Не могу больше

— Не спишь? — Нет. — Разобрал свой архив? — Не до конца. Успею ещё… Почему не ложишься? — Сейчас лягу. А ты? — Не спится. — Как всегда. Ложись. Отдыхай. Ляжешь? — Приказ доктора? Лягу. Обещаю. Твоя жена уже спит? — Да. — А ты сидишь на кухне, закрыв дверь, и шепчешь в трубку. — Идиотизм. — Да уж… Всё встанет на свои места, Джон. Вот увидишь. — Надеюсь. Шерлок, не будь таким умным! — Это невозможно, Джон. Я умный, и это не лечится. — Миссис Хадсон спрашивала обо мне? — Да. Она… переживает. — … — Джон? — Шерлок, так странно… Ты — там, а я — здесь. Очень странно. — Всё образуется. — Уверен? — Думаю, да. Ты сам сказал, что это было неизбежно. — Ненавижу это слово. Тоскливое. Безысходное. — Иди спать, Джон. Ты всегда очень рано встаёшь. — Ты это помнишь? — … — Шерлок? — Спокойной ночи. — Спокойной ночи. Они не задали друг другу главного вопроса: когда увидимся? Он жег им губы, рвался с языка, но так и не прозвучал. * Шерлок знал, что это будет самым нелегким испытанием их дружбы. Ни его имитированная смерть, ни два года страданий и отчаяния, ни боль утраты — именно возвращение покажет всё в истинном свете. Женитьба Джона едва не свела его с ума. Тогда, в порыве неожиданно и незнакомо захлестнувших его эмоций, он твердо решил уехать, не осложняя жизнь друга своим воскрешением. Но не сумел. Очень уж хотелось встретиться, а встретившись, понял, что не уедет, чего бы это ему ни стоило. В конце концов, Джон смог пережить его смерть. Теперь наступил черёд Шерлока Холмса — пережить то, что настолько кардинально изменило их судьбы. Но как же это было мучительно! Их когда-то общая квартира казалась безводной пустыней, и жажда Шерлока была так велика, что держаться порой не хватало сил. И если бы ещё Джон вел себя как-то иначе. Но в первый же день Шерлок увидел его тоску. Бейкер-стрит манила Джона, звала, притягивала, как самый мощный магнит. И это только усложняло задачу — задачу научиться жить по новым правилам. За два года Шерлок привык к одиночеству, привык обходиться без Джона. Так ему во всяком случае казалось. Но, вернувшись в Лондон и поселившись в их прежней квартире, он понял, что это всего лишь иллюзия, очень слабое утешение, которое он придумал и с которым почти смирился. Одиночество было невыносимым. Он слышал. Голос Джона. Позвякивание посуды на кухне. Шум льющейся в душе воды. Слуховые галлюцинации? Конечно же нет. Страстное желание, чтобы было именно так. Шерлок без устали мерил шагами гостиную, ставшую слишком просторной для одного, то присаживаясь в кресло и задумчиво глядя в пламя камина, то застывая возле окна и глядя на освещенные окна дома напротив. В каждом из этих окон протекала жизнь с её трудностями и заботами, радостями и печалями, весельем и грустью. Шерлоку казалось, что пульсация жизни заставляет солнечно-желтые стекла вибрировать и дрожать. И лишь окна его гостиной были безжизненно-темны. А когда-то… Шерлок вернулся к камину и снова тяжело опустился в кресло. Он и раньше понимал, что необходимо набраться терпения, чтобы выдержать всё, знал, что именно эти первые дни на Бейкер-стрит будут особенно трудны для него. Но он даже не предполагал, настолько они будут трудны для Джона. С первой минуты он был готов взять всю тяжесть привыкания и осмысления на свои плечи, оставив Джону только радость встречи. В конце концов, это был его изначальный выбор, и он всегда был уверен, что справится. Но просчитался. Его прагматичный ум не мог предвидеть подобных сложностей. Тяжесть, поделённая на двоих, оказалась почти непомерной. К этому Шерлок не был готов. Воспоминания кружились в его утомленной бессонницей голове дьявольским хороводом, и каждое било прямиком в сердце. Привычная до мелочей квартира с её запахами, шорохами и звуками стала для Шерлока камерой пыток. Уехать бы… Вот только куда? Эта ночь была тайной