Язык Тьмы

Стол ломился от еды и напитков, но Нимбэль с несвойственной ему при подобных пиршествах сдержанностью воротил нос от всего этого добра. Его друзья с радостью наполняли кубки, смеялись над шутками и переговаривались с рассыпающимся в похвалах да благодарностях эльфийской короне бургомистром. Потешались и над ним, памятуя о недавнем разговоре в Каминной зале, который он, горемычный охотник до приключений, по всему, принял на свой счет слишком буквально. Эка невидаль: обсуждать стародавнюю стычку, которая пришлась бы кстати на сцене какого-нибудь комедийного театра. Уже и лицо перестало каждый раз стыдливо пылать от насмешек, а братья по оружию не могли угомонить смех при воспоминаниях. Не кривя душой, стоило признать, что Нимбэль до сих пор дулся на них, однако к общему веселью не присоединялся не из-за развороченной вновь сопливой обиды. Его терзала неунимающаяся и оттого вдвое будоражащая существо тревога, природу которой он, сколько ни силился, объяснить был не в состоянии. — Слыхал, в г-р-д их к-командир та-а-айком явился. К-как бишь его… Молодой эльф едва подавил порыв вскочить со своего места, когда слова, сказанные пьяным заплетающимся языком, достигли его слуха. Он напрягся, прислушиваясь к двум сидящим неподалеку озерским вельможам. За несколько часов празднования они успели неплохо поднабраться: на покрасневших физиономиях то и дело мелькали неуместные улыбки, голоса срывались, а толстые руки размахивали откупоренными бутылками в попытках жестикуляцией подтвердить сплетни. — Халмасом, вроде, кличут… или Харламом. – Собутыльник первого говорившего постучал себя по виску, припоминая. Спустя несколько секунд он торжествующе хлопнул в ладоши: – Хал-мо-ром! Мне Раст, заставный, – чудный малый, с твоей дочерью шуры-муры разводит – давеча сказывал. Первый привстал; в пьяных глазах мелькнуло дикое выражение плохо осознаваемой ярости. — С моей Гарне-е-ет… – и их беседа плавно перетекла в шумную перебранку. Кто-то кинулся к мужчинам – утихомиривать раздосадованного отца. Вестимо, тот в порыве поджигаемых алкоголем чувств порывался отыскать охочего до аристократских дочек Раста да поотрывать ему лишнее, чтобы неповадно стало. В иной раз эльф с удовольствием понаблюдал бы за развязкой разыгравшейся трагедии, только, взволнованный внезапно нашедшей его уши сплетней, он поспешил поделиться ею с остальными воинами. Тогда его чрезмерная тревожность обретала причину в лице светловолосого командира, Моргот разбери зачем сунувшегося за ними в Озерный город после ранения. Не приходилось сомневаться: приказами короля здесь и не пахло. Да еще Лаэрант запропастился незнамо где… или – поразила Нимбэля неприятная догадка – нелюдимый лекарь, в отличие от них, знал о нежданном визите Леголаса. Более того – о его причине. Потому-то и улизнул под шум. От этих мыслей сделалось пакостнее. Не доверял он изворотливому синде, пусть тот хоть трижды был учеником Элронда Полуэльфа из Имладриса. Не лежало к нему сердце раньше – не легло и после его жуткого пребывания в плену. Сломалось в Лаэранте что-то после него, причем сломалось непоправимо. Уйди он за Море – никто не подумал бы обвинениями кидаться: как-никак, исцеление, поговаривают, Благословенные Земли даруют. Он же решил остаться. Чего ожидал? Признания? Сострадания? Может, доказать собственную выдержку хотел? Нимбэль сильно сомневался. — Гвэльвэ, – он слегка толкнул в плечо русого воина, разливающего остатки вина товарищам. — Наконец-то присоединяешься к отмечанию последнего дня мирной жизни без улюлюканий дворцовых? – засмеялся эльф. Без лишних церемоний Нимбэлю сунули бутыль. — Да погодите вы! – отодвинул он великодушное «угощение». — Милорды! Милорды эльфы! Четверо как