— Меня охватила грусть перед дальней дорогой. Не правда ли, мессир, она вполне естественна, даже тогда, когда человек знает, что в конце этой дороги его ждёт счастье? © Михаил Булгаков «Мастер и Маргарита».
Заявляю: лето — худшее время года. Это внезапное открытие я сделала в довольно странных обстоятельствах. Подо мной была огромная ветка, на которую я сама не поняла, как залезла, и пятёрка гигантов небольшого калибра, которые с распахнутыми чёрными пастями столпились вокруг дерева и размахивали своими граблями в опасной близости от моих ног. Рядом на колене сидел Маркус, крайне напряжённый и с ружьём наизготовку — да, оружие против титанов абсолютно бесполезное, но другого у нас не было, а им хоть ослепить можно при случае. Слева на западе сгорало тяжёлое красное солнце, и я, сверля его диск раздражённым взглядом, проклинала долгие июньские закаты, которые, конечно, красивые, но толку от этого мало, когда мы с этого дерева уже второй час слезть не можем, потому что гиганты спать при солнце не собираются. И, чувствую я, в дальнейшем это доставит нам целую кучу проблем. Чёртово лето и его слишком долгое солнечное время! — Не хмурься, скоро стемнеет, — сказал Марк, на что я тихонько фыркнула. Да что ж он такой глазастый? Вроде смотрит вообще в другую сторону, а чувство такое, будто он не за гигантами наблюдает, а за мной. Ладно, учитывая то, что он вышколенный солдат-революционер с инстинктом «быть начеку двадцать четыре часа в сутки и следить за всем подряд», удивляться этому не стоит, но... Мне что, теперь уж и побеситься немного нельзя? — Да я и не хмурюсь, — махнула я рукой и закинула всё-таки ноги обратно на ветку от греха подальше. Титаны, кажется, обиделись. — По крайней мере, сидеть тут всяко лучше, чем ползать под землёй. Набегаться успеем, у нас ещё целая ночь впереди, а сейчас... — Я с шумным вздохом привалилась к стволу и вытащила очередную ветку из волос. — Сейчас можно и отдохнуть немного. Думаю, мы это заслужили. Это было правдой. Лёгкий вечерний ветерок приятно обдувал лицо и приносил откуда-то аромат сухой травы, в густой кроне дерева над нами шелестели листья, со всех сторон слышалась весёлая трескотня сверчков и жужжание мошкары, — в общем, хоть топот титанов и их невнятное мычание сюда явно не вписывались, обстановка была относительно спокойной и даже умиротворяющей. Поэтому только сейчас, на этой ветке, я впервые за сегодняшний день ощутила, как же я, чёрт побери, устала. Причём не столько физически, сколько морально, потому что одного этого дня с лихвой хватило бы на целую жизнь. Меня будто протащили за шкирку через ад. За семнадцать часов я своими руками убила стольких людей, ненавидящих меня, и встретила стольких людей, рассчитывающих на меня; открыла одну из сотен дверей в тайны прошлого своей семьи; потеряла человека, заслуживавшего спасения куда больше, чем я, и обрела нового товарища; почти без остановки преодолела несколько десятков километров по тайным, скрытым от всех чужаков землям, — а в довершение всех этих потрясений будто в качестве утешительного приза получила возможность исполнить мечту всей своей жизни. Ну, или её часть. И я её исполнила. Красно-лиловое закатное небо внешнего мира, которое я столько лет видела во снах, покачивалось надо мной в просветах между листьями, а я смотрела на него слипающимися глазами и чертовски жалела, что моих друзей, с которыми мы разделили эту мечту, здесь нет. Им бы понравилось. С одной стороны, это не бескрайнее море, не песчаные равнины и не горы выше облаков, ничего такого: обычное небо, абсолютно такое же, как то, на которое я смотрела каждый день на протяжении пятнадцати лет своей жизни. Но с другой стороны, было в нём что-то такое... особенное. Что-то настолько нелюдимое, заброшенное и дикое, что невозможно было оторвать взгляд. Запрокинув голову, я наслаждалась запахом прогретой древесной коры, разглядывала это небо с усталой улыбкой и размышляла о том, что... возможно, здесь действительно не так уж и плохо. Впервые я увидела его около двух часов назад, когда мы, как натуральные кроты, преодолели тридцать километров подземного хода и выбрались наружу. Весь путь по туннелю занял у нас чуть больше семи с половиной часов, и не могу сказать, что это замечательное приключение вызвало у меня восторг. Возможно, мы затратили бы меньше времени, если бы не приходилось часто останавливаться на короткие передышки из-за моей раны, которая заживала слишком уж медленно и этим жутко нервировала. Регенерация продолжала работать с перебоями, и я опасалась, как бы она не прекратилась совсем, а спросить об этом у знающего человека, то бишь у Маркуса, было невозможно, потому что... Да, потому что он всё ещё был не в курсе, но не спешите меня осуждать! Наличие присущей гигантам регенерации у человека с иммунитетом к сыворотке — это тема серьёзная, и она может вызвать вполне закономерные вопросы, на которые за пять минут не ответишь, поэтому я просто не знала, как и в какой момент сообщить ему об этом. Объяснять придётся долго, а времени и лишних сил на болтовню у нас не было. У меня в особенности. Однако дыра в бедре — это ещё так, мелочи. Естественно, гигант, прорывавший двадцать лет назад этот туннель, об его архитектурной правильности особо не задумывался, поэтому передвигаться по нему, да ещё и в быстром темпе, было просто невозможно. Вот уж где мне пришлось призвать на помощь всю свою хиленькую выносливость! Потолки действительно были кое-где укреплены простенькими деревянными конструкциями, но пару комков земли мне на голову всё же свалились; а ещё приходилось постоянно под ноги себе смотреть, чтобы на всей скорости не пропахать грядки с нуля собственным носом и не переломать в полёте все кости. В общем-то, на переходе через глинистые почвы я как раз и расстелилась с позором, чуть не сломав фонарь. Марк, конечно, предложил перерыв, но я лишь махнула рукой, преодолевая желание хорошенько треснуть себе по лбу, ибо ранение здесь было не при чём — я элементарно споткнулась. Солдат, разведчик, гроза всех титанов... Ага. Ха-ха три раза. Грация и ловкость как у табуретки. Но справедливости ради хочу заметить, что бежать в кромешной темноте по бесконечному туннелю непонятно куда было ещё и психологически тяжело, потому что уже через пару километров у меня совсем пропало ощущение окружения, и я перестала понимать, куда направляюсь, поэтому продолжала двигать ногами чисто на автомате. Да и сам факт того, что мне опять (опять!) пришлось целую кучу времени провести в узком пространстве под землёй, вызывал чувство мерзкой необъяснимой тревоги, и я начала всерьёз опасаться, как бы у меня клаустрофобия не развилась от такой жизни. Радовало хотя бы, что в этот раз от поверхности меня отделяли всего два метра земли, а не двадцать. Спустя обещанные шесть километров после начала пути мы наткнулись на выделяющуюся в сплошной черноте толстую арку из белого камня, в которой я с волнительным трепетом признала стену. Как и у нас, стена Гевильта уходила глубоко в землю и заканчивалась неизвестно где, и мне при виде огромной дыры, прогрызенной в ней гигантом насквозь, невольно вспомнилась ходившая в народе пару лет назад байка про шахтёра, который вздумал сделать подкоп во внешний мир, но так и не сумел найти в земле конца стены, после чего пропал без вести. Если эта история была правдой, то он бы сейчас обзавидовался. Со странным чувством, будто совершаю нечто доселе немыслимое, я пересекла каменную арку, обозначающую границу Гевильта (где-то далеко подавился чаем глава культа стен), и мне тут же стало легче дышать, хотя в обстановке особо ничего не изменилось. Не знаю, может, это просто самовнушение было, но я поняла, что наконец-то выбралась из этого проклятого города, и это стало огромным облегчением. Но что меня удивило, так это абсолютное отсутствие внутри стены чего-то похожего на кладку. Десять метров толщины и ни одного кирпича или каменного блока — одна сплошная масса белого камня, как застывший бетон, залитый в форму. Однако представить форму для строительства чего-то настолько огромного, во-первых, невозможно, а во-вторых, просто глупо, да и на бегу я не вглядывалась слишком тщательно, так что, возможно, мне просто показалось, но... Может быть, и нет. Всё равно в груди зародилось какое-то зудящее чувство тревожности, и я прибавила ещё один