Солдат

Ужасно, когда твоя жизнь зависит от твоих собственных кривых рук. © Энди Вейер «Марсианин».

Хрусть-хрусть. Шлёп-шлёп. Я шла вперёд, не разбирая дороги. Кто-то маленький испуганно шмыгнул под корни, едва спасаясь от моего тяжёлого сапога. Что теперь делать? Как это остановить? Как вернуть всё обратно? Голова пухла от вопросов, волнений и предположений, и я тараном ломилась через кусты, стараясь убедить себя в том, что меня колотит от холода, а не от паники. Неважно, насколько всё фигово — сейчас мне нужно просто идти вперёд. Просто. Идти. Вперёд. Ни одна проблема не может быть серьёзней, чем то, что мы всё ещё находимся посреди территории гигантов и я до сих пор не нашла ничего, хоть мало-мальски похожего на укрытие. И Маркус, лежащий где-то на окраине леса под хиленьким шалашом из веток, явно не будет ждать, пока я разберу свою голову на винтики. Так что побольше шевели ногами и поменьше думай, Елена. Много думать вредно для здоровья. Особенно сейчас. Треск веток, шёпот дождя. Пробираясь через заросли чего-то колючего, я наткнулась на рыбину, которую медведица выронила, когда бросилась на меня, и это здорово меня обрадовало. Значит, где-то рядом есть речка или другой достаточно большой водоём. Несчастный карась отправился в вещмешок — чего добру пропадать? — а я, приободрившись, двинулась по медвежьим следам вглубь леса, в ту сторону, откуда они пришли. И, к своему удивлению, вышла к реке спустя всего минуту. Бинго! Едва не затанцевав от радости, я кинулась на берег, вспомнив, что, вообще-то, уже второй час умираю от жажды. Речка была совсем небольшой, но глубокой, и если бы не этот карась в кустах, я бы, скорее всего, даже не услышала её за шумом дождя и благополучно прошла бы мимо. Ну, хоть в чём-то сегодня повезло. Литровый бурдюк я выпила всего за несколько глотков и чудом поборола желание распластаться на мягком травянистом берегу и спокойно уснуть. Но было некогда. Меня ждала целая куча работы. Будь рядом Маркус, мы бы как обычно разделили обязанности и управились бы вдвое быстрее и с минимумом моральных и физических потерь. Но. Всегда есть это дурацкое «но». Сейчас Маркуса рядом нет. А значит, нужно работать за двоих. Холодная вода вернула моё несчастное иссохшее горло к жизни и придала силы, и я даже начала верить, что мы выберемся живыми из этой передряги. Сполоснув руки и лицо от грязи, я ещё раз наполнила бурдюк и заметила вдалеке, ниже по течению, огромный глинистый овраг, нависший над рекой, а подобравшись к нему поближе, обнаружила внутри неплохую полость из твёрдой почвы. Тесновато, но вполне сойдёт для разовой ночёвки, ещё и для костра места хватит. Вот это сюрприз! Неужто высшие силы смиловались над нами и дали передышку? А с нас потом не спросят за такое везение? О том, что это вполне могла быть берлога той медведицы, которая сейчас лежит неподалёку с простреленной головой, а её медвежата потерянно скитаются по лесу, я старалась не думать. С обратной дорогой трудностей не возникло. Дождь перешёл в настоящий ливень, огромные капли больно стучали по голове и плечам, и плащ вскоре превратился в мокрую грязную тряпку, прилипшую к телу. И к тому моменту, как я, мокрая до нитки и уставшая, как собака, добралась до места, где меня дожидался Маркус, у меня даже не осталось сил, чтобы испугаться, когда я увидела рядом с ним гиганта. Он стоял на месте без движения. Ростом метров в пять, с мокрыми ржавыми волосами, облепившими непропорционально огромную голову, и с отвратительно жалобным выражением на лице, он был похож на ребёнка, заплутавшего в лесу. Меня он, судя по всему, пока не заметил — из-за дождя или ещё из-за чего-то, — но то, как близко он стоял рядом с тем самым бревном, под которым лежал бессознательный Марк, мне не нравилось совершенно. Я присела пониже за кусты и сняла со спины ружьё. И вдруг меня охватила паника. Я же его перезаряжала? Или нет? Чёрт, не помню! Я едва не прокусила щёку до крови. Проверить это можно только открыв патронник, но я не собиралась так глупо рисковать. Ливень шумит довольно громко, но щелчок ружья с такого расстояния гигант услышит сто процентов. Твою ж, как можно было забыть, заряжала ты ружьё или нет?! Да даже если и заряжала, толку-то от него? Что мне с ним делать? Ладно, спокойно, может, оно мне и не понадобится. К тому же гигант, судя по всему... уходит? Я пристально уставилась на него сквозь кусты, пока он неуклюже переставлял ноги по направлению непонятно куда, будто не мог определиться, уходить или нет. Правильно, давай, вали отсюда, тут ничего интересного. Нет, опять встал на месте. Да что ж ты такой нерешительный? Медленно, вразвалочку, титан наконец двинулся прочь отсюда, не найдя, чем поживиться, и я вздохнула с облегчением. Точнее, почти вздохнула. Ведь, по закону исключительной дерьмовости сегодняшнего дня, не могло всё закончиться вот так просто. Споткнувшись о то самое бревно, он, по-уродски вскинув ноги, с грохотом распластался на животе — и снёс рукой всю гору веток, которыми я закрывала яму. Вода разлетелась брызгами во все стороны, как из фонтана. У меня внутри всё оборвалось, когда среди листьев мелькнул серый плащ Маркуса и титан протянул к нему руку. Чёрт, чёрт, вот гадство, вот же дерьмо! Грохот выстрела разом сбросил с меня всё оцепенение, и я никогда в жизни не была так рада почувствовать боль от врезавшегося в плечо приклада. Всë-таки я его перезаряжала, ай да умница! Адреналин вскипел в крови, я выскочила из кустов и закричала во весь голос: — Эй, ты, смотри сюда! Не уверена, куда именно я попала, но завопил он так, будто я ему руку целиком отстрелила, что странно, учитывая, что у малоподвижных титанов довольно высокий болевой порог. Видимо, разозлился, что его отвлекли от добычи. Но манëвр сработал. Марк в яме мгновенно оказался забыт: ворочаясь в грязи в попытке подняться, гигант вытаращился на меня глазами, налитыми кровью, и голодно оскалился. Я, не дрогнув и мускулом, уставилась на него в ответ. Час назад я бы здорово перетрухнула, но сейчас мне было не до того. Я старалась не думать о дальнейших действиях, о том, как я буду от него спасаться и как вообще собираюсь его прикончить. Это всё неважно. Самое главное — увести его отсюда нахрен. С этой мыслью я выстрелила ещё раз — естественно, не с целью убить или ранить, а чтобы продолжать привлекать к себе внимание. На этот раз пуля оторвала кусок уха. Пока этот увалень вставал, я обошла его по широкой дуге, перезаряжая ружьё и готовясь уводить его от окраины леса глубже в чащу. В густых зарослях ему будет сложнее передвигаться, а я заведу его как можно дальше в лес и при лучшем раскладе смогу затеряться среди деревьев, чтобы вернуться обратно. Ну вот, хоть что-то похожее на план! Вот только схема развалилась на корню, когда этот неуклюжий головастик совершенно неожиданно припустил за мной со всех ног. Пришлось перейти на бег. А бегать по лесу, ещё и под дождём — занятие не очень приятное и очень травмоопасное. Особенно когда на тебе сапоги на три размера больше. Петляя между деревьями, ныряя в кусты и постоянно меняя направление, я вслушивалась в нарастающий топот и с тревогой думала, что такими темпами запросто могу заблудиться и тупо не найти дорогу назад. А там Марк без сознания лежит на обозрение всему лесу. Чёрт, вот угораздило же вляпаться! Оторваться от титана никак не получалось: вопреки моим расчётам, он постоянно нагонял меня, один раз даже едва не схватил за плащ. Дождь застилал глаза, ноги скользили в грязи, сзади беспрерывно слышался топот и душераздирающий треск, и я настолько сосредоточилась на том, чтобы просто бежать вперёд так быстро, как могу, что едва успела среагировать, когда лес впереди вдруг исчез. Как и земля под ногами. — У-ух, чёрт! — Я замахала руками, восстанавливая равновесие и забыв, как дышать, замерев на самом краю огромного обрыва, возникшего буквально из воздуха. Обрыв круто уходил вниз метров на сорок, где-то в этой глубине стелился густой туман, из которого торчали хмурые верхушки деревьев. Пара кусков земли отвалились от края и полетели вниз, и я возблагодарила всех богов, что успела затормозить в последний момент. Если бы я сорвалась туда, мне тут же пришли бы кранты. Секунду. Звучит как ещё один шикарный план! Я бросилась в сторону в тот самый миг, когда из чащи вылетела сначала оторванная ветка, а следом за ней и несущийся на всей скорости пятиметровый. Естественно, он меня заметил, но уже было поздно. Для него, конечно. Въехав пяткой прямо в борозду грязи, оставленную моими ногами, он взмахнул руками, замер на секунду в воздухе — я снова увидела жалобную гримасу на его лице — и исчез где-то внизу. А потом раздался глухой грохот. На негнущихся ногах я подошла к краю обрыва. Он катился в пропасть, как огромная свиная туша, извалянная в грязи, и неуклюже вскидывал ноги. В очень далёкую и глубокую пропасть. Наверх он теперь точно не поднимется. Я запрокинула голову. Шум дождя, до этого будто приглушённый, влился в уши с новой силой, холодная вода смывала с лица пот и грязь. Навалилась усталость, такая тяжёлая, что я едва не повалилась носом в землю прямо на этом месте и лишь каким-то чудом устояла на ногах. Хотелось захохотать от радости, разрыдаться в голос от сдавших нервов, да хотя бы просто хорошенько поорать. Вместо этого я упёрлась руками в колени и свистящим от одышки голосом пробормотала: — Как же я задолбалась. Отстойный день. Без лишних слов.