один повернулись на звук голоса. Сквозь мешанину ног и кулаков к ним пробивалась девочка: щеки раскраснелись от бега, на огромных рукавицах и коленках коркой застыл снег – должно быть, на пути к ним ей случилось не единожды упасть, – из-под платка выбились каштановые пряди. В общем, выглядела она чрезвычайно обеспокоенной, поэтому, стоило двум стражам заступить малышке путь, Нимбэль первым поманил ее к столу. Никого из чванливой знати, присутствовавшей там же, ребенок не занимал: мало ли, какие причуды за остроухими соседями водятся, пусть хоть дракона на цепи приволокут – только бы с лесным королем добрые отношения крепли. Девочка испуганным олененком огляделась вокруг в поисках, надо полагать, знакомых среди подданных Ар-Трандуила. Но, не найдя таковых, заговорила со всеми разом. — Анлаф, мой брат, просил разыскать вас, – сообщила она негромко. – Он видел вашего воина в переулке. Вон там, – неопределенный взмах в сторону. – На него напали. И... – кроха покусала губу, словно раздумывая о дальнейших словах, – и Халмор... он просил в тайне держать... Если бы в беду не попал, я бы смолчала... Уволокли его на спинах те двое. Гвэльвэ закашлялся, подавившись. Сидящий рядом с ним Элухен с размаху ударил его между лопаток и смачно выругался в один голос с Милуидилом. Лишь лорд Бердир не высказал удивления; как ни в чем не бывало он улыбнулся очередной истории бургомистра, который, изрядно набравшись, не замечал волнения «лихолесских друзей», после чего высокопоставленный эльф, откланявшись, присоединился к воинам. — Не разводите паники, – шепнул он им. – Незачем людей пугать. А проверить пойти лишним не будет. Нимбэль, Гвэльвэ с Элухеном хватай – и за девочкой. Не успел Милуидил высказать возражения, Бердир уже вернулся к седовласому градоправителю, со смехом принявшись объяснять, что, мол-де, молодежь вздумала танцам тысячелетним местных красавиц поучить. Ход проще не придумаешь: ни у кого в мыслях не возникнет спохватиться трех эльфов, уж тем больше – пойти на их поиски в толчею. Говорить о том, что друзья протрезвели мгновенно, не приходилось. «Мирная жизнь», о которой вдохновленно говорил Гвэльвэ, оказалась по щелчку перечеркнута появлением маленькой Биргит. Они, мрачнея, приближались к заветному переулку со знанием, кого обнаружат вдали от света факелов. И с каждым шагом внутри разрастался липкий страх за пропавшего в ночи кауна. *** — Лаэрант, – неторопливо произнёс молодой эльф, жестом приглашая войти, – я ждал тебя. Ночной посетитель посмотрел вслед спускающемуся по лестнице ребёнку, в два шага преодолел разделявшее их с Леголасом расстояние и сжал его плечо. — Я понадеялся на твое благоразумие, аранен, – с чувством выпалил лекарь и немедленно приложил пальцы к точке пульса на запястье неугомонного командира. Тот терпеливо выждал минутный порыв визитера, возникший больше по привычке, нежели от необходимости, после чего, отстранившись, плотнее запахнул плащ. В распахнутое окно по-прежнему лился ледяной воздух зимы, рисуя узоры на тонком стекле, однако вовсе не холод, который, к неудовольствию, докучал уже много дней, побуждал аранена кутаться в одежды. Ему не нужно было видеть отражение в зеркале, чтобы наверняка и без запинки описать свое состояние: он по капле умирал. И, опрометчиво покинув дворец, начал лично подкидывать горстки земли в собственную могилу. Для Лаэранта его слабость – последствие орочьего яда. Для него – собирающаяся мозаика прошлого, где медленно утекала жизнь его матери, а они, великие короли и целители, до финального аккорда списывали симптомы на давно известную отраву. До чего же иронична бывает судьба. Лекарь тем временем вынул из поясной сумки два пузырька, откупорил один из них и сунул