***
После тренировки я остаюсь в горах, только выбираю самый низкий выступ. Это противоположная сторона, поэтому отсюда не видно столицу, но зато можно разглядеть на горизонте маленькую точку — поселение, куда сегодня на вечерне-ночное дежурство отправились Лиса и Нина. Нам повезло, что коалиция фениксов, ведьмаков и оборотней не такая уж и большая по площади. Надеясь на то, что нападение не пойдёт дальше её границ, Татьяна и Доурина составили план дежурств стражей и добровольно вызвавшихся местных жителей. Всего нас собралось около двадцати, чего вполне достаточно, чтобы отправлять по двое-трое в каждое поселение на полдня. Затем — смена на другую точку или отдых. Сегодня у меня выходной. Как и каждый день, за редким исключением. А все из-за Дмитрия, который ясно дал понять, что для меня в приоритете должны быть исключительно тренировки с Татьяной и лекции Максима. — Чего делаешь? Я оборачиваюсь. Бен ловко забирается на выступ, подтянувшись на руках. Отряхивает ладони о штаны, выпрямляется. Глядит сначала вдаль, потом на меня. Щурится. Вчера он был с Лизой в Дарэме, и сегодня у него тоже выходной, в отличие от Лизы, которая изъявила желание дежурить с Лукасом и Рэмом. Из-за Рэма, разумеется, а не из альтруистических побуждений. Хорошо, что хранители и миротворцы тоже посещают в штабе занятия защитников, поэтому элементарные навыки рукопашного боя у них, несмотря на правила, присутствуют. — Просто сижу, — отвечаю я. — Просто сидишь, — повторяет он, кивая. — Очень осмысленно. Лучше бы пошла, да успокоила своего друга. Не знаю, что он там наговорил красноволосой, но она со слезами на глазах вернулась в дом после того, как еду им отнесла. — Я ему в няньки не набивалась. К тому же, колдовать он не может, вы же его обезоружили. — Ну да — наручниками из железа. Они ослабляют его силы, но чтобы полностью их его лишить, нужно блокировать органы чувств, то есть добавить к наручникам ещё как минимум кляп и повязку на глаза. А это уже извращениями попахивает. Бен присаживается рядом, вытягивая вперёд ноги. В тот вечер, когда мы поймали Кирилла, он, прежде чем попытаться в него выстрелить, боролся с волком из банды пиратов по имени Север. В память об этой драке у него остались глубокие порезы на плече — ровные линии с рваными краями. Сейчас они уже схватились, но в первый день выглядели ужасно, даже кости проглядывались. — Не хочу с ним разговаривать, — говорю я. — Почему? — Он мне соврал. — Он инсценировал собственную смерть, а не бросил тебя беременную. Моё удивление едва ли можно выразить одними приподнятыми бровями. — Когда это вы успели стать лучшими друзьями? Помнится, именно ты держал его на мушке пару дней назад. Бен кивает, подтверждая мои слова: — Верно. И, в случае чего, я всё ещё готов его убить. Просто, как мне кажется, ты должна быть счастлива, что он на самом деле жив. Я бы многое отдал за то, чтобы вернуть родных людей с того света, а тебе такой шанс в прямом смысле на голову свалился. Бен подтягивает одну ногу к себе, обхватывает её руками. Смотрит на горизонт, а я краем глаза слежу за ним. За последние дни нам удалось немного сблизиться — если этим словом можно объединить разговоры урывками, постоянные перепалки и одно совместное дежурство, в течение которого мы, пожалуй, достигли наибольшего прогресса, когда Бен предложил скоротать время за метанием ножей в бочку с вином. Да, Бен всё ещё закрытая для меня книга, но теперь, по крайней мере, я могу прочитать её название. — Могу спросить? Бен, не глядя на