* * *

Хотя сейчас, сидя у костра в наполовину высохшей одежде и жуя костлявого и абсолютно невкусного карася, я подумала, что неплохо с ним справилась. Интересно, в этот раз Марк скажет, что я молодец? Фыркнув, я вытащила из зубов очередную кость и покосилась на Гроссера. Прошёл примерно час с тех пор, как мы закопались в эту берлогу, и, таким образом, в сумме он пребывал в отключке уже больше трёх часов, но его состояние за это время нисколько не изменилось. Пульс был нормальный, температура тоже, дыхание ровное, будто он просто решил поспать, и это меня это сильно тревожило — прежде всего тем, что я, по сути, больше ничего не могу сейчас сделать. Маркус здорово превысил свои пределы, бежать на всей скорости почти полчаса сверх нормы — это не шутки. Неудивительно, что его так срубило. К тому же, неизвестно, как этот забег на выносливость скажется на нём позже. Возможно, нам придётся на какое-то время здесь задержаться, если он не сможет продолжать путь. Сейчас остаётся только ждать. Хлебнув горячей воды, разогретой в пустой консервной банке, я пошерудила палкой в костре, подбросила ещё пару веток и прислонилась к земляной стене, слушая, как сверху барабанит ливень и гремит гроза. Чтобы скрыть наше убежище, мне пришлось ещё полчаса носиться по округе под дождём, собирая густые ветки, поваленные брёвна, листья и прочую лесную дребедень, а потом художественно навалить всё это у входа, причём так, чтобы всю эту конструкцию не смыло дождём и чтоб внутрь не попадали ни вода, ни ветер. Вроде получилось неплохо. Хотя я бы лучше ещё побольше веток набросала, ну да ладно, и так сойдёт. Внутри было тепло, пахло мокрой землёй и дымом, и сейчас бы лечь спать, но сна, как назло, не было ни в одном глазу. Уснёшь тут, при таком-то нервяке. Ну хоть за костром посмотрю, да и за Марком надо следить — мало ли, вдруг ему плохо станет или ещё что. Заняться было особо нечем, и я очень кстати вспомнила про записную книжку, которую украла у убитого стражника во время побега. Даже не верится, что с тех пор прошло уже больше недели — кажется, что всего пара дней. Как раз её изучением я и занималась последний час. В ней ничего примечательного не было: обычная книжица в мягком тёмно-синем переплёте, немного мятая и в целом пожёванная жизнью. Помимо каких-то бытовых записок и столбцов с длинными расчётами и схемами, явно написанными в спешке и жутким убористым почерком, а потому абсолютно мне непонятными, в книжке изредка встречалось и что-то похожее на дневниковые записи. Сложно было сделать какие-то выводы по ним, ибо их было довольно мало и они, как правило, состояли всего из пары строк. В одной он жаловался, что поругался с женой и из-за этого не хочет возвращаться домой, чтобы не выслушивать её истерики, а потому даже выпросил себе ночную смену. Ниже красовались итоги нескольких партий в крестики-нолики, а потом приписка: «Рита принесла ужин на работу. Ничего не сказала, но всё равно чувствую себя мразью». В другой отмечал, что «этот парнишка, Гроссер, какой-то подозрительный» и оставил себе напоминание «покумекать об этом с начальством». Ха. Надо будет Марку показать, как проснётся. Видимо, в какой-то момент его конспирация дала сбой и он на чём-то спалился. В любом случае, сейчас это уже не имеет значения, но всё равно забавно. В третьей он хвастался успехами сына, проходящего подготовку в воинском училище — ему позволили взять под командование отряд из младших шифтеров. Я вспомнила про фотографию его семьи, хранившуюся у задней обложки. Пятно тёмной крови, пропитавшей бумагу, почти целиком скрыло его лицо, но мне это не помешало — я и без того на удивление хорошо его помню. Поэтому с уверенностью могу сказать, что его сын похож на него как две капли воды. Молодой юноша лет восемнадцати с тёмными вихрами волос стоял позади сидящих на стульях отца и матери (женщина держала маленькую дочь — девочку с ангельской улыбкой — на коленях), и плотно сжатые губы вместе с характерной армейской выправкой без труда выдавали в нём военного. Вот только глаза всё портили, потому как были точно такими же, как у его отца — добрыми и тёплыми, как нагретая солнцем земля. И я поймала себя на мысли, что не могу долго смотреть на эту фотографию. Не могу и всё тут. Тяжело. Не бывает хороших и плохих людей. Всё относительно, и каждый человек — заложник своей среды. Мы воюем с титанами, потому что нас к этому приучили. Гевильт воюет с нами, потому что его к этому приучили. Этот мужчина выступил против нас, потому что это его служебный и государственный долг. Мы убили его, потому что он выступил против нас. Эту цепочку можно продолжать бесконечно, и я ещё долго не смогу смириться с тем, что на самом деле люди — не жертвенный вид, угнетаемый огромными, вечно голодными чудовищами, а свора бешеных собак, готовых перегрызть друг другу глотки за кусок мяса. Каждый по-своему прав, и абсолютного зла не бывает. Но как быть, если тебя всю жизнь учили, что бывает? Мы — хорошие, а они — плохие. Я просто не умею мыслить по-другому. Я не Армин, который всегда открыт для разных точек зрения и смотрит на мир с этой чёртовой позиции «нет хороших и плохих». А для меня — есть. Те, кто за меня — хорошие. Те, кто против — плохие. А у плохих не бывает дочерей с ангельскими улыбками, не бывает жён, которые, несмотря на ссору, приносят тебе ужин на работу, не бывает коллег, с которыми ты в перерывах играешь в крестики-нолики. У них не бывает сыновей с таким же, как у тебя, добрым, мать его, взглядом! Но они смотрели на меня. Два одинаковых взгляда. Один — чистый и ясный, второй — залитый кровью. Я скривилась и резко захлопнула книжку, швырнув её в кучу влажных вещей, сушившихся неподалёку от костра. Бросить в огонь не хватило духу. Снаружи завыл ветер, опасно пошатнулись наваленные у входа ветки. Пламя полыхнуло под порывом воздуха и брызгами дождя, попавшего в берлогу. Выплюнув последнюю рыбью кость в костёр, я вытерла руки о штаны и вытащила из кучи всё ещё влажный плащ. Всё-таки пойду, укреплю вход посильнее. Не хотелось бы, чтобы нас отсюда сдуло, пока мы спим. Закинув ружьё за спину, я на секунду обернулась, не решаясь уходить: костёр оставлять опасно, плюс Марк всё ещё не думает просыпаться, да и сушиться потом второй раз неохота... Ладно, я ненадолго, там делов-то минут на десять. Выйду и вернусь. Но ружьё всё-таки возьму. Кивнув самой себе, я укуталась в неприятно влажную накидку и подползла к выходу из берлоги.

Сейчас ты выглянешь из-за веток и увидишь морду титана прямо напротив

Руки и ноги разом онемели. Сердце застучало так, что потемнело в глазах. По виску скатилась капля пота, с улицы принесло запах, похожий на смрадную вонь из огромной пасти, и я зажмурилась, испытывая жгучее желание влепить себе пощёчину. Отвали! Иди к чёрту! Там никого нет! Я сейчас посмотрю и никого не увижу, ясно тебе?! Задержав дыхание, я всмотрелась в просветы между ветками и брёвнами. Косой ливень стеной, река с каменистым берегом и туманный лес на другой стороне. Гнилью несло от старых брёвен, наваленных у входа. Никого. Никого нет. Я шумно выдохнула, опустив голову в ладони. Достала. Высунешь нос ещё раз — пришибу.