пункт в копилку вопросов, которыми завалю Маркуса, когда найдётся время на разговоры. Бедняга, даже не подозревает, каких масштабов допрос его ждёт. Как и описывал Джойс, почти сразу после пересечения границы города туннель плавно сворачивал влево и открывал прямую дорогу на север, которой, казалось, не было конца; и примерно в седьмом часу вечера мы наконец-то упёрлись в тупик. Земляная насыпь вела наверх к выходу, заваленному листьями, валежником и старым полусгнившим бревном, и нам, когда мы выбрались наружу, пришлось всю эту конструкцию укладывать обратно точь-в-точь, как было, чтобы естественно смотрелось. В итоге теперь там тысяча человек могут хоть целый год рыскать и всё равно ничего не найдут. А рыскать они там несомненно будут, и, возможно, их придёт гораздо больше. В общем, мы, за неимением другого слова, выползли на божий свет где-то на границе небольшой рощи гигантских деревьев, и это событие до такой степени меня взбудоражило, что, когда из кустов выпрыгнула спугнутая нами семейка зайцев, я едва выше головы не подскочила — так сильно я была напряжена, что почти слышала звон собственных натянутых нервов. Как только под моими ногами зашуршала трава, а в глаза ударило солнце, вдруг пришло осознание. Пришло и со всей дури треснуло меня по затылку. Я свободна. Я выбралась. Я во внешнем мире. Это невозможно было описать. Бесконечные тридцать километров давящих со всех сторон чёрных стен туннеля едва не свели меня с ума, поэтому я не думала ни о том, куда я бегу, ни о том, где я бегу. И именно поэтому, когда мы закончили маскировать яму и позволили себе немного передохнуть, я, вместо того чтобы сесть и сидеть, о чём мечтала последние семь часов, просто стояла, пришпиленная к одному месту, обалдело таращилась по сторонам и была не в силах сделать ни шага в сторону. Точнее, я просто не понимала, куда идти, ибо ориентация в пространстве взяла и потерялась, когда я вдруг почувствовала, как много этого пространства вокруг меня, какое оно огромное, как оно давит на меня этой своей огромностью и норовит раздавить, как букашку под прессом. Впрочем, как раз букашкой я себя и ощущала. Когда меня по этим же землям неделю назад тащили Райнер и Бертольд, я даже не задумывалась о том, где нахожусь, потому что, во-первых, была связана, а во-вторых, пребывала в состоянии отходняка от обморока, отключившего меня в Шиганшине. Теперь же я могла осознать всё сполна и даже слишком. Этому миру не было конца, и я была не в силах уложить это в голове. Для меня уже сами понятия «безграничность» или «бескрайность» были невообразимыми в принципе, потому что стоило мне только попытаться развернуть их, как они тут же упирались в преграду, высеченную на моих подкорках с малых лет. Безграничность имела границы, а у бескрайности имелся край — и это были стены. Стены, в кольце которых я прожила всю свою жизнь и которые, как бы яростно я это ни отрицала, заключили в свои кольца и мой разум тоже. Однако здесь стен не было. Без преград, без границ и без краёв вокруг меня развернулся необъятный внешний мир, и я, стоя на земле, покинутой людьми больше сотни лет назад, вдруг перестала ощущать его давление. Вместо этого мне жутко захотелось раскинуть руки в стороны, запрокинуть голову и во всю глотку, насколько хватит дыхания, заорать. Чтобы этот одичавший мир услышал мой крик и понял, что я — здесь. Скоро я вернусь ещё раз и приведу за собой всё человечество. Да, пафос из ушей выпирает и по земле волочится, но на эмоции я никогда не скупилась. Это всё Эрен и его «пагубное влияние», как сказала бы тётя. Меня распирало от внутренней силы, но дать ей выход я так и не успела, потому что Марк, наблюдавший за мной всё это время, объявил перерыв законченным, и мы со всех ног устремились вглубь рощи в направлении севера. Переход по туннелю был лишь лёгкой прогулкой. Теперь же наш путь начался по-настоящему. И, конечно же, без подстав в самые первые минуты не обошлось. Во-первых, бежать пришлось своим ходом, потому что превратиться и тем самым здорово облегчить нам задачу мой доблестный камрад не мог по одной простой причине. Вспышка при высвобождении силы гиганта — всё равно что удар молнии, и с расстояния в двадцать километров увидеть и даже услышать её для тех, кто ищет нас, не будет проблемой, и тогда мы, во-первых, сами же их к себе и приманим, а во-вторых, поставим под угрозу общество миротворцев. Ведь если мы смогли выбраться из закрытого со всех сторон города и никому не попасться, то, значит, кто-то нам помог. А учитывая то, какой переполох там сейчас поднимут, обыскивать после этого будут каждый угол и каждую щель. Джим Джойс обмолвился, что в крайнем случае план революции придётся разворачивать уже в скором времени, но кроме своей роли в нём я толком ничего не знала, потому что в подробности, опять же, меня должен будет посвятить по пути Маркус. Кроме того, хоть он и заверил меня, что обо всём позаботится, имея в виду как раз возможный обыск, но, как бы там ни было, рисковать раньше времени всё равно нельзя. Именно поэтому мы сильно торопились. Нам предстояло покрыть как можно большее расстояние за минимальное время, потому что для превращения Марку надо было отдалиться от города как минимум километров на сто, чтоб уж наверняка. Я помнила, какой ослепительно яркой мне показалась вспышка при превращении Эрена в Тросте, даже при том, что мы с ним были на разных концах города, поэтому спорить не стала. И, воспользовавшись случаем, Марк также предупредил, что третий уровень сыворотки он получил всего чуть больше месяца назад, и, хоть он и был специально для этого натренирован, такой срок всё равно слишком маленький, потому что для полного овладения силой гиганта требуется как минимум год постоянных тренировок. Максимальное время поддерживания оболочки титана у него вроде бы четыре часа, а при активном движении, типа сражения с кем-то или непрерывного бега — всего полтора. Чуть больше — и он отрубится, а мне придётся тащить его на себе. Даже несмотря на все мои заверения в том, что я без вопросов буду тащить его сколько понадобится (ну или сколько смогу), он заявил, что дальше максимума заходить не будет, по крайней мере сейчас. Может быть, по пути как раз и натренируется. Я, опять-таки, невольно вспомнила бледного Эрена с размазанной под носом кровью и без задней мысли поделилась воспоминанием о том, что Райнер допёр меня на своём Бронированном до Гевильта всего за сутки. Маркус лишь скривился и признал, что ему до этого уровня как до луны на карачках. Не дословная цитата, конечно, но... кажется, он оскорбился. В общем, суть осталась та же: даже со всеми козырными картами путь нам всё равно предстоял тяжёлый и очень, очень долгий. Но это только первая половина беды. На вторую мы наткнулись уже спустя полчаса, причём наткнулись в буквальном смысле: как раз, когда роща начала редеть, тонкая ветка какого-то куста, отогнувшаяся под весом идущего впереди Марка, хлестанула меня точно по раненому бедру, да так, что у меня едва слёзы из глаз не брызнули. От резкой боли я отскочила зачем-то в сторону, не успела затормозить и улетела вниз со склона, собрав по пути все кочки, ветки и сухую траву, а потом в качестве финального аккорда к этому безобразию укатилась прямо в заросли дикой облепихи. Кошмар! Катастрофа! Стыд и позор! Других цензурных слов у меня для этой ситуации не нашлось. Пока Марк экстренно спускался мне на подмогу, спрашивая, в порядке ли я, мне хотелось застрелиться из собственного ружья, потому что так жестоко опозориться перед человеком, который на меня рассчитывает, просто невозможно! Ещё и два раза подряд! В общем, пока он спускался, я, вся заляпанная кислым соком и исцарапанная, выбралась из кустов и только тогда заметила, что у этого циркового представления всё это время были зрители. Пятеро гигантов от четырёх до семи метров столпились на опушке, скрытые растущими на склоне деревьями, и во все глаза уставились на единственного артиста — то есть на меня. Я выпучилась на них ещё сильнее и аж на секунду вспомнила, что гиганты — это, по сути, такие же люди, но эта мысль так и не успела до конца оформиться, потому что, когда вся их компания скромненько двинулась к нам навстречу, я как никогда ощутила острую нехватку привычной тяжести УПМ на поясе и поняла, что нам кабздец. Маркус ещё не спустился до конца и не видел