Не могу больше

Джон проснулся в отвратительном настроении. Тело было наполнено болью, душа — чем-то, до тошноты напоминающем омерзение. Его не оставляло чувство, что ночью над ним надругались — изощренно и довольно жестоко. Он помнил всё до мельчайших подробностей: как отпрянула от него Мэри, прервав сладкие волны подступающего оргазма, как мучительно долго не мог он кончить, готовый вырвать внутренности, лишь бы избавиться от возбуждения; каким опустошенным он был, когда, едва не лишившись сознания после мощной разрядки, неподвижно лежал рядом с женой, казавшейся чужой и далекой. И хотя потом они обнялись, прижавшись друг к другу, Джон не чувствовал привычного тепла её кожи, и эти вынужденные объятия лишь усилили ощущение разверзнутой между ними пропасти. Сейчас, готовя завтрак, Мэри отстраненно молчала и даже не смотрела в его сторону. Всё было не так, как он представлял. Неправильно. И очень плохо. — Мэри, что происходит? Почему всё так? — Как? — холодно спросила она, продолжая взбивать омлет. — Так… отвратительно. Она резко развернулась к нему и гневно выпалила: — Да, отвратительно! Мерзко! Блевать тянет! Он смотрел растерянно и ошеломленно. — Мэри… — Нет уж, дай мне сказать. Ночью ты был… Это был не ты, Джон! — Что ты имеешь в виду? — Ты готов был трахнуть меня в зад, разве нет?! — взвизгнула она и закрыла руками лицо. — Господи, Джон, это было ужасно! Джон не верил тому, что слышал. Голос, тон, слова — этого не могло быть на самом деле. Словно он неожиданно проснулся в чужом доме, и чужая женщина, чем-то похожая на его жену, некрасиво кривила чужие бледные губы, зло выплевывая пошлости прямо ему в лицо. Мэри?! — Ты сошла с ума. — Это ты сошел с ума, Джон! Стоило только ему… — Замолчи. — Горячая волна затопила каждый уголок сознания, и от гнева потемнело в глазах. Одно только слово, одно-единственное, и он навсегда отсюда уйдет. — Не смей, не смей, не смей, — повторял он, и вдруг затрясся, лязгая зубами, потому что жар внезапно сменился холодом, пронзившим его до костей. Резкий контраст мгновенно лишил его сил, будто кто-то невидимый высосал их из тела через невидимую соломинку. — Джон, родной мой! — Мэри бросилась к нему, прижавшись щекой к обтянутой белой майкой спине и тихо заплакала, почувствовав, как дрогнули его плечи в машинальной попытке её оттолкнуть. — Я очень сильно тебя люблю. И боюсь тебя потерять. Её было совсем не жаль. Потрясение было столь велико, что захотелось немедленно встать и уйти, раствориться в уличном шуме, чтобы не разрывала барабанные перепонки оглушающая тишина. И не будь этой разлитой по телу слабости, он так бы и сделал. Губы Мэри скользнули вдоль позвоночника цепочкой мелких, почти невесомых прикосновений, но от каждого из них застывала и покрывалась мурашками кожа. Джон не хотел её видеть. Не хотел слышать голос, который только что окончательно убедил его в том, что он совсем не знает своей жены. — Шерлок… — горячо выдохнула она в его окаменевшую спину. — Шерлок спас мою никчемную жизнь. Не раздумывая ни секунды, ни разу не усомнившись, отчаянно рискуя. Два года… А их уже не вернёшь… Он подарил мне эти два года, украв их у себя самого. И всё для того, чтобы сейчас ты унизила меня так, как не унижал никто и никогда. Отойди. Мне холодно. Мэри обхватила ладонями его лицо и преданно заглянула в глаза. «Как она некрасива сейчас». — Джон, ты должен меня понять. Твоя одержимость Шерлоком ненормальна. Ты тосковал и плакал о нем, как о… Мэри замолчала и отошла к плите. «Она собирается накормить меня своим замечательно-ядовитым омлетом», — усмехнулся про себя Джон. — Продолжай. — Он неприязненно посмотрел на поникшие, неподвижно застывшие плечи. — Как о любовнике? Мэри резко повернулась, и лицо её запылало ярче. — Да. Именно так. Джон вышел из-за стола. — Что ж, это было замечательно и неповторимо, — спокойно сказал он, испытывая облегчение оттого, что наконец-то сейчас уйдет. — Джон, умоляю… Прошу тебя… — Мэри словно приросла к полу — так трудно было ей двинуться с места. — Мне тяжело, — шепнула она еле слышно. — Я очень боюсь, что ты захочешь вернуться туда. — И ты решила вот так меня удержать? Мэри со стоном протянула руки. Она была так убита и так сломлена своим надуманным горем, что сердце Джона поневоле дрогнуло, но голос оставался по-прежнему тверд и холоден. — Тебе придется смириться с тем, что возвращение Шерлока так или иначе изменит всю нашу жизнь. Нравится тебе или нет, но на Бейкер-стрит я буду часто бывать. Приходить к нему. Часто. То, что он жив… Это такое счастье! Никогда ещё я не был так счастлив. Джон видел, как ей больно