Давай. С удовольствием посмотрю на твои попытки

О, да пошла ты. Выбраться наружу оказалось тяжелее, чем я думала. Благо сильно далеко ходить не пришлось: в сотне метров от реки, прямо на вершине оврага, под которым мы окопались, я недавно приметила отличные молодые ёлочки с не очень большими ветками, зато с густой и пушистой хвоей. Их я и принялась нагло обдирать, отплёвываясь от дождя и периодически косясь по сторонам. Мне понадобилась всего минута, чтобы опять вымокнуть до нитки, ледяной ветер пробирал до костей и заставлял сомневаться в том, что на дворе начало июля, а не ноябрь, поэтому я, уставшая, злая и недовольная, собиралась расправиться с этим как можно быстрее, чтобы вернуться в тёплую уютную берлогу, погреться у костра и попить кипяточка. Благо еловая смола, в которой я испачкала руки, пахла умопомрачительно, и этот запах немного успокаивал. Наломав кучу лапника с первого дерева, я принялась за второе, когда слух уловил неподалёку что-то странное. И чересчур знакомое. Я вытянулась по струнке, бросив ветки, и повернулась в ту сторону, откуда пришёл звук. Проклятый дождь не давал ничего ни расслышать нормально, ни рассмотреть. Показалось? Или всё-таки нет? Живот скрутило в предчувствии глобальной подставы. Я задержала дыхание. Не, ничего не слышно. Лучше пойду проверю. Заранее подцепив пальцами ружейный ремень, я медленно и максимально тихо зашагала вперёд, раздвигая ногами листья и ветки, чтобы не хрустели, и внимательно вглядываясь в просветы между деревьями. Через пару минут звук повторился. Ещё через минуту — стал ближе. И когда я наконец поняла, почему он показался мне таким знакомым, то почувствовала, что готова прямо сейчас упасть в обморок. Это были голоса. Чужие человеческие голоса. — Да я тебе говорю, здесь точно кто-то стрелял! Я, по-твоему, гром от выстрелов не могу отличить? О, господи. Твою мать. Едва не споткнувшись, я прижалась к ближайшему дереву и изо всех сил зажала руками рот, чтобы не заорать от ужаса. Из глубины леса слышались приближающиеся шаги. Нет. Нет. Не может быть. Это что, шутка? — Да ты же тупой, как пробка. После того, как ты вчера чуть поганку вместо сыроежки не сожрал, я уже ничему не удивляюсь. Ставлю последний полтинник, что это была гроза. Послышались ругательства и весёлый хохот, и он настолько не вязался с ситуацией, что это невозможно описать словами. Наверное, так хохочут демоны в аду. У меня подкосились ноги, и мне невероятных усилий стоило не упасть на колени. Какого хрена? КАКОГО ХРЕНА? Это люди. Живые люди. Но здесь территория гигантов, здесь НЕ МОЖЕТ быть людей. Какого чёрта они здесь делают? Кто это такие?! — Успокойтесь, вы оба. — Тем временем разговор продолжился, в перебранку вклинился третий — судя по интонации, капитан. — Льюис, ещё раз: когда и где ты их слышал? — Около часа назад, прям тут, недалеко, — ответил первый, высокий голос, я услышала его совсем рядом и ещё сильнее вжалась в дерево, чувствуя, как жёсткая кора впивается в кожу. Совершенно некстати и очень сильно захотелось в туалет, и я едва не взвыла. — Сначала два раза стреляли, потом через минут десять ещё два раза, но подальше. Будто кто-то тут с двустволкой ходит. — Ага, титан с двустволкой, прям так и вижу. «Я устал гоняться за людишками, экзотики захотелось, поохочусь-ка на дичь!». А кроме титанов тут никого нет и не может быть, — встрял четвёртый с грубоватым голосом. Да сколько же их там?! — Серьёзно, если мы тут ничего не найдём, ты на подсрачниках обратно полетишь за то, что заставил нас тащиться в такую даль под дождём. Разрешите, капитан? — Разрешаю в Гевильте отправиться в карцер. Всем. На три дня, — припечатал третий, и у меня зазвенело в ушах от силы, с которой я стиснула челюсти, когда это услышала. Из лёгких вырвался всхлип. Чёрт, нет, не-е-ет, только не это. — Уотни, тебе персонально на сутки запрет на тренировки с обращением. — Чего? За что?! — За нарушение субординации. До конца учений ещё полмесяца, а я вас уже ненавижу, — тяжело вздохнул капитан. — Мы — первый отряд, который получил разрешение на тренировки в отдалённых территориях, а вы ведёте себя как толпа малолетних идиотов. Хотите, чтоб приказ отозвали — валяйте, собачьтесь дальше. Только когда вас отстранят от вылазок — не жалуйтесь. — Л-ладно, ладно... Извините, капитан. Больше не повторится. — Да, извините. — Кстати, помните недавнюю вспышку около Целле? — подключился пятый голос, и я в ужасе распахнула глаза — не столько от осознания того, что позади меня сейчас находятся минимум пять, мать их, солдат из Гевильта, сколько от того, что он сказал. — Не знаю, может, это какая-то другая группа была, но с чего бы им посреди ночи превращаться? Да и после этого я, когда дежурил, видел вспышки по ночам где-то на севере... Может, если здесь действительно кто-то есть, то это они и были? Какой-то шифтер движется на север уже больше недели? Проклятье. Вот же гадство. — Не исключено. Я тоже об этом подумал, — ответил капитан. — Именно поэтому мы здесь. Продолжаем поиски. Если что-то найдём, доложим в Гевильт, а дальше пусть сами разбираются. — Есть! — Эх, скорей бы вернуться, уже вторую неделю тут торчим... Шаги начали удаляться, и я поняла, что не могу двигаться. Просто не могу заставить себя пошевелить ни одним мускулом. Только спустя минуту я, пересилив себя, кое-как разогнула прижатые к челюстям пальцы, развернула одеревеневший корпус и высунулась из-за ствола — всего на пару сантиметров, но этого мне хватило, чтобы разглядеть пять фигур в серых накидках, удаляющихся вглубь леса. Они прошли прямо у меня за спиной. Всего в двух метрах. Меня вдруг затошнило. Я вцепилась пальцами в волосы и с силой оттянула их, пытаясь отрезвить себя болью. Сердце колотилось, как бешеное, до боли в груди, руки тряслись, дышать становилось тяжелее с каждым вздохом, и я поняла, что меня сейчас накроет истерика. Нет, не вздумай! Соберись. Думай, Елена. Успокойся и обдумай всё хорошенько! Я прижала язык к нёбу, останавливая приступ тошноты, и сдавила пальцами виски. Постаралась замедлить дыхание, чтобы сердцебиение не выдавливало уши и не мешало сосредоточиться. Вроде немного помогло. Так, ладно... Вдох-выдох. Думай. Эти пятеро. Кто они такие и какого чёрта делают в лесу посреди территории гигантов? Судя по их разговору, очевидно, что они из Гевильта. Есть капитан — значит, организованный отряд. Голоса молодые и высокие, скорее подростковые, чем взрослые. Ещё пару раз шла речь про тренировки, одному из них впаяли запрет на «тренировки с превращением». Нет, не сходится... Что-то ещё крутится в голове, не могу вспомнить... А, точно. Марк говорил про это ещё в первый день. Последняя деталь со щелчком встала на место, как деревянная дощечка в пятнашках, и я запрокинула голову, глядя в серо-чёрное небо прояснившимся взглядом. Что ж, если я всё правильно поняла... Во-первых, эти пятеро, вероятнее всего — отряд молодых воинов из того самого элитного училища в Гевильте. Причём уже со своими гигантами. Отсюда и запрет на превращение для самого борзого из них. Хреново. Во-вторых. Марк упоминал, что тренировки по освоению гигантов проходят в пределах ста километров от гевильтской стены, но этому отряду, как я поняла из слов капитана, выдали разрешение на более длительную и отдалённую от города вылазку. Наверное, за какие-то заслуги в обучении или что-то такое. Либо в качестве эксперимента. Видимо, это была для них первая подобная практика, поэтому Маркус в своё время об этом ничего не знал. Вдвойне хреново. И вот по этому абсолютно тупому стечению обстоятельств мы с ними пересеклись здесь, в каком-то захолустном лесу в трёх сотнях километров от города, и я, абсолютно уверенная, что людей здесь нет и быть не может, перепугалась до усрачки. Дальше. В-третьих, один из них обмолвился, что они торчат за стеной уже вторую неделю, а другой упомянул вспышку около Целле. Значит, в ту ночь, когда мы бились с лунным гигантом и Марку пришлось превратиться, они были где-то неподалёку, но недостаточно близко, чтобы с уверенностью определить характер этой молнии. А её очень легко узнать. И всё это время, все эти проклятые десять дней мы шли с ними в одном направлении и даже не подозревали об этом. И они нас видели. И наконец догнали. В-четвёртых, этот отряд определённо точно НЕ послан по наши души. Предполагаю, что они вышли из города на несколько дней раньше нас. «Мы торчим тут уже вторую неделю», «До конца учений ещё полмесяца» — сложим это вместе и получим, что, скорее всего, их вылазка рассчитана на месяц ровно. Плюс ни в одной их реплике не упоминались ни я, ни Маркус, они даже не предполагали, что стрелять мог кто-то из нас. А значит, они не знают о том, что сейчас происходит в городе и что случилось в главной тюрьме десять дней назад. Потому что их в это время там уже не было. Но ничего не мешает им вернуться и доложить всё в красках, когда они нас обнаружат. Как и притащить в город в качестве пленников. Я снова тяжело вздохнула и прижала пальцы к вискам, изо всех сил стараясь собрать мысли в кучу. Ладно, их за нами не посылали, они про нас и не знают ничего. Это, конечно, радует... И одновременно ставит нас в очень рискованное положение: теперь нам придётся сидеть тише воды, ниже травы, чтобы безболезненно разминуться с ними в этом лесу и ничем себя не выдать. Если вдруг Марк именно сейчас очнётся и решит вылезти наружу, это будет полнейшее фиаско. Чёрт, как же вовремя я решила выйти! Без шуток, мне действительно очень повезло. До берлоги отсюда всего метров тридцать, и они с большой вероятностью нашли бы её, и если наваленную у входа кучу брёвен, веток и листьев ещё можно проигнорировать, то человеческие следы вокруг и запах дыма определённо бы их насторожили. Они бы полезли проверить, а там Маркус без сознания и я сама в полубессознательном от усталости. И на нас обоих форма тюремных стражников Гевильта. К тому же, не исключено, что Марка они могут знать лично. Совсем не подозрительно, ага. Вот это была бы встреча. Но я засекла их раньше. И это, безусловно, даёт мне фору. Осталось понять, как правильно ею воспользоваться. Я провела руками по лицу и осмотрелась. В голову не приходило ничего, кроме как повторить прошлый забег по лесу, только вместо титана за мной теперь будет бежать толпа из пяти шифтеров. Хах, даже не знаю, что хуже. Ладно, шутки шутками, а что мне ещё остаётся? Убить их нечего даже и пытаться. Стрелять не вариант: в лучшем случае я прикончу одного, но другие моментально среагируют. Если не стрельба, то ближний бой, а значит, надо думать, как их разделить. Я же не дура в толпу кидаться. Но даже в ситуации один на один шансы победить практически нулевые. Ясное дело, что шифтеры, даже несмотря на регенерацию, не бессмертные, но если я не смогу убить его с одного удара — что вполне вероятно, учитывая, что я едва нахожу в себе силы двигаться, — он может успеть превратиться, как только я пущу ему кровь. Тогда меня разорвёт на части взрывом. Нет, не катит. Думаем дальше.