Шерлока. Она разделила с ним все его слабости, снисходительно позволив раскрыться и быть самим собой: зависимым и уязвимым. Два этих долгих года он заново открывал себя. И не сказать чтобы ему не нравился новый Шерлок. Быть таким как все в области чувств оказалось даже приятно. Нестерпимо скучать по Джону было приятно. Признавать, как сильно к нему привязан — приятно. Понять, что такое друг, и как жизненно важно его иметь — приятно. Шелуха слетала с Шерлока, обнажая суть, открывая его глубину. И конечно же, все эти новорожденные знания о себе требовали защиты, которую мог ему дать только Джон. Но всё сложилось иначе. И ничего теперь не изменишь. Шерлок решил довериться течению жизни, её мудрым правилам, действующим на протяжении сотни веков. Всё образуется, Джон. Всё образуется, Шерлок. Самое страшное, в любом случае, уже позади. Но если бы сейчас его спросили, за что он, не задумываясь ни секунды и ни секунды не сомневаясь, может продать дьяволу душу, ответ последовал бы незамедлительно: за то, чтобы рядом, в одиноко пустующем кресле, сидел его друг, Джон Ватсон, и вместе с ним смотрел на огонь. Конечно, всё образуется, Джон. Конечно. * Она не спала. Голова и в самом деле немного побаливала и кружилась. Вино вскружило ей голову? Смешно. Мэри поняла, что допустила роковую ошибку. Возвращение Шерлока так ошеломило ее, что с первой минуты она начала всё делать не так. Глупо. Грубо. Непростительно мелко. Почему она так испугалась? Почему вдруг решила, что Шерлок Холмс имеет на её мужа больше прав, чем она сама? Почему всё это время её не покидает странное чувство, что она взяла чужое? Почему мысли о том, что всего этого она не достойна, не оставляют её ни на минуту? Почему такой жалкой и потерянной она себя ощущает? Так, словно получив подачку, униженно целует одарившую её милостью руку. Конечно, она знала, почему. Знала ещё до ошеломляющего появления Шерлока. Тайна, которую она не открыла Джону и о которой должна была рассказать ему сразу, едва их знакомство и близость переросли в нечто более серьёзное и прочное, жгла ей грудь. Но ей так хотелось выйти за Джона. Она так сильно его любила. И ненавидела Шерлока, который явился, как символический Рок, чтобы призвать её к ответу, и с которым её муж украдкой от неё шептался сейчас на кухне по телефону. Его тоска по этому человеку осталась прежней, Мэри прекрасно видела это. Её проницательности на это вполне хватило. Джон притворялся. Нет, не так. Он очень хотел, чтобы всё изменилось. Очень хотел вдохнуть полной грудью и начать жизнь сначала. Но в своих снах он возвращался туда — к прежней жизни и прежней боли. Что он прятал в своей душе, Мэри хорошо понимала. Исцеление проходило долго и трудно. Но оно было возможно. Если бы не вернувшийся Шерлок. И если бы не тайна, которую Мэри скрывала. Всё было ошибкой: встреча, свадьба, её жаркая, затмившая разум любовь. Она взяла на себя смелость решить их судьбы так, как хотелось именно ей, полагая, что два калеки вполне друг друга дополнят. И никто никому должен не будет. Теперь, когда Шерлок вернулся, Мэри полностью осознала, что не имела права привязать к себе такого, как Джон: надежного, честного, чистого. Но, видит Бог, как страшно было Мэри его потерять. * Это кажется Джону настолько диким, что любая способность обдумать всё спокойно и здраво сводится к нулю. Почему, черт возьми, он сидит на кухне, прикрывая ладонью рот (да-да, Шерлока не проведешь), и шепчется с лучшим другом, тревожно оглядываясь на дверь?! Нелепее ситуации невозможно придумать. Чувствовать себя гребаным прелюбодеем до тошноты противно. Но именно им он себя сейчас и чувствует, благодаря непонятным страхам и откровенной, неприкрытой ревности Мэри. Да если бы два года назад им с Шерлоком хотя бы намекнули на нечто подобное… Тихая ярость захлестывала сознание, как морской