***
В одном из зданий отделения милиции города Вологды была текучка — некоторые сотрудники, изрядно не желающие заниматься своей работой, ради которой они должны были тратить своё драгоценное время и нервы, делали всё что угодно, но совершенно не то, что могло бы быть связано хоть немного с их профессией. Так, например, разбирали в своих кабинетах всяческий ненужный хлам, что копился в достаточно больших количествах внутри помещения. Другие же, что не горели желанием перерыть полкабинета безостановочно болтали по телефону, а тем для разговора было много: кто-то мог позвонить и пожаловаться на неподобающее поведение соседей, кому-то хотелось сдать товарища за тунеядство, а кто-то просто оказывался давним товарищем сотрудника правоохранительных органов, с которым можно было бы поговорить о множестве различных вещей. Но, несмотря на то что большинство работников просто на своих рабочих местах пинали балду из-за относительного спокойствия в стране, такое слово как «работа» было здесь известно многим, и старенький факс, гордо именуемый «ФТА-П», что так неожиданно зажужжал, ознаменовал лишь то, что у отдела через несколько минут может появиться достаточно интересное занятие. — Да, это очень важно. Ты уж мне перезвони, как выяснишь… Прости. — Мужчина лет тридцати, сидящий напротив факсимильного аппарата нехотя отлип от телефонной трубки, как только заметил оживление прибора, и выражая всем своим недовольным видом, нежелание даже подниматься со своего рабочего места направился к устройству, что уже вовсю выводило на бумагу текст. Терпения у такого индивидуума было не особенно много, поэтому, как только печать текста была закончена, мужик бросился сразу же назад, в своё кресло, безостановочно матерясь на, то что его временем и терпением так нагло воспользовались без какой-либо для него пользы. Однако, несмотря на все проклятия в адрес невинного факса, несмотря на всё нежелание этого мужчины работать, информация, что была напечатана на одном листке заставила впасть данного человека в эйфорию и заулыбаться во свои тридцать два кривых зуба, потому что на одной бумажке была расписана вся подноготная Семёна, пусть даже не совсем настоящая и не подходящая под биографию Семёна реального. Эта весточка с полей очень серьёзно могла помочь в поисках наших товарищей, и если отделу всё же улыбнётся удача в их поимке, то скорее всего сотрудники смогут получить приятное поощрение всяческим добром за свои старания. Такая новость, само собой, не должна была быть скрыта от вышестоящего начальства, поэтому мужик, превратившись в эдакий истребитель полетел на своих двоих к тому, кто обычно решал все вопросы, взвешивал всё за и против и направлял местное стадо баранов в правильное русло — к полковнику милиции, или же, как его тут называли, начальнику управления внутренних дел по Вологодской области, Карпатову Геннадию Валерьевичу.***
Конечно, Геннадий Валерьевич в отделении был лицом серьёзным и представлял из себя человека уравновешенного и спокойного, являясь примером для подражания у многих сотрудников, однако, несмотря на весь свой статус и уже более-менее почётный возраст — как-никак пятьдесят пять недавно стукнуло — существом из другого мира этот мужчина не являлся и тоже любил временами побездельничать, поэтому, когда у него не было особой нагрузки, а это случалось не особо часто, то обычно он просто расхаживал по кабинету и осматривал в нём вещи, добытые просто огромными усилиями и за довольно не скромные деньги: Вычищенные до блеска лакированные рабочий стол и шкаф, стулья с мягкой обивкой в количестве четырёх штук, привезённые из ГДР компактно умещались в и так не шибко большом помещении, радуя глаз всяк сюда заходящему, а множество различных сувениров по типу слоников или матрёшек, что удобно расположились в шкафу на одной полке вместе с миниатюрным бюстом Ленина и чайным стеклянным сервизом создавали здесь атмосферу уюта и превращали один мрачный кабинет в целую маленькую, но приятную на вид комнатку. Белые стены кабинета украшались множеством различных почётных грамот, благодарственных писем и кучей наград, что были выведены на бумагу и своим видом доказывали то, что такой кадр человеком был серьёзным и достойно работал во славу своей социалистической родине, которая в скором времени его всё равно по-скотски бросит. Но несмотря на все свои показатели несения достойной службы, что расположились почти