Бастард

В её доме беспечно распахнуты двери, Затем, что не верить не может она: Он вернется, конечно! А как же иначе? Затем и не плачет она у окна. Йовин "Он и Она"

                     — Айна, — вот первое, что произносит девушка. – Айна Катильхёсс. Мое имя. Здесь мой дом. Мой и мамы. Она там. Моя новая знакомая кивает головой куда-то, предположительно, в сторону соседней комнаты, а может быть, в сторону Антарктиды. Черт ее разберет. Голос у Айны, пожалуй, приятный: теплый, немного хриплый. В другое время я, возможно, и заслушался бы, но сейчас первое, на что я обращаю внимание – ее странная манера говорить. Слишком уж короткие и отрывистые фразы, слишком долгие, мучительно долгие, паузы между словами. Слишком сосредоточенное выражение появляется на ее лице всякий раз, когда она открывает рот, чтобы выплюнуть очередной набор слов. Либо она немного олигофрен, либо я напугал ее до полусмерти своей зверской рожей. Хотя знаю я еще одну «болезнь» со схожей симптоматикой, идеально подходящую к ее экстравагантному имени… да уж, мне ли говорить об экстравагантности. — Вы не англичанка, так? – я ни на секунду не сомневаюсь в ответе, так что короткий кивок воспринимаю как должное. – И мы не в Британии. Еще один кивок, тоже не сказать, чтобы неожиданный. Недаром же при аппарации меня посетило дивное чувство, будто меня перекрутили в мелкий фарш, а затем слепили заново. Кто пробовал перемещаться на «международные» расстояния, поймет, о чем я. — Древья тут, – снова кивок в сторону Артуровой гробницы. Я отчетливо понимаю, что такими темпами мы с Айной будем общаться очень долго и, что самое обидное, непродуктивно. Например, последнюю ее фразу я не понял в принципе. Древья, твою мать... животное это, дерево, или, может, вообще ее троюродная тетка по бабушкиной линии? Поскольку приступ вопиющего кретинизма начинает спадать, я снова поднимаю палочку. Благослови Мерлин человека, составившего заклятие libera lingua! Иначе я бы тут скорее отрастил бороду, чем добился хоть каких-то объяснений. А я очень хочу объяснений, и чем больше, тем лучше. Если уж на то пошло, я вообще сегодня планировал провести вечер куда менее оригинально: посидеть за расчётами «восставшего», почитать книгу, кофе выпить, наконец! Жаль только произнести формулу я так и не успеваю. Ах, ты ж Морганы мать им в душу! Чувство такое, словно мне в лоб прилетело бладжером. Причем профессиональным. Причем я в этот момент летел ему на встречу на гоночной метле последней модели. Второй раз за час — это уже слишком. Дальше я ничерта не помню, причем протяженность этого «ничерта» оценить тоже не возьмусь... * * * Сначала возвращается слух: два голоса, несущие какую-то околесицу. Если я хоть что-то понимаю в человеческих эмоциях, прямо над моим ухом немилосердно ругаются две женщины. С гравием во рту, судя по издаваемым звукам. Вторым возвращается зрение: в тот момент, когда я, наконец, чувствую в себе силы открыть глаза. Черт возьми, похоже эта Айна Как-Там-Ее мне все-таки не померещилась. Значит и все остальное – тоже. Ну что сказать? Хреново. К уже знакомой мне девице добавилась еще одна – в годах. В каком-то цветастом платке, повязанном на голову, и длинном темном платье. Третьим на огонек забредает осязание и явно делает это зря, потому что я начинаю ощущать тупую боль в висках, тяжесть во всем теле и абсолютную невозможность шевельнуться. Вот тебе и «черный мундир». Похоже, меня спеленали магией, как грудного младенца и теперь обсуждают, варить меня, жарить или жрать сырым, начиная с ног. — Эй… — мой голос звучит скорее как хрип придавленного излишне любвеобильной хозяйкой котенка. Хорошо начал. Жаль я и сам толком не знаю, что собираюсь говорить и, если уж на то пошло, не зря ли я вообще выступил. С другой стороны, беспалочковой