Пепел и пыль

— Он не мой парень, — доносится голос Виолы из динамика Ваниного наладонника. — Ну теперь-то ему точно ничего не светит! — восклицает Рэм. Он наворачивает круги по комнате, ни разу не присев и даже не остановившись с того самого момента, как мы вернулись в дом и связались с его сестрой. Такой Рэм мне не нравится. И хотя я знаю, что парень — не защитник и не приверженец использования физической силы, его спортивное телосложение точно позволит выбить дурь из любого, кто попытается его успокоить. Поэтому все мы сидим тихо и только следим, чтобы Рэм в ярости не вздумал ранить самого себя. — А вы уверены, что это был Влас? — спрашивает Виола. Голос у неё дрожит. — Уверены, — подтверждает Ваня. — Мы все его узнали. Виола тяжело вздыхает. — Вдруг это просто недоразумение? Ошибка? Мало ли, что ему нужно было… — По-моему, в этой записке всё доступно изложено, — Рэм останавливается и разжимает кулак. Смятые куски бумаги, которые когда-то были посланием и конвертом. Хорошо, что мы успели прочитать его раньше, чем оно попало в руки Рэму: «Ты знаешь, что мне нужно. Ты знаешь, на что я способен. Ты знаешь, что меня ничто не остановит». В дверном проёме появляется Лия. Она останавливается, складывает руки на груди. Под её глазами залегли тени, делающие девушку похожей на привидение, а когда-то гладкие и блестящие волосы сейчас собраны в кривой пучок, напоминающий гнездо. Я едва узнаю свою лучшую подругу. Это словно смотреть на копию копии через треснувшую линзу. — Мы думали, что химеры — это дело рук подражателя, но всё гораздо проще, — Ваня разводит руками. — Влас ведь родственник Христофа. — Он его двоюродный племянник, — замечает Виола. — Но это не делает его злодеем, как и то, что он правнук Авеля, не делает его героем. — Кстати, — протягивает Бен. Ловко пропуская маленькие ножи между пальцев, он прищурено глядит через окно на наружный подоконник, где сидят птицы и кажется прикидывает, сможет ли попасть хотя бы в одну из них. Затем переводит взгляд на Ваню. — Я бы поспорил насчёт героя. Согласно некоторым историям, Авель был тем ещё засранцем. Ванин удивлённый взгляд, брошенный на Бена, от меня не скрывается. — Что? — Бен вторит удивлению на лице друга. — Я не такой тупой, каким ты меня считаешь, и тоже умею читать. — Ладно, — я хлопаю в ладоши, переключая внимание на себя. — Допустим, Влас — родственник Христофа. Но откуда у него могли взяться его записи, если стражи их все конфисковали? — О, Боже… — жалобный, на уровне истерики голос из динамика Ваниного наладонника готовит нас с очередному откровению. — Влас, он… всегда очень интересовался своим дядей. Он просил меня достать ему информацию из штаба. Это я… Я передала ему копии. Но ведь я не знала... Я подхожу ближе, гляжу на экран наладонника. Виола морщит лицо и, прежде чем всхлипнуть, утыкается носом в плечо сидящей рядом Лены. Девушка крепко обнимает подругу. — Влас никогда не был стражем? — интересуюсь я не у Виолы, но у всех присутствующих. — Он отказался, — отвечает Ваня. — В своё время. — В своё время — это как давно? Сколько ему на самом деле лет? Ваня глядит в экран наладонника. Виола продолжает рыдать, Лена отрицательно качает головой. Тогда он снова отвечает сам: — Больше, чем двадцать, на которые он выглядит. Я вспоминаю Власа. Его руки были покрыты шрамами, но не морщинами, да и та часть лица, которую я видела, явно принадлежала взрослому юноше, а не старику. — Я так понимаю, мы всерьёз думаем, что Влас может каким-то образом работать с Христофом? — Нина скептически приподнимает бровь. — Разве это возможно? Христоф умер больше сотни лет назад. Или кто-то в обход нам воскрешать научился? — Может, связь с духами? — предлагаю я в шутку. — Просмотр загробного мира сквозь магический шар или вопросы через доску уиджа? Повисает тишина. Моё предположение ещё несколько секунд звенит в