Мы живём, чтобы давать бой каждому новому дню. © Стивен Кинг «Сияние».
— У тебя торчит что-то. — Где? В вентиляционном коробе было темно, как в бочке, но белый свет фонарика, отражающийся от стен, давал неплохое освещение и позволял всё хорошо рассмотреть. Я указала пальцем на выглядывающий из дна подсумка на ремне Имир уголок чего-то бумажного. — Ё-моё, — ругнулась она, сунула внутрь руку и, к моему изумлению, достала оттуда не очередную чертёжную схему, а небольшую стопку бумажных листов, свёрнутых вдвое и перевязанных тонким лоскутком ткани. — Чуть не вывалились... Вечно у этих стражников всё через задницу, хоть бы дырку зашил, свинтус несчастный. — Это что? Письма? Твои? — спросила я, с нескрываемым любопытством уставившись на бумагу и пытаясь разобрать, что на ней написано. Действительно, похоже на связку писем, но откуда в подземной тюрьме строгого режима могла взяться корреспонденция? Да и от кого, в незнакомом-то городе? У неё же должны были все вещи отобрать ещё в первый же день. Может, она их сама кому-то писала с расчётом на то, чтобы отправить после побега, или... — Не твоё дело, — фыркнула вдруг Имир и поспешно переложила связку в другую руку, подальше от меня, попутно принявшись шариться в остальных двух подсумках в поисках свободного места — которого, судя по перезвякиванию отжатых недавно у техника инструментов, там не наблюдалось. Я, увидев, как она хмурится и старательно отводит от меня взгляд, пришла в возмущение, но виду не подала: издавать громкие звуки, пока мы шатаемся по стальной вентиляционной шахте, где любой шорох с другого её конца можно услышать, а вся тюрьма нам на пятки наступает, было бы крайне неразумно даже для меня. Для Имир уж тем более. Поэтому ни я выразить вслух своё негодование, ни Имир достать из сумок противно и громко звякающие инструменты, которых она себе нахватала непонятно зачем, — ничего из этого мы сделать не могли. И такая скованность, на самом деле, действовала на нервы просто неописуемо. — Ладно, не собираюсь я у тебя их отбирать, угомонись, — сказала я. — Давай к себе положу, у меня сумки свободны, а потом, когда выберемся, у себя всё выкинешь и я тебе их обратно отдам, договорились? Имир недоверчиво покосилась на меня долгим взглядом, потом перевела его на письма, а потом снова на меня, ещё сильнее сощурившись. Я закатила глаза. — Думай шустрее, времени нет. — Ладно, договорились, — недовольно вздохнула она и, будто отрывая от сердца, протянула мне свёрнутую бумагу, но на мгновение отдёрнула руку обратно. — Только учти: если увижу, что ты их разворачиваешь втихаря, я тебе... — Имир, я тебе недавно жизнь свою доверила. Три раза! — не удержалась я от возмущённого возгласа. — Не представляешь, каких усилий мне это стоило, учитывая, что ты законченная эгоистка! А ты не можешь мне какие-то бумажки отдать на пару часов? Я что, по-твоему, совсем... — Да всё, поняла я, бери, только заткнись, ради бога! — зашипела она, впихнула мне в руки письма и встревоженно заозиралась по сторонам, прислушиваясь. Я поняла, что переборщила с эмоциями, прикусила язык и сунула несчастные листочки в свободный подсумок, демонстративно даже не посмотрев на них. — Спасибо за заботу, конечно, только она у тебя какая-то уж слишком агрессивная... Практически принудительная. Впрочем, ладно, должна же и от тебя хоть какая-то польза быть. — Не за что, — фыркнула я. — Впервые вижу, чтобы ты так тряслась из-за чего-то подобного. Что в них такого ценного? Коды от королевских сейфов? Тайны мироздания? Имир вздрогнула и опять сурово сверкнула на меня глазами, и я вскинула ладони перед собой: — Спокойно! Я правда не собираюсь их читать, обещаю, что даже не прикоснусь к ним, если хочешь. Но хоть в общих чертах обрисуй, почему они так для тебя важны. Раз уж мне доверено их хранить, я должна знать, как сильно получу по шапке, если они вдруг и у меня выпадут случайно. — Получишь так, что шапку носить не на чем будет, — мрачно сказала она, но, увидев, как горит в моих глазах любопытство, вздохнула и быстро ответила: — Это мои записи. Я не успела даже толком обрадоваться, что она так легко поддалась на мои уговоры, — удивление пришло быстрее. — Записи? — Ну да. Скучно было просто так целыми днями сидеть, так что я решила что-то вроде дневника вести. В перерывах между тренировками, — хмыкнула она. — Бумагу и карандаш мне... ну, стражник принёс, а я записывала потихоньку всё, что со мной происходит и что интересного получилось разузнать. Теперь, думаю, они мне очень пригодятся, когда мы вернёмся за стены. И когда я встречу Хисторию. — Я сочувственно сжала губы, когда в её глазах на секунду мелькнуло что-то тяжёлое и тёмное и она тряхнула головой, чтобы скрыть лицо волосами. — Возможно, эти записи могут чем-то помочь, если я отдам их ей как наследнице королевского рода, и я смогу загладить свою вину. А виновата я перед ней кругом, причём так сильно, что аж самой от себя тошно... Будь я на её месте, давно уже послала бы себя к чёрту. — Да брось, — с напускной беззаботностью махнула я рукой, поняв, что сейчас на любые жалостливые нотки в моём голосе она среагирует как бык на красную тряпку. Мы хоть и враждовали в золотые кадетские годы, но то, что она терпеть не может, когда её жалеют, я знала очень хорошо. Впрочем, это знали абсолютно все. — Ты же сама рассказывала: она сказала, что несмотря ни на что останется на твоей стороне, так чего ты переживаешь? Я, конечно, не видела своими глазами, что у вас там творилось, но она сейчас по-любому только и ждёт, когда ты вернёшься. Она не извинений твоих ждёт, а тебя, дура ты. И только одной этой причины уже достаточно, чтобы выжить и вернуться домой, уж поверь мне. Просто удивительно, каким невероятным образом может повернуться история за каких-то пару мгновений. Вместе с девчонкой, которая раздражала меня до зубовного скрежета своим непроходимым и непробиваемым эгоизмом, мы сидим в тесном и холодном вентиляционном коробе, спасаясь от толпы вооружённой до зубов охраны, и она изливает мне душу; а меня, пытающуюся её успокоить, теперь тоже кому-то успокаивать надо. Дожили, блин. Мимолётное чувство тяжёлой тоски, которое я всё это время прятала куда подальше, крепко сдавило грудь, и я в противовес ему вдруг широко улыбнулась. В качестве финального аккорда моей вдохновенной речи эта улыбка выглядела чрезвычайно тупо. Имир, впрочем, оценила: звонко фыркнула, вскинув голову, и сама не удержалась от улыбки. — Всё, хорош сырость разводить, а то поплывём сейчас до ближайшей решётки, — хохотнула она и подняла с пола включённый фонарик, про который все уже успели забыть. — Давай-ка посмотрим, что тут у нас... И я, поморщившись, отпихнула ткнувшееся мне в живот её острое колено.***
— Ты какого чёрта творишь, идиот? Что ты наделал?! Открывай дверь обратно! Открывай сейчас же! Я бешено трепыхалась в кольце крепко удерживающих меня рук и, брыкаясь и царапаясь, рвалась к двери. К двери, что секунду назад намертво закрылась прямо перед моим носом и оставила по ту сторону Имир. Ни единого звука не проникало изнутри, и было не совсем понятно: то ли это звукоизоляция такая хорошая, то ли я просто оглохла от ужаса, со всей силы шарахнувшего меня по вискам. Имир осталась там. Имир! Осталась! Там! — Елена, угомонись! — Маркус коротко захрипел, когда я снова треснула ему локтем в живот, но отпускать не собирался. Каким-то невероятным образом, едва не завернувшись в узел, мне удалось выскользнуть из его хватки, после чего я пулей кинулась к двери и повисла на огромной ручке, изо всех непонятно откуда взявшихся сил рванув её на себя. Ничего. Даже на миллиметр не сдвинулась. Перед глазами зарябило, красные всполохи снова пустились в пляс — и я захлебнулась в них. — ОТКРЫВАЙ! С грохотом мои руки впечатали Маркуса в дверь, схватив за плечи с такой силой, что они хрустнули, и мои глаза в упор уставились в его. Мелькнула шальная мысль вскинуть на него ружьё, если вдруг препираться начнёт, и эта мысль показалась мне просто отличной! А потом я разглядела на его лице неописуемый ужас. Он испугался меня. Я моргнула, отшатнулась и быстро замотала головой, схватившись за неё и больно оттянув волосы, чтобы прийти в себя и запихать обратно за стену пробивающуюся наружу тварь. Получилось не с первой попытки, но в этот раз я хотя бы вовремя спохватилась: повторять неприятный случай двухлетней давности с Эреном я не собиралась. Да и вряд ли вообще ещё когда-нибудь соберусь в здравом уме. Когда бешеное мельтешение красок перед глазами утихло, я убрала руки и осторожно подняла взгляд на Марка, вдруг страшно испугавшись, что увижу его с выставленным против меня ножом. Но ничего подобного не произошло: он всё так же стоял прислонившись спиной к двери и не двигаясь и таращился на меня во все глаза. — Извини... Прости, я... — промямлила я, запуталась в словах и вдруг опять взорвалась гневом, вспомнив про Имир. — Хотя знаешь что, хрен тебе, а не извинения! Как ты мог её там бросить? Ты хоть понимаешь, что натворил?! Она спасла меня сегодня кучу раз, а ты... — Я знаю, мне правда очень жаль, — ответил он, когда пришёл в себя, и меня аж перекосило от этого успокаивающего тона: внезапно вспомнились битва за Трост и Лукас. Очень, блин, вовремя. — Но дверь открыть теперь не получится никаким образом. Ни