хотел, радостный такой. Кстати, — она встала с пола и кинула мне стопку вещей, которую до этого держала в руках, — на вот, надевай быстро. Мы и так уже кучу времени потеряли. Вон там сапоги ещё стоят, а то я уже не могу смотреть на твои голые ноги. Я кое-как трясущимися от волнения руками, на которых уже не было наручников, стянула с себя больничные рубашку и брюки с расползшейся на нитки штаниной, вытащила из стопки просторную бежевую кофту с длинным рукавом и простые чёрные штаны, быстро напялила всё это и набросила на плечи серую накидку из грубой мешковины. Очень похожа на плащ разведчиков, только с тремя пуговицами у шеи, а не с одной. Около двери действительно обнаружилась пара высоких кожаных сапог на заклёпках, которые я тут же поспешила обуть. Великоваты немного, ну да ладно. Господи, как же давно я мечтала наконец-то обуться! Чего только не довелось пережить моим несчастным ногам: и по земле я босиком ходила, и по металлическому ледяному полу, и колодка мне кожу натирала... Подождите-ка. — Имир, — позвала я свою спасительницу, которая собирала с пола мою одежду. — Ты раздела и разула того стражника, который меня сюда привёл, так? Куда ты его дела-то? Она в ответ кровожадно улыбнулась, молча подошла к одной из горящих печей, открыла заслон и бросила в огонь старое тряпьё. И только ещё раз присмотревшись, я сообразила, что теперь из двадцати работали не три. Их было четыре. Холодный страх пробрал меня до самых костей, и я в шоке уставилась на абсолютно спокойную Имир, отряхивающую ладони. Конечно, я прекрасно понимаю, что ситуация не располагает к гуманности, и если бы не Имир, сейчас на месте этого человека в печи жарилась бы я, и он очень вряд ли жалел бы меня. Я понимаю. Но всё же... Ради достижения своих целей она легко может переступать допустимые рамки жестокости, и об этом знали все, кто был знаком с ней хоть немного; но чтобы вот так?.. То ли я слишком мягкотелая, то ли просто ценю человеческую жизнь, но в любом случае — сотворить такое я бы точно не смогла. — Что? — пожала она плечами, почувствовав на себе мой взгляд. — Только не говори, что тебе его жаль. — Ага, разбежалась, — хмыкнула я, набрасывая на голову капюшон. Имир последовала моему примеру. И как они только узнают друг друга в таких прикидах? Не видно же ничего! — Ладно, пора двигаться дальше. Дай угадаю, ты стащила у того парня патроны? Имир молча кивнула, подхватила с пола двустволку, забросила на плечо и первой вышла из крематория. Я окинула коротким взглядом комнату, где мне было суждено умереть, надвинула капюшон пониже и вышла следом. Заперев дверь, мы немного попетляли по коридорам — Имир, хвала богам, отлично запомнила дорогу — и скоро вышли в главный коридор. — Итак, следующая остановка — лаборатория.