Драбблы по фандомам

Живот уже довольно большой. Все платья становятся отчаянно тесны Серсее. Скоро все заметят, что королева беременна. Сегодня, завтра или через неделю весь двор узнает об этом. Весть разлетится по Королевской Гавани мгновенно, как всегда бывает в обществе сплетниц самого разного происхождения - от простых служанок до знатных дам. А затем новость стремительно облетит все Семь Королевств. Четвёртая беременность королевы. И никто не узнает, никто не догадается, что этот ребёнок - единственный истинный Баратеон. Серсея с ужасом вспоминает, как Роберт, на удивление трезвый, неожиданно зашёл в её покои. Завёл речь о том, что ему нужен ещё один ребёнок. Зачем? Как будто собственные дети хоть когда то его интересовали. Баратеон начал раздеваться, не обращая внимания, как испуганно пятится к двери его жена. А потом он начал требовательно раздевать Серсею. Ему было плевать на её визг. На ужас, ненависть и отчаяние в изумрудных глазах. На то, что Серсея пыталась драться и царапалась. И никто, никто не спас женщину от собственного мужа. Хотя её бешенные крики разносились, пожалуй, по всему дворцу. Когда Роберт ушёл, Ланнистер осела на груду частично изорванной одежды. Ноги её больше не держали. От боли. От страха. От ненависти к мужу. Серсея разрыдалась. В этот момент она совсем не выглядела, как львица. Только спутанные золотистые волосы и искажённые болью изумрудные глаза напоминали о том, что она - Ланнистер. А затем женщина поняла, что беременна. И в первый раз она беременна не от Джейме, а от Роберта. В первый раз она ненавидела свой стремительно растущий живот и то, что в нём обитает. Ребёнок словно чувствовал злость матери и мстил ей. Например, ощутимо пинался. У Серсеи кружилась голова. Её постоянно тошнило, и она едва едва могла скрывать это. Волосы, сверкающие раньше как отполированное золото, поблекли. Даже кожа стала какой то сухой, а стройные ноги начали отекать. Этот ребёнок ненавидел свою мать уже в утробе. Серсея закрыла глаза и представила его, этого ребёнка. Наверняка он темноволосый, с пронзительными голубыми глазами. Впервые у Серсеи сын или дочка не будут её копией. Скорее уж копией Роберта. А вдруг Баратеон увидит этого младенца и проникнется к нему чувствами? Захочет назвать его северным именем? В честь своего давнего друга Эддарда? На появление первых троих детей Роберт и внимания почти что не обратил. Просто согласно кивнул на просьбу назвать их Джоффри, Мирцеллой и Томменом. Принял эти имена как данность, как факт. А вдруг на этот раз родится девочка, и Роберт захочет дать ей имя проклятой волчицы? И у Серсеи будет дочь Лианна, названная в честь той, которую так люто ненавидит женщина, но безмерно и отчаянно любит Баратеон... А что скажет Джейме, увидев у новорождённой синие глаза и тёмный пушок на голове? Каким взглядом наградит Серсею брат? Яростным? Обиженным? Разочарованным? Опустошённым? И сумеет ли она выдержать этот взгляд, не разрыдаться, не кинуться Джейме на шею, не выдать своих чувств? Женщина вздохнула и взглянула на неприметный флакон, который достала с таким трудом. Это было опасно. Но рождения истинного Баратеона Серсея боялась даже больше, чем разоблачения. Поэтому и обратилась к старому мейстеру Пицелю, заставив его молчать парочкой золотых монет. - Всё будет хорошо, малыш. Скоро ты попадёшь туда, где все тебе будут рады. Встретишься с бабушкой Джоанной, бабушкой Кассаной и дедушкой Стеффоном. - Впервые Серсея говорила с нежеланным младненцем ласково и открыто. Даже руку на живот положила, чувствуя, как малыш откликается ощутимыми толчками. А затем выпила жидкость из флакончика, чувствуя доныне незнакомый вкус Лунного Чая.