собственной голове в наказание за глупость и неспособность вовремя заткнуться. — Браво, коротышка, — Бен качает головой. — Ты как всегда очень к месту. — Не знаю насчёт досок и шаров, но во многих ковенах существует практика общения с умершими родственниками с помощью фамильяров их бывших хозяев, — тихо произносит Лия. Делает шаг внутрь комнаты. Снимает с указательного пальца одно из колец и демонстрирует присутствующим. — В неодушевлённом предмете часть ведьминского духа остаётся жива и после смерти хозяина. Обычно такие вещи остаются внутри семьи и передаются из поколения в поколение. Вот этот перстень, например, — Лия демонстрирует всем кольцо на указательном пальце. Золотое, оно единственное из всех её украшений вместо блестящего камня содержит мутно-голубой, на вид даже не драгоценный, — принадлежал моей прапрабабушке Джомель, и через него я при желании могу обратиться к ней за помощью. — Это как? — спрашивает Бен скептически. — Я могу просить её совета, когда надеваю кольцо. И если при жизни она знала ответ на мой вопрос, она мне его расскажет. — У Власа был амулет, с которым он никогда не расставался, — с трудом, но Виола снова может говорить. — Ничего особенного: перевёрнутый вершиной вниз треугольник молочного цвета. Я и подумать не могла, что он какой-то особенный... Слова Виолы больше всего производят впечатление на Ваню. Он хмурит брови и устремляет взгляд в пол. — Полагаю, мы все сейчас об одном думаем, — высказывается Нина. — Сколько таких птиц нужно поймать, чтобы хватило на перчатки? — произносит Бен. Он тычет пальцем в окно. От его движения птицы, расправив сине-зелёные крылья, взмывают в воздух и, подхваченные потоком, оказываются на приличном расстоянии от нас уже через несколько секунд. — Если бы кто-то из вас был ведьмаком с явными психическими отклонениями и желанием пойти против природы ради научного открытия, и будь у вас шанс вернуться назад во времени, разве вы не попытались бы им воспользоваться? — спрашивает Ваня. Первой, с кем его взгляд пересекается, когда он отрывает глаза от пола, становлюсь я. Секунду он глядит на меня, не мигая, а потом оборачивается на Нину, стоящую за его спиной. — Да, — немного запоздало отвечает она. — Ради исправления последствий старых ошибок. Ваня медленно кивает. — Или ради того, чтобы повернуть их исход в свою сторону, — предполагает сам Ваня. Когда я продолжаю недоуменно на него пялиться, он поясняет: — Христоф мог воспользоваться Власом, чтобы раздобыть Нити Времени и вернуться в прошлое ради завершения начатого ещё в молодости.

***

В нашей квартире непривычно много народу: помимо родителей и Вани с Даней тут ребята из штаба, Лия, Кирилл и семья Лисы. Атмосфера напоминает семейный праздник, разве что на подобных мероприятиях обычно я чувствую себя ужасно неловко и старательно игнорирую любые разговоры, а здесь мне хочется провести время с каждым из присутствующих. Я обнимаю Лию, в шутку спорю с Даней и Ваней о какой-то бессмысленной ерунде, улыбаюсь выздоровевшему Марку. Чужое прикосновение на моём плече. Это Дмитрий. Рядом с ним, улыбаясь, стоит мама. Мой взгляд скользит по их сцепленным в замок рукам. — Вы что, снова вместе? — спрашиваю я удивлённо. — Снова? — Дмитрий звонко смеётся. — Родная, я твою маму никогда любить не перестану. Не успеваю переспросить, правильно ли мне послышалось, как отвлекаюсь на что-то яркое, что надоедливо мелькает сбоку. Кирилл с тортом в руках. Вокруг надписи глазурью «С днём рождения, Слава» в бисквит воткнуто восемнадцать горящих свечек. Присутствующие обступают меня и торт, образовывая плотное кольцо. Они молчат, затаив дыхание. Ждут, что я что-то скажу? Поблагодарю их за праздник? — Постарайся с толком использовать своё желание, коротышка, — говорит Бен. Я отрываю взгляд от торта, и внезапно свет в комнате гаснет. Всё, что остаётся — это тени на