Драбблы по фандомам

Хеймитч уже почти не помнит времён, когда он не пил. У него была семья. Родители. Девушка. Он давно уже забыл их лица. Знакомые и родные образы растворились в бутылке самогона, как растворяется таблетка в воде - медленно исчезая по крупицам. Просто однажды Хеймитч осознал, что забыл, чьи у него глаза - матери или отца. Единственное, что он знал - у его родителей глаза никогда не становились мутными, подёрнутыми дымкой алкоголя. Эбернити противно и стыдно. Словно он обменял самое дорогое и ценное, что было в его жизни, на проклятый самогон. Ведь если бы не долгие годы пьянства, он бы помнил их всех. Тех, ради кого он выжил на Голодных Играх. Один из 48. Вся его жизнь покатилась под откос в тот момент, когда его обьявили трибутом. - Хеймитч Эбернети! - И у него, тогда ещё совсем юного, почти подростка, подкосились ноги. Почему, почему он? В Лотерее же так много имён! Нет, нет, нет, это шутка, дурацкий розыгрыш, и вообще это сон, сейчас Хеймитч проснётся и всё будет как прежде. Так, как должно быть. Но Хеймитч не проснулся, хотя всё, произошедшее в дальнейшем, походило на самый отвратительный кошмар. Квартальная бойня. И 48 трибутов. Не 24, а в два раза больше. У Эбернети даже в глазах зарябило при виде всей этой толпы. Чтобы выжить, придётся убить 47 человек. И Хеймитч действительно убил почти всех. Конечно, кто то умер своей смертью, кого то убили другие трибуты, но Эбернети и сам убил столько людей, что даже со счёту сбился. Их лица, окровавленные, искажённые болью и злобой, их предсмертные крики и хрипы до сих пор преследуют Хеймитча в кошмарах. Поэтому то он и начал пить. Чтобы не оказываться каждую ночь вновь на Голодных Играх. Чтобы больше не чувствовать себя пареньком, которому нужно убить 47 человек, чтобы выжить. Хеймитч так и не узнал пьянящего чувства победы, о котором мечтал долгими днями и ночами на Арене. Просто заколол очередного трибута. Вонзил нож в нежную бледную шею, выслушал предсмертный хрип, увидел, как багровая жижа стекает ему на ладони, делая их липкими... и понял, что убивать больше некого. Не осталось никого, только он один. Прогремел залп, обьявляя о смерти несчастного заколотого парня. А затем Хеймитча куда то везли. Отмывали, одевали, тащили давать интервью. И не было никакого абсолютного счастья. Не было даже радости от этой победы. Было так непривычно. Что больше никого не надо убивать. Что можно просто жить. Хеймитч уже и забыл, как это. Не скрываться, не прятаться и не драться. Хотя ещё относительно недавно он был простым парнем. И до сих пор Эбернети так и не смог привыкнуть к новой жизни. Он спит с ножом, судорожно зажатым в руке. Словно пытается отногнать от себя ночные кошмары. Но если кто то и позволяет спокойно выспаться, так это самогон. Хеймитч вздыхает и делает очередной глоток, чувствуя, как дешёвое пойло буквально сжигает горло. Но вместе с этим алкоголь выжигает и его душу. И пусть с кошмарами уходят и самые ценные и дорогие воспоминания. Главное - сегодняшней ночью Эбернети не окажется на Арене. Голодных Игр больше нет. Официально. Но они остались в покорёженных серцах трибутов. Остались в сердцах тех, кто увидел смерть своего близкого по телевизору. Остались вместе со страхом, долгие годы прижимавшим людей к земле, заставлявшим им подчиняться Сноу, подчиняться Капитолию... - Вы уже допили? Давайте стакан, я его помою. - Хеймитч вздрагивает и пытается сфокусировать взгляд на девчонке, оторвавшей его от раздумий. Сестра Китнисс. Добрая, наивная, очаровательная девчушка, которой, на удивление, не противна такая грязная, вечно пьяная свинья, как Хеймитч. С ума сойти, эта девочка ещё и стакан за ним помыть хочет! Эбернети неожиданно становиться смешно. - Иди, иди, гуляй. Я и сам способен помыть этот стакан. - Хрипит Хеймитч. И действительно, встаёт, и, пошатываясь, бредёт на кухню, полоскать проклятую кружку. А потом замечает пару внимательных, одобряющих глаз, следящих за ним. Поймав его взгляд, Прим приветливо, тепло и так искренне улыбается... Эбернети тоже хочется улыбнуться. Эту девочку не испортили долгие годы власти Капитолия, Голодные Игры и рок, нависший над её семьёй. Всё таки не зря была эта революция, не зря. Теперь у тысяч таких девчонок, как эта, есть надежда на счастливое будущее. И пусть у него, у Хеймитча, не жизнь, а мессиво из алкоголя и ночных кошмаров, но у Примроуз Эвердин впереди много счастливых лет. Эбернети отчаянно рад за неё. Не всё ещё потеряно.