по всей стене, в неё внедрялись элементы совершенно различного характера, как, например, здоровенная фотография Михаила Сергеевича Горбачёва в рамке и вымпел над ним футбольного клуба «Спартак», за который наш полковник временами болел, когда был свободен от своей титанической, по его меркам, работы. В целом, данное место у него было целой сокровищницей всяческого добра, поэтому временами Карпатов, преисполненный чувством гордости за свои заслуги вальяжно расхаживал по помещению, голову вверх задрав и горбинку на своём носу почёсывая. В этот раз план исследования данного места не претерпел значительных изменений, разве что теперь полковник вооружился пластмассовой мухобойкой и лупил залетевших к нему в кабинет мошек, при этом, в большинстве случаев, весьма успешно. Резкий удар, и сидящая на стене муха, что достаточно спокойно тёрла свои лапки, очищая их всяческой грязи в миг была раздавлена приспособлением, которое в руках нашего товарища превращалось в невероятно грозное оружие, способное нанести вред любому насекомому, что оказалось бы в его поле зрения. Своими способностями убивать полковник гордился не на шутку, поэтому каждая муха, что была лично им прибита за правое дело вызывала у него бурю эмоций, и в основном — радостных. Только вот ликовал он не очень долго, потому что к нему, как назло, ворвался один из сотрудников, что очень хотел поделиться с ним полученной по факсу бумажкой: — Товарищ полковник! Тут к нам пришло сообщение! — Светящийся от радости сотрудник просто не мог поверить в то, что о личности, что обсуждалась последнее время с завидной регулярностью нарыли просто кучу различной информации, и при этом — достаточно достоверной. — И что там? — Полковник, недолго думая, взял у подошедшего к нему товарища листок, и тщательно, как будто от этого зависела судьба всей страны, и в частности его самого, начал читать текст, не забыв напялить на себя ещё и очки, так как зрение его в свои пятьдесят лет начало серьёзно очень подводить, в результате чего возможности разглядеть хоть что-то на бумаге без подручных предметов он не имел в принципе. — Ничего! Семён Персунов чист, при этом абсолютно полностью! — В каком смысле? — Поинтересовался данным утверждением Карпатов, что не совсем понимал смысл такого высказывания. — Никогда не привлекался! — Радостно ответил сотрудник. — Он там сбрендил что ли? Вроде на учёте нигде не стоял, характеристика приличная, а тут раз — нападение на бензоколонку и ограбление банка. И как только умудрился… — Морщинистая физиономия мужчины от таких новостей очень серьёзно помрачнела, потому что никогда в своей жизни ему, человеку, воспитанному на доброте, на гуманном отношении к людям и на соблюдении законов нигде не приходилось встречаться с таким случаем, как преступная деятельность одного пионера. При этом, деятельность была достаточно дикой, потому что обычно семнадцатилетний подросток не вламывается в здание банка и под дулом пистолета не приказывает отдавать все те деньги, что могли бы в сберкассе остаться. Для этого мира, несмотря на некоторую его непохожесть на мир Персунова, что выражалась в некоторых незначительных деталях всё же не была свойственна такая вещь как грабежи, угрозы и захват заложников, поэтому, реакция Геннадия Валерьевича на такие весёлые похождения товарища Персунова была ожидаема — он просто впал в ступор. — А что слышно насчёт этой Волги? Она… — Тихо. А теперь спросите почему? — Сотрудник, не дав даже мужчине договорить тут же его перебил, при этом сделал он это с таким умным видом, словно каждое слово у него имело сейчас невероятную важность. Полковника, само собой, такие манеры поведения несколько огорчали, однако, в силу своей терпеливости и сдержанности, что выработались за долгие годы несения службы, конфликтов устраивать он не хотел и поэтому просто отдал нашему дяде милиционеру приказ, который, по его мнению, к данной ситуации подходил как нельзя кстати: — Объявите его в розыск, Бурадонов. Просто в розыск. — И Бурадонов, преисполненный гордостью за успешное выполнение своего долга тут же пулей полетел в свой кабинет, к креслу, на которое он с превеликим удовольствием хотел сесть и вновь заняться своими делами, которые с его работой никак связаны не были. Правда, полковнику удалось его остановить. — И вот ещё что… — Что? — Спросил Бурадонов с явными нотками раздражения в своём голосе. — Ничего. — Прождав несколько секунд, Карпатов тут же решил отказаться продолжать с сотрудником разговор, и нервно, своими трясущимися руками достав из кармана пачку «Беломорканала», в которой папирос от силы осталось штуки две, смачно закурил, совершенно наплевав на то, что в его кабинете такое делать было запрещено.***