А я так не считаю

Да ты заткнёшься сегодня или нет?! Едва не подпрыгнув от неожиданности, я крепко зажмурилась и замотала головой. В глотке будто застрял огромный кусок льда. Игнорируй. Просто игнорируй. Так, ещё раз. Если заманивать, то как это лучше сделать? Отойти как можно дальше от берлоги и стрельнуть разок... А кстати, может, спуститься в тот овраг? Заставить их спуститься следом, увести как можно дальше, чтоб они потеряли дорогу назад, потом окольными путями вернуться обратно... Плюс тот титан, которого я туда любезно скинула, с удовольствием составит им компанию и здорово их отвлечёт... Закопаться в берлогу, проспать до вечера и всю ночь идти пешком. Не превращаясь. От греха подальше. Как оторвёмся от них хотя бы дня на четыре — можно продолжить. Это при условии, что Марк очнётся к вечеру и будет способен бежать. Если же нет... А, пофиг, бесполезно сейчас об этом думать. Буду решать проблемы по мере их поступления. А проблем этих у меня сейчас — хренова гора. Я набрала полную грудь сырого лесного воздуха и стащила со спины ружьё. План — фигня, будем честны, это даже планом назвать стыдно, но ни на что другое я сейчас физически не способна. Ладно. Попробуем, авось получится. Сквозь шум дождя послышался удивлённый возглас, но разобрать слова не получилось — отряд слишком далеко отошёл. Так, а вот это плохо. Скорее всего, они уже нашли брошенную мной кучу лапника. Надо торопиться, пока они не добрались до берлоги! Надвинув капюшон пониже, я выскочила из-за дерева и, как могла бесшумно, рванула по собственным меткам в ту сторону, где находился выход к обрыву. Пройду хотя бы половину пути дотуда, и можно выстрелить в первый раз: так и они сто процентов услышат, и я успею отойти достаточно далеко, чтобы они не нагнали меня в первую же минуту. Главное — не заблудиться. Обогнала отряд по широкой дуге, вышла к речке, пробежала через знакомые кусты, мимо трупа медведицы, вышла на поляну с поваленным деревом. Вскинула ружьё и выстрелила в небо. И сразу же что-то пошло не так.

Господи, ну ты и тупица

Я только и успела недовольно открыть рот, чтобы вслух послать её в задницу. По краям зрения знакомо затрепетало красным, мир вокруг дрогнул и вдруг схлопнулся в темноту. Лес, кусты, пелена тумана — всё исчезло, будто кто-то подошёл со спины и закрыл мне глаза руками. Шум дождя и эхо от выстрела сменились гудящей тишиной, вместо запаха свежей сырости — затхлость и душнота. Где-то надрывно треснуло дерево, грохнулось что-то тяжёлое. Потянуло сквозняком из открытой двери. И меня швырнуло прямо в неё. Я влетела спиной в какой-то стул, здорово треснувшись головой о высокую спинку. Ремни змеями затянулись на щиколотках, на запястьях, на горле. Закашлявшись от спёртого воздуха, я открыла глаза и увидела её. Она стояла напротив и демонстративно потягивалась всем телом, будто только что проснулась после крепкого сна — я слышала, как хрустят её суставы. Кровоточащие раны от ремней на её руках заживали с пугающей скоростью, и до меня не сразу дошло, что происходит. Я снова в клетке. В этой чёртовой клетке внутри своей головы, из которой чудом сбежала в прошлый раз. Правда, теперь ситуация кардинально поменялась. Прикована к стулу теперь я. А за её спиной чернеет распахнутая дверь. О нет, о нет, о нет, только не это, как же ты не вовремя!

А вот теперь, глядя друг другу в глаза, давай поговорим

Она шагнула ко мне и сложила руки на груди, хитро улыбаясь. Волосы упали с лица, когда она наклонила голову вбок, и я увидела напротив свои собственные глаза. Светлые. Радужка была не карей, а светло-серой, почти белой, будто кто-то высосал из неё весь цвет, чернели только лимбы и широкие зрачки, и взгляд этих глаз — моих собственных, и в то же время абсолютно чужих — пробрал меня до костей. Со стороны ситуация, наверное, выглядит смешно: я, привязанная к стулу за все конечности, беспомощно сижу напротив шестилетнего ребёнка, который смотрит на меня с наглой улыбкой, но мне в этот момент было не до смеха. Я была в ужасе. В её глазах не было ничего — в том числе жизни. И всё, что я могла — молча смотреть в эту пустоту. Погодите. Я же ранила еë. В прошлый раз я рассекла ей глазное яблоко ножом. Как? Как она это сделала? Она вырвалась из клетки, разорвала ремни и выбила дверь всего по щелчку пальцев, я даже не успела ничего понять. Два засова и четыре огромных навесных замка валялись позади неё грудой бесполезного мусора, дверь беспомощно болталась на ржавых петлях, а все её раны и синяки затягивались буквально на глазах. Когда она успела стать такой сильной? Ах, так вот с чего вдруг она сегодня такая разговорчивая. Усилившаяся регенерация, бесполезные едкие комментарии, которые весь день выводили меня из себя... Она подготавливала почву. Расшатывая замки на двери, она расшатывала моё сознание. Столько нервов, сколько за сегодняшний день, я не тратила ещё никогда. Отрубившийся Марк, дорога до леса, дождь, медведица, гигант, обрыв, холод, сырость, одиночество, а теперь ещё и пятеро шифтеров... Трудно оставаться хладнокровной, когда за три часа ты двадцать раз чуть не умерла. Естественно, что-то во мне надломилось. Незаметно так. Но она расширяла эту дыру. И когда надлом оказался достаточно широким, ударила со всей силы. И вот я здесь. Кошмар в Целле теперь показался просто сладким сном на цветочном поле. Сейчас она не просто заманила меня в клетку — да что там, ей даже не понадобилось меня заманивать. Она просто швырнула меня в неё и посадила на цепь, как собаку, не дав и пикнуть. Теперь она свободно может выйти отсюда вместо меня. Тем временем она снова заговорила со мной. Как обычно, кучей интонаций и не открывая рта.