с той стороны, ни с этой. Ты помнишь, что я говорил? — После открытия в аварийке она закроется насовсем, да, я помню, — взволнованно перебила я и взглянула на него практически с мольбой. — Но... неужели ничего нельзя сделать? Совсем ничего? — Совсем ничего. Прости. — Он безжалостно покачал головой, и мои руки опустились. — Следующее открытие возможно ровно через двадцать четыре часа, но у нас нет возможности так долго ждать после того, как мы выиграли отличный шанс для побега. Второго не будет. Либо сбежим сейчас, либо не выберемся уже никогда, потому что оба умрём. Решать тебе. — Ты что, предлагаешь её оставить? — спросила я севшим голосом, преодолевая желание упасть на колени — ноги ослабели от ужаса, когда я представила Имир одну, отбивающуюся от стражников бесполезным трубным ключом, пока толпа безликих серых капюшонов зажимает её в кольцо. Этот выстрел, который я слышала в последний момент... Стреляли в меня? Или в неё? Может ли быть, что она уже... — У нас нет выбора. Твоя жизнь — наш важнейший приоритет, не забывай об этом, — припечатал Маркус и схватил за плечи уже меня, не дав мне даже рот открыть в ответ на такое возмутительное заявление. — Послушай, я знаком с Имир лишь немногим дольше, чем с тобой, но даже я могу сказать, что она не похожа на человека, который вот так просто готов сдаться без боя. Ты ведь лучше меня её знаешь, так скажи: я прав? Я, не в силах произнести ни звука, заторможенно кивнула. — А теперь вспомни, какой силой она обладает, — сказал он, и меня будто обухом по голове ударили. Гигант! У неё же есть способность превращаться! — Титан-Челюсти, силу которого она присвоила себе и из-за этого оказалась здесь, небольшого размера, но очень быстрый и манёвренный, он создан специально для непредсказуемых атак по одиночным целям. Вряд ли кто-то из охранников — воин, но, даже если и так, они ничего не смогут с ней сделать: их гиганты просто не поместятся в этом коридоре. Ей развернуться в таком пространстве будет чуть легче, если она превратится, так что с этой толпой она разделается за пару секунд. — Но... У меня в голове бешеным роем носилась целая куча мыслей, и я понимала, что Марк абсолютно прав в каждом своём слове, — и то, что, пока мы тут лясы точим, утекает драгоценное время, я тоже понимала. Но у меня не хватало духу вот так взять и согласиться с ним. Я просто не могла принять то, что мы с ним спасёмся, а Имир останется там, наедине с целой тучей обученных и натренированных солдат, и будет вынуждена бороться за свою жизнь в одиночку. Про подоспевшего к ней на помощь Якоба я не забыла, но он ведь, чёрт возьми, обычный человек! Без титаньей регенерации! Он может быть хоть сколько угодно сильным, но выстрел в голову из ружья вряд ли у него просто лёгкий зуд вызовет! Они оба рассчитывали на меня, а я сейчас брошу их здесь и помчусь вприпрыжку до дома, так, что ли? Только потому что моя жизнь — «наш важнейший приоритет»? Да к чёрту! Как я буду ребятам после такого в глаза смотреть? Что я скажу Хистории?! Я только сейчас поняла, что до сих пор не могу в полной мере осознать произошедшее. Мне за всё время, что мы шатались по этой проклятой тюрьме, не пришла в голову даже малейшая вероятность того, что нас с Имир может что-то разделить. Что-то настолько внезапное и настолько тупое... да, примерно как эта толстенная и огроменная железная дверь, которая выглядит так внушительно, что, кажется, даже Бронированный бы её только со второй попытки проломил. Однако она нас всё же разделила. А понадобилось-то всего семь секунд — и внутри у меня всё разом обрушилось. Все мои уверенность, смелость и спокойствие, которые я с таким трудом собирала в себе последний час, остались по ту сторону этого гигантского куска металла, вместе с Имир. И это после того, как я недавно подбадривала её тем, что ей есть ради чего возвращаться. Что её ждёт Хистория. Что она простила её. Я дала ей эту надежду, а потом сама же её и забрала — в тот миг, когда Марк утащил меня за дверь и вынудил бросить её под прицелами целого десятка ружей. Имир практически никогда не делала что-то для других просто так, и уж тем более для неё было не свойственно рисковать жизнью. По крайней мере, раньше. Ей и так хватило того, что произошло после битвы в замке Утгард, но она зачем-то решила наступить на те же грабли и помочь мне добыть антидот вместо того, чтобы не тратить время и сбежать в одиночестве. Я уверена, у неё бы получилось. И она это знала. Но всё равно помогла мне. Поэтому сейчас... Я в бессильном отчаянии треснула кулаком по двери. Если она выживет сейчас... Держу пари, она всей душой возненавидит меня. Могу представить, как ситуация выглядит с её стороны. Она вновь решила рискнуть жизнью ради чужого человека, — а я именно он и есть. Чего она ожидает? Взаимной помощи и поддержки. Не удивлюсь, если потом она бы заявила что-то вроде «за тобой нехилый должок, Лихтерманн», и я не смогла бы с ней не согласиться. Однако в самом конце она, окружённая и загнанная в угол, видит, как мы с Марком скрываемся за дверью. Что она почувствовала? Что её использовали. Воспользовались её способностями, чтобы добраться до выхода, и в последний момент бросили умирать. Вернулась мимолётная мысль — я представила, как стою перед Хисторией, не в силах вымолвить ни слова, — и меня затошнило. То ли от безысходности, то ли от себя самой. Чёрт разберёт. Слова Маркуса о силе, которой обладает Имир, и мои воспоминания об её невероятной живучести и хитрости вернули мне нехилую долю надежды на то, что она сможет спастись, но... Даже если она изорвёт в клочья эту группу стражи, там есть и другие. Не только стражники с лаборантами, но ещё и грёбаные госслужащие, которые, держу пари, после объявленной общей тревоги стянулись в тюрьму, как мухи на варенье. И Имир сейчас заперта со всеми ними практически один на один. Так, стоп. Ну конечно. — Марк, мы сейчас заблокировали только эту дверь? — спросила я, чувствуя, как в голове вдруг посветлело. — Нет, теперь заперты все шесть, — ответил он. — Тоже на двадцать четыре часа? — Именно. Я хлопнула кулаком по ладони. Вот оно! Эврика! — Тогда получается, что на поверхности, в этом вашем пункте приёма, сейчас практически никого не осталось, потому что основные силы собраны внизу, и они все сейчас заперты там внутри! И не смогут выбраться целые сутки! — Я принялась возбуждённо тыкать пальцами в дверь и едва не прикусила язык, пока тараторила. — Такое возможно? Давай, теперь ты скажи: я права? — Именно про это я и пытался тебе сказать. Ты абсолютно права, — ответил Марк с короткой улыбкой и плохо скрываемым облегчением в голосе, когда я наконец-то начала мыслить в верном направлении. — А теперь бежим отсюда поскорее, я тебе всё по пути расскажу. Мы и так потеряли кучу времени. Я виновато опустила голову, когда увидела в его глазах явный укор, но возмущаться не стала — всё-таки, за дело получила. На пару секунд задержавшись взглядом на двери, я быстро отвернулась, глубоко вздохнула и устремилась мимо лифтов вслед за Маркусом, позволив ему вести себя за руку. Во второй руке как-то незаметно оказался липкий от крови нож, и я, превозмогая отвращение, стиснула его покрепче в попытке выжать из него хоть каплю уверенности. Помнится, Микаса рассказывала, что раздробила рукоятку ножа в щепки, когда пыталась спасти Эрена в детстве, будто в этот момент открыла в себе невиданную ранее силу, которой у маленькой девочки просто не может быть. Вот это пришлось бы для меня сейчас очень кстати: физически я почти не устала, но вот внутри всё так шаталось, что, кажется, ещё одна ступенька — и я развалюсь прямо на этой лестнице на кучу маленьких кусочков, которые в одно целое даже Армин со своей психотерапией вряд ли соберёт. Но в очередной раз дать слабину для меня сейчас было просто недопустимо. До свободы осталось совсем немного. С каждым моим шагом подземная железная клетка становится всё дальше, а небо всё ближе. Имир ни за что не простила бы меня, если бы я опять расклеилась и развесила сопли, когда осталось совсем чуть-чуть! Я больше не могу позволить себе сдаться! Подталкиваемая подобными мыслями, я сжимала кулаки и продолжала бежать, не останавливаясь ни на секунду. Пока я кипятила собственные мозги, перескакивая через две ступеньки сразу, Марк рассказывал мне то, что обещал. — Так вот, побеги здесь случаются очень редко. Якоб работает стражником уже семнадцать лет, и за всё это время, по его рассказам, было зафиксировано только пять попыток, из них две даже почти успешных — в том смысле, что заключённым удавалось хотя бы из камер выбраться. Но никто даже до дверей добежать не успевал, а уж к лестницам выйти и подавно. С вами всё было куда сложнее: во-первых, из-за способностей Титана-Челюсти, а во-вторых, из-за той опасности, которую представляешь ты. Поэтому для перехвата тюрьму перевели в режим чрезвычайного положения и стянули с поверхности к выходам как можно больше людей, планируя устранить вас сразу, как и всех остальных беглецов. И у них бы это получилось, но они не учли одного... — Того, что нам будут помогать стражники, — догадалась я и не удержалась от довольной улыбки. Марк кивнул, не поворачиваясь. — Только служебный состав может открыть внешние двери. Именно поэтому сюда отбирают только тех, кто