<center>***
</center> Он неподвижно сидел на краю кровати, глядя на иссечённые тетивой пальцы с каким-то отсутствующе-изумлённым выражением в синих глазах. Сон, это был обычный сон, возникший в лихорадочном бреду. Или, возможно, так сказались на нём лекарственные травы, аккуратно разложенные на прикроватном столике вместе с ароматными жидкостями в прозрачных пузырьках. Леголас мог бы с лёгкостью рассказать о составе каждого раствора, обо всех свойствах засушенных трав, которые за столетия его знакомств с различными травмами превратились в привычную деталь интерьера комнаты. Слишком уж знакомая ситуация и, если не кривить душой, порядком надоевшая. Но Леголас был готов поклясться: чего-то не хватало. И то, очевидно, были не отец, обычно проводящий с раненым сыном бессонные ночи, и не Элуир с Индиль, часами просиживающие под дверью в ожидании пробуждения друга. Леголас нетерпеливо вскочил; движение оказалось слишком резким для неокрепшего организма, и комната, опасно покачнувшись, начала плавно крениться в сторону. Рефлексы сработали быстрее головы. По вполне понятным причинам темнеющий разум всегда подводил его в подобные мгновения. Проклятие? Глупость? Извольте, всё куда прозаичнее. Руки сами работают тогда, когда голова упорно отказывается от каких-либо действий. Вцепившись в край стола до побеления костяшек, Леголас медленно сполз на пол. Тело сотрясала бесконтрольная дрожь. Кое в чём сомнений больше не оставалось: яд оказался намного сильнее, чем он полагал ранее. Как ещё объяснить ощущение, будто его грудная клетка, сжимаясь до небывалых размеров, грозила вот-вот раздавить лёгкие в кровавый сок? За дверью, в который раз за прошедшие сутки (несколько суток?), послышались торопливые шаги. Аранен узнал бы их даже на последней стадии издыхания. В минуты гнева эльф за дверью, по общему убеждению жителей Эрин Гален и полнейшему согласию с ними многих народов Средиземья, бывал пострашнее общеизвестного Тёмного Властелина. Леголас редко признавал столь категоричную оценку, однако сейчас бросил таинственный взгляд на витражное окно, словно оценивая расстояние для скорейшего исчезновения в неизвестном направлении. Судя по мрачному выражению лица, оценки выходили весьма скептические. Занятый размышлениями о путях отступления, Леголас почти пропустил момент, когда порог его покоев пересёк король Трандуил. — И что же, позволь спросить, ты делаешь, Леголас? – подобный тон обычно заставлял провинившегося падать ниц и умолять о прощении. Для Леголаса сия задача являла собой облегчённый вариант: он уже находился на полу и смотрел на короля снизу вверх. — Если ты спросишь моего мнения, адар, гномы не заслужили и третьей доли выплаченных им средств, – с серьёзным видом заявил молодой эльф. – Здесь такие ветры по ночам бродят, что, кажется, моя комната находится под открытым небом. Трандуил недоверчиво изогнул бровь – довольно незамысловатый и обычный жест. Те, кто имеет несчастье так думать, должно быть, не водили знакомства с Лесным королём. Негласно, он считался непревзойдённым мастером этого дела. Казалось бы, небольшой жест, однако в исполнении Трандуила он превращался в идеальное средство убеждения и немой намёк. Люди часто болтали, что от взгляда и каждого движения эльфийского короля бросает то в жар, то в озноб. Эльфы смеялись. Каждый год слухи о «Великом и Ужасном короле Лихолесья» обрастали свежими подробностями и звучали у воинских костров в совсем новых трактовках. Что ни говори, а лихолесцы любили травить людские байки: либо случайно услышанные в городишках, либо пересказанные охотниками и словоохотливыми странниками. С особенным удовольствием они выспрашивали у людей новые сказки о «короле-Лисе», чтобы, вдоволь насмеявшись над нелепицей, позже пересказать самому Трандуилу. Хоть тот и относился к иным расам (да и к некоторым эльфам) с явной недоброжелательностью, от долетавших до него рассказов на его лице появлялась сдержанная улыбка, и изгибалась бровь: «Ну-ну». Король не доверял, отец не верил. С детских лет Леголасу пришлось усвоить, что король Великого Эрин Гален и отец – два разных эльфа, своеобразные ипостаси, одна из которых настоящая, а вторая – напускная. Ни что иное, как маска для «чужих» и подданных… для всех, кроме самых близких друзей и него, единственного сына. Пусть холодность и некоторая скупость в проявлении чувств стали многолетней привычкой, Леголас знал: отец любит его, и каждая рисковая выходка сына – ножом по отцовскому сердцу. Трандуил не верил ему не потому, что слишком часто заставал его на грани потери сознания. Потому что гномы всегда были излюбленной темой для смены разговора. — Дельное замечание. – Трандуил протянул молодому эльфу руку, помогая подняться. – Особенно спустя