Меловой период

В новогоднюю ночь Антон снова нехило набрался и решил рассказать подругам о том, как лишился девственности. Он описывал ситуацию так, словно она была до усрачки смешной, и сам ржал, изображая тупого тролля и произнося: «Жопа — чтобы срать». Аглаша повелась: она забавно морщилась, фыркала и улыбалась. Яся — нет. Она внимательно следила за лицом Антона. Когда Аглаша ускакала плясать в танцевальном симуляторе на приставке Wii, принадлежавшей их однокласснику Роме, в квартире у которого отмечали Новый год, Яся попросила Антона накинуть тёплую одежду и вышла с ним на балкон. Закурила. — Зачем? — тихо спросила она, глядя ему в глаза и выдыхая дым. — Зачем с ним переспал? Ну... трахаться хотелось, вот и... Яся покачала головой — нет, не верю. Антон неожиданно для себя сорвался на крик. — А то ты не понимаешь! Сама себя режешь! Лезешь в драки! Между вагонами! Будто смерти ищешь! — А ты её ищешь? Смерти? — тихо на контрасте с его криком спросила Яся. — Я... — Антон почувствовал себя проколотым попёрдывающим шариком и тоже стал тихим. — Нет, наверное. Нет. Просто... У меня не получается быть нормальным. Я не умею... Не знаю... Извини. Я не хотел кричать. Извини, пожалуйста. — Ты наказываешь себя за то, что ненормальный? Ты думаешь, что ненормальный, потому что гей? — Я не знаю. Не знаю... Я даже не уверен, что я гей. Или что я парень. Я просто ненормальный. Так с детства. — Да нет никого нормального, и нормы никакой нет. — Будь так, по-человечески бы с людьми складывалось. — Подержи. Яся отдала ему сигарету, расстегнула шерстяное пальто, сняла его, тоже отдала Антону и потянула вверх свой вишнёвый бадлон. Показался мягкий живот, увесистая грудь в чёрном кружевном лифчике, а затем пришлось помочь подруге выпутать голову. Антон забрал бадлон к пальто и затянулся выданной «на подержать» сигаретой. Вообще-то, хотя Яся видела его полностью голым, он сам её ни разу не видел без штанов и кофт, даже в купальнике. Она самодовольно посмотрела на него, заметив, что он её разглядывает, и вытянула руки ладонями вверх. — Что… — «ты пытаешься мне доказать?», хотел было спросить Антон, но понял сам. Свежих порезов не было, только старые темнели. — Давно? — Уже три месяца как. А ещё я больше не лезу между вагонами и не хожу по гнилым балкам в заброшках, как ты мог заметить. И мы записались с Линой на кикбоксинг, так что не дерёмся с кем попало. Хочешь с нами ходить? — Я... Не думаю, что драться — это моё, даже так, ну как спорт. Не хочу причинять боль. А... Как ты?.. — Как я решила, что хочу ещё пожить? — Яся хмыкнула. — Просто разозлилась и подумала, что отец с матерью того не стоят. Не дождутся. И у меня теперь есть своя комната, я скоро туда перееду. И столько крутого ещё успею сделать. Как для «Молебна», только ещё круче. — Ты... Ты правда очень крутая. И сделаешь много крутого. Только оденься, пожалуйста, — прочистив горло, сказал Антон и, зажав сигарету в зубах, накинул ей на плечи пальто. — Сгораешь от страсти? — Конечно. И не хочу, чтобы ты заболела. — Эх, Антон, — Яся грустно вздохнула и обняла его одной рукой, другой выхватила сигарету и докурила до бычка, а потом вытерла Антону щёку. Чёрт, он и не заметил, что заплакал. Когда? Стыд какой, он много лет не ревел при людях, как из первой школы перевёлся во вторую, а тут вдруг... Нюня. Позорник. — Я не помешаю? — спросил вывалившийся на балкон хозяин квартиры, тут же замер и развернулся. — Видимо, помешаю. — Всё ок, заходи, — отозвалась Яся, отстранилась от Антона и принялась натягивать бадлон, повернувшись к парням спиной. — Это не то, что ты думаешь, — смущённо и тихонько сказал Антон Роме. — А я ничего и не думаю, — Рома отвернулся к хрущёвкам напротив и закурил. Послышался свист, взрывы, и ворох зелёных искр пронёсся мимо их балкона на третьем этаже. Яся и Рома принялись разглядывать фейерверки, а Антон — Рому. Вообще, тот был симпатичный: с тёмными волосами по плечи, тонким носом, меланхоличными голубыми глазами, под которыми синяки были похлеще антоновых, и прямоугольным чётко очерченным лицом. Тем страннее, что Антону он никогда особо не нравился, вернее, он не испытывал к нему никаких чувств. Зато знал, что Рома нравится Глаше, но хрен та в этом ему признается. Интересно, он так её занимает, потому что тихий и скрытный до беса? Нерешённая загадка, которую интересно изучать. Антону резко стало лень об этом думать, и он, кивнув Ясе, ушёл в тепло квартиры. Та осталась и, когда Антон притворил дверь, о чём-то заговорила с Ромой — будто того и ждала. *** Вернувшись домой первого числа, Антон первым делом проверил