меня, кивает. — Можешь, конечно, но сразу предупреждаю — ты не в моём вкусе. — Даже не претендую, — фыркаю я. — Мне просто интересно, почему Бен, а не Андрей? — Деда моего так звали. Точнее, Вениамин, но Веня — не очень солидное имя было для крутого мужика в кожаной куртке. — Похоже, вы точно родственники. Зная тебя, хотелось бы глянуть на твоего дедушку. Бен грустно хмыкает, и раньше, чем он поворачивает голову в мою сторону, я уже понимаю, где ошиблась. Поэтому не удивляюсь, когда слышу: — Он умер, когда мне было тринадцать. — Чёрт. Извини. Вы были очень близки? — Предки не хотели лишать себя молодости, так что меня дед растил с пелёнок. К сожалению, первыми смерть забирает лучших, и в тринадцать пришлось вернуться обратно к отцу с матерью. Но там мне особо никто рад не был. — Бен изображает на лице гримасу отвращения. — Короче, не самый классный период в моей жизни. Если бы не Марк, не знаю, может меня до сих пор пытались бы соскрести с дивана. Когда я попал в штаб, родители прожили вместе ещё месяц, а потом развелись. Сейчас мама живёт во Франции, а отец в Старом мосте с новой пассией, кажется, года на четыре всего старше меня. — Бен замолкает. Трёт переносицу костяшкой указательного пальца. — Но мне плевать на них, вообще-то. От такого неожиданного откровения у меня даже мозг отключается. На то, чтобы прийти в себя, требуется несколько долгих секунд. Но нужных слов мне всё равно не подобрать. Поэтому я осторожно, едва касаясь, буквально на секунду кладу голову Бену на плечо, дескать, ты не раскисай, давай, сейчас-то у тебя всё в шоколаде. — Это ещё что? — спрашивает он, едва я отстраняюсь. — Если ты хотела ударить меня головой, то висок — не лучшая для этого часть черепа. Я фыркаю. — Тебе не обязательно быть такой занозой. Просто говори людям, что ненавидишь их, и они отстанут сами. — Я не ненавижу людей. Не всех, по крайней мере. — Круг доверия Андрея Прохорова настолько мал, что я уже сомневаюсь, входит ли в него сам Андрей. — Конечно, входит. Я свой главный фанат.… Ну, после Марка. Я смотрю на Бена, но он отворачивается и принимается тереть рукой глаза. — Кстати, он быстро идёт на поправку, — говорю я, вспоминая сегодняшнее утро. — Не прошло и недели, а Марк уже может принимать полусидячее положение. — Ещё бы. Ваня с Леной разве что только лекарство от рака за это время не изобрели в поисках лучшего средства от ожогов. — Разве это плохо? — Наоборот… Просто хочется напомнить им, что не всё можно вылечить с помощью всяких мазилок. — Всё дело в Тори и Паше, — предполагаю я. — Ваня очень переживает по этому поводу, как мне кажется… — Не он один. Смерть этих двоих и Феликса коснулась каждого в штабе. Конечно, стражи знают, что в любой момент есть вероятность попрощаться с жизнью, и всё-таки привыкнуть к такому невозможно. — А расскажи о них? — прошу я. — Зачем тебе? — Просто интересно. Бен выпячивает челюсть, задумываясь. — Ну, они женаты были. Я когда пришёл в штаб, они праздновали вторую годовщину. Я как бы не верю в любовь, но эти двое друг на друга так смотрели... В шесть-то глаз. — В шесть глаз? — Паша очки носил, — смеётся Бен. — Такие дурацкие, круглые, в красной оправе. Без них не видел ничего дальше собственного носа, четырехглазый. — А у Тори, случайно зелёной чёлки не было? — припоминаю я слова Дани. — Была, — отвечает Бен. — И зелёная, и красная, и фиолетовая… А что? — Да так, — произношу отстранённо. Тори и Паша, которые были в «Дельте» с Ваней, пришли вербовать в стражи его брата-близнеца, и даже ничего ему не сказали? Или просто не успели? — Ты, вроде, с Тори дружил, да? — Ага, — кивает Бен.