магией я все равно не владею, так что рано или поздно они бы все равно обратили на меня внимание, а лежать и ждать неясно чего чертовски не хочется. Страшно ли мне, неплохо выученному, двадцатичетырехлетнему лбу, обученному куче разных приемов? Да, Дьявол побери! Мало того что я неизвестно где и, возможно, неизвестно когда, так еще и связан двумя полоумными курицами, которые за каким-то Мерлином сами же меня сюда затащили. Я обездвижен, у меня нет палочки, союзников и веры в добро. А еще у меня адово – адово! – болит голова. Обе женщины – старшая и младшая – мгновенно перестают выяснять отношения, и я ловлю на себе два взгляда: испуганный и пристальный. Испуганный – от Айны и пристальный – от ее собеседницы. — Долго же ты в себя приходил, — женщина постарше взмахивает моей собственной палочкой и насмешливо щурит серые, светлые почти до прозрачности глаза. Судя по гладкости ее речи, это было то самое заклинание «общения» – Айна говорит, ты хотел побеседовать. Ничего не имею против. Почему ты напал на мою дочь? Что-то в ее тоне не оставляет у меня сомнений в том, что это настоящий, почти профессиональный допрос. Раз или два я проходил эту не самую приятную процедуру в своем собственном отделе, так что правила знаю. — Потому что приставленную к горлу палочку расцениваю, как угрозу своей безопасности, — вот так: коротко и по делу. Во-первых, потому что так положено, во-вторых, потому что во рту пересохло, и на длинные нецензурные высказывания я временно не способен, ну а, в-третьих, в этой игре право хода ушло к команде соперника, и не в моих интересах кочевряжиться. Пока. — Хорошо, — женщина кивает, и я понимаю, что ответ мне засчитали. – Откуда у тебя этот амулет? — А вы представиться не хотите? – не выдерживаю я. Ей Мерлин, это у них фамильная черта такая: сразу заваливать вопросами? А то, что принадлежат милые дамы к одной и той же династии просто-таки бросается в глаза. Видимо, это и есть та загадочная «мама», помянутая выше. Хотя, какая же это к черту мама? Это самая настоящая Мать! — А ты сам, молодой человек, представиться не желаешь ли? – она откровенно издевается. – Ты вломился в мой дом, напал на мою дочь, взялся требовать каких-то объяснений. Так скажи, кто ты такой? — И где Гилдерой? – вступает Айна, которая теперь, похоже, не столько испугана, сколько взволнована. – Откуда у тебя мое сердце? Что ты с ним сделал!? — Да ничего я с ним не делал! – перекрикивая ее повизгивания, рявкаю я. – Речь, я так понимаю, о Локхарте? Так он умер два дня назад, а этот амулет с какого-то черта отправил мне… Распинаться дальше мне не дала сама Айна, с полупридушенным всхлипом зажавшая себе рот ладошками и картинно осевшая на ближайший стул. — Соболезную, – мне кажется, или мамаша, в отличие от дочери, выглядит чуть ли не довольной? – Но это так. А я, знаете ли, не заказывал путешествие к Моргане на рога. Думаете, меня предупредили, как работает эта дрянь? Нет. И я понятия не имею, где я, кто вы такие, и что я тут, собственно, делаю. — Но… ты так похож на него! Как две капли воды похож… почему? Черт. Я знал, что рано или поздно они зададут этот проклятый вопрос. Все, кто хоть раз видел Локхарта, его задают! — Я его сын, — как можно сдержаннее отвечаю я. – Незаконнорожденный. Меня зовут Гил. Хм… Гилдерой Алиен. Ну, все. Я сказал это. — Сын!? – девушка взвивается снова. – Да как ты можешь быть его сыном, подлый лжец!? Вы же почти ровесники! Что ты сделал с моим Гилдероем, убийца!? Отвечай! Я демонстративно морщусь и закрываю глаза. Связанный по рукам и ногам, больше ничем выразить свой демарш я не в состоянии. — Айна, уймись, — неожиданно вступается за меня ее мать. – Ступай к себе, я хочу поговорить с молодым человеком с глазу на глаз. — Мама! — Ступай, – жестко обрывает ее