Не могу больше

Позавтракать не получилось. Стоило Джону взглянуть на сервированный стол, как тошнота подкатила к горлу, осев в желудке бурлящей тяжестью. Мутило даже от запаха кофе. Черт знает что. С трудом протолкнув по пищеводу пару горьких глотков, он вытер губы салфеткой. — Почему ты не на работе? — И понял, насколько неудачен вопрос: на сидящую напротив, опухшую и помятую Мэри было жалко смотреть. — Позвонила, сказала, что нездорова. Ты считаешь, с таким лицом я могу появиться в офисе? Счастливейшая из женщин… Джон промолчал. — Приму ванну, сделаю маску, отлежусь. Почему ты не ешь? Не голоден? Голоден. Но румяная куриная грудка, окруженная россыпью горошка и ломтиками картофеля, вызывала приливы отвратительной мути. — Прости, не хочу. Довольно рано для такого сытного блюда. — Уже далеко за полдень, Джон. Серьезно? Черт возьми. Ну что ж, прекрасный повод закончить тягостный фарс под названием семейный завтрак. Он ещё раз прикоснулся губами к кружке, делая вид, что пьет, ненавидя себя за постыдные попытки самообмана, и поднялся из-за стола. — Мне пора. Сегодня дежурство. Заскочу перед работой на Бейкер-стрит. От сказанного обоих кинуло в жар: слова прозвучали завершающим аккордом того, что измучило их этой ночью, обнажило и вывернуло наизнанку души и наконец заставило посмотреть друг другу в глаза прямо, ничего не скрывая. Да, Мэри, я еду к Шерлоку, и это не обсуждается. Мне трудно, больно и очень обидно, но я постараюсь привыкнуть, Джон. Жизнь потекла по новому руслу, неизведанному, полному крутых и опасных изгибов, и даже в тихой заводи легко можно было пойти ко дну. Откровенная правда в синем взгляде: очень хочу к нему. И откровенная ложь в изумрудном: что ж, это не самое страшное в моей жизни. Стоило ли продолжать? Возвращаться? Удерживать? Унижаться и плакать? Ради чего? Ведь такую жизнь никто из них для себя не хотел. Накатившее сожаление было мучительным, причиняющим острую боль. Сколько сил им потребуется, чтобы не заблудиться в хлипких, готовых в любую минуту обрушиться стенах притворства? И будут ли эти силы? Мэри первой отвела взгляд. Упрямо поджала губы. Сощурилась. Нет, она пока не готова сдаться. Даже если победы ей не видать. Всё равно. Мне всё равно. Я попытаюсь. Буду карабкаться. Тащить нас обоих. А боль… Иногда боль — всего лишь подтверждение того, что ты ещё дышишь. Кто, какой наивный глупец сказал, что любовь — наслаждение? Это пытка, и я её выдержу. — Да-да, конечно. Иди. И передавай привет. Ему. — Ярость вспыхнула в груди неожиданно, и так мощно, что перехватило дыхание. Захотелось грязно выругаться, оскорбить, уничтожить. Налететь со стоном и воем и вцепиться в отросшие посеребренные пряди — за что ты со мною так?! Но Мэри справилась с приступом, и голос её прозвучал тихо, безжизненно-слабо: — Джон, я в самом деле не против ваших с Шерлоком отношений. Помни об этом… …когда снова захочешь на него взгромоздиться. Его глухое бешенство доставляло странное извращенное удовольствие. И побелевший взгляд. И дрожащие пальцы, гневно рванувшие пуговицу видавшего виды жакета. И натянутая кожа на скулах — желваки так и ходят, так и перекатываются. Когда-то она с похожим любопытством наблюдала терзания внешне бесстрастного Роберта. — Не сходи с ума. Мэри равнодушно пожала плечами — уже сошла. Но когда дверь за Джоном неслышно закрылась, снова заплакала. * Только на улице он смог раздышаться, но лучше не стало. Студеный воздух смешался с горечью, сосредоточившись в легких тоскливым жжением. Ничего хорошего их не ждет. Но у заветных дверей горечь растворилась в радостном возбуждении. Джон позволил себе небольшую, предвкушающую задержку: ненадолго остановился, будто впервые окидывая взглядом знакомую улицу, с внимательностью египтолога всматриваясь в трещинки-иероглифы и потёртости старой кирпичной кладки, в царапинки на дверном молотке. Фиксируя в памяти каждую бесценную