электронную почту. Там была куча поздравлений от автоматической рассылки разных ресурсов, от маминого брата дяди Марка и от тёти Люды из Канады. Антон позвал родителей, чтобы те тоже прочитали письма родственников, а потом стал разбирать оставшиеся уведомления. Наткнулся на е-мейл от браузерной игры с заголовком «Вам пришёл подарок». «От админов, наверное», — подумал Антон и заглянул в игру. Подарок был от пользователя PeaceDuke[27] (сейчас онлайн). Снайперка Remington R11. Охренеть, она же дорогая, её только за реальные деньги и купишь. Да и не по уровню пока. Подпись к ней гласила: «С Новым годом. Подарочек тебе на вырост. Меня, кстати, Колян зовут». Хотя этот мужчина (Колян!) сейчас был далеко, у Антона похолодели нос и ладони так, словно тот сказал повернуться и положил ладонь ему на поясницу. Что ему делать? Можно проигнорировать сообщение. Стоит проигнорировать сообщение. И не надевать эту пушку никогда, а то Яся спросит, откуда она у него. Или передать пушку обратно... Ну и спросит, ну и расскажет он, что такого-то. А не отвечать — невежливо. Тем более, когда на тебя тратят деньги. Надо ли ему какой-то подарок прислать в ответ? Игровой валюты хватит разве что на букет цветов и пару гранат, что жалко, а за цветы с Коляна станется приехать в реале и отпиздить. Лучше вообще без этого. «И тебя с наступившим. Меня зовут Антон, приятно в конце концов познакомиться %}. Спасибо за подарок, но мне как-то неловко. Давай я тебе ремингтон обратно передам?». Ответ пришёл быстро. «Зато мне ловко. Не передашь, если не хочешь меня оскорбить. Я, кста, хотел позвать тебя выпить пива. В пабе Диккенс, третьего числа, в шесть вечера». О, чёрт. Так, так, спокойно. Он не зовёт на свидание. Нет, чёрт подери, он именно это и делает. Антон загуглил паб и присвистнул. Он и так по барам не ходок, только с родителями в грузинских или китайских ресторанах бывал по праздникам, типа дней рождения. И ни один из этих ресторанов не выглядел так солидно, как этот паб. Такой весь из себя, встаёт в позу, заявляет: «Англия для лордов, а не для чавов». И у нас тут не «паб», а «поб». И ложечки серебряные, и мизинчики оттопыренные. «Не думаю, что это мне по бюджету», — всё, что смог из себя выдавить Антон, хотя собирался написать категорический отказ. «Да я догадываюсь. Я угощаю. Только оденься поприличнее, не как малолетняя херка». Малолетняя херка? Серьёзно? Такое впечатление он о себе оставил? «Ладно». *** Чёрная рубашка, белая рубашка, серая рубашка, тёмно-синяя рубашка? Тёмно-синяя рубашка. Чёрные джинсы, серые джинсы, синие джинсы? Серые джинсы. И заправить в них рубашку. И ремень папин взять — он поприличней. Волосы собрать в хвост или распустить? Или в косу? Или это не по-мужицки? А к месту напрашивается та чёрная лента из маминых швейных принадлежностей в жестяной коробке из-под печенья. Нет, лента — это точно не по-мужицки. В прошлый раз были распущенные, и он назвал херкой. Теперь лучше в хвост, раз так. А галстук надо? Господи-и-и, какой в жопу галстук, он и надевал-то его только раз в жизни, на вручение аттестатов в девятом, и тогда его папа завязывал. Разве что если он прямо сейчас хочет удавиться и никуда не пойти. Отличный вариант, что. Девятидневная щетина — считай — борода. Побрить, или с ней солиднее? Нет, не надо брить, надо постарше выглядеть. Мама на его переодевания и верчения перед зеркалом смотрела с любопытством. — На свидание собрался? Антон смутился, но сумел ответить довольно ровно: — Да какое свидание. С девочками в кафе идём. — С какими-то новыми девочками? — её взгляд стал подозрительным. Она точно ему не верила. — Со всё теми же девочками, мам. И это не свидание. Мамин взгляд говорил «ври больше», но она в кои-то веки смолчала. Машину Коляна Антон заметил ещё с обратной стороны набережной. Потом заметил и самого Коляна: тот стоял, облокотившись о парапет, увлечённо разглядывал уток на льду и оттого не обращал внимания на Антона до тех пор, пока он не перешёл мост, не подошёл вплотную и не сказал: «Привет». Или намеренно делал вид, что не обращает внимание. Как бы то ни было, Колян первым протянул руку, и Антон её пожал. В глаза смотреть не получалось. — Ты на машине? — кивнул Антон головой в сторону кроссовера, когда они двинулись ко входу в паб. — А ты наблюдательный, индеец-меткий-глаз, — ухмыльнулся Колян. — Я имею в виду, ты же позвал выпить пива. Одно с другим несовместимо. — Я бы сказал, что твоя забота — это очень трогательно и вся херня, но вообще-то это не твоё дело. В пабе, оформленном резными деревянными панелями, было тепло и тихо. Немногочисленные посетители