их, но по моим бешеным глазам пришёл к такому же выводу, поэтому мы, не сговариваясь, сломя голову рванули искать спасения у ближайшего дерева. Без привода забраться наверх по идеально гладкому стволу оказалось той ещё задачей, но, какой бы хронической неудачницей я ни была, три года кадетки и живительных пинков Шадиса даром не прошли. В итоге, пока эти тугодумы до нас доковыляли, мы с помощью ножей успели вскарабкаться на безопасную высоту, где и куковали последние два часа в ожидании заката. Вот и вся история. От Марка, рвущегося проверить мою рану, я кое-как открестилась и уговорила его отложить перевязочные дела до тех пор, пока мы отсюда не спустимся, мол, неудобно на ветке как-то, и на этот раз я даже сама не поняла, почему. Да сейчас едва ли не самый спокойный и безопасный момент, чтобы рассказать ему про всю эту мутную историю с регенерацией, и в ближайшем будущем он вряд ли повторится! Я отлично понимала это и несколько раз даже набирала в грудь воздуха, порываясь начать разговор, но каждый раз замолкала в нерешительности, глядя на его хмурое и усталое лицо. Что-то меня останавливало. Я знала, что ничего не смогу ему толком объяснить, потому что сама до сих пор не понимаю, как это всё работает и почему оно вообще работает, поэтому ради эксперимента попробовала представить себя на его месте. Итак, я — Маркус Гроссер, член оппозиционной группировки революционеров, поставивших на кон всё ради того, чтобы остановить жестокий террор, длящийся целый век. Я помогаю Елене Лихтерманн — неумёхе, которая вдруг ни с того ни с сего стала вторым кандидатом в надежды человечества благодаря своей способности противостоять сыворотке, обращающей всех без исключения людей в гигантов. На основе её крови был создан антидот против этой сыворотки, и сейчас я помогаю ей добраться до дома в целости и сохранности, чтобы этот антидот было из чего делать в дальнейшем. И тут вдруг выясняется, что у Елены, опять-таки, с абсолютным иммунитетом к сыворотке, вдруг обнаруживается титанья регенерация, чего в принципе не может быть. Естественный мой вопрос на это — какого долбаного чёрта (ладно, с выражениями перебор), но когда я пытаюсь потребовать у неё объяснений, она вместо этого мямлит что-то невразумительное о том, что сама не знает, как это возможно. И тогда возникает второй естественный вопрос — на что же я в итоге поставил свою жизнь? Короче, с этим делом всё было плохо. Я действительно ценила то, сколько всего он делает ради меня, поэтому жутко боялась его реакции. Плюс ко всему, я всё ещё не до конца знаю его характер: может, это он просто для виду спокойный такой, а на самом деле взбесится так, что мало не покажется. В общем, после нескольких попыток я отчаялась бороться с собой и собственными загонами на пустом месте и решила пустить всё на самотёк. Может, со временем получше что-то придумаю. Поэтому сейчас я просто сидела себе молча, вытаскивала из волос сучки и травинки, разглядывала копошащихся внизу гигантов и пыталась по их искажённым в вечных гримасах лицам представить, какими людьми они были до того, как их превратили в этих чудовищ. На самом деле мне просто надо было чем-то занять мозги, чтобы удержать глаза открытыми. Спать хотелось просто нечеловечески. И, судя по тому, как желудок с душераздирающим урчанием в пятый раз скрутился в жгут, есть тоже. Даже не есть, а ЖРАТЬ — прямо так, большими буквами. — Поешь пока, — посоветовал Маркус, и я незаметно закатила глаза, потому что сама только что собралась это сделать. — Потом времени не будет, бежать придётся всю ночь, пока не рассветёт. — Или пока не упадём, — хмыкнула я, вытаскивая из-под плаща вещмешок. — Ты бы тоже пожевал чего-нибудь. Я-то хоть у Джойса кусок сыра перехватила, а ты вообще весь день ничего не ел. Тем более, тебе надо сил накопить, раз у тебя с превращениями пока проблемы. Убирай ружьё и ешь давай. Марк поморщился. О да, это был всем аргументам аргумент. Я ни в коем случае не стремилась как-то его задеть или поглумиться над тем, что при всех своих физических талантах он толком не умеет обращаться с гигантом и тем самым здорово нас подставляет; и уж тем более мне не хотелось, чтобы он чувствовал себя виноватым. Просто я, глядя на его слишком уж сосредоточенное для такой обстановки лицо и напряжённую позу, всерьёз опасалась, что он так и будет всё оставшееся до заката время сидеть и бдеть, в то время как из нас двоих он заслужил отдых куда больше, чем я. А ну как грохнется в обморок от голода или переутомления, и лови его потом. Армин вон ухлопался как-то раз в первый месяц тренировок в кадетке — не выдержал нагрузки, — так мы с ребятами чуть не поседели тогда, до сих пор в дрожь бросает от воспоминаний. А уж сейчас мне такая нервотрёпка точно не нужна. Блин, ну вот опять эти трое лезут в каждую мысль! Как не вовремя я о них вспомнила... Бежать пока что не от кого, драться тоже не с кем — в общем, отвлечься в этот раз ни на что не получилось, поэтому я, почувствовав, как на сердце камнем легла тревожная тоска, набила себе рот сухарями и принялась мрачно ими хрустеть. Пока бежать приходится только от собственных мыслей. Двадцать четвёртое июня... Почти месяц прошёл с тех пор, как мы виделись в последний раз. Чудовищный срок. Никогда ещё мы не разлучались на такое количество времени и на такое немыслимое расстояние. Как они там? Всё ли с ними в порядке? Чем они сейчас занимаются?.. Переживают, наверное. А может, у них и времени переживать нет, ведь я до сих пор не знаю, чем для разведкорпуса обернулся провальный рейд в Стохессе, и эта неизвестность уже которую неделю продолжает грызть меня изнутри и измочаливать нервы в порошок. Ни я о них ничего не знаю, ни они обо мне, просто кошмар какой-то. На больную голову пришла бредовая мысль найти по пути какую-нибудь выносливую почтовую птицу, которая осилит семьсот двадцать километров полёта. Правда, мне писать нечем, и бумаги никакой, кроме писем Имир, нет, а я обещала ей их не трогать. Да и откуда им тут взяться, птицам этим... Я скривилась и запила сухари водой. Чёрт, семьсот двадцать километров, да это ж просто с ума сойти можно! Мало того, что эта цифра сама по себе в голове не укладывается, так нам ещё и придётся осилить её практически пешком! Если учесть, что передвигаться чаще всего придётся по темноте, пусть даже мы будем бежать со всех ног и с минимальными перерывами (в чём я и моя выносливость очень сильно сомневаемся), и если приплюсовать ко всему этому предельные полтора часа непрерывного бега гиганта Маркуса и короткие летние ночи, то картина складывается хреновей некуда. Около двух недель нам придётся затратить на весь путь только до внешней стены, и это ещё без учёта погрешностей, то бишь непредвиденных ситуаций вроде моего позорного полёта в кусты или вот таких вот внезапных столкновений с гигантами. И ладно гиганты, за нами ведь по-любому рано или поздно отправят целые пачки поисковых отрядов. Если уже не отправили. И я на все двести процентов уверена, что среди них будут шифтеры. Неизвестно, какими способностями они будут обладать. Неизвестно, насколько они окажутся сильны. Хотя, последнее как раз известно: если вспомнить Райнера, Бертольда и Анни, моих почти ровесников, и то, какого масштаба звездец они устроили, то про более старших солдат уж и говорить нечего. Если нас настигнут — никаких шансов. С нами разделаются, как с котятами. Марк, кажется, заметил мою напряжённую физиономию, потому что опять завёл свою шарманку. — Болит? Дай посмотрю, — прошамкал он с непрожёванным сухпайком во рту, и я быстро отодвинулась от потянувшейся ко мне руки. — Да не болит у меня ничего! Жуй себе спокойно, не подавись, — весело фыркнула я, закинула за щёку последний на сегодня сухарь и убрала оставшиеся в вещмешок. — Я с таким лицом обычно думаю, так что привыкай. — Думаешь? — переспросил он зачем-то, и я, представив, как он добавляет что-то вроде «не знал, что ты умеешь», чуть не поперхнулась сухарём. — О чём? — Ну, знаешь, о всяком... — Я пожала плечами. — О друзьях, о врагах. О том, сколько нам придётся идти до Марии, о том, какая может случиться по пути непредвиденная фигня и какие у нас шансы от неё не умереть. Вот сегодня меня чуть не убили полсотни людей и облепиховый куст. Не знаю, что страшнее. Я снова фыркнула, стараясь не показывать, что этот чёртов куст стал позором всей