Язык Тьмы

Неумолимо надвигалась ночь. В отличие от Элуира или Леголаса Индиль никогда не была особым ценителем этого времени суток и подсознательно тянулась к рукояти спаты, стоило густым сумеркам прийти на смену красному закатному солнцу. Дворцовые – те из них, которые знали об этой странности молодой эльфийки, – лишь из уважения к её родителям сдерживали при ней неодобрительные ухмылки, но за спиной она нередко слышала презрительные шепотки: «Разведчик, страшащийся ночной тьмы…» Индиль ни разу не обернулась, чтобы ответить злым языкам. Глупо срывать голос в бесполезных потугах отстоять свою правду перед теми, кто никогда не поймёт. Порой и мудрые эльфы напоминали непрозорливых смертных: они не могли или не хотели видеть глубже поверхности. Да и за, без малого, два столетия Индиль научилась равнодушно относиться ко всем этим косым взглядам, смешкам, осуждающе-сочувственным словам, сказанным чуть слышно, но достаточно громко, чтобы она услышала. У каждого своя правда. Истинная открыта ей, Индиль. Она отнюдь не боялась темноты. Она боялась тех воспоминаний, тех бесшумных призраков, которые появлялись в самые чёрные ночи. Подобно тому как Леголас пытался забыться в вереницах бесконечных битв во время гроз, Индиль держалась ближе к любому, даже совсем тусклому, источнику света, когда грязно-чёрные тучи закрывали луну и звёзды. Должно быть, среди людей нежелание сталкиваться лицом к лицу с внутренними демонами считалось слабостью. «Проще отпустить», – сказали Индиль однажды. И она была бы готова поверить, если бы сердце перестало вдруг отзываться раскалённой болью при воспоминании о ласковых пальцах, проходящихся по рёбрам и заставляющим сгибаться от смеха, о весёлых морщинках в уголках глаз, появляющихся с улыбкой, о белоснежных волосах, в которые они с Элуиром любили вплетать цветы и усаживать на них маленьких жучков. Это – неотъемлемая часть её жизни. Отпустить же – значит «вырвать» кусок себя, оставляя на том месте безболезненную пустоту. Так несомненно проще. Для смертных, потому что они стремились жить каждым мгновением и не омрачать своё существование терзающими мыслями. Не для эльфов, ибо прошлое стало ими. Где-то беспокойно заухала старушка-сова. Индиль насторожилась: южное Лихолесье давно водило за собой дурную славу места зловещего, пропитавшегося Тьмой до глубочайших корней. Эльфы неспроста опасались бродить по заросшим колючим терновником тропам, петлявшим меж кривыми уродливыми деревьями с грязно-зелёной облезлой листвой. Некогда величественные дубы и клёны навсегда потерялись в выжигающей сущность темноте, погибли, не пожелав быть заклеймёнными слугами. С тех пор юг поглотила тишина. Ни крадущихся шагов животных, ни заливистых птичьих песен – ничего. Одни только вороны с редким злобным карканьем тяжело кружились над разрушенной в стародавние времена башней. Откуда бы здесь, в этом пропащем краю, взяться сове? Индиль до боли сжала древко тугого лука. Отступать некуда, ведь она знала, чувствовала: Элуир совсем близко. Кажется, протянешь руки – и наверняка коснёшься родного лица, так сильно напоминающего её собственное. Брат не звал её следом за собой. А она привыкла к его неожиданным отлучкам. И лишь короткая записка о важной находке разведчиков в развалинах Дол Гулдура побудила эльфийку немедленно покинуть Чертоги. Душа была не на месте из-за того, что она оставляла Леголаса наедине с его лихорадочными кошмарами. Однако беспокойство за непривычно безрассудного близнеца пересиливало желание оставаться у постели друга, пока яд окончательно не покинул бы ослабшее тело. Индиль толкала вперёд