сидели в отдалении друг от друга, фоном играл классический рок. Дружелюбная официантка встретила их у входа, предложила снять верхнюю одежду и сесть за уединённый угловой столик с синим диванчиком. Принесла меню и спросила: — Желаете сразу что-нибудь заказать? Колян собрался было ответить, но поймал растерянный взгляд Антона и просто покачал головой. Когда девушка отошла, Антон честно сознался: — Я в этом ничего не понимаю. Знаю только, что пиво бывает тёмным и светлым. Ты что-нибудь посоветуешь? Вопреки его ожиданиям, Колян не стал ёрничать и по-деловому спросил: — Ты любишь горькое или мягкое? А вообще, бери Гиннес, не ошибёшься. — Гиннес ведь тёмный, да? Мне тёмное не очень, на квас похоже. А люблю... помягче, наверное. И пенку. — На квас, — почему-то развеселился Колян. — Ну ты эксперт. Возьми Килкенни тогда, там одна сплошная пенка. И еду выбери. — Э-э-э, еду? — при мысли о еде Антона замутило. Они же договаривались на пиво — и то поди в горло не полезет. — Хорош строить из себя целку на первом свидании, — неожиданно раздражённо отозвался Колян на смущённое блеяние. — Выбери что-нибудь или я выберу за тебя, и будешь жрать, что не хотел. — А я не на первом свидании сейчас? — иронично подняв бровь, спросил Антон у своих ладоней, покоящихся на столе. — Ты уже не целка. Щекам стало жарко. Пришлось делать вид, что не смущён, и нудеть. — Я никогда и не был. У меня ведь не было девственной плевы, так что технически... Колян тяжело вздохнул. Антон заткнулся и принялся листать меню. Когда официантка подошла, он заказал себе Килкенни и что-то там с олениной, потому что дичь ни разу в жизни не пробовал, стало интересно, а его спутник взял «Хобгоблин и рульку, пожалуйста». Пиво принесли быстро. В Антоновой кружке пена бурлила и тянулась градиентом до самого дна, будто в кофе влили молока и помешивают, и наверное поэтому, когда чокнулись без тоста и он глотнул, вкус показался кремовым и словно даже карамельно-ореховым, хотя и несладким. Такое пиво совсем не походило на то, что он с неохотой пробовал раньше. Оно было вкусным. Может, в голову быстро дало, а может, «вести себя как целка на первом свидании» надоело, но Антон наконец решился поразглядывать мужчину, сидящего рядом. Он ожидал, верно, из-за тачки, что тот придёт весь такой деловой и при костюме, но на Коляне была плотная чёрная рубашка с вышитыми черепами и розами, синие тёртые джинсы и ремень с массивной пряжкой, на которой красовался бычий череп. Словно он был ковбоем, по ошибке зашедшим в паб вместо салуна. Вальяжно раскинувшийся на диванчике Колян разглядывал его в ответ. Потом потянулся, испугав, и стянул с антоновых волос резинку. Тяжёлые волны прядей привычно упали на плечи. — Я раньше тоже хайро носил, — сказал Колян, улыбаясь Антону. — Правда? Мне трудно представить. — Ага, до военной кафедры. Лет девять назад. Может, найду потом фотки. Что у тебя с глазом? — Да в детстве операцию делали, нерв задели, такое, — смутился Антон и перевёл тему: — А кто ты по жизни? В плане, кем работаешь. Боже, почему он такой косноязычный, словно буквы разучился складывать в слова, а слова — в предложения. Хоть пиктограммами изъясняйся на салфетке, всяко лучше выйдет. — У меня свой бизнес. — Так и думал. А какой? — На лошадках людей катаю. — Типа, туристов по городу? — Нет, это шляпа. Катаю экскурсии за городом. У меня там конюшни. Могу тебя как-нибудь покатать. Это Колян ему сейчас намекает на продолжение отношений? Ещё одно свидание? Или клиентуру новую заманивает? — И как, часто у вас там цыгане коней воруют? — отшутился вместо ответа Антон. — Ашембе бешембе! Тебе смешно, а у нашего тренера цыгане кобылу реально упёрли. — Да ладно. — Без шуток. Мы потом по наводке анонима её нашли: паслась в поле, но у неё крышняк потёк. Чуть двоих не затоптала. Пришлось её съесть. — Ты прикалываешься сейчас. — С чего бы? — пожал плечами Колян. Да, он говорил серьёзно. — Не жалко было свою лошадь есть? — Не жалко, она же, считай, лошадь-убийца. Прикольно ещё было, когда зашла тренерша на кухню и такая: «О, котлетка!» И начинает есть. А я ей потом рассказываю, что из Афины котлетка та. — Бедная тренерша... Чёрный у тебя юмор. — Чёрный юмор — он как ноги. У кого-то есть, у кого-то нет. Да и нормально. Жизнь. Нельзя такими нежными быть. И вкусно, кстати. А цыгане это вообще отдельная тема. Детей воруют, лошадей. Строят себе сраные дома-сараи на тыщу квадратов с одним окном, а внутри смесь бомжатника и роскошного дворца. Наркоту в конском навозе прячут. Много чё есть, о чём рассказать... Им принесли еду. «Чем-то» с олениной оказался бургер, и