моей жизни, но Марк продолжил смотреть на меня, не изменившись в лице. Так... либо у меня шутки дурацкие, либо у этого парня проблемы с чувством юмора. — Кхм, в общем, нас ждёт целая куча всевозможных опасностей, и, даже несмотря на то, что меня три года обучали с ними справляться и выживать, я всё равно волнуюсь ужасно, и мне даже как-то боязно слезать с этой ветки. И это волнение раздражает и мешает сосредоточиться, — призналась я. — Вот об этом я думаю. — Ясно. Я тебя понимаю, — кивнул Марк. — Но послушай меня внимательно. Нам предстоит долгий и тяжёлый путь, и кроме нас самих нам никто не поможет. На этих территориях все против нас, так что убегать придётся от всего сразу: от людей, от титанов и от зверей, возможно, тоже — в одном из лесов чуть севернее полно медведей. — Не обращая внимания на то, как перекосилось моё лицо, он продолжил: — Впереди огромное расстояние, и всё это время мы с тобой никогда не будем по-настоящему в безопасности. Даже ночью. Даже на этой ветке, с которой ты боишься слезать, потому что сюда прямо сейчас может прийти какой-нибудь гигант метра на три повыше, чем те внизу, и от него у нас спастись уже вряд ли получится. — Слушай, ты меня успокоить пытаешься или до нервного срыва довести? — не выдержала я, уже начиная жалеть о том, что вообще подняла эту тему. — Ты не дала мне договорить, — невозмутимо продолжил этот психолог доморощенный. — Я не осуждаю тебя за то, что ты волнуешься, как раз поэтому я и хочу тебя поддержать. На территории гигантов самого понятия «безопасность» не существует в принципе, поэтому, пока мы здесь, бояться бесполезно. Так же как бесполезно плакать под водой. Сейчас друг у друга есть только мы, и здесь мы либо выживем, либо нет. Третьего не дано. И зависит это от нас самих. Я понимаю, что мы почти не знаем друг друга, но я хочу, чтобы ты была сильной и несмотря на все свои страхи продолжала идти вперёд — туда, где тебя ждут. А я помогу тебе в этом и хочу, чтобы ты тоже помогла мне. Понимаешь? Я слушала его, не моргая. Маркус объяснял мне элементарные вещи, которые я и без него прекрасно знала, но в какой-то момент я вдруг поняла их в совершенно ином ключе. Они не просто элементарные, они — это весь мой долбаный жизненный путь. И внезапно вспомнилась Андрэ. Андрэ, её добрая сказка и то, как она «пыталась» остановить меня, пока я с огнём в глазах едва в грудь себя не била, крича о том, что в этом мире не существует безопасности и что трястись от страха бесполезно. Именно поэтому я, вместо того чтобы сидеть на месте ровно, всегда рвалась в самое пекло. Именно поэтому я бежала сломя голову к собственному дому навстречу гиганту-Андрэ, пока она убивала самых дорогих мне людей, хоть и знала, что ничем не смогу помочь. Именно поэтому я всегда лезла впереди всех, когда Шадис выдавал новую программу тренировок, чтобы первой попробовать всё на себе, пока остальные мялись в нерешительности. Именно поэтому я бросилась с повреждённой ногой к командующему Верманну, который вскинул руку, чтобы подать сигнал и расстрелять моих друзей из пушек. И именно поэтому в Тросте я кинулась девианту прямо в лоб. Да что это я, в самом деле? Я не испытывала острой необходимости в этом разговоре, потому что чувствовала себя вполне уверенной. Или думала, что чувствовала. Однако, что-то во мне со щелчком встало на место, и я с досадой подумала о том, как бы здорово мне это пригодилось несколько часов назад, пока я носилась по тюрьме и тряслась от страха. Я фыркнула и улыбнулась. Вот ведь... А я и забыла, что мы с ним знакомы всего ничего. Вот вернусь за стены и буду мастер-классы давать на тему: «Как сдружиться с человеком за несколько часов», ибо я в этом деле уже не то что эксперт, а практически профессор. Нет, я всё таки скажу. Хоть как-нибудь, хоть с дурацкими заминками и оправданиями, но я попробую объяснить ему свою регенерацию, потому что теперь я уверена, что он точно меня поймёт — ну или хотя бы попытается. В конце концов, он обязан это знать. — Спасибо, Марк. — Не за что. — Он качнул головой. — Запомни: если вдруг что-то случится, не геройствуй, а зови на помощь меня. Я вижу, что ты готова рискнуть своей жизнью, если понадобится, и это похвально, но не забывай, что наша основная задача — спасти её. — Я опять недовольно закатила глаза, но он не дал себя перебить. — Я сделаю всё, чтобы ты вернулась за стены живой, и, если будет нужно, рискнуть своей жизнью для этого я тоже готов. Ты должна остаться в живых несмотря ни на что. — Я тебя сейчас стукну, — не выдержала я, взбесившись из-за того, что он опять сбил мой настрой. — Слушай, я понимаю это всё, но, честное слово, я же не беспомощная, не ребёнок и не инвалид! Я могу за себя постоять, меня этому научили — точно так же, как и рисковать своей жизнью, кстати. Не надо так трястись надо мной, ну в самом деле, я ведь не стеклянная! Я солдат! — Гиганты внизу оживлённо замычали, когда я повысила голос, и я, покосившись на них, скрестила руки на груди. — Марк, я понимаю, что ты на меня рассчитываешь, что миротворцы на меня рассчитывают, но... по-моему, ты перебарщиваешь. Марк, не дрогнув ни одним мускулом, на всю мою браваду ответил коротко: — И я продолжу это делать, пока твоя жизнь не окажется в безопасности. Спасти тебя — мой долг. О Мария, дай мне терпения. — У тебя пластинку заело, что ли?.. — вздохнула я и набрала полную грудь воздуха, чтобы повторить всё ещё раз, пока до этого непробиваемого, наконец, не дойдёт, но внезапно застыла с открытым ртом. Что он сказал? Спасти меня — его... долг? И вдруг все мои новенькие каркасы для будущих мостов, которые я только закончила к нему выстраивать, пошли трещинами по всей длине и разом обвалились в пустоту. Я смотрела на то, как Маркус с неизменно серьёзным лицом и с возмутительной педантичностью складывает квадратиком обёртку от крекера и суёт её в карман, и чувствовала, как внутри всё сворачивается в узел от горькой обиды. Да о чём я думала, идиотка? Какие мы, к чёрту, друзья? Он весь день носится со мной как с писаной торбой, через каждые пять минут спрашивает, всё ли в порядке, и собирается проделать вместе со мной весь этот путь только потому, что это его долг! Обязанность, которую на него возложил Джойс, не больше и не меньше! И что сейчас, что тогда в руинах тюрьмы, он толкал эти проникновенные речи и пытался меня подбодрить только для того, чтобы я хоть один шаг сама могла сделать, а не висела на его шее бесполезным грузом и не ныла из-за всякой фигни. Да будь его воля, он бы давно меня к чёрту послал и смотался бы по своим делам, бросив меня выживать в одиночестве. Мы друг друга меньше суток знаем, и кроме этого его «долга» нас ничего не связывает. Мастер-классы отменяются. Никакие мы не друзья. Я разозлилась. Разозлилась настолько, что собралась на полном серьёзе развернуть его обратно по направлению к Гевильту, выдать что-то в духе «не хочешь — не надо, больно ты мне нужен, сама справлюсь, вали отсюда» и отвесить пинка для ускорения. А потом до меня дошло, что ему и туда дороги нет. Боюсь об заклад, в городе сейчас творится чёрт-те что, и нам очень повезло, что мы успели сбежать оттуда до того, как полиция и военные начали переворачивать Гевильт вверх дном. Мы пошли ва-банк. Ни он, ни я не прятали своих лиц при побеге, а со стены прекрасно была видна вспышка при обращении Марка в гиганта, так что теперь он даже приблизиться к городу не успеет, как его разорвут в клочья. Конечно, есть возможность вернуться по подземному ходу, но это бессмысленно, потому что, во-первых, тогда опасности подвергнется всё общество миротворцев, которое будет вынуждено укрывать преступника, разыскиваемого по всему городу, а во-вторых, Джойс, держу пари, его даже за порог не пустит. Точнее, за шкаф. А если и пустит, то задаст ему знатную трёпку и отправит обратно догонять меня и спасать мою жизнь. Грёбаный замкнутый круг. В итоге теперь для Маркуса есть только одна дорога — вперёд, на север, по направлению к нашим стенам, и не факт, что там его примут с распростёртыми объятиями. Я, конечно, сделаю всё возможное, чтобы его защитить и объяснить людям ситуацию, но противостоять придётся сразу всем: королевской полиции, устраняющей всё, что связано с внешним миром; возможно, церковникам, которые почти все на голову больные; и даже собственному подразделению, потому что я очень сомневаюсь, что