тревога, вскоре слипшаяся в колючий комок и вставшая поперёк горла. Что-то подсказывало: Элуиру угрожала опасность, и на сей раз он отчего-то не мог взять контроль над обстоятельствами. Она проклинала беспечность брата, кусала губы от растущего чувства неправильности происходящего и час за часом всё больше осознавала, что может не успеть. Тонкая ветка со свистом рассекла воздух, задевая шею. Индиль дёрнулась, рефлекторно коснулась пальцами ушибленного места. Тонкие покрытые инеем брови удивлённо взметнулись вверх. Какого… Истошный крик разрезал морозную тишину. Эльфийка резко вскинула голову, почти физически ощущая, как сердце подскочило к горлу. Неужели она опоздала?.. Нет, нет! Ей показалось, это обычная иллюзия, колдовство, отголосок старых заклинаний... что угодно! Не он. Индиль заозиралась по сторонам в порыве определить, откуда пришёл крик. За спиной раздался шорох. — Элуир? Быстрая тень метнулась к ней, и в следующее мгновение в лицо вцепились острые когти, раздирая, оставляя длинные царапины. Индиль вскрикнула, по поднятым рукам безжалостно забили короткие крылья. Крючковатые когти цепляли белые пряди, впивались в уши, стремились добраться до зажмуренных глаз. «Глупая дочь гордецов-Перворождённых! Ты переступила черту. Слепо бредя за мертвецом, дошла до бездны…» – голос, идущий словно из неоткуда, походил на скрежет металла или раскат грома. По телу пробежала волна дрожи: эльфийка слышала его раньше. Окровавленные пальцы яростно сжали влажные крылья. «Однажды я видел близнецов-воинов. Подобные неукротимому вихрю, они жили друг другом. Чего недоставало одному, дополнял другой. Два тела с одной душой. И крепка была связь между ними до тех пор, пока младший не словил моргульскую стрелу. – Индиль со стоном рванула обезумевшую птицу прочь от себя под скрипучий смех Тени. – Второй задыхался, выл, раздирал кожу над сердцем: прочная нить натянулась до предела. А потом лопнула. Когда клинок моего слуги пригвоздил второго к земле, его душа уже погибла медленной и мучительной смертью. Способна ли ты почувствовать страдания брата? О, не трудись! Я обещаю, что он в полной мере вкусит твои страдания. Где на сей раз твоя хвалёная удача, дочь Торонгола?». Имя отца послужило отрезвляющей пощёчиной. Коротко взвыв, эльфийка изо всех сил дёрнула за крылья. Мерзкий треск ломающихся костей прозвучал одновременно с новым пронзительным криком. Индиль судорожно вдохнула и, согнувшись от внезапного укола боли, обхватила грудь руками; в широко распахнувшихся глазах застыл ужас. Элуир… Раненая сова, раскинув свёрнутые под неестественным углом крылья, безжизненным комом лежала у её ног. В покрытых свежей кровью лапах остались клоки перепачканных волос вперемешку с кусочками содранной кожи. Однако более всего поражали глаза: безумные, мёртвые, с красными прожилками. Мудрую птицу словно поразило неведомое проклятие, побудив её напасть на того, кто, по сути, не нёс ей никакого вреда. «Тень поглощает Лес. Возможно ли противиться, если её семена вросли в души даже его верных защитников? Стоит единственному эльфийскому клинку пролить кровь того, кого Лес почитает своим господином, путь будет открыт. Орды разойдутся с юга. Большая победа стоит тысячелетий ожиданий». В паре десятков шагов от эльфийки причудливые кривобокие тени деревьев начали двигаться. «Беги, беги скорее! Беги отсюда без оглядки!» – испуганно верещал внутренний голосок, да только ноги отказывались его послушаться. Она не посмеет позорно сбежать сейчас, именно сейчас, когда основная часть пути пройдена, когда она точно знает: брат нуждается в ней! С ранних