— Её мама была моей любимой учительницей в школе, и я иногда оставался помогать ей по мелочам: полить цветы, вымыть доску.… И из-за этого часто виделся с Тори. — Бен хмыкает, что-то вспомнив. — Нужно было видеть, с какой завистью на меня, сопляка-шестиклассника, смотрели все вокруг, когда я мог в коридоре спокойно заговорить со старшеклассницей. Я не могу не улыбнуться. Наконец понимаю, почему, несмотря ни на что, именно Беновы рассказы мне нравится слушать больше всего — в такие минуты я вижу его настоящего, пусть и ненадолго; без этого напускного самолюбия и эгоизма, Бен, должно быть, становится Андреем — тем, кем он был, пока не остался один. Тем, с кем мне уже не посчастливится познакомиться. — Я, вообще-то, пришёл позвать тебя на ужин, — говорит Бен. — Там какой-то суп, и рагу, и что-то ещё. Опять наготовили всего, только еду переводят. — Вот-вот, — подтверждаю я. — И я не голодна. Бен кивает, но сам не уходит. Вместо этого усаживается поудобнее, перекрещивая ноги и обхватывая руками обе коленки. — Да, — он быстро облизывает губы. — Да. Я тоже.***
Металлическая дверь с поржавевшей ручкой кажется мне до смешного хлипкой. Навряд ли что-то такое способно сдержать хотя бы ребёнка, не то, чтобы шайку сверхъестественных воришек. Даже замка никакого нет. За дверью — полумрак и крутые ступеньки вниз. Единственное, что здесь излучает свет — это одинокий подсвечник на стене. Пламя свечи дрожит, от этого тени на стенах принимают ужасающие формы. Медленно спускаюсь вниз. Подвальную комнату и лестницу отделяет решётчатая перегородка. Когда подхожу ближе, замечаю, что она покрыта чёрными крупицами, а на полу перед ней просыпан синий порошок. — Человек, — произносит урчащий голос, когда я замираю перед решёткой. Не Кирилла, и не женский точно. Наверное, это тот самый Север. Присматриваюсь и в полумраке различаю заключённых: двух парней и двух девушек. Они сидят в кругу друг напротив друга, но все смотрят на меня. У одной из девушек ярко-зелёные волосы, а вторая — один в один сирена из бара «Дочери войны». Я вспоминаю имена, которые называл Ваня: Гло и Филира. Ни один из пиратов мне не интересен больше, чем Кирилл. Старый друг поднимается на ноги и, шаркая, плетётся к решётке. Когда он выходит на свет, вижу, что на его запястьях болтаются железные наручники на длинной цепочке. Кожа под браслетами стёрлась до крови. — Это болит не так сильно, насколько плохо выглядит, — проследив за моим взглядом, говорит Кирилл. В детстве у него был очень высокий голос, из-за чего многие, не видя его, считали, что говорит девчонка. Сейчас же Кирилл хрипит, словно курит с тех самых пор, как мы расстались. — Я боялся, что ты так и не придёшь меня навестить. Синяки после удушения на моей шее уже пожелтели, и при таком тусклом свете мне не удастся указать ему на них, а вместе с этим и на те невидимые раны, которые почти успели затянуться со дня его «смерти», а теперь снова вскрылись. — Я и не хотела приходить, — я скрещиваю руки на груди. Брови Кирилла сходятся на переносице. Что-то похожее на сожаление пробегает по его лицу едва уловимой тенью. Он подходит вплотную к разделяющей нас решётке, обхватывает прутья пальцами. По крохотному помещению разносится запах горелой плоти. Чертыхаясь, Кирилл отдёргивает руки и прижимает их к груди. — Железо, — бурчит он. Поджимает губы и на мгновение отводит взгляд в сторону, приходя в себя. — Я помню, как одно такое проткнуло тебя насквозь. — Это была