разведчики радушно встретят жителя вражеского города, который больше столетия стращал всё человечество титанами и ответственен за гибель сотен тысяч людей. Кроме, разве что, Ханджи и, может быть, Эрвина Смита. Эрен, боюсь, сразу кинется избивать его до кровавых соплей, и даже мои объяснения его не остановят. Зато Марк, конечно же, выполнит свой долг. Доставит меня домой в целости и сохранности не потому, что сам хотел это сделать, а потому что его заставили это сделать. Фактически, ему меня просто навязали. Если бы вместе со мной спаслась Имир, он бы, наверное, вздохнул с облегчением. Да к чёрту. — Забудь. Я поняла тебя, — сказала я с таким несвойственным мне холодом, что дерево подо мной едва льдом не покрылось, и снова свесила ноги с ветки, отвернувшись от Марка. Краем глаза заметила, что он кивнул, как ни в чём не бывало, и незаметно скривилась. Подумаешь, герой нашёлся! Да кем он себя возомнил? И без него прекрасно справлюсь, даже слова ему больше не скажу, чтоб он, бедный, не подумал, что я опять жалуюсь на жизнь и меня надо успокаивать. Не дождётся. Внутри бушевал дикий огненный смерч, и в любое другое время я бы вслух высказала этому рыцарю недоделанному всё, что я о нём думаю, но... Не хочется признавать это, но мне было чертовски страшно. От самой себя в первую очередь. Воспоминания о том, как я вызверилась на него в тюрьме у лестницы, всё ещё были свежи, и его испуганное лицо до сих пор стояло перед глазами. Поэтому я поспешила усмирить этот смерч, ворваться в самый его центр и заморозить его до того, как он разрастётся и разнесёт в щепки меня и всё вокруг меня. Не факт, конечно, что эта ледяная глыба продержится долго, но, если понадобится, я буду создавать её снова и снова до тех пор, пока гореть будет нечему. Я не собираюсь давать ей, сидящей внутри, ни единого шанса выбраться, даже если это означает, что мне придётся замёрзнуть насовсем. Тем временем солнце закатилось. К тому моменту, как я отгородилась от своего несостоявшегося товарища невидимой стеной, последние сантиметры пылающей макушки скрылись за горами на горизонте, и начали сгущаться сумерки. Гиганты, как я уже говорила, оказались спокойными, и среди них, слава богу, не было ни одного девианта, так что уже через час они, ещё немного повозившись, почти одновременно свалились у корней и уснули мёртвым сном. В десятом часу вечера мы спустились на землю и, не став тратить время на разглядывание вырубившихся друг на друге титанов, которые едва только не храпели для полноты картины, со всех ног помчались прочь из рощи. По широкой равнине, провожая последние следы заката, мы устремились в самое сердце внешнего мира.***
И всё-таки, когда я упоминала о своей выносливости, я знала, о чём говорила. Без шуток, это была адская ночка. Забеги на длинные дистанции в кадетке были моим вторым страшным кошмаром после стрельбы, но только теперь я наконец-то поняла, к чему Шадис готовил нас эти три года, и, встреть я его сейчас, без вопросов поклонилась бы ему в ноги. Мы пробежали без единой остановки шесть грёбаных часов — если не считать остановками те пять раз, когда я вновь решила... кхм, резко прилечь, — преодолели около сорока километров и таким образом оставили позади без малого шестьдесят с лишним в общей сложности, то есть почти десятую часть от всего пути. Вполне неплохо для первого раза, учитывая нашу общую усталость после суток на ногах, моё ранение (про которое Марк, кажется, забыл, и слава богу) и уже упомянутую горячую «любовь» к подобным видам физической нагрузки, а также внешние факторы, которые нашим грандиозным планам не очень благоприятствовали. Во-первых, мы были в поле. А в поле была трава высотой примерно по колени, которая постоянно норовила запутаться вокруг наших ног и повалить на землю. Что у неё, собственно, и получилось, когда я уже через полчаса застряла щиколоткой в повители, которую с первого раза хрен порвёшь, и плюхнулась носом на холмик кротовой норы, умудрившись при этом ободрать о что-то локоть и ладони и измазаться по уши в земле. Н-да... Хоть смейся, хоть плачь. Во-вторых, на эту самую траву выпала роса, в которой мы даже в высоких сапогах промочили штаны насквозь: температура ещё днём была не очень высокой, а к вечеру похолодало уже довольно заметно. В общем, конденсата скопилось прилично. Нам-то с этого холода ничего не было благодаря плотным плащам, но трава из-за росы была жутко скользкой, и справедливости ради заявляю, что моя хроническая неуклюжесть тут не при чём, ибо даже доблестный и несравненный рыцарь Маркус Гроссер, которого вообще сложно представить валяющимся на земле, потому что он тупо поскользнулся, именно это и сделал — хоть и на одно колено, но всё-таки упал. Самооценку мне это, конечно, не подняло, но теперь я хотя бы не так сильно ощущала себя немощной. В-третьих, от жиденького растущего месяца толку было мало, так что путь нам освещали звёзды, благо небо было кристально чистым, и наши карманные фонарики. Практично, но не очень удобно: из-за узких лучей света вокруг вообще ничего не было видно, так что ближе к рассвету мы обнаружили, что сбились с курса и немного завернули на восток. Не критично, конечно, но всё-таки бежать по территории гигантов практически в полной темноте было ещё и страшно до трясучки. А, ну и, в-четвёртых, нас сожрали комары. Буквально. Почти до костей высосали. Честно, когда небо начало потихоньку светлеть, я не верила, что всё ещё жива. Марш-броски по «непроходимым» вытоптанным тропинкам в лесу около кадетского корпуса, которые мне в страшных снах снились, даже рядом не стояли с этим проклятым полем, по которому, кроме гигантов, уже сто лет никто не ходил. Невозможно передать, каких усилий мне стоило после каждого падения вставать на онемевшие ноги и продолжать бежать вперёд, в непроглядную темноту, вслед за прыгающим лучом чужого фонаря. Маркус не остановился ни разу. Я слышала его тяжёлое свистящее дыхание, но он всё равно поддерживал его размеренным: два шага на вдохе, два на выдохе. И не единой остановки. Чёртова машина. Мои сбитые предсмертные хрипы в сравнении с этим звучали просто смешно. Естественно, я всё ещё злилась на него, хоть и понимала, что он-то, по сути, ни в чём не виноват и что я, наоборот, должна быть ему благодарна, вместо того чтобы неосознанно настраивать его против себя, но во мне очень не вовремя взыграла фирменная упёртость, подкреплённая уязвлённым самомнением и непобедимой женской логикой. Как говорил когда-то Эрен, если что-то не получается, делай это кому-нибудь назло. Вот я и делала. Ругалась, шипела, отплёвывалась от травы, но стискивала зубы до звона в висках, сжимала кулаки и снова пускалась в бесконечную погоню за мутнеющим светом его фонарика. Почему мутнеющим? А потому что то ли пот глаза заливал, то ли позорные слёзы от слабости наворачивались. Я так и не смогла понять. Как и при переходе через туннель, в этой темноте я быстро перестала осознавать, куда и зачем бегу, поэтому сосредоточилась на том, чтобы просто переставлять ноги. Одну за другой. Левой-правой. Левой-правой. А ведь если подумать, с чего я так злюсь на него? Ах, да, я думала, что мы подружились, а он оказался чёртовым рыцарем. Долг у него, понимаешь. Держу пари, его тошнит от меня. Левой-правой. Левой-правой. А какое мне до этого дело? Да такое, что я с ним выживать непонятно сколько времени буду, а мириться с тем, что ему придётся все эти дни меня терпеть, просто ужасно! Я могла бы, конечно, повернуть рычаг собственной дурости до упора и сбежать в одиночку, пока он спать будет, но, пожалуй, оставлю эту мысль на уровне больной фантазии. И не потому, что боюсь умереть в зубах у первого же гиганта (а я, несомненно, умру), а потому что... Левой... правой. Левой... фух... правой. Ритм сбился. Сейчас упаду. Да как я вообще могу его оставить? Он всё бросил ради меня, у него семья, наверное, есть, может, мать за него волнуется, а он, блин, бороздит просторы внешнего мира вместе со мной, которая в сравнении с ним просто беспомощный ребёнок. Он хочет, чтобы я была сильной, так пусть обернётся, наконец, и посмотрит, какой сильной я могу быть! Левой... правой!.. Левой! Правой! Я не чувствовала своего тела. Ни рук, ни ног, ни рану в бедре, поэтому уже успела забыть, о какой «левой» и о какой «правой» вообще идёт речь. Во рту стояла густая слюна с мерзким