доказывает свою верность правительству и его идеологии, тем самым исключая даже мизерную возможность сговора с заключёнными. Малейшее подозрение — смертная казнь. Госслужащие здесь находятся как раз по этой причине. Наверху их сейчас действительно осталось не так много, но они там всё же есть, как и стражники, так что будь осторож... Всё произошло за пару секунд. Марк замер на месте, знаком приказав мне сделать то же самое, и прислушался. Я едва не влетела носом ему в спину и вдруг сразу поняла, что мы вляпались в очередную хрень, и эта догадка подтвердилась, когда сверху послышался топот и прямо перед нами, лихо перемахнув через перила, на середину лестничного пролёта выскочили два серых плаща. «Было бы ружьё, застрелили бы сверху — нет ружья — вооружены ножами — должны подойти вплотную — нет, они могут их метнуть!» — как стрела пронеслась в моей голове эта цепочка мыслей, когда я вырвала руку из крепкой хватки, взлетела по ступенькам — и с треском всадила финку прямо в сердце одному из них до самой рукояти, не дав даже дёрнуться. Булькающий хрип раздался над ухом, и я, поморщившись, спихнула с себя отяжелевшее тело, стараясь не смотреть на то, как оно с отвратительным звуком катится вниз по ступенькам. — Не трогай ружьё, — тихо сказал разобравшийся со вторым Марк, увидев, как я хватаюсь за ремень на плече. — Они ещё не знают, что мы вооружены огнестрелом, так что пока будем биться врукопашную. Я пойду вперёд, ты сзади на подхвате. — Поняла, — отозвалась я с нервной дрожью где-то в глубине горла и крутанула нож в ладони: мне на секунду показалось, что кровь приклеила его к руке. Омерзительный, липкий, холодный... но он всё же придавал мне ту самую уверенность, которой мне недавно так не хватало, как бы ни было противно это признавать. Поэтому я снова сжала его до хруста, пропустила Маркуса перед собой, и мы, миновав лестничную площадку, направились встречать дорогих гостей. Помнится, при нашем довольно странном знакомстве я предположила, что Марк — парень как минимум талантливый, раз, будучи немногим меня старше, служит в главной городской тюрьме, которая, как я поняла, считается местом довольно престижным, куда всех подряд не берут. В общем, когда он за пару секунд раскидал по ступенькам группку из трёх стражников и при этом даже не вспотел, я поняла, что ошиблась. Он не просто талантливый — он чёртов монстр. До него меня так сильно поражала только Микаса. Стражники сыпались сверху сразу по несколько штук, и им было куда легче, чем нам, поскольку подъём по ступенькам ужасно ограничивал скорость и внезапность наших атак. Многие были с ружьями, но он, не давая в себя попасть, расправлялся со всеми ними как можно быстрее и лишь оставлял на меня тех, кто кидался мимо него и метил сразу в мою голову. Я от выстрелов уклонялась далеко не так ловко, потому что боялась, что если всего на миг оступлюсь, то полечу кубарем вниз по этой проклятой лестнице, и тогда убить меня уж точно не будет проблемой, — но глотки и животы вспарывала резкими и глубокими движениями, чтобы в самый ответственный момент не словить удар в спину, если вдруг кто-то очухается. Мысль разумная, да, но я старалась вообще ни о чём не думать и по возможности не смотреть на то, как собственными руками отнимаю одну жизнь за другой. Я глядела куда угодно: на стены, на ступеньки, на холодно светящиеся лампы, на красные номера этажей, а в какие-то моменты вообще закрывала глаза, — и да, это чертовски опасно и тупо с моей стороны, но я и сама не ожидала, что это окажется настолько тяжёлым моральным испытанием. Темноты, как у выхода к лифтам, здесь не было, лампы горели на каждом этаже, поэтому скрыть от моих собственных глаз то, что я делаю, было нечему. Я не могла принять это. Не могла — и продолжала это делать, проливая по ступенькам кровавые реки и из последних сил прорывая себе дорогу к небесам. Каждый новый труп поднимал меня всё выше к свободе. И я, закрыв глаза, поднималась по ним. Мы пролетали один этаж за другим, и в какой-то момент я с ужасом поймала себя на мысли, что по привычке веду счёт убийств. Как с титанами. Второй этаж — один, третий — три, четвёртый — три, пятый — четыре, шестой — два. Итого, когда мы домчали до последнего, седьмого этажа, в сумме выходило тринадцать, и, чёрт возьми, после этого кто-то ещё будет меня убеждать, что я не проклята? В очередной раз я вытерла нож о чёрную штанину и в очередной раз приготовилась выскочить из-за спины у Маркуса, когда вдруг раздался выстрел. Не один — сразу несколько, одновременно, — а затем на лестничную площадку между шестым и седьмым этажами, пересчитав все ступеньки, передо мной вывалилось окровавленное тело. Тело Маркуса, который ушёл вперёд всего несколько секунд назад. Нож с тихим звяканьем выпал у меня из рук. Что? Как? Что произошло?! Не знаю, как у меня хватило ума не закричать вслух. Стараясь сильно не высовываться из-за перил, я ухватила его под мышки, пригнувшись, когда прямо над ухом просвистели пули, затащила в своё сомнительное укрытие и тут же принялась осматривать, шёпотом умоляя его открыть глаза и посмотреть на меня. Марк кашлянул кровью, и я повернула его голову набок, чтобы он не захлебнулся. Дела были плохи: две пули в левом плече рядом с ключицей, одна в правом боку, одна в левом близко к сердцу, одна в области правого лёгкого и одна над левым коленом — и при всём этом он всё ещё был жив. Я нащупала сонную артерию, чтобы проверить, не показалось ли мне. Не показалось! Его за две секунды превратили в решето, а он мало того, что жив, так ещё и в сознании! Значит, ещё не всё потеряно! Значит, есть надежда, что он выживет и... Выживет? После шести прямых попаданий в жизненно важные органы и опорные точки? Да ты свихнулась, Лихтерманн! И вдруг мне стало очень страшно. Я смотрела, как на серой ткани его плаща расцветают тёмные кровавые пятна, как он жмурится, пытаясь открыть глаза, и ощутила, как впервые за весь наш забег по этажам у меня затряслись руки. Крепко прижав ладонь ко рту, я глубоко вздохнула и посмотрела наверх без особой надежды разглядеть отсюда хоть что-нибудь — лишь бы не видеть, как умирает ещё один человек, пытавшийся меня спасти. Я поняла, что на этом всё и закончится. Мы попали в засаду. На лестничной площадке седьмого этажа сейчас сидят как минимум шесть человек, возможно госслужащих, и они только что расстреляли Марка в упор, не дав ему даже попытаться подойти к ним. Марка, который поразил меня своей силой и которого я уже сочла практически непобедимым, они вывели из строя всего за две секунды. Я представила сплошную шеренгу из десятка человек с направленными прямо на меня чёрными дулами двустволок, и крупно содрогнулась. Полная безнадёга. Они ни сами с места не сдвинутся, ни нас к выходу не подпустят. Им достаточно будет отправить вниз всего одного человека, чтобы беспрепятственно убить меня, а бегать от него по лестницам бесконечно или одолеть его в одиночку я просто не смогу. Стоп, с чего это вдруг я не смогу? У меня ведь тоже есть ружьё, и они про это не знают! А толку-то от него? На этой узенькой лестничной клетке практически нет пространства для внезапной атаки, и они со своей позиции мгновенно среагируют на любое моё движение. Если бы только можно было их как-то отвлечь, хоть как-нибудь, давай же, думай, думай!.. — Маркус Гроссер и Елена Лихтерманн, — раздался вдруг сверху громоподобный мужской голос, и я от неожиданности едва не содрала зубами кожу на костяшке, которую закусила в попытке успокоится. — Именем закона и республики, сложите оружие и сдайтесь. Придумала! — Чёрта с два, — прошипела я с торжествующей ухмылкой, когда в голове яркой вспышкой зажглась гениальная идея. Марк больше не пытался открыть глаза, но всё ещё дышал, поэтому я склонилась над ним и быстро прошептала: — Слушай, я сейчас отлучусь на пару минут, а потом, когда со всеми ними разделаюсь, сразу вернусь и вытащу тебя отсюда. Жди здесь. — Поняв, что сморозила чушь, я тряхнула головой: — В смысле, не смей умирать до моего прихода! Разговорить человека с шестью пулями в теле оказалось бесполезной затеей, поэтому я собрала обратно всю свою смелость и приступила к выполнению другой: чуть менее глупой и чуть более травмоопасной. Двигаясь на корточках, я как можно бесшумнее уползла вниз по ступенькам и вспрыгнула на край перил, немыслимым образом ухватившись за пыльное дно верхнего лестничного пролёта, чтобы всевидящие стрелки не заметили мои руки. Теперь мне открылся вид на площадку седьмого этажа — точнее, на её потолок, где я с волнительным трепетом увидела огромный закрытый круглый люк, часть ведущей к нему подвесной лестницы и лампочку, торчащую из стены прямо над красной цифрой «семь». Удерживая равновесие одной рукой, другой я выхватила из подсумка отвёртку и со всего размаху метнула её прямо в эту лампочку. Громкий хлопок, звон стекла — и вся лестничная клетка погрузилась в кромешную темноту. Есть! Лучший бросок в моей жизни! — Всем рассредоточиться! — прогремел тот же самый голос. — Достать фонари! Не дайте ей... — Договорить он не успел, потому что во мраке прогремел очередной выстрел, — и раздался он на этот раз из моего ружья. Ласточкой перелетев через перила, я выстрелила чётко по источнику голоса, и темнота отозвалась гулким стуком упавшего