Семёна, как и Шурика, очень интересовали внутренности багажника, что за всё время поездки ни разу ими не был открыт. Персунов, конечно, мог бы узнать о его содержимом гораздо раньше, но после найденного им пистолета в бардачке, поездки в лагерь и попытки устроить весёлое турне по городу с последующим интересными мероприятиями как ограбление банка и побег от органов правопорядка, времени у него на исследование такого прекрасного автомобиля не было. И только сейчас, когда ни Персунову, ни Демьяненко различные обстоятельства уже не мешали посмотреть на то, что могло бы лежать интересного внутри такого чуда как «Волга», оба пионера, недолго думая, решили крышку багажника открыть, не забыв при этом воспользоваться ключиком от багажного отделения, что находился в одной связке с ключом зажигания и очень хорошо защищал автомобиль от всяческих любителей наживаться на чужом добре. Ко всему сожалению, в багажнике, несмотря на все его здоровенные размеры, куда можно было уместить всё, что только душа пожелает, оказалось пусто больше чем наполовину, разве что в правом нижнем углу одиноко лежал припрятанный металлический дипломат, который наши бравые ребята заметили не сразу, да и то попался он им на глаза только тогда, когда Шурик случайно задел его рукой во время исследования багажного отделения на наличие хотя бы чего-нибудь полезного. Само собой, такая находка не могла не вызвать жгучий интерес у новых владельцев машины, и поэтому, Александр, передав Семёну в руки кейс, дабы ему было легче было его открывать, начал медленно, словно в данный момент времени совершалось какое-то великое историческое событие, вскрывать на нём замки, что на удивление даже не были ради защиты закрыты на ключ. Щелчок, и стремительно поднявшаяся крышка дипломата заставила Демьяненко в ужасе попятиться назад, что не на шутку встревожило Персунова, для которого реакция Александра была сродни знаку, предвещающему очень большую беду. Поэтому, дабы узнать, что же в себе такого страшного мог таить обычный чемодан, Семён, легко развернув своими руками кейс в другую сторону, с которой он мог бы спокойно рассмотреть внутреннее его содержимое, тут же выпучил свои глаза от удивления, потому что-то, что предстало перед его глазами просто поражало воображение — чемодан был доверху набит деньгами. Купюры номиналом в тысячу советских рублей огромными пачками лежали внутри дипломата, и количество их говорило лишь о том, что с такой суммой себе можно устроить такую жизнь, что даже любой рак страшен не будет. Этот мир очень любил делать для наших пионеров сюрпризы, и Семёну такое положение вещей нравилось. Устав от бесконечно повторяющихся циклов в лагере, устав от жизни, в которой он постоянно играл одну и ту же роль без каких-либо изменений, все эти события, что происходили сейчас с ним и с его товарищем были для него как глоток свежего воздуха. И даже если он после этого цикла вновь окажется в том же «Икарусе», что когда-то его сюда привёз, то теперь-то уж точно он сможет наполнить свою жизнь новыми красками и наконец решить те вопросы, что когда-то он в лагере оставил без ответа, потому что у него теперь появился повод начать жить. Хотя, если уж этот мир был способен расшириться до таких размеров, чтобы Персунов и Шурик могли путешествовать, да ещё их и раком на последней стадии наградить, то на вопрос о том, вернётся ли Семён в лагерь после такого приключения, и при этом достаточно живым, с каждым часом становилось всё труднее и труднее ответить, потому что нельзя было теперь знать, какую ерунду на этот раз мир выкинет и каким образом эта скажется на жизни нашего пионера в целом. Но зато теперь Шурик и Семён с полной уверенностью могли говорить о том, что их последние дни жизни стали самыми лучшими, потому что теперь они себе могли позволить всё, что только душа пожелает. Хотя бы они на это надеялись.***