мелочь. Замечая всё, что когда-то не удосуживался замечать. Он очень любил этот дом. Эту дверь. Этот порог. Только в этом доме, за этой дверью, за этим порогом он был по-настоящему счастлив. Шерлок шагнул навстречу — обнять, но замер на месте, нервно поправляя воротник и одергивая манжеты рубашки. — Хорошо, что ты заглянул. Знаешь, я собираюсь… — Его голос заметно дрогнул. — Привет, Джон. Облегчение его было столь очевидным и столь огромным, что Джон едва удержался от счастливой улыбки. Словно разыгравшейся пенной волной стерло тщательно наложенный грим: спокойствие королевское, невозмутимость абсолютная и немного привычной легкой холодности. Стерло мгновенно, стоило только Джону показаться в дверях. Остались лишь трепет ресниц, сияние глаз и неодолимое желание прильнуть — настолько неодолимое, что по стройному телу стекали каскады дрожи. И губы по-детски кривились. Сейчас бросится к ногам и разрыдается как ребенок. Сердцу тесно в груди — Шерлок, Шерлок, любовь моя. — Привет. Никакой лжи, никакой гребаной фальши в стенах этого дома. Всё как на духу. — Бьюсь об заклад, ты меня не ждал. Вернее, ждал, очень ждал, но боялся, что больше я здесь не появлюсь. И принял решение смыться из Лондона. Бедняга, он совсем разучился владеть собой: кровь прихлынула к щекам, в глазах промелькнула досада — вычислили, раскусили, и так легко. Но сумасшедшая, бесшабашная радость вытеснила досаду мгновенно. Взгляд пробежался по лицу Джона жадно, нетерпеливо, лаская каждую черточку, каждую углубившуюся морщинку. — Даже не знаю, как могла прийти в мою идиотскую голову такая идиотская мысль. Но ты прав — мне действительно было страшно. Джон прошелся по комнате и остановился напротив. — Шерлок. — Лицо прозрачное, истонченное тягостными сомнениями. Бессонная ночь? Похоже. — Это мой дом, и я буду приходить сюда каждый день. Ну или почти каждый, в зависимости от обстоятельств. Считай, что я здесь уже живу. А потом… Потом всё наладится окончательно. Мы сможем потерпеть какое-то время, пережить эту чертову неразбериху? Шерлок порывисто обнял, притянул к себе с благодарным вздохом и прижался губами к макушке. — Сможем. Конечно же сможем. Губы лихорадочно пробежались по волосам и замерли на виске. Сейчас они спустятся ниже, и сердце не выдержит… Джон слегка отстранился, повернул голову и с тоской посмотрел в сторону кухни. — Погоди. — Почему? — Он снова напуган. Панически. В глазах недоумение и всё тот же страх. Впервые в жизни Джон видел такого Шерлока. — Что случилось? По-твоему ничего? По-твоему наши жизни не перемолола адская мельница? — Всё в порядке. Хочу выпить кофе и чего-нибудь съесть. Не смог проглотить ни кусочка, а теперь в животе противно урчит. Ты разве не слышишь? — Да, что-то булькает. А я утром сходил в магазин. — Ты? Звучит угрожающе. Шерлок обиженно фыркнул. — Говоришь так, будто я недотепа, и перепутаю мыло с куском пармезана. — Не сердись, — миролюбиво шепнул Джон, коротко прижимаясь носом к его груди и тут же высвобождаясь из теплых рук. — Я ни секунды не сомневаюсь в твоей гениальности: мыло будет мылом, а пармезан — пармезаном. Пойдем. За окном, словно выпущенный из гигантского брандспойта, снова повалил-закружился невиданный снегопад. — Никогда это не растает, — досадовал Джон, заправляя кофемашину. — Пока доберусь до клиники, заметет к чертовой матери. Пальцы, выстукивающие по столешнице барабанное соло, замерли. — У тебя дежурство? — Да. И поэтому, к сожалению, я ненадолго. Перекушу и вперед. Лишний зонт в доме найдется? Не хочу промокнуть, а потом продрогнуть в первые же минуты. — Возьмешь мой. Сколько у нас времени? — Не больше часа. Успеем перекусить. Черт, я жутко голоден. Ты как? Составишь компанию? Перекусить? Какого дьявола происходит? — Только кофе. Меня ожидает званый обед. Джон обернулся. — Что за обед? — Забыл? С братом. Ты даже не представляешь, какой замечательный из Майкрофта повар. Иногда