под нос Леголасу. Сдавленный смешок оставил изрезанные трещинками губы. Неужели его держали за дурака? Его познания в медицине носили отнюдь не поверхностный характер. Отличить подкрашенную воду с лавандой от лекарства он не смог бы разве что в беспамятстве. — Я не силен в противоядиях. Лишь облегчу симптомы. Глаза Лаэранта не выдавали его лжи; в его взгляде, устремленном прямо на Леголаса, не читалось ничего, кроме сбивающей с толку решимости. Аранен вдруг почувствовал сворачивающийся где-то над сердцем раскаленный ком. — Я позвал тебя не лечить, старый друг, – он нарочито тяжело опустился на стул, словно небольшое общение забрало остатки его сил. – Мой давний враг... пожелал устроить свидание на празднике Зимнего Солнцестояния. Не окажешь ли мне услугу?.. Он вкратце изложил придуманный на ходу план перед внимательным слушателем. Слушателем, который приведет его в лапы недруга. К сожалению для него, Леголас и сам жаждал этой встречи. — Ты знал, что Лаэрант предатель. Ему понадобились долгие минуты, чтобы приоткрыть налитые свинцом веки и увидеть склонившийся над ним размытый силуэт. В помещении, куда его приволокли, горел свет; он колыхался, становился то крохотным пятном в уголке зрения, то разрастался ослепительным оранжевым пламенем, из-за чего приходилось неловко смаргивать жгучие слезы. Голову от подобных вспышек разрывали – привычные, надо признать – вспышки тупой боли. Не хило его, верно, приложили. Тем не менее, оставили в живых. Сколь ни забавно, сколь ни удивительно, глупая самонадеянность не убила его сразу. Или старый знакомец имел на него особенные виды. А чего он ожидал, отправляясь на самоубийственную миссию? Поставить окончательную точку в вековой давности истории вряд ли легко. «Ответов, – напомнил он себе, – я ожидал ответов». Он ощутил холодное прикосновение металла к губам и поспешил стиснуть челюсти. Кто-то сбоку надтреснуто засмеялся. — На его месте я бы откусил тебе палец, Магол, – поделился мнением сообщник последнего. Внутри Леголаса словно со звоном оборвалась очередная струна: он узнал голос говорившего. Слишком часто он раздавал команды на тренировках молодых воинов, крича им, мокрым, едва передвигающимся от свинцовой тяжести в ногах, продолжать бежать, пока солнце не войдет в зенит. – Хорошо, череп ему ударом не проломил от усердия на разговор вытащить. — Это обычная вода, Леголас, – проигнорировал его колкость Магол. – Я не собираюсь тебя травить. Два столетия, вихрем пролетевшие после гибели королевы Нифрэдиль, наложили сильный отпечаток на его внешность: в русые волосы полосками пепла вплелась седина, кожа приобрела нездоровый желтоватый оттенок, как если бы он безвылазно проводил дни и ночи в сырых подземельях гномов, и под ней синими росчерками обозначились вены, лоб прорезали две вертикальные морщины. Но глаза его сияли все тем же ярким диковатым огоньком, который замечал всякий, кому доводилось общаться с истинными детьми Леса – чистокровными нандор. Неудивительно, что этот же огонь, подпитывавший его неиссякаемой энергией и делающий его тем, кем он являлся, однажды сжег его старого дотла. Видела ли его сейчас Нифрэдиль? Жалела ли о былой дружбе с ним? Не жалела, она ни о чем не жалела. Аранен приподнялся на локте и ухватился за край предлагаемой чаши, безжалостно расплескав желанную жидкость. — Тогда предложи противоядие вместо воды. Изначальная цель его лежала много дальше дерзкой просьбы, вырвавшейся шипением сквозь зубы. Незамысловатая, простая, до одурения банальная, она заключалась всего-навсего в предложение со стройным восклицательным знаком в конце. Видит Эру, ему надоело играть в кошки-мышки на выживание. Поэтому, когда невидимая воля судьбы в лице Индиль с осколком