лет знакомая с колдовскими фокусами Митрандира и Айвендила, она без труда умела отличить обычное запугивание от настоящей смертоносной магии. И существо, поднимающееся с земли, всего-навсего играло с ней в отвлекающую игру, желало запугать, убедить в страшной искренности своих слов. Оно не нападало. «Я дам тебе право выбора, шанс, возможность спастись и спасти столь любимого тобой брата. – Тень медленно двинулась к мучительно согнувшейся на краю уступа эльфийке. Сквозь сплошную завесу, перемещавшуюся вместе с существом, чётко проглядывались очертания высокой грозной фигуры. – Иди за мной, и я обещаю тебе защиту. Дыхание войны не коснётся твоей бессмертной души». Странное оцепенение овладело Индиль. Тень уже склонялась над ней, протянув к вискам призрачные пальцы. Короткая вспышка недоумения исказила черты эльфийки. Что оно делало, проклятое существо? Что оно говорило?.. Лёгкое прикосновение ко лбу отправило по телу тысячи мурашек. Было в этом холоде нечто неправильное, противоестественное. Несущее смерть. Индиль попыталась отодвинуться прочь, и вдруг неподвижно застыла, глядя на Тень широко распахнутыми глазами. Знакомые образы беспорядочно замелькали перед ней… Воин в золотом доспехе Стража обессиленно приваливается к иссушенному солнцем стволу клёна. Он сгибается, заходясь в сотрясающем тело кашле, до побеления костяшек сжимает растрескавшуюся грубую кору и усилием воли распрямляет плечи, чтобы продолжить мучительный путь. С посиневших губ снова и снова срываются два слова: «Должен предупредить, должен предупредить, должен предупредить…» Измучен, ранен, верен клятве. Грязная туша преграждает путь. Не позволит помешать! Он успеет предупредить арана! Сверкающая перчатка сжимает эфес сломанного меча. До победы или конца. Усталость делает его слепым. Тяжёлое уклонение, ещё одно, с усилием отведённый ятаган – и обломок меча неуклюже вонзается в горло орка. Дыхание вырывается болезненными хрипами. За шумом в ушах он не слышит грузных шагов. Только опрокидывающий его на землю удар возвращает рыжеволосого воина к действительности. Он не успевает среагировать – длинный меч с хрустом вонзается между рёбер. Тело в последний раз выгибается, прежде чем навсегда затихнуть в объятиях смерти… Деревья горят. Оранжевое пламя ловко и безжалостно взбирается по беззащитным стволам, поднимается на самый верх, превращая величественных лесных великанов в яркие заметные издалека факелы. Воздух пропитан отравляющим лёгкие дымом. Кое-где угадываются обвалившиеся деревянные крыши, пожираемые всеядными языками. Деревня… Пылающая клетка. У поваленной стихией сосны сидят двое: женщина и юноша. Бледные и перепачканные сажей, они равнодушны к безумствующему огню, смыкающемуся вокруг них кольцом. Женщина трепетно прижимает неподвижного юношу к себе, раскачивается взад-вперёд. Обожжённая рука по-матерински нежно гладит его по спине. Белые волосы молодого эльфа обгорели, на рубахе алеет огромное пятно. Кровь высохла не от жара. Он был мёртв… Смутно, Индиль ощущала горячие слёзы на щеках. Зажмурилась, мечтая уйти от назойливых видений, – они стали отчётливее. Она больше не властвовала над собой. Тень чувствовала её смятение и, ощущая свой триумф, распаляла в душе эльфийки маленький уголёк сомнения, крохотные зачатки веры в будущее без проблесков счастья. Достаточно простого сомнения… Чужие руки ласкают сильное тело, чужие губы касаются шеи и целуют уголки его собственных, улыбающихся. Он подаётся вперёд, сгребая смеющуюся девушку в охапку, утыкается носом в её макушку. «Моя», – шепчет в исступлении. Иссечённые тетивой пальцы