женщина. – Ты доверяешь мне, Айна? Похоже, что это своего рода кодовая фраза, потому что после нее девушка снова протяжно всхлипывает, но молча покидает комнату, плотно закрывая за собой дверь. Ей вслед отправляется наколдованный моей же палочкой Quietus. — Libero – веревки, спеленавшие меня как гусеницу, бесследно исчезают и я, кряхтя и ругаясь себе под нос, усаживаюсь на стареньком диване, растирая затекшие плечи. Женщина останавливается напротив меня, и я ловлю на себе жесткий, внимательный взгляд серых, отливающих ртутным блеском глаз. Разве у человека могут быть глаза такого дикого цвета? – А теперь, Гил Алиен, давай поговорим серьезно. * * * Маленькая, если не сказать крошечная комнатка, в которой места хватает только на пыльный топчан c грубо сработанной тумбой «в ногах» и узкий книжный шкаф, забитый какими-то невнятными произведениями письменности в потрепанных обложках. Сгруженный с диванчика хлам, вроде корзинок и мешков с каким-то тряпьем, свален в единственный свободный угол и высится там угрожающе шаткой пирамидой. Шаг до двери и два шага до тумбочки. С потолка свисают пучки целебных трав, воняющие так, что кружится голова. Окна нет. Швабры бы тут хранить, по-хорошему, а не людей. Кстати, швабра тут тоже имеется – вон стоит в углу, рядом с метелкой. До сегодняшнего дня это милое помещение, очевидно, и было складом всяческой рухляди фирмы «вдруг пригодится». А теперь в нем хранюсь я. Справедливости ради замечу, что меня обстановка не напрягает – дальше напрягаться просто некуда. Я сижу, подобрав под себя ноги, и пытаюсь собрать мысли в кучу. В лучших традициях стада овец, те разбегаются в разные стороны и плевать хотели на мои желания. Снаружи, должно быть, уже светает…и это был дьявольски длинный день. С трудом верится, что я скучал на похоронах своего ублюдка-папаши каких-то шестнадцать часов тому назад. И да, теперь, после разговора с этой странноватой даже по магическим меркам женщиной, я имею полное право называть Локхарта чертовым конченым ублюдком. Уже хотя бы за то, что он втравил меня в свои дела. А я просил?! У меня была нормальная жизнь, и в целом, я был ею даже доволен. Вредный, требовательный отчим, который при всей своей нелюбви не раз вытаскивал меня из переделок разной степени паршивости. Пусть и костерил предпоследними словами. Что такого? Я тоже в долгу не оставался. Спокойная, доброжелательная, где-то даже любящая мать. Сводные брат и сестра – оба придурки, но придурки любимые и свои. Грязная, опасная, но чертовски интересная работа. Коллеги, знакомые, друзья, девицы – примерно раз в пару недель новые. Да куча всего! С этими исходными 15 июля 2016 года я по случайности получил странным амулетом по лбу. А теперь, по милости этого на голову больного человека, у меня есть я, свеча в надколотой фарфоровой плошке, волшебная палочка и чертов пыльный топчан. Именно с этим я встречаю утро 16-го июня 1992 года. Дьявол! Стоит попробовать выстроить все услышанное от Майлы Кательхёсс – так, оказывается, зовут мать Айны – по порядку. Итак… 18 апреля 1992 года в Норвежский фюльк Нурланн, а точнее в коммуну Древья, которая у маглов нынче называется Вефсном, прибыл двадцативосьмилетний писатель, путешественник, борец со злом и просто Мордредова милая мордашка Гилдерой Локхарт. Разумеется, не праздного любопытства ради, а в поисках материала для своей очередной книжки. И поживиться тут охотнику за чужой славой было чем: в декабре прошлого 1991-го именно здесь случилась серия особо изощренных жертвоприношений. Судя по характеру ритуалов: потопталось по территории Нурланна очередное «Темное Сестринство» поклонниц Хель. Их и сейчас в Норвегии полно. Разве что эти зашли в своих ритуалах гораздо дальше, чем осмеливались их «сестры» — за один лунный цикл пустили