За всё время поездки в машине Демьяненко, жаждущий узнать, сколько же он и его товарищ получили с такой неожиданной находкой денег, несмотря на все уговоры Семёна не зацикливаться на этом, ни разу не выпустил кейс из своих рук. Сказывалось огромное желание как можно скорее посчитать их количество и вынести вердикт о том, что же теперь с этими деньжищами можно будет сделать, и от этого вариантов в голове, связанных с беззаботным выбрасыванием ценных бумажек прокручивалось просто невероятное множество. Персунову, конечно, такое рвение у своего друга побольше узнать о недавнем обретении было по нраву, только вот неожиданно появившаяся мания к деньгам, что начала у его товарища расти просто в геометрической прогрессии не радовала Семёна совершенно. Помогало, хоть и немного, остановиться тут только осознание того, что ничего из потраченных ими денег им особой пользы никакой в будущем не принесёт, потому что они всё равно отбросят через несколько дней копыта, а на том свете, как известно, советские рубли не принимают. — Целый миллион! — Шуриу во время пересчёта купюр просто не мог поверить своим глазам — в одном чемодане уместилась такая сумма, которая для обычного советского гражданина могла являться только во снах. — А ты пошёл грабить банк! — Продолжил свою восторженную речь Александр, при этом не забыв ещё и указать на то, что попытка ограбить сберкассу оказалась не самой удачной идеей. — Миллион? Шурик, да эта тачка счастливая! Ха-ха! — Высказал своё мнение Семён и оба пионера, ощущая просто дичайшую радость за такой интересный «сюрприз» от этого мира, в порыве чувств запрыгали на своих сидениях, словно маленькие дети, которым подарили какую-то очень дорогую игрушку. Правда, это оказалось самым меньшим из всех зол, потому что Шурик в порыве чувств неожиданно решил взять из кармана Персунова пачку сигарет и его отцовскую зажигалку, которую он так бережно и старательно, наравне с пузырьком с таблетками, держал в сохранности. И мало того что он чужое добро взял, так ещё и закурил, громко от дыма покашливая, чем очень удивил Семёна, который ну никак таких подвигов от своего друга не ожидал. А на радио играла песня*. Старая, но такая пионерам знакомая, потому что часто её в Совёнке на дискотеках ставили: Sunshine, sunshine reggae, donʼt worry, donʼt hurry, take it easy! Sunshine, sunshine reggae, let the good vibes get along stronger!***
Конечно, затея путешествовать по всей центральной полосе тогдашней РСФСР оказалась довольно весёлой и интересной, однако, несмотря на полную готовность пионеров такую затею реализовывать и безостановочно переть до самого Белого моря, в конце концов счастливо этого умерев где-то под Архангельском, Семёна уже порядком достало смотреть на окружающий мир кроме как за рулём искалеченной Волги, да и запашок что у одного, что у другого пионера уже был такой, что Шурику, первому осознавшему о необходимости следить за личной гигиеной, неожиданно срочно захотелось смыть с себя все нечистоты, о чём он незамедлительно сообщил своему товарищу, у которого нос уже совсем запахи ощущать перестал. Такую проблему, что мешала бы дальнейшей их поездке нужно было как можно скорее решить, и поэтому оба парня, подумав о том, что лучшим дополнением к их новой, неожиданно появившейся цели, будет набивание едой своих желудков и здоровый сон в кои-то веки в нормальной кровати, а не в жёсткой больничной койке или в кресле автомобиля, что для сна предназначено не было, решились на такой отважный шаг как снятие более-менее приличного гостиничного номера в каком-нибудь отеле города Вологды. Выбор, методом научного тыка и достаточно длительных поисков с постоянным перемещениями на автомобиле всё же дал свои плоды — здание, что расположилось на улице, именуемой Октябрьской постоянно принимало множество различных гостей: от всяческих иноземцев, решивших познакомиться с культурными достопримечательностями, до верхушек коммунистической партии, что по особому случаю, например, командировке, решили сюда заглянуть, дабы они могли после тяжелейшей работы тут отдохнуть. И те и другие здесь являлись уважаемыми личностями, разве что первые не могли себе позволить здоровенный номер с более комфортными условиями для проживания, в то время как вторые спокойно и без особых проблем могли найти здесь успокоение после тяжёлого дня. Данное сооружение, несмотря на некоторые характерные черты, отличающие его от зданий поблизости, никак на общем фоне практически и не выделялось — будучи по своему замыслу гостиницей здание очень было похоже на обычный жилой дом, который просто ради красоты покрасили в мягкие светлые тона, преимущественно состоящие