Слушай, я понимаю. Ты устала, замёрзла, и вообще тебя всё это достало... Но поверила ли ты сама хоть на секунду в то, что думала?

Она говорила как врач, объясняющий психбольному, что нехорошо есть собственное дерьмо, и этот жалостливый тон меня не на шутку взбесил. Как минимум потому, что сама я никогда так не разговаривала, поэтому он казался до невозможности чужим.

План твой — действительно фигня, хорошо хоть сама признала. Увести их в лес? Ты серьёзно? И какова вероятность, что они не догонят тебя раньше? Какова вероятность, что они будут бежать на своих двоих, а не в формах гигантов? Какова вероятность, что они, даже если не найдут вас, не доложат в Гевильте о странных вспышках, подозрительно похожих на молнию от превращения? И о выстрелах в лесу, кстати, тоже. Ты думаешь, они просто забудут об этом? Очнись, дура! Что ты будешь делать, если они превратятся? Что ты будешь делать, если сама в итоге заблудишься в этом овраге? Как ты вообще собралась туда спускаться, ты его видела?! Если так хочешь самоубиться — возьми верёвку у Марка и вздёрнись на ней, подходящих деревьев тут полно. Всяко лучше, чем так позорно умирать по собственной тупости.

Каждым словом она давала мне пощёчину. И я даже не могла ей ничего возразить. Всё, что она на меня вывалила — это все мои сомнения, тревоги и самообманы, которые я сразу запихала в самый дальний и глубокий ящик и постаралась об этом не думать, сосредоточившись на том, чтобы сделать хоть что-нибудь. А она просто взяла и вытряхнула этот ящик мне на голову. Ещё и уронила его на меня напоследок. Конечно, я знаю об этом. О том, что они в любом случае доложат про нас. О том, что они могут нагнать меня раньше, чем я успею оторваться. О том, что их нельзя оставлять в живых ни при каком раскладе. Просто нельзя. Но что я могу сделать? — Что я могу сделать? — похрипела я вслух, скривившись, когда ремень туго врезался в шею. — Что ты предлагаешь делать?! Как ты предлагаешь мне справиться с пятью шифтерами? Ты понимаешь, что это невозможно?! Сидишь тут, умничаешь весь день, так сидела бы дальше! Зачем ты меня сюда притащила? Она развела руками.

Надоело выслушивать твоё нытьё. Решила выйти и разобраться сама. Тем более, ты с самого начала могла попросить меня об этом и избежать кучи проблем. Ладно, на себя тебе плевать, а о Марке ты подумала? О тех людях, которые на тебя рассчитывают, ты подумала? Об Имир, которая рисковала жизнью и скорее всего умерла за тебя, ты подумала? Ну упивайся дальше своей гордостью, эгоистка чёртова.

— Ты... Да ты совсем что ли охренела?! — Я едва не задохнулась от возмущения и обиды. Внутри что-то отозвалось острой болью, будто воспалённое место ткнули иголкой, и ужас в мгновение ока перекрылся злостью. Тварь. Чёртова лицемерная тварь. Перевернула в моей голове всё вверх тормашками, нашла самые больные места и с наслаждением потопталась по ним ногами. Ведь кто кроме меня знает мои слабые места лучше, чем я сама? Вот только это всё чушь собачья. Единственная здесь, кому действительно плевать — это она. Своими нравоучениями она не пытается образумить меня или поучить жизни. Она хочет задавить меня чувством вины и ненависти к самой себе, лишь бы только выбраться отсюда. Ребёнок. Глупый ребёнок, пытающийся казаться важным и сильным. Это просто смешно. Даже если она выйдет отсюда, что она сможет сделать в одиночку против пятерых людей, способных обращаться в гигантов? Но я посмотрела в её бесцветные, безжизненные глаза, в которых не было ничего человеческого. Вспомнила, как зарезала человека в тюрьме осколком стекла. Как рубила титанов налево и направо в Тросте. Как ударила Эрена. И поняла — она сможет. — Не смей выходить отсюда. — процедила я. — Только выйди за порог, и я...

Что? Что ты сделаешь? Ты и дышишь-то еле-еле, куда тебе против меня. Лучше потрать силы на привыкание к новому месту жительства. Ты тут надолго.

Она приблизилась к моему лицу, в нос ударил звенящий запах крови и чего-то неразличимого, но отвратного. Будто кусок мяса сварили, дали ему сгнить, сварили снова, и так десять раз.

Я сильнее тебя. Всегда буду. И чем быстрее ты с этим смиришься, тем лучше. А когда я разберусь с этими ублюдками, только попробуй не сказать «спасибо»

Сдвинув отросшую чëлку, она поцеловала меня в лоб ледяными губами. Перед глазами непроизвольно встал образ тёти, точно так же целующей меня в лоб в тот день, когда я подслушала их разговор с Андрэ, и меня едва не вырвало. Это было слишком. Я бессмысленно задёргалась, но ремни не давали пошевелиться от слова совсем, и всё что мне осталось — смотреть, как она выходит из комнаты, и её силуэт теряется в кромешной темноте.