зарываются в густых каштановых локонах, проводят пылающую дорожку вниз по позвоночнику и обратно. Девушка выгибается навстречу умелым рукам, стон тонет в ненасытном поцелуе. «Мой», – повторяет убеждённо. В прозрачных камнях, украшающих мифриловое кольцо, отражается голубоватый свет луны… Индиль чувствовала, как окружающий мир начал распадаться на осколки. Ей будто с разбега дали под дых. Она знала, конечно, знала. Просто наивная вера мешала согласиться с очевидным. Мешала?.. Он давал повод усомниться, позволял поверить в существование призрачного шанса, возможности стать кем-то большим для него. Жестокий! Чужой… Не её. Губы, умеющие целовать столь нежно, столь страстно, кривились в злой усмешке. Враги обступают его, нападая то по одному, то все разом. Он по-прежнему ловко уходит от смертельных ударов, отвечает не менее яростно. И всё же в его движениях отсутствует привычная лёгкость. Он устал, устал безумно. Новый удар – эльфийский клинок выскальзывает из ослабевших пальцев. Ни вскрика – лишь звонкий смех разносится над полем боя. Смертоносный танец начинается вновь. Враги не отступают. Верный долгу каун не сдаётся. Он часто спорит со Смертью. Должно быть, это последний дерзкий вызов ей. Глаза цвета штормового моря ненадолго останавливаются на сражающемся рядом Лаэранте. Целитель напряжён, расширенные зрачки беспокойно мечутся из стороны в сторону. «В последний раз, друг?» – улыбается каун. Целитель отвечает ему тем же. В два шага он преодолевает образовавшееся между ними расстояние, коротко сжимает здоровое плечо. И заносит кинжал над отвернувшимся другом… — Ты лжёшь! – яростно выкрикнула Индиль. Навязчивые чары спали, позволяя ей вновь обрести контроль над телом и разумом. Тень рассмеялась: «Лгу ли? Образы символичны. Возможно, ты бежишь от правды сейчас, но от неё не скрыться. Вскоре ты увидишь». Нет. Нет. Нет. Достаточно сладких слов! Индиль стремительно развернулась, готовая бежать… Ноги не нашли опоры, и эльфийка, неуклюже замахнувшись, заскользила по склону. Сухие ветки цепляли волосы, выдирая их клоками, снег набивался под одежду. Внизу острыми зубьями поблёскивали обломки камней. Индиль зажмурилась. Элуир надаёт ей подзатыльников, если увидит в Залах Мандоса. Почему-то перспектива опозориться перед величайшими героями истории в первый же день знакомства грела куда больше, чем должна была. Кувыркнувшись в воздухе, Индиль растянулась на мягком снежном покрывале. В ушах звенел неприятный дребезжащий смех. Близко… Тень рядом? Невозможно! Конечно, она стояла наверху, она не последовала за ней! «Осталось недолго». Из груди вырвался страдальческий хрип. Индиль оттолкнулась от земли и встала на четвереньки. Ладони обжигал колючий снег. Заметь она, то наверняка бы пожалела о чудесных перчатках из оленьей кожи, безвозвратно утерянных на злосчастном уступе. Боль – своя, чужая боль – оглушала, лишала возможности видеть многие вещи. Она прокатывалась судорогой по телу, стучала гномьим молотом в голове, дубинкой колотила по рёбрам. К горлу подступила тошнота. Индиль до побеления костяшек сжала острый обломок камня. Часть башни? Однажды, приведя близнецов в осквернённый Лес, отец показал им заросшие саркостеммой караульные помещения. Бои, уничтожившие крепость, почти не тронули их. Беспощадным оказалось время. Хотя эльфы больше не отваживались забредать по другую сторону Амон Ланк, в разговорах патрульных нередко мелькали упоминания о двух сохранившихся башнях и забредающих в них орках. «Ночью в окнах танцуют зловещие огни», – как-то поделился с разведчицей Леголас. Его слова звучали шутливо. Тем не менее