Антон неуместно вспомнил, как Аглаша говорила, вся умазавшись белым соусом: «Шаверма и бургеры — худшее, что можно придумать для свидания. Самая несексуальная еда». У Коляна же на тарелке был гигантский шмат мяса, окружённый мерзкой тушёной капустой; сложно представить, что один человек в состоянии справиться с такой порцией. Бургер оказался вкусный, с брусникой и ароматом можжевельника, и Антону даже удалось не извазюкаться. Спустя время, заполненное молчаливым поглощением пищи, Колян оторвался от своей рульки и спросил: — А сам ты кем работаешь? Или, скорее, где учишься? — Не работаю пока, да. Учусь. На художника. — Какой курс? — Одиннадцатый класс. Нож и вилка застыли в руках мужчины, а лицо приняло комичное выражение: прищуренные глаза округлились, а губы скривились. Затем вилка с ножом заработали вновь, а Колян заулыбался. — И правда малолетняя херка. — Херка-то почему? — Мрачный и готичный. Время одеть что-нибудь цветное, а то сейчас прям ужас ваще. — Не так уж я и плохо выгляжу, чего сразу ужас, — улыбнулся Антон через силу, хотя вообще-то ему было обидно. — Ну, не ужас, ладно. Ты ничего такой. Очень на любителя, конечно... — На любителя херок, ага. — На любителя херов, — фыркнул Колян. — Это ты мне сейчас в своей ориентации сознался? — Нет, дружочек-пирожочек, ты не надейся. Я натурал. «Такой натурал, что аж ебëшь других парней», — хотел съязвить Антон, но по угрожающему тону Коляна понял: не стоит. Смолчал. Они заказали ещё по бокалу. Колян рассказывал Антону про свою работу: как его какой-то «ушлый татарин, хозяин трубы» пытался нагреть, отказывался давать воду, потому что «вы нам экономически невыгодны», а на стенания «но лошадям же нечего будет пить зимой, я же вам заплачу» отвечал «нам это экономически неинтересно». И как Колян ловко приструнил этого татарина, договорившись с хозяином совхоза, чтобы ему напрямую поставляли воду, так как поле его, а татарин попал на трубу и теперь нанимает юристов, а поздно. Антон в этой истории запутался, но всё равно успевал вовремя понимающе кивать и задавать наводящие вопросы, а Колян уже принялся жаловаться на поселковую мафию. Потом ему позвонили, он отошёл и вернулся недовольный. — Надо на работу ехать. Сторож опять в запое. Ну я мозги ему вправлю сейчас! — Как ты поедешь-то? — Я уже говорил тебе, что это не твоё дело? И вообще, два бокала — это мизер. Колян подозвал официантку, «Анечка!», и оплатил весь счёт, как обещал. Антона наконец попустило. Он отчего-то считал, что Колян его кинет, и уже строил планы, как будет умолять разрешить ему отработать смену мойщиком посуды, лишь бы долг списали. Выпитое давало о себе знать, пришлось заглянуть в уборную. Когда Антон ополоснул лицо и вышел, наткнулся в тёмном закутке на Коляна, ждущего под дверью. Поспешил отойти, чтобы пропустить. Колян не дал. Положил обе руки Антону на ягодицы и крепко сжал, аж крапивой задницу зажгло. Наклонился и прошептал на ухо: — Приходи завтра в гости. Антон застыл, как изваяние. Ему хотелось оттолкнуть Коляна и убежать. А ещё хотелось, чтобы он продолжил лапать его. И Колян продолжил: прошёлся ладонью по спине, помял плечи и шею, снова по спине вниз и снова сжал ягодицы, схватил за подбородок и скорее потребовал, чем спросил: — Придёшь? Антон сейчас согласился бы на что угодно, даже если бы речь шла о перепихоне на барной стойке. — Да… — прошептал он. *** Страница Коляна Голованова в социальной сети была малоинформативна: Антон узнал только, что ему двадцать девять, и среди аватарок нашёл ту самую фотографию с длинными волосами. Они у него, оказывается, кудрявые и пушистые. Не сказать, что тогда он был красавцем, но всяко посимпатичнее и постройнее. Все остальные альбомы скрыты, а на стене сплошь репосты из его конной группы и иногда ссылки на подборки хэви-металлических треков или какие-то статьи про шуруповёрты и рабочую одежду. Жил Колян на Ваське, недалеко от Морского вокзала, в доме старого фонда. Ровно напротив была любопытного вида заброшенная кирпичная церковь; кажется, это неовизантийский стиль? Надо будет подругам сказать, может, пролезут туда. Когда Антон позвонил, из-за двери раздался лай. У Коляна собака. Большая? Дверь открылась. Выскочившая на лестничную площадку собака оказалась небольшой, но очень пушистой. Похожа на маленькую, коротколапую и толстую колли. Колян недовольно разговаривал по телефону. Он быстро пожал Антону руку и ушёл в ближайшую комнату, оставив гостя в прихожей с восторженно лающим псом. Антон сел на корточки и дал себя обнюхать, а потом принялся чесать косматое чудовище с лисьей мордой. Сам он не