Счастливо оставаться

Щëлкнув, дверь встала в петли и с оглушительным грохотом захлопнулась прямо перед моим лицом. Чёрт! Чёрт подери! Стоило ей выйти отсюда, как я вдруг с ужасом осознала, что перестаю ощущать собственное тело. Оно будто постепенно немело, от ступней и ладоней к голове, и я как-то сразу поняла, в чём дело. Я теряю контроль. А она, наоборот, получает. Когда перестану чувствовать голову — конец. Конец. Конец. Конец всему. Всему, что я. Всë это время я думала, что хорошо справляюсь, что держу её под контролем и что мне ничего не угрожает. Но вот все мои старания оказались выброшены в выгребную яму, а меня саму позорно, будто издеваясь, приковали к этому креслу, как раньше привязывали преступников к столбам на городской площади, чтобы каждый желающий мог кинуть в них камень. Она закидала меня этими камнями с ног до головы и как ни в чём не бывало свалила отсюда. За весь этот день только сейчас я со стопроцентной уверенностью почувствовала, что мне крышка. В своей собственной голове. Какой же, чёрт возьми, бред. Так! Спокойно, только без паники! Ещё не всё потеряно. Если она смогла выбраться отсюда, то я и подавно смогу — тело-то моё. И разум тоже. По крайней мере, пока я его чувствую. Много о себе возомнила? Ну, это мы ещё посмотрим. Скривив рот в злой усмешке, я, насколько позволяло кресло и ремни, огляделась, но не увидела ничего, кроме чёрных каменных стен, пары вонючих свечей, стола и кучи разбитого стекла под ним. Ага, следы нашей потасовки во время моего прошлого визита. Сначала в осколках отражался только трепетный свет от огарков на стене, но вдруг произошло что-то странное. Как мыльная вода, по стеклу растеклось что-то мутно-зелёное, потом сформировалось в относительно чёткие силуэты — и я увидела знакомый пейзаж. Деревья, серое небо и поляна с поваленным бревном — то место, где я и остановилась. Только теперь я не чувствовала ни влажной прохлады, ни воды, стекающей по одежде, ни запаха сырости, ни шума дождя. Всё, что мне осталось — смотреть на это через стеклянные осколки. Я заперта в собственном подсознании, пока по лесу в моём теле разгуливает чудовище. Что скажет Марк, когда увидит меня? Что скажут ребята, когда мы вернёмся домой? А Армин? Поймёт ли он, что внутри этого тела той меня, что он знал все эти годы, больше нет? Проклятье! Чёртова тварь! На глазах выступили слёзы. Я снова бесполезно рванулась вперёд, но ничего нового, кроме спазма в глотке, не появилось. Так, нет, не вздумай реветь тут, только хуже будет, и так дышать нечем. Я шевельнула руками... точнее, нет. Не я. Мои-то руки так и остались лежать на измазанных в крови подлокотниках безвольными кусками мяса — я их уже не чувствовала. Она пошевелила моими руками — теми руками, что остались там, в лесу, а я чувствовала это как-то очень отдалённо, будто нервные окончания были всё ещё мои, но уходили куда-то очень далеко, и их плюсом ко всему ещё и обмотали несколькими слоями ваты. Это было... дико. Просто ненормально. И выносить это было невозможно. Будто мозги распустили и связали из извилин макраме. Ну нет уж. Чёрта с два я тут останусь, гадина. Судорожно продумывая варианты побега, я продолжала следить за стёклами — моими единственными окнами во внешний мир, параллельно с этим улавливая её движения. Она крутанула моими руками в плечах, локтях, запястьях, хрустнула моей шеей (тут меня передёрнуло от отвращения — я никогда не хрустела суставами, и меня бесило, когда кто-то так делал) и подставила моё лицо под потоки дождевой воды. Издалека пришло ощущение — она наслаждается. Я скривилась. Ладно, не буду ей мешать, пусть развлекается, пока может. Второго раза я не допущу. У меня есть дела поважнее. Я постаралась отключиться от внешних ощущений и сосредоточиться на собственных мыслях. Так, что я могу сейчас сделать? Прежде всего: как у меня получилось вырваться отсюда в прошлый раз? Да, тогда было заметное отличие — как минимум, я не была прикована к креслу за все конечности, но даже при этом задачка оказалась не из лёгких. И ведь как-то же получилось! Вопрос: что стало решающим фактором, вернувшим мне ясность сознания? Понимание, что я нахожусь внутри себя. В собственном сознании. Внутри своей головы. Всё, что здесь — моё. Не её. А моё. А значит, я могу делать здесь всё, что захочу. Так же, как у меня получилось в тот раз представить нож в своей руке. Я представила — и он материализовался сам. Стоило только вернуть над собой контроль. Это в идеале. На практике же всё складывается немножко плачевнее. Значительный кусок сознания находится в её владениях, и, находясь здесь, я мало на что способна. Даже в тот раз, когда в кресле сидела она, я чувствовала исходящую от неё силу — достаточно вспомнить, как ловко и легко она задурила мне голову. До сих пор в дрожь бросает. Но сейчас-то я себя контролирую! Я осознаю, где нахожусь, и понимаю всю плачевность своего положения, вот только что-то от этого ни горячо, ни холодно. Ладно, раз так, попробую представить что-нибудь. Да хотя бы тот же самый нож. В последние дни я почти не выпускала его из рук, и его образ отпечатался в памяти очень хорошо, так что это не составит труда. Я уселась поудобнее, насколько это было возможно, и уставилась на правую руку, изо всех сил напрягая извилины. Представила блестящее, острое лезвие, которое сама недавно затачивала одолжённым у Марка оселком, длинный желобок, изгибающуюся гарду, пузатую деревянную рукоять с пятнами крови, которая так и не оттёрлась, холодный металлический тыльник. Представила, как его вес приятно лежит в руке, как дерево быстро нагревается при контакте с кожей, как я проворачиваю его на ладони в обратный хват. Ощущения такие привычные, не побоюсь этого слова, родные, что я натурально почувствовала его в руке. И очень удивилась, когда поняла, что на самом деле его там нет. Попробовала ещё раз — ничего не изменилось. Чёрт, не работает. Почему же, интересно? Потому что в тот раз мне грозила прямая опасность и я машинально представила его образ, как символ защиты? Возможно. Но что-то мне подсказывает, что дело здесь другом. Только в чём? Блин, почему, когда моё сознание разделяли, никто не оставил инструкцию?! Вот что мне сейчас делать? Я откинулась на жёсткую спинку и тяжело вздохнула. Ноги перестали чувствоваться совсем, руки — до локтей. Запоздало дошло: даже если бы у меня получилось материализовать нож, толку от него не было бы ничерта — руки-то не работают. Гадство. Времени мало. Надо шевелить мозгами, пока не поздно. Откуда-то очень сильно издалека донёсся голос: — Я же говорю, стреляет кто-то! Вроде где-то здесь. О, приманились наконец-то. Ещё бы дольше шли. Я всмотрелась в стёкла. Она, судя по всему, как-то умудрилась забраться на дерево и теперь затаилась в его кроне, высматривая шифтеров. Поляну с этого расстояния было видно плохо, но я разглядела пять серых силуэтов, настороженно озирающихся по сторонам. Минут пять они потратили на обыск окрестностей, потом снова собрались в кучку. — Убежал куда-то, что ли? — Кого он тут выстреливает? Нет же никого, такой ливень! — Разделимся, — скомандовал капитан, и у меня отвисла челюсть. — Каждый обшаривает свою область, времени — полтора часа, встречаемся здесь же. Если кого-то найдёте — превратиться, захватить и принести сюда, допрашивать будем на месте. Нужно будет подкрепление — зовите. Уотни, запрет на превращение снимаю на время поисков. Без выпендрёжа. Всё ясно? — Так точно! Пятёрка серыми тенями шмыгнула в разные стороны, и я от досады едва не лопнула. Они разделились? Они вот так просто взяли и разделились?! Чёрт, тогда я и сама могла бы справиться! Если сейчас я и допускала на секунду мысль, что её слова были справедливы и она разделается с ними куда лучше меня, то теперь в этом нет смысла! В то время, пока я ломала голову над тем, как разделить их, они сами взяли и разбежались поодиночке. Понятное дело, что это — единственная верная тактика в их случае, ведь если встанет необходимость превратиться в титана, есть риск задеть взрывом товарищей. Да и прошерстить территорию таким образом можно куда быстрей. Тогда какого чёрта я торчу здесь, пока эта дрянь в моём теле сидит на дереве и плотоядно облизывается, наблюдая за приближающимся к ней человеком в сером плаще?! К чему всё это было? Какой в этом смысл? А потом я вспомнила, как подкосились мои колени, когда я впервые услышала их голоса за спиной. И поняла — нет, не смогла бы. У меня бы просто не получилось. Не потому что мне их жалко, конечно нет. Я устала. Я устала, как лошадь, перепахавшая в одиночку огороды для всей деревни. А убить их нужно с одного удара, пока они ничего не поняли, и при этом не вызвать подозрения у остальных. Ладно, с одним я бы возможно как-нибудь справилась... Но не с пятью. Это невозможно. А для неё ничего невозможного нет. И, будто услышав мои мысли, она спрыгнула с ветки, приземлилась всем весом на ничего не подозревающего парнишку и одним движением перерезала ему горло. Всё это — за секунду времени. Среагировать было нереально. Рывок был такой силы, что кровь фонтаном брызнула вслед за ножом на ствол дерева, на кусты, на траву, и тут же побледнела, размытая каплями дождя. Парень, даже не пикнув, обмяк под ней, утонув лицом в грязи, и она лениво поднялась с него, рассматривая моими глазами испачканный кровью по самую рукоять нож. Смотрела так, будто видит в первый раз. Или наоборот — будто давно не видела и очень соскучилась. Она подносила нож всё ближе, заворожённо разглядывая его, как какую-то драгоценность, пока красное пятно крови не заняло весь обзор. Потом темнота — видимо, закрыла глаза, — и вдруг я каким-то из органов чувств ощутила что-то металлическое. Не пойму, что это? Запах? Или... о, нет. О, нет, вот же пакость какая. Это был вкус. Она слизнула с ножа моим языком чужую кровь. Слизнула и в блаженстве закрыла мои глаза. Ну всё, вот сейчас точно блевану. Минут пять мне понадобилось, чтобы прийти в себя. На стёкла я больше не смотрела. Ладно, чёрт с ней, с кровью... это что такое было?! То, как она перерезала ему горло... Это невозможно. Я бы никогда так не смогла — у меня бы просто не хватило сил. Приложи она чуть больше усилий — и просто отрезала бы ему голову. Одним рывком отрезала бы человеческую голову. То есть она, когда говорила, что сильнее меня, имела в виду это? Ну, тут сложно поспорить. Я никогда особо не отличалась грубой физической силой: в спаррингах больше выигрывала на хитрости и своевременных подсечках, плюс ко всему, сейчас я ещё и устала. А это чудовище, порождённое сотнями титанических сывороток, плевать хотело на всё. Двигаясь так, как я никогда не двигалась, развивая такую скорость, какой у меня никогда не было, прыгая так высоко, как я бы ни в жизнь не прыгнула, она настигала их одного за другим, и заметить её было просто невозможно. Она заставляла моё тело делать то, что оно физически не могло делать. Не знаю, как это скажется на мне в дальнейшем, но сейчас происходящее выглядело по-настоящему жутко. Она вонзала нож в мягкую плоть снова и снова, кружилась в брызгах крови, а я в ужасе смотрела на эти адские пляски и не могла поверить, что всё это время вот ЭТО сидело внутри меня. Ха. Неудивительно, что она вырвалась: скорее, было бы странно, если бы она не смогла этого сделать. Она — чудовище. И теперь, почувствовав вкус свободы и крови, она станет ещё сильнее. Четверо шифтеров один за другим упали замертво. Тому наглецу, Уотни (я узнала его по голосу, очевидно, как и она), досталось больше всего: его тело она целую минуту кромсала ножом без остановки, пока не превратила в решето. Видимо, он здорово её выбесил. Пока она носилась по лесу в поисках последнего, капитана отряда, я металась в кресле, всё больше впадая в ярость от собственного бессилия. Ремни содрали кожу на запястьях и щиколотках, но раны, как и у неё, пока она находилась в кресле, не заживали. Я перепробовала всё, что можно: пыталась представить, как лопаются ремни, как ломается вдребезги кресло, как дверь сама собой вылетает из петель — всё было без толку. Всё, что ниже плеч, я не чувствовала. Время было на исходе. И тут мне в голову пришла неожиданная и глупая в своей простоте мысль. А как она смогла выбраться отсюда? Со мной-то ясно — я уже перепробовала всё то же самое, что и в прошлый раз, и ни один мой фокус не сработал. Но что насчёт неё? Пока я сижу в том же кресле и скована теми же ремнями, что она, не будет ли разумнее и мыслить так же, как она? В конце концов, она — это всё ещё я. Как бы ни было неприятно это признавать. У нас один мозг и одно тело, разница лишь в том, кто окажется достаточно сильным, чтобы вырваться из этой клетки самому и загнать в неё второго. Вот только если у неё это получилось лишь благодаря моему крайнему физическому и моральному истощению, то она сейчас находится на пике своих сил. В этом она не слукавила — мне с ней потягаться не выйдет. И что тогда прикажете делать? И тут серо-зелёная мешанина в стёклах снова оформилась в мокрые кусты и деревья. Она остановилась посреди леса. И вдруг согнулась в приступе кашля, зажав мой рот руками. Э... Что происходит? Я всмотрелась в осколки, но ничего не разобрала. Она просто стояла на месте с зажмуренными глазами и надрывно кашляла, будто собиралась выкашлять мои лёгкие. Снова откуда-то издалека пришли ощущения: жжение в груди, мышечные судороги, в голове пульсировал огромный, воспалённый красный шар, выдавливающий глазные яблоки из глазниц, внутренние органы разрывало. Я поёжилась. Крайне неприятное чувство. Если даже меня, до которой все ощущения доходили сильно приглушённые, пробрало, то боюсь представить, каково ей сейчас. Неудивительно, конечно, что после таких пробежек под дождём я умудрилась простудиться, но это даже для простуды перебор. Какого чёрта она сделала с моим телом?! Темнота в стёклах распахнулась, кашель прекратился, и я увидела собственные окровавленные руки. Она, задержав на них взгляд разве что на секунду, вытерла их о штаны и помчалась дальше. Правда, уже заметно медленнее. Я расплылась в злорадной ухмылке. Вот ты и попалась. Это не простуда. Это откат. Как я и думала, подобные неестественные нагрузки на организм не могли пройти просто так. Ха! Чем ты думала, когда влезала в тело, которое и без того едва стоит на ногах? И кто из нас тут тупица?! Сердце забилось быстрее, но на этот раз не от паники, а от надежды, которая хлынула такой мощной волной, что у меня перехватило дыхание. Я поняла, что делать. Запрокинув голову, насколько позволяло кресло, я снова закрыла глаза и постаралась максимально сосредоточиться. Звук капающей откуда-то воды, едва слышное потрескивание свечей и — где-то очень далеко — успокаивающий серый шум дождя. Из темноты выплыли белые нити — те самые обмотанные ватой нервные окончания, которые уходили куда-то за пределы этой трижды проклятой комнаты, очень похожие на ту паутинку, которая спасла меня из горячечного бреда после пятьдесят седьмой экспедиции. Нити послушно легли мне в руки, и по ним я медленно и осторожно потянулась к этому дождю. Да, я очень устала. Да, я очень подавлена морально. Это истощение сыграло со мной злую шутку и открыло двери для неё. Но я выберусь, поем, лягу спать у тёплого костра и приду в себя. Пусть и не до конца, но достаточно для того, чтобы добраться до дома, где мне не нужно будет ни от кого убегать, шнырять по мокрому холодному лесу и спать в вонючих берлогах. Где у неё больше не будет ни единого шанса. А она сейчас тащит за собой моё измученное тело, переставляя мои ноги, которые уже давно не должны двигаться, и выжимает из него последние силы. Но их надолго не хватит. И когда они закончатся, она окажется полностью беззащитна передо мной. Она не могла этого не понимать, поэтому, вероятно, надеялась расправиться со всей пятёркой до того, как тело окончательно исчерпает свой ресурс. И сейчас мне оставалось только молиться, чтобы последний человек хорошенько спрятался и не выскочил у неё перед носом. Всего минуту. Дай мне всего минуту, и я разделаюсь с тобой твоим же оружием. Что ты там говорила? «Ты тут надолго»? Да пошла ты к чёрту! Тем временем тело онемело целиком. Нити дрогнули, побледнели, утекли сквозь пальцы и начали растворяться во тьме. Очень смутно я почувствовала, как от напряжения из носа по губам и подбородку хлынула кровь. Давай, ну давай же, последний рывок! Впереди показалось мутное белое пятно, напоминающее силуэт, в котором сходились все нити, теперь больше похожие на клубы тумана. Из последних сил я рванулась к этому пятну, схватила его — и швырнула туда же, откуда пришла.