за непринуждённой весёлостью крылось беспокойство: в последние десятилетия «зловещие огни» стали появляться всё чаще. Первый порыв подняться закончился позорной встречей носа с сугробом. Индиль прикусила губу в надежде подавить стон. В голове, пульсировавшей в такт движениям, взорвался огненный фейерверк агонии. О, Элуир!.. Где ты?! Кто причиняет тебе такую боль?! Затуманенный взгляд рассеянно пробежался по окружающей местности. Огни замечали зимой. Пусть орки не чувствовали холод подобно людям, нынешняя зима выдалась особенно снежной и морозной. Очевидно, созданий Моргота не прельщала смерть от холода, и они, разбившись на шайки, разбрелись в поисках укрытий. Наиболее удачливые ни за что не упустили бы из виду древние башни из чёрного камня. Почему-то Индиль не сомневалась: тот, по чьей воле Элуир оказался в осквернённой части Леса, знал об орках. Рассчитывал избавиться от него грязными лапами тварей Тьмы. В нескольких десятках футов от эльфийки за деревьями мелькнул свет. И снова. Факел? Индиль поднялась, опираясь на обломок камня. «Помоги мне, гванур! Я не справлюсь без тебя! Потерпи немного! Дождись!» …Голоса звучали приглушённо. Их владельцы вряд ли допускали малейшую возможность, что кому-то вздумается их подслушивать в лесной глуши. Людей (а это, несомненно, были люди) пугала таинственная мрачность южного Лихолесья. Индиль натянула лук. Ей отнюдь не было жаль глупцов, продавших за звон монет жизни и даже не знавших о столь неожиданном обстоятельстве. Лес не выпустит их. — Эйган не вернулся. Думаешь, те твари, которых мы видели утром… — Не моли чепухи! Они тупы. Я скорее поверю, что его заколдовала наша эльфийская крыса. Мужчина захохотал и ткнул в бок Первого. Тот неприязненно скривился: — Продолжай давиться слюной! – раздражённо выпалил он. – А я видел! Говорю же, видел его сверкнувшие зелёными искрами глаза за долю секунды до того, как он свернул шею Хальту! До сих пор мороз по коже! Да и тот ничем не лучше. Скалился будто полоумный. Проклятые колдуны! – Индиль бесшумно переместилась ближе к говорившим. — Пускай хоть Тёмный Властелин! Главное деньги платит. – Второй оглянулся через плечо. На изрезанной шрамами физиономии появилась широкая ухмылка: – Слышишь? Гадёныш-то оклемался. Эй! – крикнул он, обращаясь к трём фигурам на краю поляны. – Эй, болваны! Тащите его ко мне! Двое дёрнули упирающегося пленника на ноги. Точный удар между лопаток заставил его сделать два быстрых шага и рухнуть на колени. Индиль яростно стиснула зубы, глядя на бледного эльфа, к щеке которого поднесли факел. Элуир. — К сожалению, наше недолгое знакомство подходит к концу, господин эльф, – наигранно-праздным тоном произнёс Второй, поигрывая кинжалом. – Твой друг будет ждать нас завтра на закате. Мы, знаешь ли, весьма пунктуальны, а ваш гнилой лес не особо дружелюбен. Пора прощаться. За тобой, крысёныш, должок за убийство двух моих людей, если память мне не изменяет. А долгов я не прощаю. Шанс подохнуть с ударом клинка ты упустил. Есть желание напоследок? Индиль перехватила взгляд брата. Он знал о её присутствии. Знал и о невозможности смертельного выстрела. Но достаточно задеть… — Последн…нее желание? – хрипло переспросил Элуир. – Станцуй со мной! Отошедшие воины не успели опомниться – молодой эльф подскочил ко Второму, обхватывая его за плечи и поворачивая спиной к Индиль. Мгновение спустя стрела с мягким хлопком вонзилась между пластин доспеха. — Эл... – из горла высокого наёмника вырвались хлюпающие звуки; дёрнувшееся в предсмертных конвульсиях тело повалилось на утоптанный снег: стрела угодила ему точно под