из белого и телесного цвета, да наградили его здоровенной металлической вывеской на крыше, немного заржавевшие буквы которой образовывали слово «Гостиница». Во внешней отделке стен, кроме покраски, присутствовали и другие, более интересные для глаза детали — постройка, что являла собой торжество панельного домостроения, несмотря на все попытки людей замазывать следы от стыковки железобетонных плит и придать данному сооружению хоть немного вычурности, чтобы уж оно совсем паршиво не выглядело, сохраняла линии соединений панелей, и здание это, что при этом ещё и не могло похвастаться достаточно большим количеством этажей —, а их там было от силы шесть — вызывало у пионеров такое чувство, словно они оба вернулись в свои родные хрущёвки, где прожили большую часть своей жизни. С персоналом в гостинице особых проблем по приезду не возникло: сказывалось гигантское количество денег в чемоданчике и способность Семёна, которой он просто до жути гордился, более-менее хорошо разговаривать с незнакомыми людьми. Шурик же, что не горел особым желанием общаться с людьми, решил заняться передачей денег из дипломата, когда Персунов уже завершит все основные переговоры по тому или иному делу и чудесным образом не попадёт в какую-нибудь очередную передрягу, что с его не шибко здоровым умом случалось довольно часто. Но, слава богу, в этот раз Семён, то ли из-за банальной удачи, то ли из-за того, что он неожиданно додумался пораскинуть мозгами о том, как нужно вести себя в данной ситуации всё же вынудил сотрудников гостиницы выдать ему и Шурику за достаточно здоровое количество денег заветный ключик от номера, где оба наконец смогли бы отдохнуть после такого длительного путешествия и набраться сил для дальнейшей поездки до моря. Деньги в условиях кризиса, дичайшего товарного дефицита, сумасшедшей инфляции и нестабильного положения в стране играли огромнейшую роль в жизни людей и тот, у кого этих денег было достаточно много по факту становился очень важной шишкой в кругах своих знакомых, друзей и даже родственников, что могли бы объявиться неожиданно для того, кто этими самыми деньгами обладал. В отеле пионеры исключением не оказались, и поэтому, администратор гостиницы, неожиданно узнав, что к ним забрели двое личностей, обладающей такой суммой, с которой каждый бы работник здесь мог бы достойно всю свою оставшуюся жизнь припеваючи прожить, тут же отбросил всю свою наглость и хамство по отношению к людям и подобрел до такой степени, что неожиданно для пареньков нашёлся целый номер класса «Президентский люкс», занимавший достаточно большой кусок третьего этажа, и при этом наш администратор, как бы невзначай забыв о том, что по номеру гуляют двое молодых преступников, совсем недавно ограбивших целую сберкассу, нашёл где-то даже лакея, что обязан был довести в целости и сохранности товарищей Персунова и Демьяненко до своего нумера. Гостиничный номер, конечно, своим видом поражал просто до невозможности. Огромная кровать, на которой спокойно могли человека три расположиться, массивные шкафы, столы и стулья из дуба, что были привезены по заказу из Белоруссии, здоровенные размеры самого номера и комнат внутри него говорили о том, что отдых пионеры здесь проведут по самому высшему разряду, если, конечно, к ним неожиданно в дверь не постучатся какие-нибудь проблемы. И несмотря на всю громадность номера и на то, как он был обустроен, проблемы всё же выскакивали наружу, пускай даже не сразу: в здоровенной ванной комнате стояла обычная чугунная ванна, в которой расположиться такому человеку как Семёну было достаточно тяжело, а душ там, несмотря на все заверения администратора воду горячую подавал на авось, и знать, когда пионерам улыбнётся удача и они не подвергнут себя принудительному процессу закаливания возможным не представлялось в принципе. Шурик ещё и неожиданно верно подметил то, что голубые обои, коими полностью была обклеена вся гостиная комната оказались очень сильно обшарпаны, а паркет, что обязан был покрыть холодный каменный пол оказался достаточно сильно затёртым и на редкость невероятно скрипучим. Телевизор, новинка тогдашнего 1989 года, что выводил на свой экран достаточно неплохую цветную картинку и назывался «Горизонтом 61ТЦ-305» расположился на обыкновенной маленькой деревянной тумбочке, ну, а холодильником в номере выступил старенький «ЗИЛ Москва», что по возрасту своему обогнал парней лет на