на ритуалы шестерых маггловских женщин, двенадцать детей, двух юношей и одну ведьму. Породив в Вефсне волну паники и официальное заявление об орудующем в округе маньяке. Маньяка маггловские власти, само собой не нашли, но к Йолю нападения прекратились сами. Жители деревушки вздохнули с облегчением, а темное сестринство уже не вздохнуло вообще. Последняя жертва – двадцатилетняя ведьма – явно пошла Хель не в то горло. Известно, что принесенная в жертву магическая кровь ценится на порядок выше маггловской. А эти фанатички, к тому же, принесли в жертву ведьму-девственницу. Зря. Нет, разумеется, ритуалу это никак не повредило, но когда в окрестностях Вефсна бесследно исчезла младшая из двух дочерей Майлы Катильхёсс: по мнению магглов, живущей на отшибе знахарки, а по моему мнению – классической тотемной ведьмы севера, дело приняло чертовски скверный оборот. В Британской магической культуре понятие тотемных магов отсутствует также, как отсутствуют и сами тотемные маги. Ближе всего к этому понятию подобрались, пожалуй, анимаги с одной стороны и оборотни с другой. Вот только первые в новой форме теряют силу и связь с основной частью собственной магии, а вторые – неспособны удержать даже иллюзию контроля и над тем, и над другим. Среди магов севера тотемные колдуны и ведьмы тоже большая редкость, но они все же есть. К таким, например, относились и мои новые знакомые. Нет, в волка, оленя или белку Майла не перекидывается: ей это просто ни к чему. На своей земле Майла обладает тысячей глаз и миллионом ног, крыльями, хвостом и один Мордред еще знает чем. Ты можешь бродить по лесу и никогда не угадаешь, чьими глазами из густого подлеска смотрит на тебя ведьма: желтыми глазами лисицы, черными бусинками мышиных глаз или круглыми совиными «гляделками». И знания тотемных магов, передающиеся чуть ли не с генетической памятью, существенно превышают познания среднестатистического, хорошо обученного мага Британии. Такого, например, как я. В свое время, году эдак в десятом, я лично прочел увлекательнейший труд «Основы стихийной и тотемной магии, как уникальной традиции народов Севера» и остался под глубоким впечатлением: монография Эштона Эн’Дорна хоть и считалась монументальным научным трудом, читалась на одном дыхании. Оттуда же я, например, почерпнул сведения о клановой преемственности тотемных магов, которая, судя по клану Катильхёсс, вполне неплохо работала. Полной силой у таких магов обладает только старший рода, в данном случае, Майла. И Айна вступит в права после ее смерти, до этой поры оставаясь лишь средней руки ведьмой с весьма специфическим образованием. Как бы то ни было, познания Майлы позволили ей к чертям разнести зарвавшееся сестринство, породив в магической среде череду слухов и самых невероятных сплетен. Вот на эти сплетни как…ну пусть будет пчела на мед – слетелся мой блистательный, чтоб ему, папаша. А дальше все по уже отработанной схеме, о которой я наслышан от матушки: расспросил местных и попытался втереться в доверие к Майле, разве что Норвежская ведьма откровенничать с Британским писателем, мягко говоря, не торопилась. Что ни говори, а Локхарт обладал подобием интеллекта. Работал этот интеллект только в одну сторону – зато так, что позавидовать в пору. Этот предприимчивый тип не нашел ничего лучше, чем, не добившись взаимности у проницательной Майлы, которой обаяшка-литератор сразу не понравился, добиться этой самой взаимности у Айны, безутешной после потери сестры. Ну, он ее и утешил. Специфически так, но по-своему эффективно. Не могу сказать, что я отца не понимаю – даже на беглый взгляд мисс Катильхёсс поражает своей неяркой, нордической красотой. Так что не думаю, что Локхарту пришлось себя долго уговаривать. Меня бы, например, не пришлось. Ну а Айне, выросшей в