тела. Отлично, один готов. Осталось ещё хрен знает сколько. Я ненавидела одноствольные ружья, из которых нас учили стрелять в кадетке, так сильно, что занятия по стрельбе стали для меня сущей пыткой; в особенности стрельба на скорость. Необходимость постоянной перезарядки выводила меня из себя, и в итоге я стреляла либо метко, но очень медленно, либо быстро, но вразлёт — в общем, в любом случае получала на орехи от Шадиса. Однако, хоть совместить две эти крайности у меня так и не вышло, я всё же приноровилась перезаряжать ружьё всего за пару секунд, и — о, счастье! — наконец-то мне это пригодилось! Один ствол или два — мне было без разницы. Открыв в себе невероятную манёвренность и скорость, я прыгала из стороны в сторону, не давая слабым лучам их фонарей поймать меня, то уходя назад, то вскакивая на перила, то прячась и выманивая их к себе, и выпускала одну пулю за другой, выкидывая пустые патроны из стволов резким рывком назад и вставляя сразу два за раз. Вражеские пули свистели мимо меня, одна пролетела прямо над ухом и едва не оторвала его, вторая зацепила подол плаща и проделала в нём дырку, проклятые фонари снова и снова выхватывали меня из тьмы, но и для меня от них была своеобразная польза: благодаря ним я точно видела, куда стрелять. Часть выстрелов ушла в молоко, чуть меньше оказались успешными, и в итоге спустя тридцать секунд бешеных скачек в ограниченном пространстве и четыре трупа я осталась один на один с ещё пятёркой фонарей. Они мелькали в темноте туда-сюда и здорово действовали на нервы. Голова пошла кругом. Я снова напомнила себе, что прямо за ними — лестница и люк, а за люком — долгожданная свобода. Осталось совсем немного, давай же, соберись! Но эта секундная заминка стала для меня роковой. Я не сразу поняла, что произошло, когда после четырёх одновременных выстрелов, просвистевших совсем рядом, вдруг раздался пятый — и сбил меня в воздухе, как воробья, в момент, когда я собралась вновь перепрыгнуть через перила, чтобы спрятаться и перевести дух. Бедро взорвалось страшной болью, я подавилась криком и в последнюю секунду успела выстрелить куда-то наугад перед собой. Один из фонарей погас, одно из тел грохнулось на пол — и я с полубезумным оскалом полетела с лестницы вниз спиной. Нет! Это не всё! Я не закончила! Я почти победила! Однако ступеньки посчитали иначе, потому что я, ударяясь об их углы всем, чем можно, подумала, что переломала себе к чертям все кости. Остановка оказалась внезапной и мягкой, но мне было уже плевать, ибо я была готова отрубиться от боли и усталости в ту же секунду; однако что-то всё же заставило меня кое-как открыть глаза. Я открыла. И охренела. Пространство вокруг гудело и потрескивало. Надо мной, передо мной, вокруг меня бегали и искрились жёлтые вспышки молний, под спиной ощущались чьи-то холодные руки, а рядом вдруг оказалось лицо. Голосом Маркуса оно сказало: — Приготовься, сейчас будет громко. Вспышки ярче, треск громче, очередь выстрелов и крики, еле различимый дымок из его ран — это всё, что я запомнила перед тем, как раздался взрыв. Меня обожгло резким выбросом пара, подхватило, рвануло куда-то вверх и вперёд, пронесло над трупами, раздавленными взрывной волной и прикипевшими к полу от адской температуры. Люди всмятку, лестница всмятку, дымящаяся рука с одного удара вышибла огромный люк, вторая взметнула меня на несколько метров вверх — и я увидела небо. Сидя на огромной ладони и вцепившись всеми конечностями в горячий большой палец, я ловила потоки свежего ветра, тусклые лучи рассветного солнца, хохотала во весь голос и до хрипоты орала: — Марк, ты живой! Ты живой! Марк, ты гигант! Конечно, вряд ли сам Марк хоть сколько-нибудь удивился этому заявлению, но я была в таком шоке от происходящего, что ничерта не соображала. Впрочем, мне не дали даже начать: ладонь вдруг уехала куда-то в сторону, сгрузила меня, судя по всему, на левое плечо, а моя нижняя часть тела вдруг оказалась закована в странный кристаллический нарост, который меня к этому плечу намертво приклеил. Раненое бедро на такой фокус отозвалось противной ноющей болью, но я не обратила на неё внимания, вытаращившись на огромную голову справа от себя. Она чуть повернулась ко мне и скосила на меня синие глаза. — Держись крепче, — сказал гигант (стоп, что сделал?), и меня резко унесло вниз. Я схватилась за болтающуюся перед глазами русую прядь, где каждый волос был толщиной с неплохую верёвку, и зажмурилась, пока меня трясло и болтало туда-сюда, а снизу слышались еле различимые крики и оглушительный грохот. Итак, что мы имеем? Кажется, на поверхности действительно кто-то остался, и нас, судя по всему, ждали, но к такому эффектному появлению не был готов никто, даже мы сами. Мой наспех состряпанный из фигни и палок план по устранению засады, признаюсь честно, с моими-то умениями на успешность не претендовал, но, как оказалось, пришёлся очень даже кстати. Пока я, прыгая подкованной блохой, выносила одного противника за другим, Маркусу этой выигранной полминуты оказалось достаточно для того, чтобы включить свои титанские штуки, соскрести себя с пола, успеть меня поймать и обратиться, тем самым грохнув всех оставшихся на лестнице людей и пробить запертый люк. Таким образом, за последние пару минут я выяснила о нём сразу два новых факта: во-первых, его фамилия Гроссер, а во-вторых, он перевёртыш. Или шифтер по-местному... господи, да какая разница? Я пока не совсем понимаю, как у обычного стражника, да ещё и такого молодого, могла вдруг оказаться способность, которой явно не награждают просто за красивые глаза, — но, чёрт возьми, как же вовремя она сейчас пригодилась! Не будь у него силы гиганта, он уже давно был бы мёртв, и я, скорее всего, валялась бы рядом с ним, тоже напичканная пулями под завязку. А теперь он без проблем разделается с оставшимися противниками, залечит все свои ранения, и мы наконец-то свалим из этого проклятого места куда подальше! Даже не верится, насколько мы были близки к полному провалу — и в самый последний момент просто взяли и уделали всех! Выкусите, сволочи! Так, стоп, рано радоваться. Насколько я помню, тут стена недалеко, и она постоянно патрулируется, так что, возможно, скоро сюда подтянется целая толпа подкрепления. А победить пятнадца... нет, четырнадцатиметрового разумного гиганта может только кто? Правильно, ещё один разумный гигант. И какова вероятность, что никто из бегающих внизу людей не обладает этой силой, при условии, что там остались одни госслужащие?! Чёрт, я должна помочь чем-то! Ага, помочь. Нож остался внизу на ступеньках, ружьё я выронила в полёте с лестницы, а бедро разъедает болью застрявшая в нём пуля. Обалденный из меня помощник, лучшего не сыскать. Маркус — солдат, специально обученный для того, чтобы управлять этим гигантом; эти люди для него — всё равно что букашки, он с ними всеми за минуту разделается. Уж не мне в нём сомневаться. И будто назло глаза вновь обожгло жёлто-зелёной вспышкой, уши заложило от грохота, и прямо перед нами из клубов пыли и пара вырос ещё один гигант. Нет, не-ет, ну не-е-е-ет, твою мать, да вы издеваетесь, что ли?! Я запрокинула голову, издав нечленораздельный стон, а потом разразилась такими грязными ругательствами, что Микаса, будь она здесь, отметелила бы меня ещё похлеще, чем Эрена, а Имир принялась бы аплодировать стоя. Худощавый тринадцатиметровый гигант с дурацкой чёрной шевелюрой утробно рыкнул, бросился на Маркуса, как оголодавший пёс, и с размаху полоснул его по груди огромными когтями странной формы. Тот отшатнулся и вовремя заблокировал следующий удар. — Отлично! Молодец, Марк! Всё фигня, раны заживут, давай, покажи ему! — кричала я с перепугу прямо ему в ухо, вцепившись в его волосы и для верности спрятавшись в них, чтобы вражеский гигант не заметил меня. Марк фыркнул и выпустил пар изо рта, будто мои лозунги болельщика его насмешили, но я всё же заткнулась и решила ему не мешать: всё-таки, он лучше меня знает, что делать, а я своими воплями только рискую привлечь к себе внимание противника. Если ему придётся помимо того, чтобы пытаться победить этого когтистого, ещё и на защиту меня немощной отвлекаться, я ни в жизнь перед собственной совестью не отмоюсь. Опять тряхнуло в сторону, потом в другую, послышались звуки ударов, разрывающейся плоти и шипение затягивающихся ран. Толстые волосы загораживали мне весь обзор, но я успела разглядеть, как Маркус совершил обманный выпад, отвлёк этим внимание гиганта и с силой схватил его ладонью за нижнюю часть лица. Послышался треск ломающихся костей, а затем голова титана вдруг... взорвалась. Точнее, не совсем взорвалась: откуда-то сверху вырвался фонтан кипящей крови, и затылок пронзил изнутри огромный окровавленный шип. Я раскрыла рот, глядя, как подобные шипы вырастают из его висков, и с опаской покосилась на кристалл на своих ногах, состоящий из того же вещества. Вдруг вспомнилась Анни Леонхардт, которая тоже обладала способностью заковывать части тела своего гиганта в подобные наросты. Впрочем, не только она так умела. У Бронированного это вообще что-то вроде визитной карточки, у гиганта Андрэ тоже нечто подобное на пальцах было... Не знаю насчёт Колосса и Имир с Эреном, но, кажется, возможность образовывать на своём теле броню — одна из стандартных способностей