***
Немного раньше, дом Бланко.
Лодовика приложила холодную банку пепси ко лбу и блаженно откинулась в кресле. На кровати спала блондинка, закутавшись в тонкое одеяло. Лодо с некоторой завистью посмотрела на пижаму девушки, они часто носили одну и ту же одежду с Мартиной в прошлом. А вот для итальянки подыскали короткие джинсовые шорты, но песочную блузку пришлось оставить. И теперь Комельо была немного расстроена тем фактом, что она помялась. Благо, что Факундо отправился, точнее его отправила Альба, за сменной одеждой. Покачав головой, брюнетка подошла к спящей подруге и слегка толкнула ее. -Мерс, ты завтракать идешь? — блондинка что-то пробурчала в ответ и закуталась еще сильнее. — Как скажешь. Пожав плечами, Комельо мимоходом поправила свои блестящие волосы и осторожно прикрыла за собой дверь. На кухне ее встретила широкая улыбка Мартины, которая разговаривала с Самуэлем и Николасом. Точнее Нико просто поглощал еду, изредка поддакивая или вставляя свое слово. Ксаби, завидев итальянку, бочком выбрался из кухни, придерживая лед у лица. На секунду девушке стало стыдно, но после пришла мысль, что он сам виноват, потому совесть беспомощно развела руками и замолчала вновь. Пожелав всем приятного аппетита, Лодовика утащила у зазевавшегося Насименто тост из рук и быстро откусила, запивая свежесваренным кофе. -Это мое вообще-то, — обиженно заявил парень, под смех Николаса, который дал пятерню девушке. -Нечего носом щелкать, — парировала брюнетка, утаскивая еще один его тост. Мартина во избежание ссоры поставила еще одну тарелку перед другом и налила кофе. Самуэль поблагодарил шатенку и снова вернулся к прерванному разговору, справедливо полагая, что связываться с темпераментной брюнеткой себе дороже, как и блондинкой, позже добавил он себе. Доев, девушка отправилась в чудесный сад, которым любила заниматься Мартина. Лодовика вчера даже не поверила вначале Штоссель, когда та заявила, что ей нравится возиться в саду, выращивать цветы. Просто эта информация никак не вязалась с образом довольной востребованной певицы Латинской Америки. Брюнетка присела под раскидистой яблоней, запрокинув голову, чтобы наблюдать за ярко-голубым небом. Ей было спокойно впервые за последнее время, что и было странно. Но рядом с шумными ребятами ей было уютно, словно, она нашла свое место. Она даже не обращала внимания на ноющую боль в области груди, потому что даже эта боль являлась чем-то родным, давно потерянным, но не забытым во времени. Да, сначала Лодовика не хотела ехать, проклинала и Штоссель, и Альбу за это, боялась, что не выдержит, что вновь разобьется на тысячу мелких осколков, но этого не произошло. Она дома, просто дома. Это невозможно объяснить, но девушка все равно счастлива, сквозь боль. -Лодо, — знакомый голос на удивление прекрасно вписался в чарующую тишину, не удивив и не испугав девушку. В конце концов, где-то в глубине души она ждала его, ожидала встретить, даже жаждала поговорить. О чем? Неизвестно даже ей самой, но она скучала, черт возьми. Она чертовски сильно скучала по его голосу, его улыбке, глазам, волосам, рукам, по нему. И сейчас он стоял напротив нее, изменившийся и уставший. Комельо улыбается на встречу ярко и чуточку счастливо, но до безобразия не уютно. И Диего это видит, видит, что она рядом, протяни только ладонь, но ты не поймаешь ее. Итальянка ускользнет из твоих рук, упорхнет, как бабочка. Она столько времени была рядом, сидела на вытянутой ладони, как бабочка, а после упорхнула, когда поняла, что бесполезно ждать. Бабочки они такие. Легкие, красивые, эфемерные, но до ужаса любящие и выбирающие сами. Домингес пытается улыбнуться в ответ, но губы не слушаются, не могут даже скривиться в подобие жалкой улыбки. А все из-за того, что она не улыбается как раньше, по-домашнему. Эту девушку, что стоит перед ним, Диего не знает, он знает другую, прежнюю Лодовику Комельо, веселую и непосредственную девушку. Девушку, что обещала любить, что просто желала ему счастья с другой, что так и не смогла его возненавидеть, хотя даже и не пыталась. А перед ним совершенно другая Лодовика Комельо, чужая. -Доброе утро, — мягко отвечает ему итальянка, склоняя голову, чтобы скрыть взгляд в волосах. — Чудесное время, не находишь? -Ага, — соглашается он с ней, не сводя взгляда с ее волос, блестящих и черных, даже не задумываясь над тем, что она говорит. — Лодо, давай поговорим? Комельо передергивает плечами, но улыбается все также. Открыто, широко, ярко, но по-другому. Она поднимает голову и впивается взглядом в медовые глаза, которые так часто ей снились поначалу, когда девушка только прилетела в Италию. И ничего не чувствует, ничего неожиданного. Сердце не ухает вниз, не бьется в груди, желая выскочить, дыхание не перехватывает. Абсолютно ничего из выше перечисленного. Девушка кивает головой, соглашаясь на предложение Диего, и ждет. -Ты любишь меня? — слова выскальзывают неожиданно, он даже замирает