эдакой глухомани, много и не понадобилось: десяток комплиментов, пара красноречивых взглядов, оружие массового поражения в виде «самой обаятельной улыбки по версии журнала Пророк» — и гордая северянка «поплыла». Ну а от возлюбленного какие могут быть секреты? Особенно когда главный, так сказать, девичий секрет раскрыт? Разумеется, никаких. В общем, история настолько банальна, скучна и безыскусна – что даже роман по ее мотивам не напишешь: обвинят в многократном плагиате. Литературные наивные простушки, жестоко обманутые коварными столичными красавчиками – своего рода клише бульварной литературы. Вся беда реально существующих простушек в том, что они либо не знакомы с обширным мировым фондом литературы, либо считают, что уж они-то на такую удочку ни за что не попадутся. И все равно послушно попадаются. Неглупые, но неизменно наивные, беспечные, доверчивые, которых ни жизнь, ни книжки, ни опыт окружающих не учат ровным счетом ничему. Не люблю таких девиц: с ними сначала забавно, а потом стыдно. Право слово, чувствуешь себя скотиной. А вот Локхарт, в отличие от меня, вопросами морали не терзался. У него вообще с жаркими признаниями, страстными клятвами, ласковыми взглядами и прочим «очковтирательством» все было проще некуда. Долгих десять дней превратились для ошеломленной Айны Кательхёсс в настоящую волшебную сказку, в которой ей была отведена роль прекраснейшей из принцесс земных. А на одиннадцатый все, как водится, превратилось в тыкву. Ну, или не совсем. Как я понял, Айна до сих пор свято и истово верила в возвращение своего чудесного возлюбленного, который, полтора месяца назад, обливаясь слезами и хватая прекрасную одалиску за нежные персты, пообещал прийти к ней в день середины июня, чтобы больше никогда уже ее не оставить. Красиво? Аж, зубы сводит от сиропа. Правда следующим ходом мой папаша долбанул суженую, а затем и потенциальную тещу отработанным до автоматизма Obliviate-ом и сделал ноги. Хихикая про себя. Ску-ка. На этом историю бы можно было и закончить, пожалуй. Вот только Локхарт и предположить не мог, какое продолжение она получит: знал бы, к Мерлиновой тетушке сбежал бы из Древьи, теряя тапки. Но, на свою беду, мой папаша монографию Эн’Дорна не читал. Если на то пошло, я вообще сомневаюсь, что он был любителем чтения. Не дающий осечек Обливиэйт на тотемных ведьм ничерта не подействовал. Ментальная магия на них вообще почти не оказывает влияния – так что легилиментить таких тоже бестолку, равно как и швыряться Confundus-ом. Профессор Эштон предполагал, что даже третье непростительное на тотемного мага особого впечатления не произведет. Все дело в том – считал он – что сознание такого мага постоянно находится в «состоянии энтропии», благодаря которому тотемный волшебник способен, сидя у камина одновременно лисицей бежать по лесу за пару миль к югу от собственного дома. Волшебники с развитым даром могут «сливаться» с двумя-тремя животными – но для этого им приходится отключаться от человеческого сознания – или же не терять связи с реальностью во время однократного «слияния». Вот и попробуй подчинить себе сознание человека, который находится в двух местах одновременно. Легилимент же, при попытке проникнуть в такой разум, рискует безыскусно спятить от хаоса разнородных образов и всю оставшуюся жизнь пускать слюни на больничную пижаму. Что ни говори, а не хотел бы я однажды почувствовать себя медведем, совой и человеком сразу. Стоит ли говорить, что Майле такие выкрутасы не понравились? Не уследила ведьма за старшей дочерью, пропустив момент, когда девчонка начала тайком бегать к моему папаше на свидания. Сама Айна, зная нелюбовь матери к ее ухажеру, планировала «открыться» родительнице уже после возвращения жениха и поставить ее, так сказать, перед фактом. Но