двадцать или даже тридцать. Зато, в номере был до невозможности упругий диван, на котором нашим товарищам не грех было попрыгать, и поэтому, при первом заходе в нумер наши бравые пионеры, улавливая ход мыслей друга представляли общую картину того, как они будут на этом самом диване гарцевать. — Если вам что-то понадобится, то зовите меня. — Неожиданно промолвил лакей, что всю дорогу ни единого слова пионерам не сказал. Семёну бесконечно импонировало то, что сопровождал его до номера такой молчаливый и спокойный человек, что ни разу не заинтересовался содержимым дипломата, поэтому Персунов, толкнув локтем Шурика, что никак не мог оторваться от фантазирования над тем, как он будет пытаться превратить с Семёном бедный диван в настоящий батут, намекнул ему на то, что неплохо было бы их безголосого помощника отблагодарить достаточно толстенной пачкой советских рублей. Шурик, конечно, желанием тратить казённые деньги на одного лакея горел не особо, однако, переборов в себе внутреннего жадину Демьяненко двинулся к пареньку, и с осторожностью, мол откажется ещё ненароком, подал ему пачку, заранее при этом открыв дипломат. Парень, до сего момента не видавший таких денег, с радостью выхватил из рук Демьяненко штабель с купюрами, и чуть ли не вприпрыжку, считая нажитое честным путём добро, поплёлся обратно на нижний этаж, при этом ещё не забыв отблагодарить наших бравых пионеров за такой щедрый подарок. — Спасибо!***
Голод был вещью довольно неприятной, и наши бравые парни, считающие, что без еды они смогут продержаться всё своё путешествие столкнулись с суровой реальностью, что намекала им на то, что с их теперешним количеством денег стоило бы поискать местечко, где они смогли бы спокойно избавиться от голодухи и от возможной голодной смерти. Нашлось оно, как нельзя кстати, в самой гостинице — расположившийся на первом этаже ресторанчик, по восторженным рассказам администратора, мог порадовать своим разнообразием блюд и их достаточно высоким качеством любого всяк туда заходящего, а такое приятное дополнение как заказ кушанья себе в номер улучшало репутацию данного заведения в несколько раз, благо в таком небольшом зданьице расположили лифт, куда преспокойно помещались передвижные сервировочные столики, до краёв забитые различными тарелками со съестным, предназначенным для голодных постояльцев, что ленились просто оторваться от дивана и спуститься вниз на первый этаж, дабы не мучить персонал гостиницы, за день сполна уставший. Семён и Шурик отрываться от большинства не решились, и поэтому, вооружившись телефоном и меню, что лежало на прикроватной тумбочке, оба пионера, с трудом определив, на какой же телефонный номер нужно позвонить, дабы сделать заказ, решили выбрать в списке то, что пока ещё в условиях дефицита могли завозить в ресторан и там же готовить. Кулинарных шедевров от местной кухни ожидать не стоило: количество продуктов, оставшихся с прошлого завоза было не таким уж и большим, а то, что по приезду пионеров ещё могло остаться и едой было назвать трудно. Свою роль тотальный дефицит играл на ура, и ситуацию усугубляли ещё больше массовые забастовки в различных отраслях народного хозяйства, будь то общепит или сельско-хозяйственная промышленность, поэтому, «пожевать» ничего толком парням и не удалось. Зато, как официанты и обещали, заказ доставили в номер в течение пятнадцати минут, только вот еда, несмотря на все нахваливания здешней кухни, оказалась на редкость паршивой. Подавать в номер, по обоюдному согласию пионеров и официантов с поварами, решили гречневую кашу с мясом, чечевичный суп, несколько ломтиков хлеба и немного замороженных крабов, срок годности которых должен был истечь уже через несколько часов. Как ресторан умудрился в такое нелёгкое время их достать — было никому неизвестно, но Персунова, как и Шурика данный вопрос интересовал мало, потому что больше пионеров волновало то, какими крабы окажутся на вкус. Оказалось, что не очень. Точнее, они совсем безвкусны были и в попытках их разжевать парни успели сделать вывод о том, что мясо членистоногих, которых они надумали съесть этим летним вечером оказалось резиновым и к ужину не подходило в принципе, поэтому, прикончив лежащего на тарелке несчастного третьего крабика, пионеры убрали подальше от себя данное яство и приступили сразу к основной части банкета — к супу и каше. Из-за различных вкусовых предпочтений у пионеров