стал бы заводить себе собаку — из-за запаха, от него было тошно. Но он относился с любовью ко всем животным. Ему казалось, что если человек любит животных, то просто не может быть плохим. А если человек говорит, что животных ненавидит — это маркер мудака. Когда собака облизала ему всё лицо и, довольная проделанной работой, убежала вглубь коридора, Антон наконец разулся и прошёл в комнату, где скрылся хозяин квартиры. Комната была вытянутая и узкая, будто в гроб попал. Здесь стояла односпальная кровать, компьютер, стеллажи с книгами, акустическая гитара и синтезатор. На обоях ходили графичные леопарды. За окном был узкий двор-колодец, и потому, несмотря на солнечный день, в комнате было сумрачно. Ну точно гроб или склеп. — Поглядите-ка, сегодня ты наконец не херка, — сказал Колян, оторвавшись от мобильника. Действительно, Антон запомнил вчерашний разговор и надел свою любимую индейскую толстовку, решив, что та достаточно «цветная». А вот одежда Коляна веселила: на нём красовался один лишь махровый халат тигровой расцветки, из-под которого вполне аутентично торчала волосатая грудь и не менее волосатые ноги. Словно в мир семейки Флинстоунов попал, ей-богу. Сейчас древний хомо Колянус возьмёт каменную дубину и поедет на работу на своём динозавре. Или схватит Антона за волосы и волоком потащит в свою пещеру, чтобы… Хомо Колянус недовольно вздохнул. Антон испуганно подумал, что успел чем-то его разозлить, но Колян глядел на него без злобы, скорее устало. — Мне надо поработать чутка. Матери помочь. От сердца отлегло. Антон посмотрел на экран монитора, где были открыты экселевские таблицы и в столбцах теснились ни о чём не говорящие цифры и надписи. — Она у тебя бухгалтер? — Не. У неё своё дело тоже. Бытовки реализует. И магазин сувениров ещё. Иди приготовь нам пока чё-нить. — Ты мне? — Антон опешил от такой смены темы. — А ты видишь здесь кого-то ещё? — Э-э-э... Что приготовить-то? — не говорить же, что никогда кухарством не занимался. Разберётся. — Что найдёшь. Что придумаешь. Не мешай только. Антон вышел в коридор и отправился искать кухню. Подёргал две ближайшие двери. Заперто. Зачем закрывать двери в собственной квартире? Колян думает, Антон — вор? Или хочет что-то от него скрыть? Нашёл свежеотремонтированную зелёную ванную и с облегчением смыл с себя собачью слюну. В конце длинного коридора обнаружилась кухня. Ну это уже не просто склеп, это модный евросклеп с глянцевыми оранжевыми шкафчиками и встроенной техникой. Антон изучил содержимое холодильника, а затем всех шкафчиков. Прикинул. Бутерброды ведь не считаются едой? Наверное, он сможет потушить куру с чесноком в сливках и сварить к ней спагетти. По крайней мере, он хорошо представлял, как такое блюдо должно выглядеть и какое оно на вкус, и не раз видел, как мама его готовит, а интернета, чтобы посмотреть рецепт, у него под рукой так и так не было. Он резал мясо, давил чеснок и специи, тёр сыр, жарил, тушил, варил, и всё это оказалось довольно медитативным и не очень-то сложным, разве что собака крутилась под ногами и прыгала как дурная — страшно было об неё споткнуться. Попробовал. Всё получилось. Разве что спагетти чуть жестковаты, но так, вроде, у итальянцев принято, даже термин какой-то есть. Аль денте, что ли. — Хозяюшка, — послышалось насмешкой из-за спины, когда Антон смазывал макароны сливочным маслом. Он вздрогнул, словно забыл, что кроме него в квартире есть человек. Не давая опомниться, Колян быстро подошёл и прижался сзади так, что Антон уткнулся пахом в край столешницы. Антон думал, что вчера его повело от прикосновений оттого, что он выпил, но сейчас-то — как стёклышко, что же дышать-то так тяжело стало? Горячие и шершавые ладони Коляна влезли под толстовку, прошлись по животу, по рёбрам, пальцы нашарили чувствительные соски и до боли их скрутили. Даже сквозь джинсу Антон почувствовал упирающийся в бедро стояк. Ха. Коляна возбуждает, когда для него готовят? Признаться, Антона бы такое тоже возбудило. Ах. Колян развернул Антона лицом к себе. Его халат был развязан, и под ним не нашлось белья. Антон протянул руки, чтобы откинуть полы, и внимательно оглядел обнажённое тело Коляна. Всё в тёмно-русых завитках. Член прямой и толстый, с большой головкой и крупной родинкой. «Сильно короче, чем у меня», — подумал Антон с удовлетворением. Погладил мягкую грудь, размеру которой позавидовала бы иная девушка, и живот, и мошонку, а потом и ствол члена. На этот раз Колян не был против нежностей. Может, и поцеловать не откажется, если?.. Колян стянул с Антона толстовку и замер. Его расслабленное выражение лица, как у