привкусом крови, но сглатывать её было нечем: горло высохло едва ли не до трещин, поэтому дышала я тоже непонятно как — не удивлюсь, что кожей. Но когда звёзды одна за другой начали гаснуть и небо на востоке принялось медленно розоветь, я вдруг почувствовала, как у меня открывается второе дыхание. Из темноты показались понатыканные то тут, то там одинокие деревья, серые туманные холмы справа и едва различимая вдалеке горная цепь слева, и это придало мне сил. В груди развернулись лёгкие, которые, как я думала, сгорели дотла ещё два часа назад, вместо ног натянулись мощные пружины, всё тело стало таким лёгким, что мне почудилось, будто я оторвалась от земли и взлетела. Ощутив, как кровь разгоняет по венам кислород, я перепрыгнула через корягу, о которую, конечно, запнулась бы минуту назад, в два раза быстрее припустила вперёд и обогнала Маркуса всего за пару секунд. И вдруг он поймал меня за руку и сказал: — Стой. Кажется, в этот момент я была готова его убить. — Что?.. — Останавливаться я даже не думала, но из-за того, что он застал меня врасплох, всё же затормозила — и тут же почувствовала, как лёгкость и силы медленно покидают тело. Ох, а вот это было зря. — У нас нет... времени... на... — Я знаю. Времени нет, но... если мы продолжим бежать в таком состоянии... будет только хуже... Марк отпустил меня, вытер лоб рукавом и на секунду запрокинул голову, набирая воздух в лёгкие. Я смотрела на него, и его образ потихоньку расплывался перед глазами. Ну всё, вот сейчас точно упаду... — Дальше сплошная равнина. Ни холмов, ни деревьев. Я надеялся, что мы успеем пересечь её за ночь, но... — Он посмотрел куда-то за горизонт. — Бежать там днём — самоубийство. До рассвета меньше получаса. За это время надо дойти до безопасного места, где мы сможем переждать солнце и отдохнуть. — Откуда ты... столько знаешь? Ты тут уже был? — пропыхтела я. — Да, но это неважно сейчас. Я знаю, куда идти. Пошли. Марк опять взял меня за запястье и потащил куда-то вправо, в сторону небольшого скопления гигантских деревьев, а я вдруг поняла, что не могу идти. Огромные тяжеленные сапоги на три размера больше, надетые на босые ноги, вдруг показались мне чугунными, и я едва не споткнулась на ровном месте, но всего одна мимолётная мысль о том, что он сейчас понесёт меня на руках, на некоторое время отрезвила меня. Нет. Нет уж. Никогда в жизни. Такой слабости я себе ни за что не прощу. Дальше я мало что помню. Помню, что, пока мы шли до деревьев, уже окончательно посветлело и показались первые лучи солнца, которые светили прямо в глаза и раздражали. Ещё помню, что Марк сунул меня в непонятную чёрную дыру, потом долго шуршал какими-то ветками и спустился в неё сам. Было прохладно, тесно и пахло землёй. А после — провал. Я закрыла глаза всего на секунду. Закрыла на рассвете, открыла ночью. — Какого... м-м-м... — промычала я, когда попыталась распрямиться и не смогла. Меня будто три раза напополам сложили. Кошмар, сколько времени я пролежала в этой позе и как умудрилась в ней уснуть? А я спала вообще? Летучие ёжики, как всё болит! Ещё и не видно ничерта... Кое-как расшевелив гудящие конечности, я с трудом развернулась в узком пространстве из своей позы эмбриона, поднялась на ноги, по которым будто отбойным молотком колотили, и встала во весь рост, очутившись примерно по пояс на свежем воздухе. Вокруг было темно, пахло хвоей, слышался шелест ветра, громкий стрекот сверчков и уханье филина где-то вдалеке. Кажется, я в какой-то яме. Так, надеюсь, я не из могилы вылезла? — Как себя чувствуешь? Маркус обнаружился на краю ямы и протянул руку, чтобы помочь мне выбраться, но я недовольно отвернулась от неё. — Нормально, — соврала я, неуклюже опираясь руками на землю, усеянную сухими хвоинками и мелкими ветками, и попутно оглядываясь. То, что я утром приняла за кучку гигантских деревьев, оказалось лишь небольшой рощей высоких старых сосен, и яма эта располагалась в огромной пустоте между корнями одной из них. Рядом валялся лапник, которым Марк, видимо, заваливал вход и прятал наше убежище от титанов. Поднявшись, я отряхнулась и, уперев руки в бока, скептически окинула взглядом черноту под корнями. И мы тут весь день спали? Если эта дыра даже мне одной была впритык, то как мы тут вдвоём уместились? Ужас. Наверное, то, что я сразу отрубилась, было к лучшему. Вздохнув, я запрокинула голову и увидела над далёкими верхушками сосен всё то же кристально чистое чёрное небо, усеянное звёздами. Обалдеть, и правда ночь. Такое ощущение, что предыдущая ещё даже не заканчивалась. Я что, сутки проспала? Господи, да я же не отдохнула совсем. Впрочем, ожидать большего от нескольких часов сна в такой тесноте было бы глупо. Ух, а пить-то как хочется, сейчас умру от жажды! — Сколько сейчас времени? — спросила я, не поворачиваясь, чтобы Марк не увидел, как я зеваю во весь рот, с хрустом потянулась и сняла с пояса флягу с водой. — И где мы, кстати? Ты вроде говорил, что уже был здесь. — Половина двенадцатого, — ответил он. Ну да, почти сутки: двадцать часов, если точнее. Блин, мы же кучу времени потеряли, почему он меня не разбудил? — Здесь проходила часть моих тренировок по освоению гиганта. Воины тренируются в пределах ста километров от города, вот почему мы должны преодолеть этот предел. Сейчас мы прошли только около сорока, так что поешь, и пойдём. Но сначала я хочу кое-что спросить. Краем уха я уловила в его голосе странное напряжение, но спрашивать, в чём дело, не стала, потому что так и застыла с флягой в руке, уставившись на то место, где она висела — а висела она на правом боку, около простреленного бедра. Под вставшей колом от засохшей крови штаниной скрывалось... ничего. Рана исчезла. Как и повязки с неё. Я нервно покосилась в сторону ямы. Развязались и сползли с ноги, пока я спала? Да нет, не может быть: узлы были крепкими, а во сне я не ворочалась, потому что в такой дыре это сделать просто невозможно. Тогда куда, чёрт возьми, они делись?.. Ах вот, о чём ты хочешь меня спросить. — Мне с самого начала показалось странным то, как резко ты реагировала каждый раз, как я пытался проверить твою рану, — начал Маркус спокойным голосом, но я, всё ещё стоя к нему спиной, почувствовала, как меня пробрала крупная дрожь. — Я могу представить, как больно тебе было, когда я доставал из тебя пулю, поэтому подумал, что ты просто боишься и из-за этого не даёшь мне даже элементарно сменить тебе повязки. Поэтому я решил на время оставить тебя в покое и осмотреть, когда ты уснёшь, но... Я опустила взгляд, всё же решив повернуться хотя бы боком. Марк, сидящий на корнях сосны, пристально смотрел на меня своими кошачьими глазами снизу вверх, и в темноте они казались чёрными. Ну конечно, глупо было думать, что он об этом забывал хотя бы на секунду, чёртов рыцарь. — Когда я снял повязку, раны уже не было. Ни единого следа, кроме крови и дыры в штанине. Мне стало ясно, как у тебя получалось так резво бегать с простреленным бедром, но одного я всё никак не могу понять, поэтому хочу, чтобы ты объяснила мне, Елена... — Он скрестил руки на груди и впился в меня взглядом, не давая отвести глаза. — Откуда у тебя регенерация гиганта? «На что же я в итоге поставил свою жизнь?» Я сглотнула. Конечно, я предполагала, что для него эта тема серьёзная и важная, потому что он знает, что такое быть гигантом, но его тон был одновременно и спокойным до ужаса, и таким пугающим, что уж лучше бы он на меня наорал, вот честно. Могу представить, что он почувствовал, когда снял с меня повязки... Ладно, Марк вывел меня на чистую воду всего за пару мгновений, но теперь, когда я уже раз пятьдесят мысленно отрепетировала этот разговор во всех его возможных вариантах, я не растерялась так сильно, как могла бы. Плюс ко всему, сейчас я всё ещё на него злюсь, поэтому о том, чтобы «мямлить что-то невразумительное», не может быть и речи. Просто расскажу всё, как есть, а верить мне или нет — его право. — Я попробую объяснить, как смогу. Не знаю, с чего начать... — вздохнула я и повернулась к нему лицом. — В общем, есть у меня сестра... — Сестра? — переспросил он. — Ты про Андриану Лихтерманн? Я вытаращилась на него, едва не присев. — Ты... Ты что, её знаешь? Откуда?! — Нет, лично не знаком, но наслышан. Я знаю, что она талантливый биолог и отлично разбирается в медицине, — задумчиво ответил он. — Ещё говорят, что