разразился просто грандиознейший скандал: Семён, не горевший желанием жевать гречку, которую ему подавали просто в здоровых количествах в столовой «Совёнка», всеми своими силами старался отнять у Шурика тарелку с супом, при этом ещё и не забыв упрекнуть Демьяненко в том, что жадность его рано или поздно погубит. На Александра такие слова действовали не особо сильно, поэтому Персунов решил пойти на крайние меры — насильно отобрать тарелку у Шурика. И план бы мог быть исполнен, если бы не одно, но — Шурик очень быстро разобрался в намерениях пионера, и, с трудом переборов желание побороться с Персуновым за своё кушанье, всё же обменялся с Семёном на гречневую кашу. С условием того что пионер обязательно должен будет для Демьяненко исполнить какое-нибудь желание, когда они продолжат свой путь к морю. Семёну настолько такая идея понравилась, что как только парни тарелки опустошили, наш бравый лидер принял решение о том, что неплохо было бы составить список желаний и дел, которыми нужно будет им заняться до того как оба склеят ласты и отойдут в мир иной. Хотя бы так они себя убеждали в том, что уйдут они из жизни с чистой совестью, и не будут мучить себя на том свете мыслями о том, что им за своё короткое существование сделать не удалось.***
Щелкнули автоматические ручки. Зашелестели бумажки. Комната гостиничная наполнялась смехом двух лежащих на кровати пионеров, забывших обо всех своих разногласиях, и с каким-то невероятным рвением писавших на листочках, что были вырваны из небольшого блокнотика, лежавшего на прикроватной тумбочке, просто горы различного текста. Пасту в стержнях не жалели, а недавний поход в душ ещё больше ситуацию усугубил — ощутив внезапный прилив сил, оба парня были готовы исписывать свои листки до самых краёв, лишь бы самое важное не упустить, и в итоге бумажки из-за таких порывов были по полной программе забиты списками дел, которые пионеры должны были выполнить перед своей смертью, дабы можно было не волноваться о том, что они в конце своего пути могли забыть сделать что-нибудь важное. — Сколько желаний у тебя? — Спросил Семён Шурика, что старательно от него прятал свою бумажку с желаниями и наотрез отказывался показывать то, что он успел написать своим корявым почерком. — Восемь. — Безапелляционно ответил Шурик. Размеры каждого его желания были просто ошеломляющими, потому что пионер, решив, что обладает должными писательскими навыками, старательно расписывал всё то, что он в идеале и задумывал, сдабривая всё это огромным количеством различных фигур речи. Только вот получалась в тексте какая-то бессвязная ерунда, которую даже он не всегда был в силах понять. — Восемь? — Переспросил Семён, надеясь на простую ошибку в счёте, только вот парень промолчал, так другу своему и ничего и не сказав. — Ну, а у тебя сколько? — Неожиданно задал вопрос Демьяненко и даже попытался посмотреть на то, что Семён так старательно на листочке своём выписывал, только вот пионер на редкость злопамятным оказался и показывать ничего Шурику не собирался, потому что огорчён был недоверием Демьяненко к нему. — Двадцать. — Сдавленно ответил Персунов. Александр от такого числа прыснул в кулак и тут же, еле сдерживая смех, задал Семёну вопрос: — А успеешь? Тебе всего-то несколько дней осталось. — Да. Может нам стоит выбрать одно самое важное? — Персунов перевернулся на спину и несколько раз многозначительно постучал по бумажке пальцем. — Выбрать можно, только какое будет важней? — Тут же поинтересовался Шурик, совершенно не знающий, что же в данной ситуации лучше всего можно было бы выбрать в списке. — Ладно, сделаем так. — Внезапно предложил свою идею Семён. — Назови номер из моего списка, а я — из твоего. Идёт? — Идёт! — Радостно кивнул Шурик. — Кто начнёт? — Ты. — Безразлично ответил Семён. — Так, у тебя их двадцать. Выбираю номер… один! Да, первый номер! — Хех, угадал. Это ЗИС, сто десятый. Для отца Мику. — Отца Мику? — Вытаращил свои глаза Демьяненко, словно Семён ему секрет о качественной постройке робота в лагере выдал. Такое неожиданное признание настолько пионера поразило, что он без промедления подполз поближе к Семёну, и перевернувшись, как и его товарищ, на спину, повернулся к нему корпусом, голову склонив набок, чтобы не сводить с него по-собачьи преданных и восторженных глаз, а дабы ещё и показать что он — весь внимание, подставил ещё и своё ухо, как бы давая понять, что уж ему-то