иллюзия, — Кирилл качает головой. — У меня не было другого выбора… — Да ты же умер у меня на глазах! — перебиваю я. Нужно быть спокойнее. Нужно слушать голос разума, который сейчас говорит словами Вани: «Никогда не доверяй фейри». — Хоть представляешь, каково мне было? — продолжаю, когда заставляю себя собраться. — Ты не просто умер, ты бросил меня в одиночестве. — Ты никогда не была одна, — говорит Кирилл уверено. — У тебя была семья. У тебя был Даня. — Даня — мой брат! Даже не смей сравнивать… Ты, — я шумно выдыхаю в попытке сохранить последние крупицы контроля. — Ты был моим лучшим на всём белом свете другом! Кирилл смотрит на меня, чуть склонив голову в сторону. — Если бы у меня был выбор, я бы никогда тебя не оставил. Пойми, мне пришлось. Мои родители оказались не теми, кем все их считали.… Если бы я остался, оказался бы в беде. Не дай Бог, — Кирилл перекрещивается, — и ты бы пострадала. Этого я бы точно не пережил. Я и забыла, какой он набожный, в отличие от меня. — И что не так с твоими родителями? — Ты правда готова меня выслушать? Жму плечами. Слушать и верить — разные вещи. Но я уже здесь, поэтому терять мне нечего. Поэтому я говорю: — Валяй. Кирилл удовлетворённо кивает. Наваливается боком на стену перед решёткой. — Ладно, — произносит он немного устало. — Мои родители — фейри Зимнего двора, и пока я был уверен, что они держат обычный магазин в Старом мосте, они вместо этого занимались незаконной торговлей магией. Разумеется, стражи, рано или поздно, должны были их вычислить. В день, когда это случилось, родители сказали мне, что нужно уходить — возвращаться в мир, который я знал лишь по их разговорам. Но мне было всего двенадцать, и я не понимал: как так? Ведь в Старом мосте у меня было всё: школа, секция по плаванию. — Кирилл замолкает. Отрывает взгляд от наручников и глядит на меня. — В Старом мосте у меня была ты. Но родители сказали, что нет другого выбора, и впервые за всё время даже разрешили мне воспользоваться магией. Всё, что ты видела: падение, скорая помощь, похороны — этого не существовало на самом деле. — То есть, я единственная, кого ты обманул? — Нет, — Кирилл качает головой. — Все знали, что я трагически погиб, но только для тебя я создал целую картину. — Но ты ведь мог просто сказать, что переезжаешь! — Не мог.… Знал, что если так скажу, всегда будет возможность вернуться. А смерть — универсальное средство от прошлого. Я фыркаю. Делаю шаг назад, уходя в тень. Не могу принять его слова за чистую монету. Как ни стараюсь — не выходит. — Ты меня ненавидишь, — грустно произносит Кирилл. — И имеешь на это полное право. Только знай, что я очень по тебе скучал, Рось… Разум понимает, что тот, кто стоит сейчас передо мной — чужак. Но сердце хочет открыть эту дурацкую решётку и крепко обнять глупого мальчишку, чьё когда-то детское лицо сейчас лёгкой щетиной и заострёнными чертами выдаёт в нём мужчину. — Я тебя не ненавижу, — наконец произношу я. Разворачиваюсь спиной к Кириллу раньше, чем первая слеза скатывается по щеке. — Просто мне нужно время, чтобы во всём разобраться. Заношу ногу для шага, но так и не опускаю её на ступеньку. Не могу уйти. Его не было рядом слишком долгое время. А я так скучала… — Останься, — тихо произносит Кирилл. — Пожалуйста. Давай немного поговорим. Я долго выдыхаю, собираясь с мыслями. Быстро провожу ладонью по лицу, утирая слёзы. — О чём ты хочешь поговорить? — спрашиваю, не оборачиваясь. — О чём угодно. Расскажи, чем жила, пока меня не было. Звучит так, будто он за хлебом в магазин