толстого довольного кота, сменилось строгой злобой. Он перехватил тянущиеся к нему ладони за запястья, больно вывернул левое. Зашипел, указывая кивком головы: — Это что за херня? Антону казалось, что все его внутренности сжались в комок. Он недоумённо посмотрел, куда указывал Колян. Шрамы. Ну да, там шрамы на плече. И что дальше? — Я тебя спрашиваю, что это такое? Будто и так неясно, что это. Антон пожал плечами. Отвернувшись от разъярённого Коляна, будничным тоном пояснил: — Режусь. Шлепок. Голова дёрнулась. Щека горит. Пощёчина?.. Он залепил ему пощёчину! Какого... — Что ты... Что ты позволяешь себе! Антон попытался вывернуться, но Колян был сильнее. Он перехватил обе его руки одной своей, а бёдрами сжимал ноги. — Что я себе позволяю? Нет, что ты себе позволяешь, эмочка-херочка, блядь! Теперь удар пришёлся на другую щёку. — Что? Не нравится? Удар. — Уже не в кайф страдать? Удар. — Показушник. Удар. — Увижу свежак — возьму за шкирятник и обстучу головой об стенку, пока вся дурь не выйдет. Понял меня? Антон был ошарашен. Он перестал вырываться и плохо соображал, что происходит. Ему было очень страшно и очень хуёво, хотелось сжаться в комок и спрятаться. Исчезнуть. Что он такого ему сделал? Он в чём-то виноват перед ним? — Я спрашиваю, понял? Колян с силой тряхнул Антона. Тот прошептал: — Понял... Колян выпустил Антона из захвата и отошёл. — Всё настроение испоганил. Наложил себе спагетти с курой, сел за обеденный стол на четыре персоны и принялся есть. Ноги Антона подкашивались. Боже, какой он малохольный придурок. Прав Колян. Показушник. Эмочка-херочка. Сам всё испортил. Сам виноват в этом. Теперь главное не разреветься вдобавок. Он нетвёрдо подошёл к занятому трапезой и не обращающему на него ни малейшего внимания Коляну и позвал: — Эй. Тот не отозвался. И на прикосновение к плечу не отреагировал. Словно Антона больше не существовало. У Антона не осталось сил. Он опустился на пол на колени перед Коляном и обнял его пушистые голени. — Извини, — пробормотал он голеням. — Я не для показухи. Просто... иногда не вывожу... Извини... Сверху послышалось хмыканье. Потом горячая рука зарылась в антоновы волосы и стала чесать, успокаивающе поглаживать по затылку. Приятно. — Ты как мой верный пёсик, — сказал Колян, продолжая его чесать. — Иди поешь, пёсик, еда сносная. — Не хочу, — отозвался Антон. У него кривились и дрожали губы, и было бы нехорошо, если бы Колян это увидел. — Как твою собаку зовут, кстати? — Чубакка. — Хах. Ему идёт. А что за порода такая странная? — Это шелти, карликовый колли. Кончай там сидеть, яйца отморозишь, — Колян потянул Антона вверх за руку. — Яйцам то полезно, их в жаре держать нельзя, — отозвался Антон, но послушно поднялся и сел за стол. Почувствовал, что его простили, и жизнь показалась не такой безнадёжной. *** Подъём был ранним, хотелось спать, но солнце уже прорезалось и жарко слепило сквозь лобовое стекло, как июльское, даром, что морозы вдарили. Антон собирался весь день посвятить заданиям, которые дали на подкурсах на зимние каникулы, но вчерашним вечером Колян написал: «Пёсик, поехали тебя на лошадке завтра покатаю», — и вот он, тут как тут. И правда, как верный пёсик, коим Колян в переписке величал его последние четыре дня. Антон повозился на пассажирском сидении, на которое влез с ногами, скинув ботинки, и открыл глаза. Уже ехали не по оживлённому Приморскому шоссе, а по каким-то ухабам. Снежные лапы елей плавно покачивались на слабом ветру и иногда наметали пурги на машину. Колян потихоньку подпевал проигрывателю, смешно не справляясь с высокими нотами: «Fly on your way like an eagle, fly as high as the sun». Это Iron Maiden, кажется. Антон не питал пиетета к лошадям, скорее, они его пугали. Но он не мог не признать, что серый Мираж, на которого его усадила тренерша Дарья, был весьма покладистым и доброжелательным конём, и чёрные мелкие косички ему очень шли, и чёрные глаза с огромными ресницами казались умными и спокойными. Они с Коляном и Дарьей катались по заснеженному полю и лесу всего пару часов, а задница уже болела немилосердно, поэтому радостно было наконец спешиться. Хорошего понемножку, правильно, а то хорошее легко станет плохим. И всё же скакать по лесным тропам было сказочно. Волшебно. Антон не мог понять, чем он это заслужил. Ему было стыдно и совестно, что Колян тратится на него, возит гулять, кормит в пабах, будто он его девушка, хотя очевидно, что он не девушка (или нет?) и не его (или нет?). Это мучило, и он ничего не мог предложить в ответ. Тело своё, разве что? Но они до сих пор только один раз, тогда, в машине... Не