мне искренне жаль, что он подался в политику. — Серьезно? — Джон был немало удивлен: представить чопорного Холмса-старшего с пучком латука в руках он, как ни старался, не мог. — У нас родственная встреча. Пообедаем, поговорим. — Похоже, есть о чем. — Джон взглянул пристально, испытующе, и тонкие пальцы возобновили свою нервозную дробь. — Это хорошо, что вы решили увидеться. А ближе к вечеру, когда суеты станет меньше, я позвоню. — Он уселся напротив, поставив перед Шерлоком кружку. — Между прочим, Алекс зовет меня назад в хирургию. Что скажешь? — Иди непременно. Даже не трать время на бессмысленные раздумья. — Согласен. В терапии мне до чертиков скучно. И вообще, каждый должен занимать своё место. Они понимающе переглянулись. Им нравилось отчитываться друг перед другом в планах на вечер. И в планах на жизнь. Советоваться. Слушать. Это было здорово. И варить кофе — здорово. И резать сыр на исчирканной пластиковой доске. А ещё это было правильно. По-семейному. Но что же всё-таки происходит? Подушечки вновь издали слаженное постукивание — на этот раз нечто неуловимо знакомое. — Ты сегодня на редкость музыкален, — пошутил Джон. — Надеюсь, это не старый добрый Шопен?* Но Шерлок остался серьезен. — Джон, рассказать не хочешь? Джон посмотрел умоляюще: прошу тебя, не сейчас. Но, похоже, Шерлок думал иначе: горячее нетерпение так и рвалось сквозь прохладу нарочитой сдержанности, и музыкальные пальцы увеличили темп. — Как всё прошло? Никуда не денешься, разговор неизбежен. Да и натерпелись оба, лучше уж сразу прояснить ситуацию. — Отвратительно. Более чем. Мэри предложила сказочный компромисс: мы с тобой трахаемся, она всё это терпит, постепенно приобретая ореол мученицы, жизнь идет своим чередом: ты — здесь, а я… А я к ней поближе, от тебя подальше. Как тебе такой вариант? Шерлок был заметно ошеломлен. Сражен наповал. Но держался, и даже усмехнулся слегка иронично. — Твоя жена не перестает меня изумлять. И что ты ответил? Черт! Черт! Черт! Это немыслимо. Идеальная западня. Черт! Сердце глухо стукнулось и забилось чаще — твоя жена. Лишь бы он правильно понял то, что придется сейчас услышать. Начать разговор очень трудно. Джон посмотрел с неприкрытым страданием, и Шерлок внутренне сжался — плохо, всё очень плохо. Хуже и быть не может. — Я ответил, что… что не собираюсь заводить шашни у неё за спиной. Тем более с тем, кого люблю больше жизни. Могу я быть откровенен? Я чуть не сдох без тебя, Шерлок. Я очень сильно тебя люблю. Очень. И, мать твою, страшно хочу. Не могу забыть вот этих губ на своем чертовом члене. Не могу забыть, как разрывало меня от оргазма. Самого невероятного в моей жизни. Не могу. Твоя кожа, твой запах… Это мучительно. Это больно. Хочешь правду? Прямо сейчас у меня в паху такие охренительные разряды, что нет сил терпеть. Хочу лечь с тобой. Взять тебя. Делать все эти умопомрачительные, прекрасные вещи. Но… Но трахаться с её благословения я не стану. Ни за что. Ты понимаешь? И уйти оттуда пока не могу. В этом есть что-то трусливое, подлое. Не знаю как ты, но я собираюсь провести остаток жизни с тобой, и не хочу, чтобы между нами стояло это. Долгое молчание тяготило. — Тебе не нравится. — Мне не нравится. Не нравится всё, что отдаляет меня от тебя хотя бы на дюйм. Откровенно говоря, я взбешен и расстроен. Но стараюсь понять. — Шерлок вновь замолчал. Откашлялся. — И, кажется, понимаю. Да, понимаю. Каждый нерв напряженно звенел. Не слишком ли ты понимающий, Шерлок? Схвати меня, дурака, сожми со всей силы и выдави к чертям всю слюнявую дурь. Поцелуй. Поцелуй языком. И я сразу тебе отдамся. Хоть на клочки меня рви. Как же я себя ненавижу! — Но всё-таки странно, Джон. Это так или иначе будет между нами стоять, никуда не денешься. К чему ненужные сложности? — Презираешь меня, да? Такого жалкого, ничтожного слабака. Шерлок поднялся, подошел и прижался к спине. Обнял, вдохнув глубоко и