некоторых гигантов-шифтеров, и Маркус, судя по всему, тоже ею обладает. Но броня — одно дело, а вот эти шипы... Это нечто совершенно иного уровня. Если я правильно мыслю, твёрдое вещество, которое образуют гиганты, может быть использовано как броня и способ укрепления кожи, но шипы Марка — это же невероятно убойное оружие для атаки! Он раскроил голову вражеского гиганта всего одним прикосновением! И ладно только это — он ведь ещё и разговаривать внятно умеет! Я, конечно, не майор Ханджи, но глаза у меня загорелись очень похоже. Надо будет расспросить у него поподробнее про его титана, авось ещё парочку полезных сведений доставлю домой. Маркус тем временем оторвал ладонь от раздавленного в кашу лица, и странного вида трезубец со звоном отломился от его руки, так и оставшись торчать в голове. Титан заорал и слепо взмахнул когтями перед собой, но вместо глаз, которые Марк выдавил пальцами, в его измятом черепе зияли две кровавые дыры. Гигант Марка ловко увернулся, схватился за один из шипов и одним ударом ноги повалил противника лицом в пыль. Я с обалдевшей улыбкой пронаблюдала за тем, как на его предплечье вырастает ещё один огромный сверкающий шип метра в три длиной, после чего он другой рукой отломил его и, размахнувшись, вонзил до середины прямо в уязвимое место — туда, где находился человек. Гигант снова заорал, в последний раз трепыхнулся и затих. Ура. Ура! Ура Маркусу Гроссеру! Расправившись с последними оставшимися в живых противниками, Марк остановился, и адская карусель прекратила свой бег. Я была этому очень рада, потому что от такой жёсткой нагрузки на вестибулярный аппарат затошнило даже меня, натренированную специально для того, чтобы такие нагрузки переносить. Вот тебе и почти месяц без практики УПМ, совсем форму растеряла. Кристалл, приковывающий меня к плечу, треснул и рассыпался, когда гигант присел на колени и, аккуратно подхватив меня на ладонь, спустил на землю, куда я сразу поспешила лечь: проклятое бедро не позволяло даже сидеть нормально, не то, что стоять. Справа высились руины небольшого внешнего корпуса тюрьмы, разрушенного окончательно в битве двух титанов, и там до сих пор что-то оглушительно громыхало; слева розовело рассветное небо, а я лежала, распластавшись, на каменном полу и всеми силами пыталась остаться в сознании. Адреналин ушёл, разум успокоился, и только тогда я вспомнила все болячки, которые ссыпались на меня за сегодняшнее невероятно долгое утро. Драка с госслужащими в тринадцатой лаборатории, битва с охраной у выхода с этажа, нескончаемая резня на лестнице, перестрелка у главного люка, грациозный полёт с перил — я вспомнила всё. Каждый удар, каждый синяк, каждую рану, каждую ступеньку, — даже пинок коленом в живот, которым случайно наградила меня Имир, и тот отозвался. Летучие ёжики, больно-то как! Как можно крепче стиснув зубы, я взвыла и запрокинула голову, считая жёлтые круги перед глазами. Утро добрым бывает редко, но моё сегодняшнее перешло все возможные рамки. Оно не просто недоброе — оно меня чуть раз десять не убило! — Елена, держись, — послышался голос откуда-то сзади, и я увидела вовремя подоспевшего Маркуса. — Я помогу. Куда тебя подстрелили? — Ты пулю пальцами выковыривать собрался? — слабо отозвалась я, улыбнувшись, но Марк шутки не оценил. — В правое бедро, не навылет, она всё ещё где-то там. А, погоди-ка! — вдруг вспомнила я. — У меня в левом подсумке поищи плоскогубцы длинные, может, получится ими достать. — Откуда у тебя плоскогубцы? — удивлённо спросил он и принялся копаться в моей сумке. — Ограбили вашего техника, — фыркнула я. — Долгая история, потом расскажу... И начался ад. Причём как для меня, так и для Марка, потому что пациентом я оказалась просто отвратительным. Честное слово, я пыталась сдерживаться, как могла! Но будем откровенными: не издавать ни звука, пока тебе на живое мясо льют антисептик, потом лезут туда холодным железом и пытаются подцепить одну крохотную пульку, а потом ещё и тащат её оттуда обратно — ну невозможно это, вот хоть убейте! И при всём этом мне, если можно так выразиться, даже повезло: пуля вошла относительно недалеко, и Марк зацепил её плоскогубцами с первого раза. Вот если бы она там внутри соскочила, это был бы финиш. Крови, по-моему, натекла целая лужа, и, хоть он пытался промакивать её кусками самого чистого найденного плаща, штаны всё равно пропитались насквозь и спереди, и сзади, так что позднее меня ждёт увлекательнейшее занятие — попытаться оторвать их от тела и не содрать вместе с ними кожу, вот весело-то будет. В конце Марк перебинтовал рану чистыми лоскутами из того же самого плаща, и я кое-как поднялась на ноги, наплевав на усталость, боль, запаздывающую регенерацию и протесты своего вынужденного лечащего врача. Некогда было разлёживаться, нас ждала куча дел. Первое дело — конечно, сбежать. Но перед этим мы отправились обыскивать трупы. Марк сказал, что первый отряд подкрепления будет здесь уже минут через пятнадцать, так что времени у нас осталось в обрез, но это была необходимая мера. Нам предстоял долгий и утомительный путь, и мы были к нему совершенно не готовы. Я, например, срочно нуждалась в ружье. Марк, благослови его Мария, вернул мне мой нож, который я забыла рядом с ним на ступеньке, но после спонтанной перестрелки у люка я ощущала в огнестрельном оружии просто жизненную необходимость. Познала всю его прелесть, так сказать. Кроме того, в ременных сумках здесь носят не только стандартное снаряжение, но и всякие другие вещи, которые тоже могут оказаться полезными. Поэтому я, безнадёжно прихрамывая, отправилась совершать акт вандализма. Марк для ускорения процесса ушёл в другую сторону, и я, проходя мимо очередной бесформенной кучи мяса, не могла не вспомнить его добрым словом. Н-да, поработал он на славу. Дабы перестраховаться от возможного наличия силы гиганта ещё у кого-нибудь из них, он уничтожал охранников быстро и не раздумывая, так что в итоге раздавлены оказались почти все, и пытаться что-то найти в кровавых лепёшках было бесполезно. Я, впрочем, не очень-то и пыталась. Мне было дурно. Да, в Тросте я перетаскала на собственной спине кучу трупов, причём изуродованных так, что взглянуть без слёз нельзя было; но одно дело, когда у человека нога или голова откушена, или, наоборот, одни только ноги и остались. Тело же, раздавленное гигантом — зрелище как минимум тошнотворное, даже если издалека смотреть. Про копаться в нём я вообще молчу. Обобрав парочку уцелевших трупов и обогатившись на два с половиной десятка патронов и ещё немного полезных штук, я подобрала валяющееся в стороне ружьё — на моё счастье, целое — и подошла к очередному телу, лежащему у стены с разбитой головой и переломанными конечностями. Кое-как присела на колено и принялась обшаривать сумки. Так, хлам, хлам, ещё хлам, — о, зажигалка! — что-то сломанное, снова хлам — а это что такое? Вместе с разбитым фонарём я достала записную книжку. Вот так сюрприз. Небольшая, примерно с ладонь размером, в мягком переплёте и очень потрёпанная, — но зато какую огромную ценность она может представлять для нашего исследовательского отдела! Однозначно беру! Я полистала жёлтые исписанные листы, не вчитываясь, и вдруг заметила, что из-под задней обложки выпала страница, которая плавно приземлилась прямо в лужицу загустевшей крови. Поджав губы, я осторожно подняла листок за краешек и застыла в изумлении. Это не страница из книжки. Это изображение. Невероятно реалистично на плотном листе бумаги с оторванным уголком были в чёрно-белых цветах запечатлены четыре человека: мужчина, женщина, молодой юноша и маленькая девочка. И все они смотрели прямо на меня и радостно улыбались. Это семья. Это его семья. Я глубоко вздохнула и осторожно стянула с головы трупа насквозь пропитанный кровью капюшон. Разбит оказался только затылок, так что лицо осталось более-менее узнаваемым. Сверила с мужчиной на изображении и содрогнулась — абсолютно одинаковые черты. Просто один в один. Большое отличие было только в одном: на бумаге он улыбался и глядел на меня своими тёплыми глазами, а не лежал в луже собственной крови со сломанными костями, но и оно начало стираться, когда эта кровь пропитала лист насквозь. Я скривилась. Не могу поверить, что это один и тот же человек. Не могу уложить в голове, что человек с таким тёплым и добрым взглядом мог иметь отношение к этому отвратительному месту... что у него есть люди, которые любят и ждут его прямо сейчас домой. Впрочем, не буду же я убиваться из-за его смерти только потому, что узнала о его семье? Это просто глупо. У тех раздавленных трупов за моей спиной она тоже есть, и их всех тоже любят и ждут, но это ничего не меняет. Он знал, на что шёл, когда решил связать свою жизнь с этой тюрьмой, и должен был быть готовым к любому возможному исходу — даже к тому, что умрёт настолько ужасной смертью. Меня тоже к этому готовили, и меня тоже дома ждут. Поэтому мне его не жаль. Честно. Совсем не жаль. Нисколько. Я обернулась, чтобы найти взглядом Маркуса, и вдруг, сама того не хотя, совершенно по-новому взглянула на страшную картину разрушенной тюрьмы, развернувшуюся позади меня. Я увидела не просто следы жестокого сражения. Это была бойня. Несколько десятков людей, не знающих, что такое УПМ, против разумного