похоже, чтобы его тело как-то особенно Коляна интересовало. В чём смысл их отношений? Кто они друг другу? — А это Бусинка и Бандит. Колян подтащил Антона к одному из вольеров в местном мини-зоопарке. За решёткой на разлапистом спиле дерева спали два жирных енотика. — Хочешь их покормить? — А можно? — Антон пришёл в восторг: круто как, еноты... — В смысле, они же спят. — Как спят, так и проснутся. Эти душу продадут за сырое куриное яйцо. На. Колян вручил Антону два яйца и отворил вольер. На скрип двери еноты подняли головы и, завидев человека, протягивающего им что-то, мигом ловко поползли с дерева, выхватили лапками-ручками яйца. Бусинка расправилась со своим первой и пошла отнимать у Бандита недоеденное. А потом они ещё долго нюхали и скребли Антоновы руки, и даже попытались вскарабкаться на него, как на дерево, но повисли на штанинах. Антон смеялся и чесал грубую шёрстку, а еноты скалились, но не кусали. Он мог бы, наверное, провести с ними весь день, но Колян хотел заехать к матери до темноты. Она жила в частном доме ещё дальше от города, за озером Зеркальным. Они проехали садоводство, где Колян вышел у одного из домов, чтобы купить творога, молока и свежевыпеченного хлеба, а потом свернули в лес и через пять минут оказались на опушке на восемь участков. На огороженной высокой глухой стеной территории было два дома: один, двухэтажный, кирпичный — жилой, а второй, двухэтажный, бревенчатый — баня, но выглядел тоже как жилой. Ещё на подступах к садоводству начал завывать ветер, а теперь, не успели из машины выйти — замело. Мать Коляна была стройной женщиной его роста, со стильным золотистым каре и строгим взглядом. Она встретила их на крыльце, накинув бежевый полушубок. Если бы не морщины на шее, Антон и близко бы не смог догадаться о её возрасте. Она обняла сына, а тот представил ей Антона. Уже вошёл в дом и разулся, как спохватился. — Продукты оставил в тачке, щя. — Я принесу, — сказал Антон, не успевший стянуть ботинки. — Ага, давай. В икеевской сумке. Антон открыл багажник, потянулся за объёмистой синей сумкой и тут заметил кое-что, очень и очень ему не понравившееся. Детское кресло? И правда. У Коляна есть ребёнок? А где он? С матерью? И Колян не живёт с ними? Надо спросить, как наедине останутся. Не стесняться. Ерунда какая-то. В доме говорили на повышенных тонах, и когда Антон, разувшись, занёс сумку на просторную белую кухню, Колян уже ломился к двери, кипя злостью. — Да твоего Андрея самого с лестницы надо спустить! Ты знаешь, что твой мужик на сайтах знакомств под ником Андреано Членентано с молоденькими девками шашни водит? — Коля, не устраивай сцен при гостях. Когда Вика с девочками вернётся, лучше скажи? — Куда он дел папины пластинки?! — зарычал Колян, игнорируя вопрос. — За баней на дровяник выставил. — Ты решай, мам: или моей ноги в этом доме не будет, или его. Решай, — крикнул Колян и вылетел с кухни. Хлопнула тяжёлая входная дверь. Мать Коляна вздохнула, а потом посмотрела на Антона и спокойно сказала: — Антон, вы оставайтесь сегодня у нас ночевать, метель обещали всю ночь, а уже темнеет. Как бы Коля на эмоциях не влетел... — Ох, простите, я не успел узнать ваше имя. И я не уверен, что тут от меня что-то зависит, но передам ему. — Я Алёна Саввична, — представилась женщина. — А вам Коля не говорил, когда Вика приедет? А то он опять забудет клининг заказать к их возвращению, я бы сама позвонила. — Простите, я боюсь, мы только недавно успели с Колей подружиться, и я даже не в курсе, кто такая Вика. — О, — выдохнула Алёна Саввична и так внимательно и строго посмотрела на Антона, будто собиралась обвинить в чём-то. — Ну так Вика — его жена. А где вы, говорите, познакомились? — В одной игре... Простите, я пойду найду Колю. Перед глазами у Антона всё поплыло. Ему срочно нужно было сделать несколько новых порезов. Он не знает, как это вынесет. Он точно этого не вынесет. Колян изменял своей жене с ним! И у него есть ребенок! Поэтому в квартире были закрыты комнаты! Чтобы Антон не узнал! И это всё из-за Антона. Это. Всё. Боже. Коляна он не дозвался, но нашёл по свету на втором этаже бани. Лестница прямо с улицы вела в помещение со скошенным потолком под самой крышей. Кажется, это называется мансардный этаж? Тут был финский полосатый ковёр, оленьи рога над входом и неширокая кровать у окна противоположной стены. Ещё тут была лужа, которая образовалась вокруг ящика с пластинками, и, собственно, проигрыватель этих пластинок. На кровати, скинув обувь и верхнюю одежду, лежал Колян. Антон разулся, снял пуховик и пошёл к нему. Антон не был уверен, как, но