на мгновение, не веря в то, что ему хватило смелости произнести вслух этот вопрос. -Любила, — уверено отвечает итальянка, даже не задумываясь, продолжая так непривычно улыбаться. — Я любила тебя. Надеюсь, я ответила на твой вопрос. Диего молчит, растягивая губы в жалкой улыбке, больше похожей на звериный оскал. Диего кричит внутри себя, бьется в истерике, как загнанное в угол животное. Диего теряет себя, разрушаясь на тысячи осколков внутри. Диего не выдерживает и делает шаг назад, не отнимая потухшего взгляда от ярко-зеленой травы. Лодовика больше не поможет, даря облегчение прохладными пальцами. Лодовика больше не появится в его комнате, внося вместе с собой тепло и уют. Лодовика больше не оставит на утро кофе и булочки с маком, по всей квартире не будут расклеены стикеры с напоминаниями. Его Лодовика осталась в прошлом с чудными ободками, большими мужскими футболками, воскресной шарлоткой и тетрадью со стихами. А эта Лодовика не носит ободки, не надевает чужие футболки, перестала готовить выпечку, разлюбила орхидеи. Эта Лодовика не умеет улыбаться так, как прошлая. Что ж, судьба снова показала ему средний палец и ядовито ухмыльнулась. Брюнетка осторожно обходит его стороной, останавливаясь в паре метров, и тихо говорит, ломая его дальше: -Пожалуйста, не стоит меня беспокоить больше. Я счастлива наконец-то. Она сбегает снова, в который раз, но Диего не остановит ее, как бы ему не хотелось этого. Ее слова для него закон. Домингес зарывается длинными пальцами в отросшие волосы и проклинает весь, чертов мир. А когда слышит легкие шаги, то просто резко прижимает к себе знакомую фигуру, причиняя боль. Но Мари терпит, потому что знает, что ему куда больнее сейчас. Шатенка просто хочет помочь, не знает как, но постарается помочь. А Лодовика бежит прочь со всех ног из этого сада. Ей бы сбежать вообще из этого дома, города, страны, снова спрятаться где-нибудь. Спокойно, да? Ничего не чувствует? Да, врать себе она научилась отменно. Да, ее сердце не замирает, не бьется, как бешенное, потому что ее чувства куда сильнее, осознаннее. Она куда глубже любит его, чем раньше. Но вслух не скажет, под пытками не признается в этом. Глупая Лодо будет смеяться сквозь слезы, потому что научилась так жить уже давно.***
В это же время рыжеволосая девушка сидит на веранде и пытается успокоить бушующие мысли. Хотела что-то изменить? Ждала этой встречи? Так получите и распишитесь, а вот время повернуть нельзя, просто смиритесь. Руджеро пытался заставить девушку позавтракать, но та наотрез отказалась появляться на кухне. Не став уговаривать, итальянец удалился в гостиную комнату, насвистывая на ходу подозрительно знакомую мелодию. И, конечно же, Канделария узнала ее, но всегда проще сделать вид, что все в порядке. Разве не так они делали все это время, что вместе? Постоянно игнорировали очевидные вещи, потому что так легче жить, наслаждались стабильностью. Девушка поджимает под себя свои ноги и смотрит на ярко-голубое небо. Ей хочется снова обрести легкость, но чувство вины не отпускает ее. За своими мыслями она пропускает тот момент, когда ее единение было нарушено. Рядом на диванчик присел парень с подносом. На подносе стоял ароматный чай с жасмином и тарелочка с блинчиками. -Я не буду есть, — твердо заявляет девушка, игнорируя дернувшееся сердце от забытой заботы. -А кто тебя будет спрашивать? Если сама не начнешь, то силком кормить тебя буду, — также заявляет парень, прищурив глаза. Канделария берет чай с подноса, чтобы спрятать в нем предательскую улыбку. Ей тепло, ей уютно, ей хорошо, не смотря на не покидающее чувство вины. Молфесе кажется, что это чувство останется с ней на всю жизнь, потому что она сама не отпустит его. Парень рядом широко улыбается, показывая белоснежные зубы, и откидывается на спинку дивана, чтобы понаблюдать за небом. Рыжеволосая замирает, когда видит эту знакомую улыбку, которая так часто помогала ей держаться на плаву раньше. И девушка думает, что недостойна его заботы, не имеет права даже на то, чтобы рядом сидеть, не имеет права дышать с ним одним воздухом, смотреть на него, ловить его взгляды и видеть его чудесную улыбку. Не имеет права, потому что она жалкая лгунья, предательница, как хотите, называйте ее. Брюнет словно понимает все ее мысли, а потому находит ее ладонь и легко сжимает. Канде поднимает свои карие глаза на него и замирает, когда снова видит эту улыбку. Ей хочется рыдать, но все слезы уже были выплаканы, ей бы сказать хоть что-то, но губы немеют. -Все хорошо. Не стоит так переживать, — парень поднимается со своего места. – Ешь, а я потом проверю, — он подмигивает на прощание и скрывается в дверях. Канделария провожает его взглядом, а потом чувствует, как по щекам течет соленая влага. У нее истерика, но безмолвная, болезненная и самая страшная. И воспоминания накатывают на девушку, причиняя боль ее ослабшей и прогнившей насквозь душе.Почти два с половиной года назад.