выходил, а не пропал на долгие пять лет. — Это было в шестом классе, думаешь, я помню? — огрызаюсь я. Но ведь помню. Не каждый день, потому что первые месяцы после его «смерти» прошли как в тумане, но все последующие, похожие друг на друга, как один. До момента, пока не пришла Лия, заставившая меня снова поверить в значимость дружбы. — Спроси у неё, — до меня доносится чей-то шёпот. Резко разворачиваюсь. — Спросить о чём? — Долго ли нас ещё тут будут держать, — произносит Кирилл. Глядит через плечо на свою шайку, затем снова на меня. — Мы ведь ничего плохого не сделали. — Вы обокрали мёртвых, — напоминаю я. — Если ты думаешь, что это нормально, то у меня для тебя плохие новости. — Если ты считаешь противозаконным желание заработать на еду, то у меня для тебя тоже, — говорит Север. Его голубые глаза недобро блестят. — Почему вы вообще шныряете по Огненным землям, как беспризорники? — спрашиваю я. Секундная пауза взрывается громким смехом, похожим на рычание. Север встаёт с пола. Он выше, чем я думала. И крупнее. Север в мгновение оказывается у решётки напротив меня. Не знаю, чего от него можно ожидать, поэтому пячусь назад. Одновременно с этим Кирилл выставляет руку перед Севером, предостерегая его от необдуманных действий. — Так и есть, Рось… Мы и правда бездомные. — В смысле? — недоумеваю я. — У тебя же есть родители! — За незаконную торговлю магическими артефактами, из-за которых гибли люди, королева двора приговорила их к смертной казни. Не прошло и пары недель после нашего возвращения, как я стал сиротой. А дальше либо быть королевским мальчиком на побегушках, либо пытаться выкарабкаться самому. Я выбрал второй вариант. — И собрал этот цирк уродов? — Эй! — Север подаётся вперёд. Рука Кирилла, всё ещё удерживающая оборотня, касается железных прутьев решётки. Я вздрагиваю, когда лицо друга искажается от боли. — Эти ребята — единственная семья, которая у меня есть, — чуть погодя говорит Кирилл. Север поджимает губы. Одаривая меня гневным прищуром, он отходит обратно к девушкам. Эти трое начинают тихо шушукаться между собой. — Что ж, я погляжу, мы оба смогли найти друг другу замену, — говорю я. Кирилл отрицательно качает головой. — Никто и никогда не сможет мне тебя заменить. Раньше, чем я обвиняю Кирилла в манипулировании моими чувствами, толчок невероятной силы сбивает меня с ног. Я заваливаюсь на решётку и лишь чудом успеваю просунуть руку между прутьев и схватить Кирилла за предплечье чуть выше локтя, уберегая от падения. — Что это? — в голосе Кирилла не слышно страха. И всё же он обхватывает мои пальцы на собственной руке свободной ладонью. Звон цепей наручников ещё некоторое время эхом отражается от стен. — Ничего хорошего, — медленно произношу я. Дежавю: неожиданный удар под колени, падение, пугающее до чёртиков непонимание и Кирилл. Тогда — видение. Сейчас — живее всех живых. — Никуда не уходите, — произношу я. Кирилл непонимающе таращится на меня, затем опускает глаза на наручники. — Ну да, — киваю я. — В любом случае, просто оставайтесь на месте. Нужно проверить, всё ли в порядке. За спиной со знакомым скрипом открывается дверь. Коридор наполняется светом. Я оборачиваюсь. Бегом по ступенькам пускается Ваня. Его губы шевелятся, но я не могу ничего разобрать, пока между нами не остаётся лишь ступенек пять, не больше. — Беда, беда, беда, — бубнит он. Тормозит резко, выпрямляется, будто лом проглотил. И смотрит на меня, испуганно округлив глаза. — Что случилось? — спрашиваю я. — Бомба уже была там, — выдыхает Ваня. — Она.… Это, видимо, очень сильное заклинание, возможно, привязанное к определённому событию, предмету или действию. — О чём ты говоришь? — Столица, — Ваня качает головой. — Она стерта. — Вот чёрт, — вырывается у меня. — Что значит стёрта? — спрашивает Кирилл. — Это ещё не всё, — продолжает Ваня. — К нам направляются гости.***