прилив прибрежные скалы. Унизительно. И, да — дико. Дико! Дико! Дико! Как мог он поддаться на эту отвратительную провокацию? Как мог принять правила игры истерично настроенной женщины? Чем он её обидел, в конце концов? Радостью, что жив его друг? На несколько страшных минут Джон почувствовал чудовищную по силе ненависть к Мэри, обременившей его плечи невольным и неуместным чувством вины. Босые ноги заледенели, и это было неприятным сигналом, что он сидит в отмытой до блеска и тщательно прибранной кухне слишком долго. Джон огляделся по сторонам. Всё это так отличалось от их вечного хаоса на Бейкер-стрит. Как бы ни пытался Джон добиться относительного порядка, как бы ни злился он порою на Шерлока, кавардак, возникающий в их холостяцкой кухне, стоило только Шерлоку там появиться, не поддавался никаким законам природы. Джон горько усмехнулся. Теперь, он это сразу заметил, там царила едва ли не стерильная чистота… Надо было ложиться. Шерлок прав — Джон всегда просыпался рано, даже в свой выходной. Откуда это было известно Шерлоку? Джон всегда старался позавтракать как можно бесшумнее и убежать, не потревожив спящего Шерлока, который частенько укладывался далеко за полночь. Воспоминания одолевали, мучили непрошенными подробностями и деталями. То, что было незначительным и незаметным в их повседневной жизни, сейчас казалось несоразмерно важным. Чайная ложечка… Шерлок пользовался одной и той же чайной ложечкой и всегда психовал, если не находил её в шкафчике для посуды. И когда Джон обнаруживал ложечку в его спальне, на прикроватной тумбочке («Интересно, что она делает в твоей спальне, и что с нею делаешь ты? Необычный фетиш, Шерлок, весьма необычный»), смущенно хмурился, упрямо пытаясь свалить происходящее на самого Джона. Это было здорово. И это было очень давно — в той жизни, о которой сейчас лучше забыть. Да, это лучше. Иначе… Джон тряхнул головой. Спать. Во всяком случае, попытаться. Интересно, Шерлок уже заснул? * Он осторожно лег, стараясь не потревожить спящую Мэри — вопросы были бы сейчас особенно невыносимы, — и еле слышно вздохнул, устало потянувшись под одеялом. * В горле клокотало еле сдерживаемое рыдание и, как бы ни старалась Мэри, оно все же вырвалось, сотрясло её тело громким горестным всхлипом. — Мэри? Господи, да что же это такое?! Что с ними происходит? Ведь какие-то четыре дня назад он был по-настоящему счастлив. Во всяком случае, так ему казалось. Он мечтал о доме и саде, о детях и спокойной, размеренной жизни рядом с женщиной, рыдающей сейчас горько и глухо, заливающей слезами подушку, которую она совсем недавно придирчиво выбирала. Джон коснулся её плеча, и она содрогнулась всем телом. — Мэри, все наладится. — Джон искренне пытался её утешить. Злость сразу же улетучилась, её будто смыло обильными потоками слез. — Вот увидишь. Мы уедем из этого… места, будем жить в хорошем красивом районе, в светлой большой квартире. И у нас обязательно будут дети. Ты родишь мне сына… — …которого ты назовешь Шерлоком? — еле слышно спросила она срывающимся от рыданий голосом. — Зачем ты так? — Я не рожу тебе сына, Джон. — Мэри резко села, повернув к нему мокрое, раскрасневшееся лицо. — И вообще никого не рожу. Видишь ли, я бесплодна. Пустая, никому не нужная тара для спермы. — Она усмехнулась: — Бросишь меня? Возникшая тишина была так тяжела, что казалось, кто-то из них непременно не выдержит, закричит. Эти несколько секунд давящего на барабанные перепонки молчания превратились для Джона в вечность, и терпеть их не было сил. Остановить этот бьющийся в горле крик, дать выход клубящейся в сердце обиде — почему, за что она с ним так?! Мэри снова легла, прямая и безучастная ко всему, и устало закрыла глаза. «Как будто умерла на моих глазах…» Ему понадобилось несколько секунд, чтобы всё решить. — Я не бросаю друзей в беде. Поздно уже. Спи.