судьба распорядилась иначе – грязная и нелицеприятная история всплыла раньше срока, как разлагающийся утопленник со дна озера. И грянула буря. Женщины рыдают, мужчины давятся попкорном. Айна бьется в истерике, которая заканчивается мощным стихийным выбросом, горячкой и магическим истощением, Майла бессильно скрипит зубами и страстно хочет повидаться с «зятем». То, что случилось дальше, по праву заслуживает аплодисментов. Женщины – чертовски странные существа. Диву даешься, что они способны вытворять со своим мозгом. Проскорбев головою с недельку, Айна попросту убедила себя в том, что произошло какое-то чудовищное недоразумение, что ее мать узнала о романе и бла-бла-бла-бла. Оговорили, оклеветали, околдовали… вот вернется Локхарт, он сам все ей и объяснит. Вернется, конечно! Он же дал клятву, что будет любить ее всю жизнь и жить, пока бьется ее сердце, аминь. И сердце ее забрал – тот самый чертов амулет, из-за которого я сюда загремел. Амулет должен был сработать, как портал, который перенесет суженого Айны прямо в ее любящие объятия. Вот интересно, какого же Мордреда он сработал, еще и как машина времени? Да к тому же на мне. Хотя в объятия Айны я действительно попал – это да. Самое смешное, что она действительно его ждала до сегодняшнего дня. Верно и убежденно, как способны разве что религиозные фанатики. И в день середины июня эту паству ждал во-от такой, мать его, сюрприз. Впрочем, Майла была удивлена не меньше: — Я была уверена, что никто не явится – усмехаясь крайне неприятной усмешкой, проговорила ведьма. — Не удивлен, — я презрительно фыркаю. Желание съездить покойному папаше по смазливому личику становится все нестерпимее. – Ну не окончательно же он спятил, чтобы сюда соваться. — Не в этом дело, молодой человек. Не люблю оставаться в долгу, видишь ли. А ему я кое-что задолжала. Тон непередаваем. Даже мне хочется передернуть плечами. — Вы с ним виделись? – это даже не вопрос, потому что в ответе я уверен. — О да. И свой долг ему я вернула. Точнее даже не так: я отдала ему то, что он подарил моей дочери. — Майла, – я раздраженно вздыхаю – Это был очень богатый на события день. Вы можете без этого гребаного мистицизма и пафосных ответов в стиле «угадай к чему это я»? Простите, но у меня нынче ни сил, ни мозгов, ни желания разгадывать ваши ребусы. В ответ женщина смеется, глядя на меня своими нечеловеческими, пронзительными глазами. К черту. Даже знать не хочу, что во мне смешного. Тем не менее, ведьма послушно расшифровывает: — Я его прокляла, мальчик, только и всего. Не как вы, маги: палочкой и заклятием, а по-своему. Проще и сильнее. Так люди проклинают: словами. Вот только людям не хватает силы, чтобы проклятие сработало, а у меня этой силы достаточно. На него с избытком хватило. — И чего же вы ему пожелали, если не секрет? — Только той судьбы, которую он пожелал Айне, – волчьи глаза на человеческом лице смотрят лукаво. Я молчу. Долго: обдумывая, сопоставляя и вспоминая. И наконец, коротко киваю: — Сбудется. Да еще и как! Теперь я, кажется, догадываюсь, почему Локхарт с такой готовностью вцепился в предложение от Хогвартса, даже не смотря на то, что знаменитостям крайне вредно исчезать из вида восхищенной толпы и торчать в закрытой школе-интернате. Хогвартс, по сути своей, место в Британии уникальное: мощнейший магический резонатор, пропускающий через себя бешеный поток магии. По маггловским меркам его можно было бы сравнить с бункером на случай ядерной катастрофы. Школа экранирует фактически любую магию, кроме своей собственной, так что там можно спрятать что угодно. И от чего угодно. В данном случае мой папаша, похоже, решил спрятать в Хогвартсе самое дорогое: себя. Да и библиотека Хогвартса, если не самая полная, то по крайней мере входит в первую пятерку самых