Канделария поругалась с Руджеро, серьезно и впервые так сильно. Ей больно от того, что ее парень любит другую. Нет, она не сказала ему об этом, не захотела причинять боль обоим, ведь Паскарелли нуждался в ней. Но осознание того, что Руджеро бесконечно сильно любит Мерседес, причиняло боль. Да она верила в его слова о том, что он влюблен в нее, но ведь любит то другую. Но скандалить не хотелось, обвинять кого-то тоже, девушка просто ушла из номера, попросив дать ей время на успокоение. Паскарелли не побежал следом, не попытался успокоить, просто отпустил, прошептав извинения. А она забрела в эту беседку, где мало кто бывает, чтобы вдоволь наплакаться в одиночестве. Но одиночество было внезапно нарушено. Кто-то споткнулся через ветку и приземлился перед девушкой на колени. Канделария была настолько поражена сложившейся ситуацией, что нервно хихикнула, а заметив выражение лица нарушителя, вовсе засмеялась. А парень, что приземлился перед девушкой, наблюдал за ней с широко распахнутыми глазами. Ему казалось, что в этот самый момент, с сияющими глазами от слез и улыбкой на губах, Канделария самая красивая на свете. Он глупо растянул свои губы в улыбке и хихикнул. -Что ты здесь делаешь? — спросила она у парня, когда-то тот все же поднялся с колен. -Не хотел оставлять тебя в одиночестве, — честно признался брюнет, отряхивая джинсы. — Я видел, что ты плакала. Значит тебе плохо, а никто не должен страдать один. Хочешь, вместе поплачем, если ты поделишься своей историей? Молфесе засмеялась в ответ, а через несколько секунд уже рассказывала о своих переживаниях. На удивление слез больше не было, было только ощущение теплой ладони, сжимающей ее во время рассказа. А после еще горячие и крепкие объятия, когда парень проводил девушку к ней в номер. -Если захочешь поплакать или просто поболтать, то 210 номер всегда готов к твоим услугам, — брюнет помахал ей и повернулся в сторону лифта. -Спасибо, — запоздало крикнула рыжеволосая, растягивая губы в благодарной улыбке. В тот день ей было неимоверно тепло и уютно, в тот день она приобрела нечто важное, но так и не смогла понять что именно. С того дня она стала часто бывать в 210 номере, а также в его компании, потому что своими шутками он заставлял ее смеяться.Сейчас, утро, дом Бланко.