от этих слов, но не чувствовал при этом ни раскаяния, ни стыда. В конце концов, это было действительно так. — Если ты захочешь меня понять, всем нам будет намного легче, — все же добавил он, предоставляя ей возможность подумать и хотя бы попытаться исправить то, что сейчас было грубо исковеркано непониманием и неоправданной ревностью. Он быстро оделся и вышел из дома. Но Мэри выбежала следом — испуганная, дрожащая, жалкая. — Джон. — Что? — Я тебя люблю. Отвечать ей не было ни сил, ни желания. * «Я не позвонил ему вчера. Он, конечно же, ждал. А я так и не позвонил. Сволочь!» — Шерлок. — Привет, Джон. — Как ты? — А ты? — В порядке. Бегу на работу. Я не позвонил вчера… — Ерунда. «Нет, не ерунда! Непростительное малодушие!» — Выспался? — Почти не спал. Никак не могу привыкнуть. «Ну конечно не спал! Это только я… Чёрт, как же противно!» — Джон, ничего не случилось? — Нет, Шерлок. Всё как всегда. Не считая тебя. И вдруг выпалил скороговоркой: — Я так по тебе соскучился. Шерлок, я очень скучал. Джон даже на расстоянии почувствовал, увидел, как вспыхнули от радости скулы, как засияли глаза. — Я тоже очень скучал. И скучаю. — И торопливо добавил: — Но сегодня не приходи. Мне… Я хочу разобрать коробки. Там много нужных и очень серьезных бумаг. Мои записи. Миссис Хадсон их сохранила. «Он всё понимает». — Шерлок, не стоит заботиться о моем семейном благополучии. Ты никогда не был так приторно деликатен. — Приторно? Джон засмеялся. — У меня уши забиты сахарной ватой. И во рту привкус кленового сиропа. Шерлок фыркнул. — Я не прав? — Джон… Я не хочу быть для тебя… для вас обоих проблемой. И мне в самом деле есть чем заняться. Джон знал, что Шерлок говорит это только ради него, что в этот вечер ему будет особенно одиноко, и его, Джона, незримое присутствие сделает это одиночество более полным, что его появление на Бейкер-стрит оставило след, который уже не стереть. Но щеки все равно обожгло, и сердце невольно дрогнуло от обиды, не в силах справиться с ощущением, что его отвергают. — У тебя не было времени разобрать свой архив? Ты дома уже пятый день. Шерлок помолчал. — Всё это время я… Мне было не до того. В трубке вновь повисла напряженная тишина. «Всё это время ты ходил из угла в угол, не находя себе места, и умирал от страха, что я не захочу тебя видеть. Ах, Шерлок, Шерлок…» — Хорошо, — прервал он тягостное молчание. — Сегодня я не приеду, раз уж ты так решил. — Джон… — Я буду звонить. Пока. День начинался плохо. * И все-таки Джон был счастлив. Самое главное у него уже было. Чем он заслужил такое редкостное везение, для Джона оставалось загадкой. Он хорошо помнил ошеломленное лицо Алекса, его глаза и зависть, блеснувшую в них. Зависть, которую так легко можно понять, и за которую Джон совершенно точно никогда Алекса не осудит. Судьба сделала щедрый подарок, и Джон твердо решил, что, как бы ни складывалась его жизнь, что бы ни происходило дальше, Шерлок останется в ней навсегда. Пока смерть не разлучит… Джон улыбнулся. Это уже не про них. Кроме того, смерть уже попыталась их разлучить, и ни черта у неё не вышло. * Он мгновенно окунулся в привычный водоворот рабочего дня, чувствуя себя молодым и сильным. Мысли о Шерлоке не покидали ни на минуту. Джон звонил ему несколько раз, и это было потрясающе — просто нажать кнопку и услышать живой голос. Голос, который даже пытался ворчать, что его отвлекают от очень важного дела, но который, как бы он ни старался, не мог обмануть Джона: каждого звонка Шерлок ждал с нетерпением. * Рабочий день подходил к концу, и волнение всё сильнее холодило пальцы. Домой идти не хотелось. Душа настойчиво рвалась на Бейкер-стрит. Впервые Джону стало немножко страшно. А дальше-то что? Он утешал себя тем, что всё наладится, что происходящее с ним неизбежно, что так или иначе им с Мэри придется пройти через это испытание. Испытание Шерлоком и тем, что с ним связано: жизнью, в которой они, как оказалось, были по-настоящему счастливы. Утешение было слабым и очень напоминало самообман. * Мэри была уже дома. «Я не смогу выдержать ни её потерянного вида, ни виноватых, испуганных глаз». Но Мэри была такой, как обычно. Обняла и поцеловала. Спросила, как прошел его день. Срочно отправила в душ, потому что ужин почти готов. Спросила о Шерлоке. Спросила о миссис Хадсон. Поцеловала ещё раз, погладив спину и плечи. За ужином снова расспрашивала о Шерлоке, улыбалась, шутила. Предложила выпить по бокалу вина. Сославшись на усталость и на то, что вино вызвало легкую головную боль, рано ушла в постель. * Сходя с ума от нетерпения, он схватил телефон. Шерлок ответил сразу же.