древних и обширных магических библиотек Британских островов. Разумеется, если говорить о настоящей библиотеке Хогвартса, а не о той ее части, которая открыта для студентов-недоучек. Давать им в руки по-настоящему серьезную литературу, все равно, что давать нож пьяному матросу: рано или поздно жертвы появятся. Сам я только на курсах в аврорке слышал о том, какие «вкусные» книжки хранятся в закрытых фондах моей родной школы, и был сильно удивлен. Большинство студентов, конечно, знают, что скрывается в недрах Хогвартса, но руководство школы этого занятного факта не афиширует. И ясно почему: дабы не вводить неокрепшие умы во искушение запретным плодом. А вот профессорский состав доступ к сокровищам «самого надежного места в Британии после Гринготса» без сомнения имеет. Думаю, что даже при своей неразвитой любви к чтению мой батюшка успел за неполный год перелопатить тонны литературы: угроза себе любимому всегда действует очень мотивирующе. А еще мне доподлинно известно, что от душевного напутствия несостоявшейся тещи Локхарта не защитили ни тайные знания, ни надежные Хогвартские стены. Проклятие его все равно догнало, как кирпич, метко брошенный вслед удирающему воришке. Изначальный регресс памяти до состояния десятилетнего ребенка. Двадцать два года на пятом этаже Мунго в палате для безнадежных пациентов. Проклятие, судьба, рок, досадная случайность – можно называть это как угодно, но шальное ученическое заклятие все же превратило моего папашу в то, во что он намеревался превратить Айну Катильхёсс. Пожалуй, еще и с выплатой процентов. — Теперь уже вряд ли, — выдергивает меня из размышлений спокойный голос Майлы. Я вопросительно смотрю на нее, и женщина поясняет. – Сбудется вряд ли. Ведь ты здесь. — И это как раз то, чего я никак не пойму, — признаюсь я и устраиваюсь на диване поудобнее, подтягивая колено к груди. – Мой папаша тот еще ублюдок, с этим спорить не стану. Я бы на вашем месте ему бы яйца оторвал и не угрызался бы совестью. Но я-то тут при чем?! Почему амулет вашей дочери перебросил меня сюда, как только я до него дотронулся? И не только через пространство, но и через время. Мордред! Да я несколько часов назад своими ушами слышал свой собственный плач! Кстати, можете меня поздравить, по вашему времени у меня сегодня День Рождения. Поздравлять меня Майла не стала, за что я от души ей благодарен. Вместо этого ведьма сказала: — Объяснение только одно, мальчик: по какой-то причине магия перепутала тебя с твоим отцом. Поэтому амулет и перенес тебя в то место и в то время, которое моя дочь назначила для встречи. — Перепутала?! – честное слово, у меня даже глаза на лоб полезли. – Майла, вы говорите о Магии так, словно она подслеповатая тетушка, а не еще одна Сила. Или она тоже была обманута моей физиономией, которая – согласен – просто калька с Локхарта? — Я думаю, что в тебе больше от твоего отца, чем просто внешность, — задумчиво тянет Майла, разглядывая меня, как зельевар редкий ингредиент. – И уж точно гораздо больше, чем тебе бы хотелось. Ты же не просто человек, ты наделен даром. Неужели ты никогда не слышал, Гил Алиен, что внешнее является зеркалом для того, что внутри? — У меня внутри почки, — мрачно огрызаюсь я. – А еще легкие, желудок и куча кишок. И что-то я не вижу, чтобы все это отражалось снаружи. Слава Мерлину. Майла смотрит на меня с такой обидной, женской снисходительностью, что я чувствую себя пятилетним карапузом. Жалким и ничтожным. Ради всего святого, мне уже двадцать четыре! — Вы хотите сказать, — подчеркнуто спокойно и с изрядной долей скепсиса, – что внутренне я тоже настолько похож на Локхарта, что магия посчитала нас за одного и того же человека? Это невозможно, Майла! Не говоря уж о том, что я совершенно точно скотина, но отнюдь не такая