жадно. — Ты лучший. Колени дрогнули, резко сомкнулись, в голове заклубилось горячее марево. Господи, как сладко в его руках. — Шерлок, не надо. Прошу. — Ты не запретишь мне себя обнимать. Не получится. Я люблю тебя так сильно, что внутри всё горит. — Руки осторожно погладили плечи и спину. — Сентиментальный идиотизм. Монолог из плохой пьесы. — А мне нравится. Меня самого без конца прорывает: каждую минуту тянет признаваться тебе в любви. — Ты уверен, что решение верное? Что эта мука необходима? Джон отрицательно качнул головой. — Не уверен. И скорее всего, это меня доконает. Но не будет так, как сказала она. — Что же делать? — Не знаю. Ты же сам говорил — подождем. Но я твой, Шерлок. Веришь? Только твой. До последнего дня. Если, конечно, не подохну с тоски. — Снова ждать? Мы и так столько времени потеряли. — Ничего мы не потеряли. Скорее нашли. Бейкер-стрит Джон покинул с тяжелым, ноющим сердцем. Зонт он, конечно, забыл, и снег большими влажными комьями оседал на плечи, сгибая их ещё ниже. * Даже дома Майкрофт Холмс выглядел безупречно: ни единой помятости на рубашке, ровно повязанный галстук, режущая глаз идеальность и острота брючных стрел. Не верилось, что меньше часа назад этот человек хлопотал на своей огромной кухне в окружении кипящих кастрюль и плюющихся маслом сотейников. Он встретил Шерлока вежливой полуулыбкой. — Что с погодой? — Не хватило времени посмотреть в окно? Метёт. — Не припомню такой удивительно снежной зимы. Ты не замерз? — Нет. Удалось довольно быстро поймать такси. А вот Джону без зонта наверняка было не очень комфортно. Надеюсь, он отказался от пешей прогулки. — Раздевайся. Жду тебя в гостиной. В гостиной Шерлок уселся в кресло и с наслаждением вытянул ноги. У брата было тепло, чисто, и вкусно пахло — что ещё надо тому, чья душа болит и поскуливает? Тишина обволакивала, и Шерлок неожиданно широко и сладко зевнул. — Не выспался? — бесстрастно поинтересовался Майкрофт. — Совсем не спал, — отрезал Шерлок и оглянулся по сторонам. — Мне нравится эта квартира, несмотря на её подавляющие габариты. Тебе не пусто здесь одному? — В голосе мелькнула едва слышимая ирония. — Одному везде пусто. Даже в таком милом гнездышке, как Бейкер-стрит 221в, — отпарировал Майкрофт и взглянул вопросительно: это всё, или пикировка продолжится? Шерлок вздохнул и закрыл глаза. Упражняться в острословии не было никакого желания. — Слушаю тебя, Майки. — Ну уж нет. — Старший Холмс улыбнулся — слава богу, продолжения не последует. Он и сам не был настроен на их извечный обмен любезностями. Да и беседа предстояла нелегкая: о любви братья Холмс не говорили ещё ни разу. — Я приготовил восхитительный салат и не менее восхитительную телятину в сливках не для того, чтобы всё это внезапно полетело мне в голову. Пообедаем спокойно. А затем — кофе, бренди, разговор. Не возражаешь? — Не возражаю. Кроме того, я дьявольски голоден. — Вот и славно. В столовой уже накрыто. Проходи, разливай вино, а я на пару минут удалюсь. — С чего ты взял, что я начну чем-то кидаться? — крикнул Шерлок уже из столовой, с удовольствием обозревая аппетитную тарелку с шариками паштета. И маленькие свежие булочки в резной деревянной хлебнице. И овощи, обильно засыпанные веточками укропа. — Тем более кулинарными изысками. Нашел дурака. Не так часто ты балуешь меня своей непревзойденной стряпней. — Вино-о… — раздалось в ответ. И Шерлок послушно выдернул пробку из стеклянного горла великолепного сухого Бордо. Ему вдруг стало хорошо и уютно. Грудь медленно заполнило нечто горячее, яркое, очень похожее на благодарность. Майкрофт, ты всегда чувствуешь это. Когда становится невмоготу, когда трудно дышать, оказываешься поблизости, и всё обретает иные краски. Хозяин дома возник в дверном проеме, торжественно выставив перед собой прикрытое крышкой блюдо. — Готово. Уверяю тебя, паштет и салат заслуживают восхищения. Не говоря уже о