можно довериться, излить душу и рассказать о самом в его короткой жизни сокровенном. — Да. Мику… помню, раньше в музыкальном кружке она часто мне рассказывала о том, что отец у неё очень хотел заполучить такую машину. Такой автомобиль у Сталина был, и отцу Мику всегда хотелось прокатиться на нём, так сказать, почувствовать себя государственным вождём. Но ему времени на это не хватало. То волокита бумажная мешала на работе, то найти автомобиль этот не всегда удавалось, да и часто бывало так, что просто не хватало денег на покупку. И всегда…когда наши разговоры заходили об автомобилях или её отце она всегда начинала плакать, потому что ей казалось, что отца её очень расстраивал тот факт, что он не мог себе этот автомобильчик приобрести. И ведь эта машина его мечтой детской была! — Семён сделал короткую паузу, и, убедившись в том, что его товарищ ещё не успел от скуки заснуть, продолжил свой интереснейший, как сейчас ему казалось, монолог. — С тех самых пор это стало моим самым заветным желанием, да. Сделать так, чтобы наша болтушка перестала плакать. Но тогда у меня не было денег, да и возможностей выбраться из лагеря тоже. Она, помнится, о Плесецке говорила. Город, где её отец родился и куда она переехала со своей мамой. Если получится, то мы обязательно туда попадём, и возможно даже на этой машине… — Это…хорошее желание! Мне нравится! — И сразу же Шурик, заулыбавшись во все свои тридцать два зуба, поднял большой палец на правой руке вверх, мол абсолютно полностью выбор Персунова одобряет. — Твоя очередь! Назови цифру! — Эээ, ты насчитал восемь. Тогда семь. — И тут же Семён исправился. — Нет, всё-таки первый. — Эм, а может другое какое-нибудь? — Персунов, даже не ожидая, когда у Демьяненко всё же появится смелость прочитать хотя бы несколько строчек, резким движением руки выхватил у пионера листок, и, молча прочитав то, что там было написано, звонко, до слёз рассмеялся. — Это и есть твоё желание? — Сквозь слёзы процедил Семён. — Понимаю, это не так красиво, как у тебя, но… — Трахнуть сразу двух. — Перебил Персунов Шурика. — Переспать с двумя! — Старательно поправлял Семёна покрасневший Александр, словно старался избавить пионера от нецензурной брани. — Это называется трахаться. — Семён продолжал настаивать на своём. — Это на твоём языке. — Да на любом языке! — Рявкнул неожиданно Семён. — Спать. Спать это…закрыть глаза и баиньки. А ты хочешь…кхм… Не успел Семён договорить. Тело вновь пронзила жуткая боль, и стонущий Персунов забился в конвульсиях. Закашлял кровью, но старался вытерпеть, не звал своего напуганного друга на помощь. Лишь собирал все свои силы в кулак чтобы сказать о том, что бояться Шурику за него не стоит, промолвить ему хотел о том, что бояться всё равно глупо. Только вот Шурик сейчас бы слушать его не стал, потому что теперь он неожиданно осознавать начал, что стоять в сторонке и просто смотреть на смерть своего друга сейчас будет гораздо нелепей, потому что не дошли они ещё до моря, нельзя им было уходить из жизни до тех пор, пока они своё предназначение не выполнят. Шурик резко вскочил с кровати и быстро, что есть сил, бросился к стулу неподалёку, на котором одиноко висел пиджак Персунова. Схватив его, Демьяненко, запомнивший, куда его товарищ сей чудный препарат положил, ощупал левый карман и убедившись в том, что там лежал нужный ему пузырёк с таблетками, взял в руки заветное лекарство и рванул обратно к Семёну, что уже вовсю приветствовал махавших ему ручкой ангелов с небес. Вскрыв пузырёк и положив голову Семёна на колени Шурик, перебарывая в себе страх, положил пионеру в рот сразу две таблетки и дал это всё добро запить стаканом тёплой воды, что как раз стояла на прикроватной тумбочке на тот случай, если кого-то ночью неожиданно жажда замучает. Боль потихоньку пионера отпускала, и к телу постепенно возвращался контроль, которого он бы, не принял бы меры Шурик, навсегда так неожиданно лишился. Над наглой смертью и её надоедливой косой пионеры вновь надругались, и снова они, ведомые одним лишь желанием добраться до своей цели, получили отсрочку. До того момента, пока миру не окончательно не надоест держать обнаглевших пионеров в мире, что для них по факту предназначен не был. А Семён уснул. И опять ему снился сон. Лагерь. Первые дни этого цикла. Дни, когда это всё началось. Дни, когда перед ним начала маячить строчка «конец». Дни, когда всё в один миг остановилось.