от яда подвела к самой грани, он с предвкушением подумал: «Чем не шанс?» Оставалось дернуть за последнюю ниточку: убедить Лаэранта в своей скорой гибели. Стервятник прилетит на запах крови. — Я знал, что ты не доверишь второсортной пешке покончить со мной. И не упустишь шанс избавиться от ненужной фигуры в твоей игре, – с усмешкой поделился мыслями Леголас. – Лаэрант много наговорил о сожалениях, мотивах и прочих тонкостях жизни. Однако из всех его пылких речей я уяснил две вещи: он не простил и извинялся вовсе не за то, что позволил тьме уютно устроиться у него над ребрами. Ему отдали приказ прикончить недобитого наследника короля эльфов. Признаться, я грешным делом задумался о твоем нежелании удостоить меня присутствием. Магол привычным жестом помассировал переносицу, на миг обозначая на губах усталую улыбку существа, немало наглядевшегося за минувшие тысячелетия. Время под стать ветру, обдувающему могучий дуб, сделало на нем немало засечек: он успел побывать воином, влюбленным с трагичной историей, слугой и другом трех Владык лесных эльфов, погибельной тенью для убийц королевы… презираемым народом предателем, стершим в пыль былые заслуги. Как бы то ни было, посмотрев на него сейчас, Леголас увидел обычного мужчину, чья спина постепенно гнулась под весом неизвестного груза. Враг, наносивший удары из тени столько лет, наконец соизволил устроить личную встречу. С его подачи глотки нандор резались ничуть не реже глоток синдар, вольным соколам-вестникам ломали крылья, на тропах патрулей расставлялись ловушки, в сердцах пленных селилась жгучая ненависть к боевым товарищам. Тогда почему, Моргот его побери, Магол не вызывал отвращения? Почему, в отличие от Лаэранта, его хотелось обхватить за плечи и вытряхнуть из него признание в затянувшейся постановке? Память Первых Детей Эру долга. Да и сложно забыть, как обожаемый с детства друг родителей, круживший заливавшихся счастливым смехом эльфят вместо работы, является к тебе в покои под ночь с флягой, до краев заполненной кровью и произносит тост за вечную память почившей Рин-Нифрэдиль и за отсутствие покоя для душ ее убийц. Он нашел их всех до единого, хотя никому не удалось догадаться, каким образом ему это удалось, и вырезал без пощады в кроватях в объятиях любовниц, перед детьми, в кабаках, в хитросплетенных засадах. В ту ночь он говорил и говорил об их мольбах и стонах, пока Леголас, холодея с каждой его паузой для перевода дыхания, ощущал упирающийся в живот кинжал и впивался взглядом в грубый железный медальон на его шее. Никто не догадывался, какая сила помогла Маголу найти преступников. Никто, кроме столкнувшегося с ним аранена, тогда впервые осознавшего действительную мощь возрождающегося Зла. Око врага вновь распахнулось на доспехах его приспешников. Его символ заклеймил и Магола, к которому, сколько бы не искал, Леголас не находил в себе презрения. — Да, Лаэрант пешка, – согласился старший эльф. – Но далеко не моя и далеко не в моей игре. – Его черты исказила гримаса неодобрения, стоило Леголасу сесть и до побеления костяшек вцепиться в спинку кровати из-за приступа головокружения. – То-то тебе неймется. — Продолжай! – почти прорычал аранен, сглатывая тошноту. — Ты ждешь от меня ответов или оправданий? – усмехнувшись, уточнил Магол. – Я не готов дать ни того, ни другого. — Тогда зачем выполз из своей грязной норы? – с вызовом бросил Леголас. – Меня не нужно добивать, вряд ли тебе об этом не донесли. В углу раздался грохот упавшего стула. — Какого балрога ты вздумал юлить, Магол?! – воскликнул Наэгрон. Он принялся возбужденно расхаживать из стороны в сторону. – Говори по существу! Мальчишка и так вдоволь хлебнул неприятностей по твоей дурости. Скажи, что