восемь столетий после того, как ты впервые переступил порог этих покоев. Невинное пожатие плечами вызвало лишь горестный вздох короля. Признаться в слабости – самый больной удар по гордости юного упрямца. Он будет захлёбываться кровью, зажимая переломанные в мозаику рёбра, однако вот так же неопределённо пожмёт плечами да весело посмотрит в ответ на вопрос «Как тяжелы раны?» – в этом король не сомневался. Его сыну упрямства с лихвой перепало от обоих родителей. — Он похож на тебя, – категорично объявила Гвэлвэн. Она вошла несколько мгновений назад с чашкой дымящегося бульона в руках и, очевидно, не слышала начала разговора. К подобным выводам она начала приходить на двадцатом году жизни принца, с течением лет находя новые сходные черты отца и сына. Играла роль и её природная женская проницательность, развитая до небывалых вершин. «Спасение», – одними губами прошептал Леголас, за что заработал от эльфийки строгий взгляд. Скорее, наказание. — Неожиданное выздоровление? – язвительно поинтересовалась она. – И за что тебя воины Халмором* прозвали? Фолимэ**! Не «скрытый», а «скрытный»! Почему не сказал целителям о ране? Своими силами яд вывести вздумал? Таланта тебе не занимать, ума бы побольше! Не появись Лаэрант вовремя, пришлось бы нам мёртвое тело омывать! Мальчишка, не… — Лаэрант? – недоумённо переспросил Леголас. – Не Элуир? Трандуил, приготовившийся было внести свою лепту в нравоучительный разговор, нахмурился. Злополучным вечером, когда ему сообщили о ранении сына, он незамедлительно направился в покои Леголаса, ожидая найти у его кровати неразлучных близнецов. Ожидания оправдали себя лишь отчасти: на полу, аккуратно перебирая золотые пряди волос аранена, сидела растрёпанная Индиль, на коленях рядом с ней расположился непривычно взволнованный Лаэрант. Элуир не появился ни тем вечером, ни два дня после. — Его не видели с ваших гуляний в Каминной зале, – медленно произнёс король. – Накануне мне сообщили, что он отправился на пост за Лесной. Индиль покинула Чертоги сегодня утром. Сказала о письме брата. Нехорошее предчувствие острой иглой кольнуло в грудь. «Отправился на пост за Лесной», не сказав ни слова даже Индиль? Он не хуже Леголаса знал об ушедшем туда по приказу отряде Наэгрона. Перепроверять не было смысла – все следы, не смешанные в единый хаос, скрыл ночной снегопад. Арка превратилась в высокую стену из корней и ветвей – Наэгронову отряду наверняка пришлось обходить чуть западнее. Элуир не догнал бы их. Что сподвигло его незаметно в одиночку покинуть Чертоги и позже позвать за собой сестру? На ветвь за окном мягко опустился желтоглазый сокол. Отмахнувшись от подозрительных взглядов отца и Гвэлвэн, Леголас пересёк комнату, распахнул окно; в комнату устремились сотни крупных снежинок, подгоняемых порывистым ветром. Метель. Сокол быстро устроился на протянутой руке: его не радовала разыгравшаяся стихия. — Ты отослал отряд в Эсгарот? – спросил эльф, отвязывая от лапки птицы небольшую скрученную записку. — Надеялся стоять во главе? Отряд ушёл до рассвета. Тебе в нём места не было. – Остановив поток возражений взмахом руки, Трандуил продолжил: – Раненый принц на человеческом празднике – верх благородства! Однако риск не оправдывает себя. Когда король покинул покои, Гвэлвэн всё же уговорила «несносного мальчишку» съесть немного бульона, угрожая влить его силой в случае неповиновения. — Спи, непокорное дитя, – улыбнулась эльфийка. – У Трандуила скоро седые волосы клоками лезть начнут от твоих приключений. Шаги начали затихать, и Леголас откинул одеяло. Быстро одевшись, он бережно взял лук с колчаном и остановился у двери балкона. Сокол возбуждённо замахал крыльями, словно предчувствуя нечто неладное. — Нелётная погода, друг. Тебе лучше остаться, – с сожалением произнёс молодой эльф. Он вышел, затворив за собой дверь. Ночная метель скроет беглеца от посторонних глаз. …Оказавшись в двух милях от дворца, Леголас остановился. Зло завывал загнанный в ловушку между деревьев ветер, грозясь уничтожить Тёмный Лес; снег набивался в сапоги и капюшон, безжалостно колол горящее лицо и слепил глаза, заставляя щуриться. Негнущимися пальцами эльф развернул записку: «Отряд Наэгрона не дошёл до заставы. Четверо мертвы около суток – обледенели. Нашла их ниже по реке, у западной тропы Рад-эрин-Аннун. Трое, включая Наэгрона, исчезли. Элуир… я чувствую его. Он жив, но потерян.Индиль»
Леголас собрался уж было убрать записку, когда в глаза бросилась небольшая приписка, написанная совсем другим почерком. Всего строка. Злость послужила изнурённому телу ободряющей пощёчиной. — Ты много на себя берёшь, – крикнул молодой эльф в пустоту, отшвырнув исписанный листок. Его тут же подхватил ветер. «Сыграем по моим правилам, аранен?»