Что? ЧТО?! НЕТ, НЕ СМЕЙ! СТОЙ!

Громыхнула тяжёлая дверь, щёлкнули один за другим навесные замки. Только на этот раз я, как и полагается, была снаружи. Получилось. Поверить не могу, это сработало! Страшный, нечеловеческий вой сотряс пространство вокруг, сквозь щель в косяке сверкнул яростью глаз с выцветшей радужкой, но я лишь успела растянуть окровавленные губы в улыбке и снисходительно помахать ему рукой, прежде чем меня выбросило отсюда. Как по щелчку из темноты вынырнул серый туманный лес, в уши влился такой долгожданный и, как выяснилось, очень громкий шум дождя. Я почувствовала обе руки, обе ноги, мокрые волосы и одежду, прилипшие к телу, липкий от крови нож в ладони, воду в сапогах, тяжесть ружья за спиной и едва не разрыдалась от облегчения. Я вернулась! Я вернула себя! Вот только моё тело в момент, когда я снова в него влезла, видимо, находилось в состоянии бега, и среагировать сразу у меня не получилось. Я почувствовала, что падаю. А, да и чёрт с ним, подумаешь, шлёпнусь в грязь в который раз за день — всё равно хуже уже не будет. И тут я увидела напротив человека. Последний выживший, капитан отряда воинов, которого она искала по всему лесу последние минут пять, нашёлся ровно в ту секунду, когда мы с ней «поменялись». И я, абсолютно дезориентированная и только привыкающая к собственным конечностям заново, выскочила прямо на него. Из-под капюшона на меня уставились добрые и тёплые глаза. — Что за... — только и сказал он, когда я влетела в него на всей скорости, и мы оба повалились в огромную лужу посреди полянки. Он меня увидел и сейчас превратится. О господи, да я же его знаю. Эти две абсолютно несвязанные мысли пронеслись в голове стремительно, прежде чем повсюду разлетелись брызги. Я набрала полный рот грязной воды и только успела заметить, как он выхватывает нож и заносит его... Нет, не надо мной. Над собственной рукой. «Сын получил повышение — ему дали под командование отряд из младших шифтеров. Показал почётную нашивку — Рита как давай реветь, да я и сам чуть слезу не пустил на радостях. Не передать словами, как я им горжусь» Да вы действительно издеваетесь или что?! Юноша с залитой кровью фотографии, сын убитого нами стражника, смотрел на меня теперь вживую, и его добрые глаза совершенно не вязались с гримасой испуга и ярости на лице. И прежде чем он вонзил нож себе в руку, я выхватила ружьё и с размаху врезала тяжеленным прикладом ему в висок. Раз уж он меня увидел, единственный вариант не дать ему превратиться — вырубить. Удивительно, как я до этого додумалась. Это он. Без сомнений, это он. Чёрт, он ведь даже не знает, что случилось с его отцом. Эта внезапная глупая мысль заставила меня на секунду остолбнеть. В блокноте ни разу не упоминалось его имя, поэтому я даже не знаю, как его зовут... Но вот теперь этот безымянный парнишка, ещё недавно хвалившийся родителям своими успехами, успокаивающий рыдающую от счастья мать и обнимающий сестрёнку-ангелочка, лежит рядом со мной лицом в грязи и даже не подозревает, что его отряда, который ему впервые поручили возглавлять, больше нет, а его отец умер десять дней назад, когда пытался остановить наш с Марком побег. А он об этом даже ничего не знает. И о том, что у меня в вещах валяется записная книжка его отца, которую я читала получасом ранее, тоже. И вот по какой-то безумной, абсолютно ненормальной воле судьбы мы с ним встретились в этом лесу. К горлу что-то подкатило. Хлюпая грязью и задыхаясь, я подползла к нему на четвереньках и перевернула на спину. По виску стекала кровь, тёмные курчавые волосы облепили лицо, ресницы слиплись от грязи и были похожи на лапки мёртвого паука. Я нащупала пальцами сонную артерию. И едва не взвыла, когда почувствовала пульс. Ну почему?! Какого чёрта всё так повернулось?! Почему?! В глазах помутнело — я постаралась убедить себя, что от усталости, а не от слёз. Свой нож я опять где-то благополучно потеряла, когда падала, поэтому пришлось использовать тот, что он до сих пор сжимал в пальцах. Повернув его голову, я дрожащей рукой приставила лезвие к его горлу. Нет хороших и плохих. Просто так получилось. — Прости. В голове раздался оглушительный, яростный хохот.