пришел спасти, а не убить! Мозолистые пальцы обхватили обнаженное предплечье молодого эльфа чуть повыше свежей раны. — Орки окрестили яд на ранившей тебя стреле «мог-мат» – «голос смерти». Сложная в приготовлении штука. Тем не менее, действует быстро и наверняка, за исключением маленького изъяна: он выступает мощным противоядием для многих отрав. – Внезапно мужчина опустился перед араненом на колени, зажав его ладонь в свои. – Я привел орков к Мосту, Леголас. Я спустил тетиву. Я отдал им эмблему семьи Лаэранта. Твое право клясть меня до скончания времен. Просто знай: я желал спасти тебя от подписанного приговора. Над Эрин Гален нависла угроза настолько ужасная, настолько могучая, что я боюсь заглядывать в будущее. Впервые я чувствую себя ни на что не годным ничтожеством. Могу лишь отводить нож от сердца в ключицу. — Ты не мог знать, где я буду… – прошептал он. Сомнение закралось раньше, чем он успел закончить фразу. – Письмо Илверан. — Привело тебя туда, куда привело, – кивнул Магол. – Пускай влюбленность уже дотлела. Вот он, кошмар, пробирающийся во сны, стоит на коленях в луже пролитой воды. На нем олдовые одежды старика с праздника, под которыми прячется знак давно побежденного Темного Властелина. В его голосе – раскаяние. Где-то там распластался на залитом кровью снегу любезный друг с теплым именем и призванием целителя. На его зеленом одеянии вышиты эмблемы Эрин Гален. В его голове – язык тьмы. Лаэрант подолгу отпаивал его, вернувшегося из очередного патруля, лекарственными отварами – отравлял, прикрываясь помощью. Магол пустил в полет стрелу, чтобы, ранив, спасти. Мир сходил с ума. — Допустим, на тебе нет вины, – медленно проговорил Леголас. – Кто же рвется убрать меня с дороги? *** Бока коня тяжело вздымались от безостановочной гонки со временем, которую затеяла его хозяйка. Она не понукала, не призывала нестись по занесенным дорогам быстрее ветра. Всего-то прижималась к могучей шее с отчаянной надеждой и повторяла про себя обрывки прошений. К кому она обращалась: к Валар ли, к иным ли богам и духам – оставалось загадкой даже для нее. Но никто из Великих не откликался на просьбы задыхающейся от накатывающего страха девушки. Ей понадобилось не меньше часа, чтобы обойти дома торжественно умолкнувшего после празднования Эсгарота и сбивчиво, переходя то на всеобщий, то на эльфийский, по крупинкам выведать у немногих открывавших ей горожан, где поселили «милордов эльфов» из Лихолесья. Информация разнилась, путала, иногда вовсе сбивала с толку своей нелепостью. Видать, гуляли в этом году люди с размахом, не жалели денег ни на выпивку, ни на развлечения – вот туманность мыслей и не рассеивалась под утро. Когда, наконец, на пороге наглухо запертого трактира появился высокий бородач в засаленном фартуке и без лишних объяснений довел ее до комнаты на верхнем этаже, она едва не разрыдалась от облегчения. — Присмотреть за ним велено. Лежит, что труп – хоть в сей час хорони. Зазвенело бьющееся стекло. Девушка вздрогнула и без лишних раздумий толкнула дверь. Бесконтрольно дрожащий Лаэрант стоял на четвереньках в хаосе из осколков зеркала. Со слипшихся волос капала кровь, на ступнях алели порезы. Лишь глаза спокойно смотрели перед собой. — Лаэрант? – ей понадобилось опуститься рядом с ним, чтобы осторожно, не трогая ран, потянуть его вверх – на кровать. Он резко повернулся на звук ее голоса. — Индиль? – попытался погладить ее по волосам, но рука бессильно соскользнула на плечо. Губы растянулись в вымученном оскале. – Помоги мне, Индиль. С неожиданной для его состояния силой Лаэрант развернул девушку к себе спиной. Под подбородок уперлось что-то острое. «Убедись же, дочь Торонгола, в моей правде. Доверие – удел глупцов».