На наше счастье, горное поселение хорошо скрыто за каменными холмами. Как сказала Доурина, мы можем видеть приближающийся силуэт, а он нас — нет, но лишь до тех пор, пока не подойдёт вплотную к горам. — Нужно что-то делать, — Ваня нервно потирает ладони. — Почему вы вообще решили, что это чужак? — спрашивает Кирилл. Да, это было опрометчиво, но я выпустила их — и уже, если честно, плевать на последствия. — Я знаю всех, кто проживает в нашей коалиции, — отвечает женщина. Когда она скрещивает руки на груди, кожаная ткань её плаща неприятно скрипит. — Вы не можете знать всех, — фыркает Кирилл. — Мальчишка, ты даже не представить себе не можешь, сколько лет я здесь живу и сколько являюсь главой фениксов, — произносит она холодно, чуть подаваясь вперёд. На Кирилла её тон не производит никакого впечатления. — Это мрачная гончая, — продолжает она, переводя взгляд на меня. Немного снисходительный, словно я — единственная, кому такие элементарные основы нужно пояснять. — Они соседствуют с нами, но не относят себя к коалиции. Ваня называл мрачных гончих ведьмаками-отшельниками. К сожалению, это всё, что я о них помню. — Чисто теоретически, чем он может быть опасен? — спрашиваю я, вглядываясь в медленно приближающуюся тёмную точку. — Чем угодно, — отвечает Ваня. — Хотя бы тем, что появился он сразу после того, как сработала бомба. Когда мы вышли на улицу, сначала я метнулась в сторону, которая демонстрировала мне столицу. Там было пусто: один песок, выжигающий своей желтизной отвращение в моей голове. Ваня сказал, что бомба сработала без видимых глазу эффектов. Просто в один момент всё пошатнулось, а когда народ высыпал на улицу из свои домов, на месте столицы уже ничего не было. — Местные ведьмаки вместе с Лией попробуют создать защитное заклинание, — продолжает Ваня. — Я тоже могу помочь, — говорит Кирилл. — Чем же? — немного брезгливо спрашивает Доурина. — Создам иллюзию, — терпеливо произносит Кирилл. — И тогда… — Заклинание обеспечит нам защиту, а иллюзия — маскировку! — Ваня хлопает в ладоши. Затем одёргивает себя и вжимает голову в плечи, словно испугавшись, что этот шлепок привлечёт внимание мрачной гончей. — Это сработает! В глазах Доурины нет и капли доверия к этому плану. Но если я что-то и поняла о главе фениксов, так это то, что защита народа для неё в приоритете. — Мы должны попробовать, — встреваю я. — Если другого плана всё равно нет. Поворачиваю голову на звук шагов. К нам бежит Лия. Взмыленная, она на ходу что-то чиркает на бумаге. — Почти готово, — сообщает она, подходя ближе. Листы в её руках похожи на те, что есть в её книге, только имеют ярко выраженный зелёный оттенок и сильно пахнут ацетоном. Дрожащими руками Лия в несколько раз складывает исписанный пергамент. Когда с этим покончено, она прикусывает их зубами, опускается на колени и принимается рыть землю голыми руками. Молча, я приседаю рядом и помогаю подруге. Когда вырытой ямки оказывается достаточно, Лия кидает туда сложенный пергамент. Хлопает себя по бокам в поисках чего-то. — Что? — спрашиваю я. — Зажигалка… Нужно поджечь… Не успевает она договорить, как откуда-то сверху на бумагу, будто дождь или снег, падают огненные капли. Поднимаю