телятине. — Обожаю твою природную скромность. Паштет таял на языке, телятина сочно ласкала рот, и Шерлок непроизвольно жмурился, поглощая кусок за куском. — Твой аппетит меня радует, — довольно усмехнулся Майкрофт. — Редкостное явление, и потому особенно ценное. — И без плавного перехода от одной темы к другой задал вопрос: — Тебя больше не привлекает сыск? — С чего ты взял? — Шерлок удивленно вскинул глаза. — Инспектор Лестрейд доложил, что ты отказался от интересного и весьма непростого дела. Это довольно странно. — Лестрейд доложил? Тебе? Хм… Любопытно… Ничего странного, Майк. То, что кажется непростым и интересным инспектору, не обязательно должно возбудить интерес во мне. К тому же, я дал ему дельный совет. Какие проблемы? Или это уже начало разговора? — Ни в коем случае. Ешь спокойно ради всего святого. После обеда они расположились в гостиной. — Как тебе мой фирменный кофе? Хорош, не правда ли? — До чего же ты падок на комплименты, братец. Конечно же он бесподобен. Итак? Потолкуем? Время, по-моему, самое подходящее. Старший Холмс взглянул открыто и чуть печально. Он вдруг заметно разволновался, и волнение тут же передалось Шерлоку: колкая волна дрожи тронула затылок и шею, понеслась по позвоночнику, холодно обтекая ровные бугорки костяной цепочки. Шерлок поёжился. Мысль, что от сказанного братом может зависеть их с Джоном судьба показалась бредовой, сумасшедшей, но, промелькнув короткой и яркой вспышкой, оставила четкий след. — Прежде чем приступить, я хочу, во-первых, сказать, что очень нежно отношусь к тебе, Шерлок. И мечтаю видеть тебя счастливым. Во-вторых, и это самое главное, разработанная нами стратегия оказалась ошибочной. В корне. Думаю, ты понимаешь, что я имею в виду Джона Ватсона. Мы сглупили, скрыв от него свои планы. Очень сглупили. Я обязан это честно признать во избежание дальнейших недоразумений с твоей стороны. А теперь о настоящем. Мы ни разу не говорили об этом, Шерлок: ты вернулся домой, и… что? Прошло несколько месяцев — срок немалый, чтобы картина приобрела детальную ясность. Полагаю, у брака Джона и Мэри нелегкие времена? — Да. — Скажи, вы с Джоном любовники? Горячо окатило щеки и шею, жгучие струйки неприятно зазмеились по коже. Шерлоку редко приходилось смущаться, а уж тем более — перед кем-либо оправдываться, но на этот раз глаза его малодушно забегали, и чашка в руке опасно накренилась. — Осторожнее. Не стоит так нервничать. — Я спокоен, черт побери. — Вижу. — С чего ты взял, что мы с Джоном любовники? И почему вдруг наши личные отношения заинтересовали тебя? — Ответь на вопрос, Шерлок. Я не тот, перед кем ты мог бы юлить и выкручиваться. К тому же, это не имеет смысла — я всегда видел тебя насквозь. Да и Джон. Его скорбь по тебе была… ужасающей, и уже тогда я подумал, что мои давние подозрения относительно его истинных чувств… — Не слишком ли много ты на себя берёшь? С каких это пор ты стал до такой степени прозорливым? — Слышать это от тебя более чем удивительно. Тебе ли не знать о моей прозорливости, Шерлок? Именно благодаря ей я крупный политик, а не шеф-повар какого-нибудь престижного ресторана. Несмотря на свой несомненный кулинарный талант. Так как? Вы любовники? Шерлок кинул на него быстрый и по-прежнему растерянный взгляд. — Господи, Майк, ты не находишь этот вопрос бестактным? Да попросту диким? Даже не знаю, как на него реагировать. — Никак не реагируй, просто ответь. — Черт… Да, мы любовники. В каком-то смысле. Мы любим друг друга. Доволен? — Нет. Это самое удручающее, что я слышал за последние несколько лет. — Но почему? Майкрофт вздохнул. — А ты не догадываешься? Или снова лукавишь? Джон… Джон Ватсон напичкан условностями и высокой моралью. Он честен, прямодушен, открыт и, прости за банальность, умеет отвечать за тех, кого приручил. Он никогда не оставит жену, и скорее умрет, чем позволит себе пойти наперекор совести и убеждениям. Как бы сильно он