её взял под своё покровительство один из наших сильнейших воинов, даже несмотря на то, что ваша семья давным-давно была изгнана, но об этом мало что известно. Думаю, это просто слухи. — Да нет, не слухи. Этого воина не Зик случайно зовут? — нервно рассмеялась я. Захотелось шлёпнуть себя по лбу, что я, собственно, и сделала. Он знает её. Чёрт возьми, он знает мою сестру. Подумать только, как легко всё сразу стало! Если бы я с самого начала знала о том, что Марк слышал об Андрэ и её умениях, всё было бы гораздо проще, но я даже представить этого не могла, потому что... Да откуда он, чёрт возьми, вообще мог об этом слышать?! Ну серьёзно! Сколько ещё левых людей знают о моей семье больше, чем я же сама? — Да, — удивлённо кивнул он, — но откуда ты... — Потом, сейчас разговор не об этом. — Я встала в более уверенную позу и пустилась рассказывать. — В общем, когда мы месяц назад ловили одного из ваших воинов — Анни Леонхардт, если точнее, — я очень сильно пострадала, и именно в этот момент моей сестре вздумалось украсть меня из больницы. Как она сама сказала, по пути она ввела мне регенеративный компонент, извлечённый из сыворотки, чтобы он излечил меня, насколько позволит мой иммунитет. Возможно, она что-то нахимичила с составом, но я всё равно не имею ни малейшего понятия, как обычная регенерация смогла преодолеть то, через что не смогли пройти самые мощные её сыворотки. Так мало этого, она ещё и продолжает работать спустя столько времени! — Я широким взмахом указала на исцелённое бедро. — Правда, с перебоями: иногда очень медленно, а иногда не работает вообще, и это невозможно предсказать. Не знаю, может быть, со временем она всё-таки исчезнет, но пока... она есть, и отчасти это неплохо, но... Я не могу обращаться в гиганта, клянусь! — выпалила я внезапно, вскинув руки перед собой. Всё-таки начала мямлить, блин. — Можешь проверить, если хочешь, но, честное слово, из способностей гигантов у меня только регенерация, так что всё, что ты там себе напридумывал на мой счёт — это всё неправда, забудь это, как страшный сон. Вот. — Так вот, в чём дело... Всё нормально, я тебе верю, — успокоил меня Маркус, и у меня аж от сердца отлегло. Всё. Вот и всё, что от меня требовалось. Господи, это же было так просто! — Но я не думал, что сыворотку возможно разложить на составляющие, причём так, чтобы они могли действовать независимо друг от друга. Если у неё действительно это получилось, то... Думаю, Гевильт быстро приберёт её к рукам, когда узнает. — Он прикоснулся к подбородку и внимательно посмотрел на меня. — Такого человека они ни за что не станут упускать, поэтому будут готовы даже объявить ей амнистию. Тогда дело примет куда более серьёзный оборот. Возможно, все наши планы пойдут насмарку. — Это вряд ли. Когда она разговаривала с Зиком, точнее, когда он пришёл забрать меня в Гевильт, она говорила что-то про то, что не хочет иметь с вашим городом ничего общего, — ответила я, нахмурившись. — Она сказала, что не хочет возвращаться к людям, которые с позором изгнали её на съедение титанам... что-то в этом роде. А Зик, кстати, упомянул ещё какой-то уговор, мол, если она меня ему не отдаст, он забудет про него и убьёт её, но я не знаю, что он имел в виду. Возможно, их действительно что-то связывает... — Ладно, это пока не самое важное. Почему ты сразу мне ничего не сказала? — перебил меня Марк с заметным укором в голосе. Я, за этим разговором почти забывшая о своей обиде, снова рассердилась. — А я собиралась, — сказала я, ядовито прищурившись. — Это было не так-то просто, между прочим, потому что я ещё не знала, что тебе известно об Андрэ, поэтому понятия не имела, как ты на это отреагируешь. Но как только я настроилась, ты начал мне заливать про то, что будешь меня защищать, потому что это твой долг, и мне после этого расхотелось говорить с тобой вообще о чём-либо! Марк хлопнул глазами. — Ты разозлилась на меня? Почему? — Почему? Да потому что! — выдвинула я железобетонный аргумент. — Как я могу смириться с тем, что ты таскаешься со мной, спасаешь мою жизнь и спрашиваешь по пятьсот раз на дню, всё ли в порядке, просто потому что тебе меня навязали и не оставили другого выбора! Я всю ночь с тобой не разговаривала и боялась даже спросить о чём-то после того, как ты это сказал, потому что не хотела, чтобы ты думал, что я идиотка, которая сама ничего не может сделать! Я чувствую ужасную вину перед тобой за то, что тебе пришлось всё бросить ради меня, покинуть свой дом ради меня, поэтому я злюсь и на себя тоже, а ты только подлил масла в огонь! Ты сказал мне быть сильной, но я только сильнее чувствую себя ничтожеством! — Я замахала руками, как ветряная мельница, и окончательно перешла на крик. — Я очень ценю то, что ты делаешь, но когда ты сказал, что это твой долг, я разозлилась, потому что изначально думала, что ты это всё от чистого сердца! Я думала, что мы друзья! А оказалось, что я дура! Потому что невозможно называть другом того, кто знает тебя всего несколько часов и кто терпит тебя, просто потому что это его долг! Ясно тебе, почему я разозлилась, долбаный ты рыцарь?! Я успела заткнуться очень вовремя, потому что почувствовала, что горло перехватило. Если он услышит, как дрожит мой голос, это будет полный финиш, можно ложиться обратно в эту яму и умирать от позора. Тяжело дыша, я опустила руки, хлопнув себя по бёдрам, и посмотрела куда-то в сторону — не знаю, куда, лишь бы не на него. Вот это я выдала. Давненько я так ни на кого не орала. Аплодисментов только не хватает. Не могу пока сказать, полегчало ли мне, но дышать определённо стало как-то посвободнее. И, кажется, своим криком я спугнула того филина — только сверчки остались. Я рассчитывала на долгую драматичную тишину, но Марку на мои расчёты было пофиг. — Напомни, когда я хоть раз говорил, что мне приходится тебя терпеть? — спросил он голосом ещё более серьёзным, чем раньше, хотя, казалось бы, куда уж больше. Я покосилась на него. — Ну, напрямую об этом вообще-то не говорят. И это разве не подразумевается под словом «долг»? Ладно, это прозвучало ещё нелепее, чем я себе представляла, ну да плевать, всё равно хуже уже не будет. — Да с чего ты это вообще взяла? — Марк не выдержал и поднялся с земли, а я с удивлением услышала искреннее возмущение в его голосе. — Это правда, что Джойс отдал мне приказ сопровождать тебя и защищать несмотря ни на что, но даже если бы он этого не сделал или назначил бы на моё место кого-то другого, я бы всё равно вызвался сам. Ты не вызываешь у меня неприязни или отвращения, и я не считаю тебя своим грузом, потому что в противном случае я бы сразу тебе об этом сказал. Напрямую. Потому что я всегда так делаю. — Он, нахмурившись, подошёл ко мне едва ли не вплотную, и я невольно отступила на шаг. — Когда я говорил, что хочу видеть тебя сильной, я не считал тебя ничтожеством. У ничтожеств внутри нет ничего. Я же просил тебя сохранить ту силу, которая у тебя уже есть. Понимаешь разницу? Ты нравишься мне как человек, и я, кажется, говорил тебе об этом, если ты забыла. Я спасаю твою жизнь, потому что мне не плевать на тебя, и я делаю это не потому, что мне это кто-то приказал, а в первую очередь потому, что я этого хочу. От чистого сердца, если угодно. — С чего мне тебе верить? — спросила я, скрестив руки на груди. Марк пристально посмотрел мне в глаза. — Я тебе поверил. Я застыла, переваривая всё услышанное. Марк заметил, как мой взгляд медленно смягчается, и выдохнул, заметно расслабившись. — То есть, если упростить всё то, что ты на меня вывалила — ты рассердилась на меня, потому что думала, что я твой друг, а выяснилось, что нет. Так? — спросил он, приподняв бровь, и я, не удержавшись, фыркнула от выражения его лица. — Получается, так, — вздохнула я и неловко почесала в затылке. — Глупо, да? Я как мелкая девчонка, которая хнычет из-за того, что никто не хочет с ней дружить. Наверное, тебя можно понять. Но я была бы не против иметь такого друга, как ты. Честно. Марк посмотрел на меня ещё пару секунд. Затем вдруг улыбнулся и протянул мне ладонь. — Тогда я был бы не против стать твоим другом. У меня едва челюсть не отвисла. Маркус Гроссер? Предлагает дружбу? Мне? Сам? Я что, сплю до сих пор? Я удивлённо вытаращилась на него, хлопая глазами, а потом широко улыбнулась во весь рот и крепко пожала его руку. Она была сухой и на удивление