одно знал точно: он обязан причинить Коляну боль. Просто обязан. Иначе его разорвёт. Иначе придётся себе. И они оба заслужили эту боль. Но когда он приблизился, то увидел: Колян плачет. Это было странно. Сбивало. Вместо крика Антон совершенно спокойно проговорил: — У тебя есть жена. — Она мне не жена. — Твоя мама мне сказала. — Она. Не. Жена. Не хочу видеть её в белом платье. Это будет унизительно и для неё, и для меня. Она моя сожительница. — Ещё у тебя есть ребенок. — Две. — Что? — Две чудесные дочки. Сашенька и Верочка. Антон спрятал лицо в руках. Невообразимо. На что он надеялся, ебанутый? — Ты изменял своей сожительнице со мной, — глухо проговорил он из-за ладоней. — Я в курсе как бы. — Это... Это неправильно. — Быть пидором тоже неправильно. Антон развернулся и собрался убежать. Да. Одеться. И бежать, куда глаза глядят. В ночь. В пургу. Похуй. Колян вскочил с кровати и схватил его за руку, потащил на себя. — Отпусти! Отпусти меня! Какого чёрта тебе от меня надо? Колян был сильнее Антона. Он уволок его в постель, повалил и придавил собой, не давая вырваться. Потом, прижимаясь мокрой от слёз щекой к его уху, сипло сказал: — С тобой так хорошо. Так спокойно. Я отдыхаю с тобой душой. — У тебя жена... — Я ненавижу свою бабу. Живу с ней только из-за дочек. Даже не трахаемся. А с тобой так хорошо. Это мне от тебя надо. Это. Ты мой пёсик. — Бред. Это бред, — выкрикнул Антон, но вырываться перестал. — Хорошо со мной? Нужен я тебе? Как кто? — Как друг, — отозвался Колян, потом фыркнул сквозь слёзы и сказал: — Как любовник. — Как любовник. Ты называешь меня пидором, а себя — натуралом, но нужен я тебе как любовник. — Я больше не буду звать тебя пидором. — Тебе противно со мной целоваться, а хочешь быть... Колян наклонился к Антону и засунул свой язык ему в рот, не дав договорить. Облизал его губы. Укусил. — Целоваться не проблема. Но хуй твой трогать не буду, ясно? От поцелуя у Антона встал. Ужасно. Это ужасно. Всё ужасно. Он запутался. Ну да, бывает так, что люди больше друг друга не любят, а разойтись не могут. Это понятно. Взять хотя бы его родителей. Его папа... Неужели он тоже изменяет маме? А вместе они — только из-за него? Ненавидели друг друга, но ради Антона не расходились? Поэтому мама так теперь ненавидит и Антона? Поэтому папа вечно на работе (и тоже ненавидит Антона, наверное)? А он сам? Быть любовником при мужике с женой и детьми — это то, чего он хочет? О такой вечной любви и понимании он мечтал? О такой? А что, ему откуда-то светит что-то большее? Да кому он нужен? Да никому нахуй не сдался. А тут... Предлагают. Натурал пересилил себя. Сказал — любовником тебя хочу. Честно. Ему надо подумать. А почему Колян так разозлился и рыдает тут? — Почему ты плачешь? — спросил Антон. — Мамин хахаль пытается тут навести свои порядки. Вынес папины пластинки под снег. Вон, посмотри на них. Неизвестно, выжило ли что. — А твой папа, он?.. — Умер, когда мне было шестнадцать. — Мне жаль... — Мне тоже. Там ещё история такая, тёмная. Они с мамой разошлись, когда мне десять было, но у мамы все должны быть при деле. Так что отправила его сюда, дачу строить, и платила. Эту баню он построил, вот. Жил тут, работал, побухивать стал. А потом сюда дед, его отец, приехал. Тоже бухарь. И однажды дед позвонил маме, сказал, что папа умер. Мол, напился и полез в электрику, умер от остановки сердца. Только вот никто его тела не видел. Дед его где-то сам закопал. Я могилу искал, где он сказал, и не нашёл ни хрена. Мама считает, что дед его сам по синьке расчленил, чтобы доля в квартире его стала. Представляешь? Убить своего сына... — Не представляю. Это ужасно. Мне очень жаль, Коль... — И эта мразота пытается уничтожить последние воспоминания о нём! Антон погладил Коляна по руке и стиснул его ладонь в своей. А про себя думал: странная история, неужели можно просто закопать человека, и уголовку не заведут? Постепенно Коля перестал рыдать. Зевнул. — Твоя мама сказала, что метель будет всю ночь. Предложила остаться. — Предложила она. Да я и сам хотел. Останемся. Я чёт заебался. — Как скажешь. Один я отсюда всё равно не выберусь. — Не выберешься, — подтвердил Колян. — Поезда уже не ходят. Автобус ещё может, но до него пилить час, и я тебя не пущу. Снова зевнул и сказал: — Засыпаю чёт. Давай спать? — Прямо сейчас? Не рановато? За окном уже стемнело, но зимой всегда так: не успеешь солнцу порадоваться, а оно уже спряталось. Сейчас от силы пять. — Нормально. Раньше встанем — раньше уедем. — Я напишу родителям, что у подруги останусь... Где мне лечь? — Здесь, — ответил Колян и принялся раздеваться.