подбородок. Эльфийка била чуть ли не вслепую: всё вокруг казалось затянутым серым туманом. Брошенные факелы не убавляли его густоты; напротив, они, отбрасывая красные колышущиеся блики, придавали и без того неприглядной картине ещё большую мрачность и расплывчатость. В конце концов не осталось ничего, кроме тумана. И боли. Тупой, сдерживаемой, противной боли. Стрелы серебряными вспышками проносились по воздуху. Свист – глухой хлопок, свист – тишина. Некоторые исчезали где-то вдали, за деревьями с искажёнными ветвями. Индиль громко выругалась: неукротимая дрожь пробегала по телу, мешая делать точные выстрелы. «Страх». Высокая фигура взвилась в прыжке, отталкивая осмелевшего противника. Выпад, уклонение, разворот. Из груди Индиль вырвался испуганный возглас: слабый из-за побоев, Элуир оступился и, не в силах восстановить равновесие, упал на спину. Его противник ликующе занёс меч. «Я дал тебе шанс, от которого ты столь дерзко отказалась. Плоды принятого решения горьки». Подножка заставила человека пошатнуться взад-вперёд. Недостаточно, чтобы выбить из равновесия надолго, но Элуир и не преследовал такую цель. Эльф рывком поднял туловище от земли, стоило человеку наклониться ближе к нему. Кинжал с обманчивой лёгкостью вонзился прямиком в сердце. Индиль не помнила, как добралась до брата, как прошла между охладевших уже тел, как подняла угасающий факел. Пусть морготов мир начнёт тот же час раскалываться, ей плевать. Главное убедиться, что раны Элуира не смертельны. Главное услышать его усталый голос вновь – не всё ли равно, какие проклятия сорвутся с языка? Главное прижаться к безбашенному глупцу и почувствовать под ладонью устойчивое биение сердца. — Лст…очка, – невнятно пробубнил Элуир, – Ласточ…ка… Мягкое прикосновение к щеке вызвало облечённый вздох молодого эльфа. Индиль засмеялась. На губах чувствовались солёные слёзы. — Я здесь, гванур. Я здесь. — Ласточка, отк…куда ты… ты знаешь столь… забористые выраж…ения? Гномы подучили? Поцелуй опустился на лоб. — Я обязательно дам тебе пару уроков после. «Не боишься опоздать? Отсчёт пошёл на часы». Индиль напряжённо оглянулась на растворяющуюся Тень. Часы до чего?.. ***** Леголас раздражённо помассировал виски. Маленькое настырное существо, бессовестно забаррикадировавшееся в его голове, пришло к осознанию бесполезности сего действия и теперь с упрямством гнома искало пути наружу. Судя по всему, поиски зашли в тупик. В распахнутое настежь окно проникал свежий морозный воздух. В другой раз Леголас подивился бы спокойствию и умиротворённости нынешней ночи, поглотившей звуки шумного, готовящегося к большому празднику города. В другой раз, возможно. Сегодня мысли эльфа мешали ему сосредоточиться на безмятежности ночи перед Зимним Солнцестоянием. И в тишине витало что-то зловещее, предостерегающее. В коридоре прозвучали шаги. Затем посетитель остановился и трижды несильно ударил в дубовую дверь. — Милорд эльф, к вам того… просил отвести к приезжему гостю из Лихолесья, – кареглазый мальчонка – сын владельца гостиницы – неловко переступил с ноги на ногу. – Я-то говорил ему: милорд отдыхать изволит. А он ни в какую. «Надо», – говорит. Ну я и привёл. Мало ли чего. Леголас обратил мало внимания на болтовню мальчика. Его взгляд был неотрывно прикован к ссутуленной фигуре в чёрном плаще с лихолесской брошью. — Лаэрант, – неторопливо произнёс молодой эльф, жестом приглашая войти, – я ждал тебя. Ночной посетитель посмотрел вслед спускающемуся по лестнице ребёнку, в два шага преодолел разделявшее их с Леголасом расстояние и сжал его плечо. Из-под полы плаща показался клинок.