тёплой, и, сжимая её, я почувствовала себя увереннее. И тут меня наконец озарило. — Я поняла, в чём дело, — сообщила я, отпустив его ладонь. — О чём ты? — Я поняла, почему боялась рассказывать тебе про регенерацию и почему так расстроилась, когда ты сказал про долг. Дело в том, что... я просто испугалась, что ты перестанешь в меня верить. В мои способности, — призналась я. — Просто я, если честно, до сих пор сама не очень в них верю, потому что... ну, такое сложно принять, пойми меня правильно. Поэтому я нуждалась в ком-то, кто будет верить в это кроме меня. Я испугалась, что ты посчитаешь меня пустышкой, самозванкой или кем-то в этом роде, потому и молчала, а после того разговора на дереве всё стало совсем плохо. Так что, раз уж мы теперь друзья, у меня к тебе одна дружеская просьба. Я серьёзно посмотрела на него. — Пожалуйста, верь в меня вместо меня, если я сама не смогу это сделать. — Хорошо, — кивнул Марк с таким же серьёзным лицом, а я, представив, как мы, два придурка, выглядим со стороны, громко расхохоталась. От всей души. В первый раз за последний месяц. Истерический смех, когда Марк обратился в тюрьме, не считается. — Ты чего? — удивился он, но я не успела ответить, потому что на всю рощу раздался вой моего пустого желудка. Живот скрутило, и я скривилась. — Всё ясно. Ешь быстрей, пока не умерла от голода. — А ты только и рад, — не удержалась я от подколки, уселась на подстеленный плащ и с хитрой улыбкой полезла в вещмешок за сухарями. — Сразу минус проблема: не надо ни на кого тратить силы и время. И нервы. — Ты — не проблема, — произнёс он, забивая каждое слово, как гвоздь, и я опять захохотала. — Мне ещё раз всё повторить, пока ты не запомнишь? — Нет, избавь меня от этого, — фыркнула я. — Шучу я, шучу. Все сухари на сегодня были съедены, все проблемы на сегодня были разрешены, — и даже непрекращающийся бег в эту ночь казался не таким тяжёлым. Я даже не упала ни разу. Честно. Сама в шоке. Через два часа пути комаров стало заметно больше; мы, сразу поняв, в чём дело, припустили ещё быстрее и уже минут через пятнадцать вышли на берег реки. Судя по её ширине (точнее, по тому, сколько мы смогли высветить фонарями) и тому, что всё это время мы продолжали бежать на север, это был Ангельм — река, протекающая по территории южных дистриктов наших стен, и по Шиганшине в том числе. Я всё ещё плохо представляла себе географию внешнего мира, поэтому не могла понять, почему мы наткнулись на неё только что, но, учитывая, что русло у неё постоянно изгибается туда-сюда, это не особо удивительно. Я на радостях захотела сполоснуться и постирать одежду, но Марк предложил сделать это перед рассветом, когда посветлеет чуть-чуть. Обновив запасы воды, мы двинулись вверх по течению, и к трём часам ночи на нашем пути вдруг встала... — Деревня? — удивлённо спросила я, когда на фоне едва светлеющего неба показались чёрные очертания крыш. Свет фонариков поймал выбелевшие от времени остатки деревянного фермерского забора. — Это что, и правда деревня? — Конечно. Люди ведь не только в Гевильте раньше жили, — ответил Марк, перешагнув через обвалившуюся перекладину. — Если не ошибаюсь, это Целле. Значит, до Гевильта больше восьмидесяти километров. Надо бы идти дальше, но... — Он окинул меня взглядом, и я возмущённо уставилась на него в ответ. — Остановимся здесь на день. Ты с ног валишься. — Да я не... Господи, ладно, — выдавила я, пока он опять не начал канифолить мне мозги, и с непонятным тревожным чувством вгляделась вперёд, где уже становились видны первые постройки. Деревня выглядела... жутко. Так жутко, что поджилки тряслись. Ни дорог, ни тропинок — всё давно утонуло в высокой траве, которая кое-где разрослась едва ли не по пояс. Дома были деревянными, поэтому некоторые, построенные более добротно, сохранились неплохо, некоторые стояли, скособочившись, готовые рухнуть от малейшего прикосновения, а от некоторых остались одни развалины, скрытые тонкой пеленой тумана. Было тихо. Слишком тихо. Опустевшие больше ста лет назад, уцелевшие дома хищно следили за нами мёртвыми чёрными провалами пустых окон. Здесь жили люди. Сто лет назад здесь жили люди. Что с ними случилось? Их всех сожрали титаны? Или — я вспомнила рассказ Имир о Рагако и матери Конни — они сами стали титанами? Возможно, они и сейчас бродят по заброшенным землям больше сотни лет в образе огромных людоедов, а, возможно, уже погибли от мечей разведкорпуса. Плащ с хлопаньем взметнулся от резкого порыва ветра, и я плотнее закуталась в него, пока белый луч фонаря плясал в бешено трясущейся руке. Не от холода. От страха. Неописуемого, панического страха. Будто я пришла на кладбище и нарушила многолетний покой мертвецов. Мы недолго петляли по мёртвым заросшим улицам Целле, слушая мёртвые завывания ветра в оконных проёмах мёртвых домов. Выбрав на ночлег (точнее, не ночлег, а... ну вы поняли) один из тех, что покрепче, мы принялись кое-как обустраиваться в забитом пылью и паутиной подвале. Я оставила Марка разводить в старом жестяном тазу костёр, чтобы быстро высохнуть, когда вернусь, и, тихонько, стараясь не потревожить непонятно кого, направилась с фонарём и куском мыла в кармане к речке. Марк, кстати, оказался предусмотрительнее и одолжил мне свой плащ, чтобы мне было, во что закутаться, когда перестираю всю свою одежду, за что ему большое спасибо. Интересно, как бы я отреагировала на такой жест, если бы мы ещё не помирились к этому времени? Бедный, бедный Маркус, ну и друг ему достался. Стараясь отвлечься этими мыслями, я весело фыркнула и быстро, не глядя в чёрные окна, поднялась на берег. Было свежо и прохладно. Ангельм привычно шумел, расплёскивая воды о высокую сушу, как и любая другая похожая река, но я всё равно прикрыла глаза, воскрешая воспоминания о последнем дне в Шиганшине — когда я сидела на горячей набережной с банкой варенья для именинного пирога и, точно так же закрыв глаза, слушала шум этой реки, наслаждаясь прохладой и жизнью. А потом явился Колосс и отправил всю эту жизнь к чёрту на рога. Как много изменилось с тех пор... и как сильно изменились мы все. Целых пять лет прошло, а всё равно кажется, что вчера. С ума сойти. Ладно, погрустили и хватит. Оставив приступ ностальгии, я прихлопнула впившегося в ладонь комара и направилась к краю берега, когда в свете фонарика заметила выглядывающую над его поверхностью странную кучу. Замедлилась и осторожно подошла к краю. Так и есть — это был гигант. Он лежал прямо на отвесе, свернувшись клубочком, и я, осветив его со всех сторон фонариком, нервно сглотнула. Конечно, мы уже кучу раз видели спящих то тут, то там гигантов, пока бежали по полям, но я всё никак не могла привыкнуть к ним. Даже несмотря на то, что я прекрасно знала, что ночью они все спят, даже самые буйные девианты, мне всё казалось, что они вот-вот зашевелятся, встанут и как кинутся на меня — пикнуть не успею, не то что Марка на помощь позвать. Наверное, отчасти это потому, что они все спали с открытыми глазами, и это выглядело просто до невозможности жутко. Этот пятиметровый (или шестиметровый, в такой позе фиг разберёшь) не был исключением. Вот и сейчас мне показалось, что он посмотрел прямо на меня. Пф, не страшно. Вообще. Ни разу. Хмыкнув, я спокойно принялась спускаться по глинистому обрыву, но вдруг заметила, что что-то тут не так. Посмотрела на гиганта ещё раз и увидела, что он всё ещё смотрит на меня. В упор. И это после того, как я уже прошла мимо него. А затем он моргнул. У меня вдруг отказали ноги. Я просто резко перестала их чувствовать — так быстро они онемели. Подавившись слюной, я кинулась обратно наверх, но сапоги скользили по мокрой глине, а руки не могли ни за что уцепиться. Гигант с тихим порыкиванием начал разворачиваться, а я никак не могла подняться обратно по этому чёртовому обрыву, как и сделать с ним что-либо, потому что ружьё, несмотря на все просьбы Маркуса, я с собой не взяла. Какого чёрта? Какого чёрта?! КАКОГО ЧЁРТА ОН ШЕВЕЛИТСЯ?! Руки наконец-то схватились за траву, и я, отталкиваясь всё ещё несуществующими ногами, кое-как выбралась на берег. И вдруг меня осенило. Лунный! Это один из тех гигантов, про которых мне рассказывала Имир! Он может двигаться ночью! Это лунный гигант! И к тому моменту, как я это поняла, гигант отпружинил всем телом и набросился с распахнутой чёрной пастью прямо на меня.