* * *

Что было дальше я, честно, помню смутно. Помню тяжесть сапог и хлюпанье воды в них, пока я в полубессознательном состоянии волочила ноги через лес. Помню плач медвежат, вернувшихся к своей матери и укрывшихся от дождя под её мёртвым боком. Помню холод речной воды, в которой я полоскала плащ, руки и лицо. И помню лицо Марка, когда я, грязная, мокрая и абсолютно убитая, наконец-то заползла в спасительное тепло берлоги. Вышла, блин, на десять минут. Офигенно погуляла. — Не плюйся в костёр, дурак, что ли? — прохрипела я, закрывая за собой вход и накидывая лапник, который всё-таки додумалась забрать. Марк пытался откашляться от воды, которую пил в тот момент, пока я заваливалась внутрь. — Ты давно очнулся? Как себя чувствуешь? — Терпимо, очнулся минут пять назад, — на автомате ответил он, вытирая рот рукавом и продолжая таращиться на меня во все глаза. Потом моргнул и мотнул головой. — Подожди... Что, чёрт возьми, с тобой случилось? И где мы? Ты будто из могилы вылезла. — Ну, в принципе, ты почти прав. Минут десять занял рассказ о моих приключениях с того момента, как Марк отрубился — естественно, за упущением момента с моими явными психическими проблемами. Новость об отряде воинов, посланном на отдалённые территории, привела Марка в шок, и он на полном серьёзе — и вполне справедливо — не поверил, что я мало того, что смогла уйти от них живой, так ещё и расправилась с ними в одиночку. Я в ответ язвительно предложила ему самому поискать трупы и скинуть их в овраг. Он нахмурился на мою грубость, но промолчал. Вообще-то я в любом случае собиралась это сделать — просто на всякий случай, — но при мысли о том, чтобы перетащить пять туш в одиночку через весь лес, по скользкой грязи и под проливным дождём, становилось плохо. Тело моё больше походило на хорошенько отбитый и пережёванный кусок мяса. Короче, я ограничилась краткой обрисовкой ситуации и слилась с разговора, потому что чувствовала, что ещё немного — и я сорвусь, а обижать Марка, который здесь был вообще не при чём, очень не хотелось. Благо он видел моё состояние и не стал лезть с расспросами: лишь напоил кипятком и помог выпутаться из мокрого тяжёлого плаща. У меня хватило сил лишь на вялую благодарность. А потом меня просто вырубило. Состояние было странным... Пограничным. Я вроде спала, а вроде и нет. Тело будто было подвешено за верёвочку, и меня то опускали в тёплый вязкий кисель, то швыряли в ледяную прорубь. Пламя костра трепетало перед закрытыми веками, тяжёлый красный шар в голове продолжал пульсировать жаром, запахи дыма, мокрой земли и сырости с улицы сливались в один мощный раздражитель, бьющий по носу, и всё вместе это в итоге заставило меня проснуться всего через пару минут. Ух, давненько мне не было так паршиво... Надеюсь, к вечеру получится хоть немного оклематься. Кому помолиться, чтобы я опять не заболела? Тяжело выдохнув, я разлепила опухшие веки. Огонь в костре отчаянно танцевал, где-то снаружи слышался протяжный вой ветра, похожий на мычание гиганта. Наверху тяжело треснула ветка, и меня пробрал мороз до самых костей. Блин, жутковато как-то... Проморгавшись, чтобы глаза, ослеплённые огнём, привыкли к полумраку, я повернула голову. И увидела доброглазого парнишку с перекошенным в неописуемой гримасе, залитым кровью лицом и с направленным на меня ножом. — Чёрт подери! Тело рванулось прежде, чем я успела что-то понять, причём так сильно, что ещё чуть-чуть — и я бы вылетела из берлоги. Всё смешалось, закрутилось, где-то вспыхнула резкая боль. Спустя секунду я обнаружила себя прижавшейся к стенке берлоги, тяжело дышавшей и схватившейся за сердце обеими руками. Какого... Что это было? Где он? Как он нас нашёл? Я его не добила?.. Нож! Где мой нож?! Ничего не соображая от ужаса, я уже было кинулась в кучу вещей в поисках ножа, когда заметила разбросанные вокруг костра угли. Снова пришла резкая боль, и я увидела, как по ладони расползается красное пятно. Вот же ж гадство. Похоже, я случайно залезла рукой в костёр, пытаясь защититься от... Стоп, так где в итоге этот парень?! И вот тут я огляделась по-настоящему. Никакого огня уже давно не было. Костёр, судя по всему, начал затухать где-то час назад, и сейчас от него остались только тлеющие, но всё ещё горячие угли. Марк спокойно спал, поджав под себя ноги и, как и я, лицом к огню. Ливень на улице немного поутих, но никакого ветра — такого, чтобы можно было его услышать за шумом реки и дождя, — не было. Вывод номер раз: с момента моей отключки прошло не пара минут, а минимум час. Вывод номер два: мне приснился кошмар. На этом я бы и успокоилась. Но что это, твою мать, был за кошмар?! Я провела трясущимися руками по лицу и так и застыла, прижав ладони к щекам и бессмысленно уставившись на угли костра. Нет. Это не было похоже на кошмар даже близко. Знаете вот это типичное облегчение, когда просыпаешься после кошмара и осознаёшь, что это был просто сон? Так вот, мне не стало легче. Ни на грамм. Внутренности будто пережало проволокой, в гудящей голове билась лишь одна мысль. Причём она была настолько же кристально ясной и точной, насколько и абсурдной. Если бы я не проснулась, он бы меня убил. И я была в этом уверена так же, как в то, что меня зовут Елена Лихтерманн. Я набрала полные лёгкие воздуха и посмотрела на торчащий из кучи вещей уголок записной книжки. С фотографии, спрятанной под задней обложкой, на меня смотрел тот самый добрый взгляд, я буквально чувствовала, как он прожигает меня сквозь страницы. Как чувствовала и то, что лицо этого парнишки на фотографии, вопреки здравому смыслу, точно так же искривлено в нечеловеческой гримасе. Проверить это было выше моих сил.

Ты же не думала, что всё так просто закончится?

Ах, ну конечно. Мне пришлось изо всех сил зажать рот руками, чтобы не закричать в голос от отчаяния и бессилия. Оставь уже меня в покое! Ты можешь просто оставить меня в покое и дать хотя бы минуту спокойной жизни?! Отвали от меня! Иди к чёрту!

Ну нет уж. Можешь визжать тут сколько хочешь, но от самой себя не убежишь. А если попробуешь — я догоню и втопчу в грязь. Как и всегда.

— ЗАТКНИСЬ! Я проорала это, уже ударив по её двери обоими кулаками, и только сейчас поняла, что нахожусь не в тесной берлоге, а перед входом в её клетку. Ну, на этот раз меня сюда никто не заманивал — я сама пришла. Ярость раздувалась в груди, как огромные мехи, по венам вместо крови шёл крутой кипяток, и от этой смеси отчаяния и злости хотелось крушить всё вокруг. Опасно? Глупо? Бесполезно? Мне пофиг. Меня это задолбало. Я просто захотела рявкнуть ей это в лицо, а потом прописать смачную затрещину. И только сейчас сквозь красную пелену гнева я заметила, что с дверью что-то не так. Сама она никак не поменялась. Такая же облупившаяся, исцарапанная и кое-где подгнившая, но в целом очень крепкая. Засовы и замки тоже были на месте. За исключением того, что теперь замков было не четыре, а три. Нижний засов беспомощно болтался на единственной скобе, а вторая была изуверски вырвана с корнем. Через образовавшуюся длинную щель между дверью и косяком на меня из кромешной темноты внимательно смотрел безжизненный светлый глаз. Я криво улыбнулась и показала ей средний палец. Действительно. Всё только начинается.