голову и вижу лёгкую дымку на пальцах Доурины. Она кивает мне, не меняясь в лице. В эту же секунду рядом с нами приседает Кирилл. Сначала он держит ладонь над тлеющей бумагой, а когда в яме остаётся только пепел, зачерпывает его в кулак. Выпрямляется, подносит кулак к губам, что-то нашёптывает. — Что он делает? — спрашивает Лия. Я призываю её подождать с вопросами быстрым жестом руки. Она, всё поняв, поджимает губы. — Пусть думает, что это место давно заброшено, — произносит Кирилл. Прежде чем сдуть с ладони пепел, он бросает на меня грустный взгляд. Я вижу его настоящую сторону — вижу его магию фейри в действии. Ему, похоже, этого не очень бы хотелось после того, как он когда-то давно использовал её против меня. Хлопья пепла поднимаются в воздух, связанные тонкой полупрозрачной белой нитью. Она тянется, образовывая что-то вроде паутины над крышами домов и нашими головами. — Что теперь? — спрашиваю я, обращаясь к любому, кто ответит. — Ждать, — отвечает Доурина. Её рот расслаблен, но глаза сощурены. — Он приближается.***
К тому моменту, как чужак подходит к краю созданного защитного поля, напряжение достигает пика. Незнакомец нас не видит, но зато мы имеем возможность оглядеть его с ног до головы. Несмотря на скрытое за капюшоном лицо, доверие в нём ничего не вызывает. Его балахон изорван и болтается по ветру лоскутами, а закатанные до локтя рукава позволяют увидеть бледную до невозможности кожу и чёрные шрамы, которыми она покрыта. Это не очень лицеприятное зрелище заставляет меня покрепче сжать рукоять меча. Мы успели призвать сюда всех дежуривших стражей, и сейчас не только я стою перед чужаком в полной боевой готовности. Гончая чуть приподнимает капюшон. Глаз не показывает, но я замечаю длинную чёрную чёлку, аккуратный нос и естественно алые губы. Чужак вертится на месте, некоторое время о чём-то размышляет. Похоже, он озадачен. Когда его рука дёргается к полам одежды, я напрягаюсь. Но всё, что он делает — это достаёт из кармана пожелтевший конверт и бросает его на землю. — Дальше мне не пройти, — вдруг произносит он, не обращаясь к кому-то конкретному. — Защитная магия. Но их здесь, кажется, нет. Голос приятный, растягивающий гласные. Затем следует долгая пауза — ожидание ответа. Заканчивается она тяжёлым вздохом, полным усталости и, как мне кажется, иронии. — Хорошо, — произносит гончая. Снова пауза. Со стороны, наверное, забавно: мы стоим и слушаем, как незнакомец разговаривает сам с собой. Ничего больше не сказав и лишь тряхнув головой, гончая, так и не сняв капюшона, уходит прочь. Слежу за его теряющейся среди горных выступов фигурой, и только когда она окончательно исчезает вне поля моего зрения, оборачиваюсь на ребят. Вечно спокойное и улыбчивое лицо Рэма искажено непониманием и гневом. Лиза, стоящая рядом, крепко держит его под руку. — Вы что, его знаете? — спрашиваю я. Из присутствующих кивает только Ваня. Остальные дают мне ответ своими расширившимися от удивления глазами. — Вот же сукин сын! — рычит Рэм, сотрясая воздух кулаком свободной от Лизиной хватки руки. — Вот же су.… Убью его! Убью! Наберите мне Виолу, кто-нибудь, срочно! Рэм вертится вокруг себя, но все мы оставили свои коммуникаторы в доме. Тогда, обронив ещё парочку ругательств, он вдруг замолкает, мрачнеет. Его плечи опускаются вслед за взглядом. Так выглядит отчаяние. Я точно знаю. — Это Влас, — произносит Лиза сухо. И, дабы избавить меня от необходимости копошиться в памяти в поисках ассоциаций со знакомым именем, чуть позже добавляет: — Парень Виолы.