гиганта, создающего на собственном теле огромные шипы прямо из воздуха, просто ничего не смогли сделать. Несомненно, они пытались, и испаряющийся где-то в стороне титан с развороченным уязвимым местом, пришпиленный к земле, как бабочка, — прямое тому свидетельство. Каким-то чудом мы выиграли эту битву, но на моём сердце всё же остался неприятный едкий осадок, и я никакими силами самовнушения не могла от него избавиться. Про то, что на кону стояли наши жизни, и про девиз «либо они нас — либо мы их» я в очередной раз забыла. Солдат не знает жалости. Но я ненавидела этих людей, ненавидела больше, чем кого-либо, — и в то же время... — Это называется фотография, — раздался вдруг рядом голос Маркуса, и я увидела его, подошедшего совсем с другой стороны. Я рассеянно посмотрела на запачканное кровью изображение, которое до сих пор держала в руке. — Фото... графия? — повторила я шёпотом. — Что это? Я думала, это рисунок... — Я потом расскажу, как это работает. Пора уходить. — Он нагнулся, чтобы помочь мне подняться, и только тогда увидел моё лицо. Я сама не могу точно сказать, какую именно эмоцию оно выражало, но Марк всё равно для себя что-то там понял, поэтому я тряхнула головой, скрывшись от него за волосами — совсем как Имир недавно — и поспешно сунула записную книжку с фотографией в подсумок. — Тебе жаль его? — спросил он. — Бред, — тут же фыркнула я с такой фальшью, что аж саму перекосило. — Они все хотели нас убить, мне не за что их жалеть. — Врёшь. — Отстань, Марк, ничего я не вру! Тьфу ты. Аргументы уровня детского сада — лучшее средство для отстаивания своей точки зрения. Блин, Лихтерманн, соберись, ты же взрослый человек! Место и время для подобных разговоров были ну совсем не подходящими, да и я пока не собиралась давать ему в моих душевных терзаниях копаться, ибо мне самой за них стыдно было, поэтому я уже мысленно приготовилась к очередной словесной баталии. Но Марк лишь помолчал пару секунд и вдруг выдал: — А знаешь, ты меня удивила. Я вытаращилась на него с таким искренним изумлением, что он аж улыбнулся почти. — Сама подумай. Каждый человек в этой тюрьме ненавидит тебя и желает твоей смерти больше, чем чего бы то ни было, и жалеть тебя никто из них уж точно бы не стал. Ты ведь своими глазами видела, на что были готовы пойти эти люди ради того, чтобы убить тебя, но даже при этом ты всё равно сожалеешь о них. Ты... совсем не такая, какой я тебя представлял до нашей встречи. — Вот как? И какой же ты меня представлял, интересно узнать? — хмыкнула я с плохо скрываемым любопытством. — Злобной гадиной, которой только дай кому-нибудь глотку перерезать? — Вовсе нет, — удивился он, опять не поняв моего сарказма. — Я ожидал, что ты окажешься слабым и жалким человеком, который боится собственной тени, дрожит от каждого шороха и готов пойти на убийство только из чувства страха за собственную жизнь. Возможно, на такое предвзятое отношение повлияла Имир, потому что она... если честно, не слишком лестно о тебе отзывалась, когда мы в тайне от тебя обсуждали план побега. — Я фыркнула от его вежливой секундной заминки и с улыбкой кивнула, совершенно не удивившись такой характеристике. Тем более, в чём-то она была даже правдива. — Но за сегодняшний день я несколько раз видел, как ты переступаешь через себя, находишь силы сражаться и не позволяешь себе проявить слабость ни на секунду, даже если ситуация почти полностью безвыходная; и я видел, каких усилий тебе это стоило. Там, на лестнице, когда мы наткнулись на засаду, я чувствовал твоё отчаяние и был уверен, что ты сдашься. Но, пусть это и было для тебя тяжело, ты справилась. Ты очень сильная и очень добрая, и я давно не встречал таких людей. Ты молодец. Вот это да. Я хлопнула глазами и уставилась на Маркуса, совсем сбитая с толку его внезапной речью. Его лицо всё так же было непроницаемым и серьёзным, поэтому я на секунду подумала, что он меня не хвалит, а упрекает за это, и, не зная, куда себя деть, страшно смутилась. — Э... Спасибо, конечно, но ты преувеличиваешь, — пробормотала я и тут же постаралась вернуть себе твёрдость голоса. — Мы с тобой чуть больше получаса знакомы, так что будь готов в скором времени взять свои слова обратно. И не в доброте тут дело. Я просто привыкла убивать титанов, а не людей, вот и всё. — А разница? — задал он резонный вопрос. — Никакой, — тихо ответила я и, скривившись, отвернулась от него. Так, пора сворачивать разговорную лавочку, пока не занесло в очередные дебри. Встряхнув ладони, чтобы снять напряжение и переключиться, я деловито поправила ружейный ремень на плече и переспросила: — Ты сказал, пора уходить? — Да, у нас осталось совсем немного времени, чтобы уйти незамеченными, — с готовностью ответил он и направился к выходу из руин тюрьмы. Я, хромая, поспешила за ним. — Скоро прибудет отряд подкрепления. Я заблокировал все люки, пока был в форме гиганта, чтобы задержать их, прежде чем они попадут внутрь, а оболочки титанов к тому времени уже исчезнут. Это даст нам возможность оторваться. — А, так вот, чем ты там громыхал, — протянула я и, увидев выглянувшую из-за стены крышку одного из люков, который был весь измят и разворочен практически наизнанку, одобрительно хмыкнула. Действительно, отлично заблокировал, прямо-таки намертво. — Подожди, через стену мы ведь не можем прямо сейчас перелезть, я правильно понимаю? Тогда куда нам уходить-то? Марк посмотрел на меня из-за плеча и ответил: — Не волнуйся. В Гевильте есть только одно место, где нас ждут в любое время.***
И да, место такое здесь действительно было. Правда, чтобы в него попасть, нам пришлось сначала пройти через самую экстремальную полосу препятствий в моей жизни. Тюрьма, откуда мы совершили единственный за всю её историю успешный (и, не будем скромничать, самый эффектный) побег, располагалась в северо-западной части города, а место, про которое говорил Маркус — в юго-восточной. То есть, нам предстояло пересечь весь Гевильт, который, спешу я заметить, не такой уж и маленький — размером почти в два наших Троста, — причём сделать это в кратчайшие сроки, ибо нас уже начали активно по всему городу искать. Казалось бы, затея практически невыполнимая, но, как говорится, хочешь что-то спрятать — прячь на виду. Марк, видимо, воспринял этот способ буквально, потому что повёл он меня не по каким-то там захолустным районам и самым тёмным переулкам, как я ожидала... а прямо по центральной улице. Гениально. Из его объяснений я поняла, что она располагается практически в полном соответствии с нашим маршрутом и по ней мы сможем добраться до пункта назначения всего за несколько часов — при условии, что ногами будем быстро шевелить; а в подворотнях рискуем потерять в два раза больше времени. Это во-первых. Во-вторых, даже на центральной улице будет легко спрятаться. И дело тут вот в чём. Двадцать четвёртое июня (а это именно сегодня) — для Гевильта одна из важнейших дат в году, потому как в этот день проводится Большая Июньская ярмарка: вроде как приуроченная к годовщине какого-то исторического события, но Марк в подробности не вдавался, да и я решила пока не спрашивать, ибо не до этого было. В общем, мероприятие масштабное, и, соответственно, поток людей уже с самого утра просто гигантский, поэтому затеряться в этой толпе не составит никакого труда даже нам, хоть и плащи мы на всякий случай сняли — а я от греха подальше ещё и ружьё в него завернула. В общем-то, так и всё и получилось... если не учитывать то, каких огромных усилий для меня стоило не привлекать к себе внимание и не шарахаться от каждого подозрительного человека, что оказалось не так-то легко. Шутка ли: просто так ходить пешком по улицам города, для которого сам факт моего существования — уже огромная угроза. Да мне даже пробегающие мимо дети внушали опасение! Развешанные повсюду гирлянды из цветных флажков, куча палаток со всевозможной едой и какими-то странными штуками, яркие вывески, цветастые женские платья, громкая музыка и просто невероятное количество незнакомых людей со всех сторон... У меня аж голова начала кружиться. В последний раз такое было где-то в далёком детстве, когда я точно так же ушла куда-то вглубь толпы, потерялась и просто в дикой панике носилась туда-сюда, ничего перед собой не разбирая, пока дядя меня не нашёл. Благо сейчас рядом был Марк, и его присутствие, если честно, здорово меня успокаивало. Бедро, кстати, болело невыносимо, но, судя по противному зудящему пощипыванию, регенерировало, однако передвигалась я всё ещё с очень большим трудом, что, конечно, радости не добавляло. Спустя три с половиной часа блужданий мы наконец-то добрались до юго-восточного района. Людей здесь было в разы меньше, и я, хоть и была напряжена и сосредоточена, не могла не поддаться природному любопытству и начала крутить головой в разные стороны, рассматривая внешний вид незнакомого города. А город, кстати сказать, от наших почти ничем не отличался: похожие дома, похожие улочки, разве что центральный район больше напоминал наш Стохесс, а окраинные области выглядели чуть попроще, вроде того же Троста. В общем-то, обстановка почти знакомая, однако мне, как, с позволения сказать, туристу, был заметен некий эмоциональный контраст между этим небольшим республиканским городом и огромным королевством за нашими