-Прости меня, — прошептала девушка, зажимая себе рот от беззвучных рыданий. — Прости меня, Нико. Прости. Никто даже не замечал, что девушка-весна ярче всех сияла именно с парнем, похожим на теплое и беззаботное лето. Канделария находила свое спасенье в сероглазом парне, который любил смешить всех в касте. Канде любила объятия и согревающую улыбку Николаса Гарнье. Канде ненавидела себя за то, что оставила его без объяснений два года назад. Канде ломалась внутри, но продолжала делать вид, что все в порядке.***
Руджеро топчется под дверью, боясь зайти внутрь. Паскарелли вовсе не трус, но ему страшно вновь получить отказ. Шатен стучит в дверь, а после заходит внутрь, когда слышит хриплое войдите. Мерседес сидит перед зеркалом, добавляя последние штрихи в макияж. Руджеро видит ее золотистые локоны, которые закручены вновь, карамельные глаза, смотрящие с холодом и розовые губы растянутые в приветливой улыбке. Она похожа на фарфоровую куклу, вся такая идеальная, переодетая вновь в свой наряд. Блондинка поджимает губы, когда видит его в зеркале, но после приветливо улыбается. Она не желает его видеть ни сейчас, ни завтра, никогда больше. Ламбре злится, сама не понимая отчего. Хавьер не поднимает трубку, миссис Шерри просит ее вернуться в конце недели, ведь намечается крупный контракт. Получается, что ее отдых приносит только одно сплошное разочарование, хотя они неплохо поболтали с Лодовикой и с Хорхе, а так же с той девчонкой, Мари. А сейчас вдобавок ко всему пожаловал Паскарелли собственной персоной. Стоит и мнется в дверях, словно школьник какой-то. Мерседес хмыкнула в такт своим мыслям и прожгла шатена ледяным взглядом. Ей вполне понятна причина его появления в этой комнате, понятно, чего он хочет от нее. Но неужели он не понимает, что единственное, чего она страстно желает, так это его отсутствия в ее жизни. Блондинке хочется нормально жить в своем бешеном ритме, видится с парнем, созваниваться с родителями и лучшими друзьями. Ему просто нет места в ее жизни, как когда-то не нашлось ей — в его. Она ощущает, как внутри клокочет ярость, но продолжает улыбаться, ведь отлично помнит уроки актерского мастерства. Мерседес много времени проводит в высшем американском обществе, она — модель, а поэтому всегда должна уметь держать лицо и ситуацию в своих руках. Но в родной Аргентине все немного по другому, здесь как-то проще. Девушка внимательно смотрит на парня и ждет, понимая, что это неизбежно. -Мерс, я бы хотел, — Руджеро замолкает, потому что сам не знает, чего хочет, а еще ругает себя за то, что ведет себя, как какой-то школьник. – Это, как бы… -Хотел что? — ее голос буквально вобрал в себя холод всех льдов в Арктике и Антарктиде вместе взятых. — Продолжай, —, но шатен молчит, что раздражает девушку. — Послушай, Паскарелли. Мне надоело слушать твое подобие речи, просто оставь меня уже в покое и уйди, — она буквально шипит эти слова, напоминая раннее утро. — Тебе самому не тошно от этого? Отпусти меня уже наконец-то, хватит мучить всех. Руджеро молчит, прекрасно понимая, что она права. Он обещал оставить ее в покое, обещал обрести свое настоящее и построить будущее с девушкой-весной, но, черт возьми, солнечная девушка не выходит у него из головы. Чтобы шатен не делал, как бы ни пытался, Мерседес не покидает его мыслей. Хотя они прекрасно знают, что он и не пытался ее забыть и отпустить. Нет, итальянец лелеял каждое воспоминание, связанное с белокурой красавицей, воспроизводя каждое ее слово, каждый жест, каждую улыбку, смех в своей памяти. Делал больно и себе, и своей девушке, но эта боль помогала ему понять, что все это было на самом деле. -Отпусти меня! Дай построить нормальную и счастливую жизнь, — закричала девушка, подходя к нему ближе и заглядывая в глаза. — Не ломай мне жизнь, в которой нет места для тебя. Мы не предназначены друг для друга, пойми ты уже это. Исчезни, растворись, забудь, сотри все это. Шатен отступает от разозленной блондинки, когда видит в ее глазах холодную ненависть по отношению к нему или еще чему-то. Он делает еще один шаг назад, а потом резко разворачивается и сбегает. Нет, Руджеро не больно, не обидно, ему куда хуже. Эта девушка столько раз была рядом, но, ни разу не выбрала его. Она никогда не сражалась за него, за них, всегда выбирала других. Тогда с чего он вдруг решил, что что-то изменилось за это время? Да, она рассталась с Пабло из-за расстояния, с Ксабьяни получилось также, но с Лопесом она видится и того реже, но все еще остается с ним. Паскарелли ударяет кулаком по стенке, закусывая губу до крови, и кричит внутри себя. Нет, ему не больно, ему куда хуже, и его уже не спасти. А Мерседес поправляет макияж, оправляет комбинезон, перекидывает волосы назад и выходит из комнаты в гостиную к остальным, блистая своей улыбкой. Она выглядит довольной жизнью в отличие от многих в этой комнате, но никто не знает, что внутри у нее давно все разрушено. Мерс сильно запуталась и не может найти выхода из сложившейся ситуации. Ей страшно делать выбор самой, но никто не придет и не сделает его за нее. Это касается и остальных. Они мечтают о том, что кто-то решит за них, покажет правильный выбор, подтолкнет и покажет пальчиком. Но такого не бывает, добрых волшебников на свете не бывает, как в прочем и злых. Такие взрослые, но глупые все еще дети.