тебя ни любил. Будет страдать, смотреть с обожанием, сохнуть, сходить с ума… Но не бросит её. — Меня он тоже приручил, не забывай. — О, да. Никак не могу постичь, как у него это получилось. Редкой породы экземпляр наш дорогой доктор. — Джон не экземпляр. — Да, конечно. Не придирайся к словам. Ты прекрасно понял меня и кипятишься сейчас лишь потому, что я абсолютно прав. — Абсолютно? Даже про Бога нельзя такое сказать. Хорошо, допустим, ты прав. — Шерлок резко поднялся и, сердито ероша кудри, зашагал по гостиной. — Прав, черт бы тебя побрал. Я и сам знаю, что не уйдет и не бросит. Но к чему этот странный, утомительный и весьма неприятный для меня разговор? И без того больно. И… будь я проклят, страшно как никогда. — Успокойся и сядь, — тихо попросил Майкрофт. — Сядь. Не так уж это и страшно, мой дорогой. Шерлок вновь опустился в кресло, недовольно и сосредоточенно хмурясь. — Как сказать. Майк, надеюсь ты понимаешь, насколько неловко я себя чувствую, обсуждая интимную жизнь? Будто кожу содрали. — Не со мной, Шерлок. И не в этот раз, — возразил старший, наклонившись вперед и ласково касаясь его колена. — Ну хорошо, — продолжил он уже более деловито, — чтобы сменить щекотливую тему, предлагаю от лирики перейти к конкретике. Что ты знаешь о Мэри Морстен? Какой информацией владеешь на данный момент? — Практически никакой, — устало ответил Шерлок. — Поначалу я кое-что разузнал, но потом… — Боже! — Майкрофт страдальчески закатил глаза. — Неужели примитивная ревность уничтожила в тебе аналитика? Как мог ты не узнать о жене Джона Ватсона всё? — Причем тут ревность? Глупости. Чушь. — Ревность. Самая настоящая. Ты ревновал, и это пересилило в тебе и прагматизм, и здоровое любопытство. Кстати, совершенно напрасно. И опрометчиво. — Мэри серийный убийца? Пожиратель симпатичных докторов среднего возраста? — Ирония неуместна, хотя мне нравится твоя способность всегда сохранять хотя бы малую толику душевного равновесия. Я не много знаю об этой леди. Почти ничего. Возможно тебе, как лицу заинтересованному, откроется гораздо больше информации. — Брось, Майки, ты совсем не умеешь врать, и, в отличие от меня, знаешь о ней именно всё. — А вот это значения не имеет. Важно лишь то, что узнаешь ты сам. — Майкрофт допил бренди и посмотрел пронзительно и серьезно. — Шерлок, прошу, отнесись ко всему с предельной ответственностью. И помоги ему. Помоги человеку, который до такой степени дорог тебе. И до такой степени близок. Помоги Джону. А заодно и себе самому. Естественно, если речь в самом деле идет о любви. — Речь идет о любви. Первой и последней. * Джон позвонил ближе к полуночи и зачастил так, словно боялся, что проанализировав всё, всё взвесив и разложив по полочкам, Шерлок не захочет с ним разговаривать. Глупость, конечно. — Не спишь? Почему? Как дела? Как Майкрофт? Ваш обед удался? Ты собираешься спать или будешь до рассвета бродить по квартире, а потом, как обычно, отрубишься в кресле? Майкрофт вкусно тебя накормил? А камин? Надеюсь, ты его растопил? Почему молчишь? По лицу расплывалась глупейшая из улыбок. Хотелось слушать его и слушать. Всю ночь напролет. Но Шерлок понимал, что на долгую беседу у Джона вряд ли найдется время: выпалит все вопросы и, не дослушав, пожелает спокойного сна. Поэтому ответы его были лаконичны и скуповаты. — Уже ложусь. Ждал лишь твоего звонка. В камине настоящий пожар. Майкрофт был идеален. У тебя всё в порядке? Нихрена у меня не в порядке. — Да. Дежурство вполне даже сносное, без обычных эксцессов и неожиданностей. Завтра забегу на пару часов… … потому что уже без тебя умираю. — Буду ждать. Джон. — Что? — Постарайся отдохнуть. Хотя бы немного. — Если удастся. До встречи, Шерлок. — До встречи. И… Джон. — Что? — Всё будет хорошо. Обещаю. А спать я не собираюсь. Не до того. Шерлоку Холмсу предстоит самое важное в его жизни расследование. *Джон имел в виду Похоронный марш Ф. Шопена