стенами. Внешне он почти никак не проявлялся, но я всё равно чувствовала его на подсознательном уровне, и это странное необъяснимое чувство мне не нравилось. Я ощущала себя... скованной. Какое-то неощутимое превосходство витало в воздухе, давило со всех сторон, отовсюду смотрело свысока и с презрением, и у меня в этом незнакомом и враждебном воздухе не получалось вздохнуть полной грудью. Даже стена здесь была какая-то чужая, зловещая, и, хоть и возвышалась на привычные мне пятьдесят метров, ассоциировалась с запертой клеткой куда сильнее, чем Мария, Роза и Шина. Со мной никто из местных не разговаривал, но Гевильт сам всем своим видом давал понять, что мне здесь не место. И я не горела особым желанием с этим спорить, ибо мне хотелось только одного: свалить отсюда как можно дальше. И как можно скорее. Это желание оказалось очень близко к исполнению, когда рядом с двухэтажным фахверковым зданием Марк чуть замедлил шаг и сказал, что мы пришли. Я хорошенько его разглядела и поняла, что мы и правда пришли. Знаете, куда? В трактир. — Да ты издеваешься, — пробормотала я, вытаращив глаза на солидную деревянную вывеску над входом с вызывающей надписью «ГОЛОВА ВАРРИТА». Сверху на ещё одном куске дерева был изображён карикатурный палач с отрубленной головой в вытянутой руке. Голова, видимо, была как раз упомянутого варрита. Я сглотнула и поёжилась. — Ты уверен, что нас тут в хорошем смысле ждут? — Уверен. Для Гевильта такое название вполне патриотичное, — ответил Марк, пока мы проходили мимо входа куда-то в сторону заднего двора. Изнутри слышалась весёлая музыка и громкие задорные крики. — Ваш народ здесь ненавидит большая часть населения, так что оно, можно сказать, одно из самых безобидных. — Да, я слышала про это, но чтоб настолько... — протянула я и нахмурилась, представив вывеску к возможному названию «КИШКИ ВАРРИТА». — Но почему именно трактир? Это же общественное место, сюда куча людей ходит. Почему бы вашему тайному обществу в чьём-нибудь подвале штаб не организовать? — В общественных местах тоже есть подвалы, — отозвался он, и... мне показалось, или это воплощение серьёзности сейчас пыталось пошутить? — А теперь тише. Мы обошли здание трактира и вышли к чёрному входу, который представлял собой невысокий тамбур со вполне обычной деревянной дверью. Я опять недоверчиво покосилась на Маркуса, но тот привычным движением открыл её и спустился вниз по небольшой лестнице в несколько ступенек к ещё одной двери с закрытым отверстием примерно на уровне глаз. Я воровато огляделась по сторонам, никого не увидела и поскорее спустилась следом за ним. Раздался знакомый условный стук — один, три подряд, снова один, — и заслонка уехала в сторону, после чего меня тут же припечатал к земле пронзительный и невероятно тяжёлый взгляд чьих-то чёрных глаз по ту сторону двери. Я почувствовала, как меня прошиб пот. — Три принцессы падут, — сказал человек из заслонки, и я едва не подскочила на месте, мгновенно узнав эти слова. Строчки из стихотворения! Это отрывок из тех самых строчек, которым меня научила когда-то тётя! Это ведь он? Точно, это он! Так вот, где мне надо было ими воспользоваться! — При свете пурпурной зари, — выдохнула я с плохо сдерживаемой улыбкой волнения и поняла, что Маркус одновременно со мной произнёс то же самое. Значит, это действительно пароль, с ума сойти! — И только четвёртая... вам... не позволит пройти. Я запнулась, потому что в какой-то момент покосилась на Марка и увидела его взгляд, с которым он смотрел на меня. Ещё бы, такого удивления он за сегодня ещё ни разу не выдавал, и я вдруг разволновалась: а точно ли я всё правильно сделала? Может, пароль не тот? Хотя стоп, мы же его вместе сказали. Может, мне молчать надо было? Чёрт, неужели я опять что-то испортила?! Но я не успела удариться в панику, потому что сразу после того, как было произнесено последнее слово, дверь со скрипом отворилась. — Мы ждали вас, — сказал черноглазый мужчина, который на вид оказался ещё внушительнее, чем я себе представляла, но взгляд его страшных глаз под тёмными густыми бровями заметно смягчился. — Проходите. Марк кивнул мне, и мы шагнули в подвальное помещение трактира «Голова варрита», где я тут же принялась жадно осматриваться. Комната, в которой собирались члены общества миротворцев, была не очень большой, но уютной: в центре стоял крепкий деревянный стол и несколько стульев рядом, а над ним на проводе свисала яркая жёлтая лампочка с неким подобием абажура. У левой стены примостились простенький диван и такое же простенькое кресло, правую сторону занимали пара шкафов с книгами и ещё какими-то вещами, и большой комод с кучей ящиков. На столе стоял чайный сервиз, пара тарелок с закусками (живот тут же требовательно уркнул на всю комнату, и я покраснела), и на этом убранство комнаты, в общем-то, заканчивалось, но было здесь ещё кое-что важное. Здесь были люди. Много людей, человек двенадцать как минимум. Они стояли, сидели за столом, на диване, на кресле, даже парочка на комоде, — и все, абсолютно все смотрели на меня в упор. Такого я не ожидала. Когда я своими глазами увидела, сколько людей на меня рассчитывает и ради скольких людей я сегодня рисковала жизнью, мне стало дурно. Ладно, спокойно. Раз уж от меня ждут уверенности и силы духа, будем соответствовать. Марк сказал, что я молодец — значит, буду молодцом. Я глубоко вздохнула, шагнула вглубь комнаты и улыбнулась как можно приветливее: — Здравствуйте. Меня зовут Елена Лихтерманн. Очень рада с вами встретиться. Не буду подробно описывать, что происходило потом; скажу только, что приняли меня с распростёртыми объятиями. Я со всеми перезнакомилась, большую часть имён даже запомнила, поговорила с ними, и знаете, что я скажу? Эти люди — просто замечательные. Да, возможно, я сильно преувеличиваю и они кажутся мне ангелами, посланными с небес, только из-за того, что я очень устала и за весь этот день натерпелась всевозможных неприятностей, но я об этом уже не думала. Я понимала, что вряд ли они все прямо такие добрые и хорошие и с ними только мило беседовать и чаёк попивать, причём некоторые мне это наглядно продемонстрировали: они смотрели на меня с таким жгучим подозрением и скептицизмом, что даже поддержка сглаживающего все острые углы Маркуса сначала не очень помогла. Впрочем, их можно понять. Это люди, которые по своей воле восстали против собственной власти и которые понимают, на что идут. Жить в вечной настороженности, следить за каждым своим словом и за каждым действием, осознавать, что риску подвергаются не только они сами, но и их семьи и близкие люди — это лишь малая жертва, которую они готовы принести ради общей цели: свержения правительства и прекращения столетней войны с моим родным королевством. В их взглядах было столько решимости, столько твёрдости и уверенности в успехе, что я просто не могла не восхититься ими. А уж подвести их — тем более. Общество миротворцев состояло из четырнадцати человек, включая Маркуса и отсутствующего Якоба, и трое из них были женщинами (стоит, кстати, сказать, что настрой у этих дам был даже более боевой, чем у мужской половины). Пока я скромно жевала кусочек сыра, стесняясь попросить побольше, и запивала его вкуснейшим в своей жизни чёрным чаем, глава миротворцев и, по совместительству, хозяин трактира — тот самый черноглазый мужчина по имени Джим Джойс — поведал мне о дальнейших планах общества. Когда я вернусь к себе на родину, мне нужно будет заручиться поддержкой своего военного подразделения и добиться аудиенции у короля (на этом моменте у меня отвисла челюсть), после чего популярно объяснить ему ситуацию и добиться того, чтобы правда о мире и титанах больше не скрывалась от людей, а так же предложить сотрудничество с обществом миротворцев. Маркус пойдёт со мной и будет от общества послом, а заодно и моей главной козырной картой вместе с антидотом. Антидот, кстати, я им продемонстрировала, как и записи с формулой, и они ещё сильнее воспряли духом — даже те самые жуткие скептики заметно прониклись и перестали выражать такой категоричный настрой по отношению ко мне; но я, включив грамотного дипломата, которым, если честно, даже близко не была, заключила с мистером Джойсом своеобразный договор. Все эти образцы и записи я забираю с собой и отношу за стены, где наш исследовательский отдел испытывает готовую сыворотку и пробует воссоздать её в соответствии с формулой, и в случае, если всё проходит успешно, мы передаём сюда копии образцов. Насчёт самой революции в Гевильте мистер Джойс сказал, что из-за нашего фееричного бегства из тюрьмы план по её свершению, возможно, придётся разворачивать в скором времени, но какой будет обстановка в городе к моменту, когда мы с Маркусом доберёмся до стен — неизвестно. Тащиться нам, кстати, придётся аж семьсот двадцать километров, и это только до Марии! Поэтому, когда мы в быстром темпе минут за двадцать обсудили всё самое важное (более подробно я потом побеседую с Маркусом, благо вопросов у меня накопилась целая куча и времени у нас для этого будет предостаточно), нам выдали небольшие вещмешки, куда насовали всяких полезных в хозяйстве штук, которых у убитых стражников мы бы точно не нашли: я у себя заметила тонкое шерстяное одеяло, коробок спичек и кусок мыла, — ну и, конечно, немного