развесистая, как мой батюшка. — Быть «скотиной» или нет, и как использовать данные от природы таланты, мальчик, это не сущность мага, это его выбор, — невозмутимо отзывается ведьма и пододвигает ко мне кружку с каким-то травяным чаем. Я пью жадно: мелкими глотками. И сейчас мне все равно, что это за травы. Даже если отравит, вряд ли станет еще паршивей. – Но ты прав. Я думаю, все это было бы невозможно, если бы твой отец был жив в тот момент, когда ты коснулся амулета. Один и тот же человек не может существовать в двух местах одновременно. — А сейчас, по-вашему, все иначе? Я здесь, сижу перед вами во всей красе и славе. И где-то в Англии я же расчудесно агукаю в колыбели. Хотя… зная папашу Джона, скорее мы сейчас надрываемся хором. Хоть и по разным причинам. В ответ я получаю еще один Взгляд. Именно так: с большой буквы «В». Я старательно изображаю в ответ презрительный прищур. Получается хреново. — Можно нарушить массу законов, — наконец, неторопливо говорит Майла. – Даже время и пространство обмануть не так трудно, как кажется. Но Магию не обманешь, мальчик. — Ага. Она, слепая курица, ошибается самостоятельно. А как же принцип хроноворота? – запальчиво интересуюсь я. По вежливо-выжидательному выражению на лице моей визави я понимаю, что сейчас мне предстоит очередная радость: объяснять, что такое хроноворот. И не поспоришь ведь. Сам заикнулся. — Ваш хроноворот создает петлю во времени, только и всего – выслушав мои кривые комментарии, выносит вердикт ведьма. – Как я понимаю, путешествовать таким образом далеко в прошлое невозможно. — С чего вы взяли? – мне и правда любопытно. Ходят слухи, что в отделе тайн есть хроновороты, способные провернуть не то, что часы или дни – годы. — Если бы это было возможно, маги не допустили бы огромного количества событий. На ум мне немедленно приходит саботаж «Закона об интеграции» в 2009-м. Один единственный свихнувшийся фанатик из партии «Белой крови» и двенадцать связанных цепочкой протеевых чар небольших котелков с зельем «flammeus ardor». Семь десятков магов, среди которых представители всех основных политических партий магической Британии, сам министр Шеклболт, верховный чародей Визенгамота Хэнненби, наблюдатели из Германии и Франции. Впоследствии и имя этого человека вспомнили не сразу. Клейвена Макгейра даже его сокорытники по партии знали кое-как. Тихий, неразговорчивый, исполнительный. Скучный. Из таких как раз самые отпетые маньяки и выходят. Одно «flamio», которое никто не сумел предугадать, превратило месяц назад торжественно открытый Зал Магического Совета в филиал Ада на земле. Выживших не было. Но даже тогда Отдел Тайн, со своими запасами хроноворотов, посчитал вмешательство слишком рискованным. А первая магическая? Сколько жизней можно было бы спасти, какую резню предотвратить! Всего то и нужно было скакнуть на несколько десятков лет назад. Одна Авада – и прощай Волдеморт. Но нет. -Чем короче промежуток между началом и концом петли, тем меньше опасность необратимо изменить или разрушить реальность, – меж тем продолжает свою мысль Майла – Несколько часов или даже несколько дней…с точки зрения Вселенной, Гил Алиен, ты даже не раздваиваешься. Просто движешься по временной шкале чуть быстрее прочих. И даже это опасная игра. Как ты думаешь, каковы шансы благополучно замкнуть петлю длиной в двадцать четыре года? — Вашу мысль я уловил, — ну нет у меня сил сейчас терпеть этот многозначительный тон. – Тогда как же вы объясните мое пребывание под вашей гостеприимной кровлей? — Я думаю, что если вместо Гилдероя Локхарта сердце позвало сюда Гила Алиена, и если ты добрался сюда живым… — Да не нагнетайте вы атмосферу, Мерлин вас побери! – не выдерживаю я. — Я думаю, что теперь, Магия и сама Вселенная считают, что Гилдерой Локхарт – это ты.