еды на первое время. — Спасибо вам огромное, мистер Джойс — от души поблагодарила я, перекладывая в мешок часть вещей из подсумков, чтобы не мешались. В другой части комнаты Марк рассказывал остальным миротворцам о подробностях наших приключений в тюрьме и о судьбе оставшегося там взаперти Якоба, поэтому я старалась сильно не вслушиваться, чтобы не бередить только успокоившуюся совесть. — Обязательно всё вам верну в целости и сохранности, обещаю. — Ну, ещё чего не хватало, — фыркнул он. — Говоришь прямо как твоя тётка, ей тоже ничего нельзя было просто так безвозмездно отдать: вечно отмахивалась и клялась, что всё вернёт. Вы с ней даже на лицо похожи, аж жутковато как-то. — Тётка? — эхом повторила я и замерла в странной позе, ибо в этот момент как раз начала вставать со стула. — Вы это о чём сейчас? — Как о чём? О тётке твоей по отцу, Джоди Лихтерманн, — удивлённо ответил мистер Джойс как ни в чём не бывало, и у меня из рук вывалился вещмешок. — Она у меня тут работала лет двадцать назад, весёлая такая была, вежливая, прямо как ты, и всегда поддерживала мои идеи. Вместе с ней мы как-то потихоньку и начали единомышленников собирать, так что... Можно сказать, общество миротворцев благодаря ей и появилось. Я не выдержала и всё-таки грохнулась на стул. — Вы... вы что... Откуда вы... Как... — выдавила я, не в силах собрать слова в адекватное предложение, и ощутила, как от внезапного волнения меня бросило в жар. Это что сейчас было? Это что, шутка? Откуда он знает мою тётю? Так, стоп, надо обдумать всё ещё раз. Он знает, что она сестра моего отца, он назвал её девичью фамилию, он это всё серьёзно сейчас? Если так, то — у меня перехватило дух — то теперь, чёрт возьми, всё сходится! Моя тётя была здесь, в этом захолустном трактире на окраине Гевильта, работала тут, общалась с революционерами и помогла Джойсу их всех объединить, — вот почему она знала о Гевильте, вот почему она знала этот пароль и научила меня ему! Я в полнейшем шоке приложила ладони к лицу. Не могу поверить. Моя тётя была здесь, в семистах с лишним километрах от Марии, и она точно так же сидела в этом маленьком подвале двадцать лет назад. Нет, не могу в это поверить! Серьёзно, это звучит как полнейший бред, но... Если подумать, то некоторые из моих странных воспоминаний, смысла которых я изначально не могла понять, этот факт объясняет и в принципе является едва ли не единственным логичным объяснением того, откуда она знала и об этом городе, и о том, какие слова открывают дверь в штаб-квартиру общества миротворцев. Моя тётя действительно могла здесь быть. И всё-таки... Прежде всего, как её вообще сюда занесло?! Она ведь не могла здесь родиться, правда же? Стоп, а не связано ли это с тем, что она, будучи бывшим разведчиком, категорически отказывалась отвечать на мои бесконечные вопросы о внешнем мире? Мать твою, вот это да. — М-мистер Джойс, вы ведь не шутите сейчас? — выдала я связную фразу спустя десять секунд молчания и оторвала взгляд от стола, куда смотрела, не моргая. — Это всё правда? — Клянусь своим трактиром, — хмыкнул он, — да и некогда нам тут шутки шутить. Раз мне не веришь, то вот, посмотри на это. С этими словами он взял с комода небольшую деревянную рамку и протянул её мне, а я едва не уронила её на пол, когда из-под стекла на меня вдруг взглянули знакомые лучистые тёплые глаза. В руках у меня оказалась очередная фотография. Крупным планом на ней были запечатлены чёрно-белые мужчина и женщина, которые, судя по нескольким рядам бутылок на заднем плане, находились за барной стойкой. Мужчина в рубашке и жилете стоял в пол-оборота с деловито уложенным на столешницу локтем, и в нём с трудом угадывался молодой Джим Джойс, который за двадцать лет сильно изменился в габаритах. Женщина рядом с ним в тёмном платье и переднике беспечно подпирала щёку рукой и весело улыбалась такой знакомой улыбкой, что у меня в сердце впервые за долгое время вновь что-то защемило и отозвалось глухой, почти забытой болью. Я поджала губы, осторожно прикоснулась к стеклу в том месте, где оно скрывало под собой её лицо, и почувствовала, как на глаза наворачиваются слёзы. Я не верю в такие совпадения. Это не может быть просто очень похожая девушка — взгляд этих глаз я узнаю где угодно. Слишком сильно я соскучилась по нему. Рядом с молодым хозяином трактира стояла такая же молодая и очень похожая на нынешнюю меня тётя Джоди. Чёрт возьми, это всё действительно правда. — Кажется, тебе нужно время, чтобы это обдумать, — хохотнул Джойс, не видя, как я пытаюсь незаметно сморгнуть абсолютно не нужные сейчас слёзы. — Неужто она тебе ничего не рассказывала? Гроссер, судя по всему, тут не при чём, тогда откуда ты знаешь пароль? — В том-то и дело, что она не говорила мне вообще ничего! — вдруг воскликнула я и вскочила, наконец, с этого стула, со стуком положив рамку на столешницу. — Только один раз я случайно подслушала... ну, один семейный разговор, в котором она упомянула «проклятый город гигантов» и то, что мою семью оттуда изгнали; а потом, когда всё выяснилось, она меня успокоила и сказала запомнить эти странные строчки, мол, они мне помогут, если я вдруг окажусь в Гевильте, но не объяснила, что они значат; потом я напрочь забыла об этом и только недавно вспомнила, не знаю, как, но... Но я и подумать не могла, что она и сама здесь была! Так мало этого, она ещё и группу революционеров сколотила! Если это всё правда, то... Боже, это же просто невероятно! — Я навернула два круга вокруг стула и взмолилась: — Пожалуйста, расскажите поподробнее об этом! Как она тут оказалась? Какой она была? Всё, что помните! — Нет, Елена, извини, но рассказать не могу, времени на это нет, — осадил меня мистер Джойс, и я, не в силах с ним поспорить, приуныла. — Пусть она сама тебе и объяснит: раз уж ты выросла и всё равно всё вспомнила, отвертеться у неё теперь не получится. А если будет отказываться, передай от меня пламенный привет. — О... нет, она... — Я запнулась, не зная, как преподнести ему эту новость, но всё же собралась с духом и сказала: — Она умерла. Пять лет назад, во время первого вторжения. — Ох, вот как... Очень жаль, — тихо произнёс он, и уголки его губ опустились, глубоко врезавшись в кожу. Я с сожалением пронаблюдала за тем, как на его скуластое и будто выточенное из камня лицо лёг тяжёлый отпечаток скорби, когда он взглянул на лежащую на столе фотографию, и мне стало очень не по себе. Для меня-то прошло пять лет, а для него целых двадцать... Кажется, они и правда были очень близкими друзьями. Однако уже через мгновение он моргнул, спрятав эту эмоцию, которая стала очередным подтверждением правдивости его слов, и взглянул на меня с многообещающей полуулыбкой. — Тогда постарайся найти её дневник. У неё была привычка туда записывать всё подряд, и, насколько я помню, она забрала его с собой. Возможно, там ты найдёшь то, что тебе нужно. Ну и Гроссера можешь по пути расспросить. Вряд ли, конечно, он тебе расскажет слишком много — он ведь ещё даже не родился, когда она уже покинула город, — но некоторые детали ему всё же известны. Имя Джоди Лихтерманн знает каждый миротворец. И... фотографию тоже можешь себе забрать. Для тебя она куда важнее, чем для меня. Я тепло улыбнулась и крепко пожала его большую шероховатую руку. — Я поняла вас. Спасибо вам ещё раз за всё, мистер Джойс. Наконец, со сборами и церемониями было покончено. Джойс подвёл нас с Маркусом к самому высокому шкафу, который доставал до потолка, и с трудом отодвинул его в сторону, после чего у меня в который раз за день отвалилась челюсть. За его широкой стенкой скрывалась огромная дыра в стене высотой метра в два с небольшим, и вела она прямо под землю, в нечто, напоминающее туннель. — Этот ход начали копать почти сразу с момента образования общества миротворцев, как раз по нему твоя тётка сбежала из города незамеченной, — сообщил мне Джойс, и у меня в груди всё затрепетало в предвкушении. — Изначально он создавался одним из наших гигантов для того, чтобы организовать безопасный канал связи с вашим королевством, но после его смерти девять лет назад мы на время забросили эту идею. Однако, если всё пойдёт по плану, он нам больше и не понадобится. Потолок и стены укреплены, так что обвалов быть не должно, но всё равно будьте осторожны. Сейчас он ведёт за шесть километров на восток, пересекает стену и сразу поворачивает на север, а через двадцать четыре километра от города заканчивается где-то в области леса. Оттуда ваша дорога и начнётся. Я вгляделась в чёрную глубину подземного коридора, откуда веяло лёгкой прохладой и густым запахом земли, и почувствовала, что меня потряхивает. Не от страха, вовсе нет! Меня переполняло нетерпение, предвкушение и дикое желание поскорей войти в этот туннель, пройти тем же путём, что прошла моя тётя двадцать лет назад, найти на его другом конце свободу и начать свой долгий и утомительный, но такой долгожданный путь домой. Домой, где меня заждались мои товарищи, с которыми мы будем с ног на голову переворачивать застоявшийся ход истории. — Удачи вам обоим, — дал нам последнее напутствие Джойс. — Не бойтесь, и сама смерть испугается вас. И мы с Маркусом, включив свои фонарики, шагнули вглубь чёрного подземного хода, после чего жёлтый свет за нашими спинами сузился и погас.