стенах, отбрасываемые невидимыми предметами... и Бен напротив. Сейчас он совсем на себя не похож: вместо одежды защитника на нём синий костюм тройка со светлой рубашкой и чёрным галстуком. Бен кривит губы в скромной полуулыбке и протягивает мне руку, приглашая на танец. Не шевелюсь. Смотрю на него заворожено и не могу понять: неужели Бен всегда был таким красивым? — Один танец, — просит он мягко. В голосе ни капли настойчивости. Бен хочет, чтобы это было только моё решение. И я соглашаюсь, беру его ладонь. Бен притягивает меня к себе. Совсем близко — я различаю родинку у него на шее, которую от меня раньше скрывала линия челюсти. — Мне казалось, ты из тех, кто не танцует, — говорю я. — Может, мне просто нужен был правильный партнёр? Одна ладонь Бена продолжает держать мою, а вторая размещается на талии. Я едва чувствую это прикосновение, настолько оно лёгкое. И это пугает даже сильнее, чем сам Бен, ни на секунду не отрывающий от меня взгляд своих пепельно-серых глаз. Мы двигаемся в абсолютной тишине, поэтому жуткий скрип я различаю сразу. Отстраняюсь от Бена и оборачиваюсь. Яркий солнечный свет бьёт в глаза, а холодный ветер, забираясь под одежду, пробирает до самых костей. Кирилл сидит, согнувшись, на детской качели. Я узнаю эту игровую площадку: она находится как раз ровно посередине между нашими домами. Мама часто приводила сюда нас с Даней, когда мы были маленькими. И всё время, когда находила там Кирилла, удивлялась, как его, такого кроху, отпускают гулять одного. — Не хочу идти завтра в школу, — говорит он, спрыгивая на землю. Теперь он выше, и может с лёгкостью повиснуть на перекладине любой высоты. А раньше, чтобы это сделать, нам приходилось подсаживать друг друга. — Никто не хочет, — отвечаю я. — На то она и школа. Кирилл хмыкает. Чёлка спадает ему на лоб, и он поправляет её быстрым взмахом головы. — Я решил придумать нам новое развлечение, — произносит он задумчиво. — Надоело по стройкам шататься, у меня уже третьи кроссовки за месяц ушли из-за этого на помойку. — Наконец-то! — выдыхаю я. Ведь теперь он не упадёт, и мы не расстанемся. Но ведь это уже случилось… С мысли меня сбивает зеленеющий прямо на глазах горизонт. Я верчусь на месте. Кирилл исчез, да и я сама уже не на площадке, а посреди луга, усыпанного цветами. В воздухе витают запахи хлеба, ромашки и клубники. — Откуда ты воду несла? Сама скважину рыла, что ли? Из-за моей спины выходит Нина. На ней белое платье в мелкий чёрный горох; такое истинно девчачье, что теперь я уверена — это сон. Ведь защитница, которую я знаю, никогда бы такое не надела. Нина берёт из моих рук бутылку с водой, хотя секунду назад я не чувствовала её тяжести. Свободной ладонью она подталкивает меня в нужном направлении: к Лисе, Лие и Лизе, сидящих в метрах десяти на постеленном на траве пледе. Я иду за Ниной, но с каждым шагом моя нога тонет в земле, как в зыбучих песках. Я опускаю глаза и вижу воду. — Спорим, что смогу сделать пять «блинчиков»? — заявляет кто-то уверенно. Поднимаю голову. Даня стоит по колено в воде и подбрасывает в воздухе гальку. Но обращается он не ко мне, так как смотрит куда-то чуть левее. — Я сделаю шесть. Скрестив руки на груди, вперёд выходит Ваня. Привычным быстрым движением он поправляет очки на носу. Даня бросает камень, Ваня следит за ним, вслух считая получившиеся «блинчики». И торжествующе смеётся, когда их выходит всего три… … Я открываю глаза. Серость неба первые секунды после пробуждения воспринимается как пыль, которую я пытаюсь стереть пальцами. Нельзя было засыпать на дежурстве, но я не жалею. На такой сон можно обменять любую реальность. — Эй. Шуршащие шаги по земле, и рядом со мной садится Кирилл. Цвет его лица какой-то жёлтый, а на висках испарина. Выглядит он не очень — то ли болен, то ли сильно устал. — Что снилось? — Кое-что очень классное, — мне сложно сдержать улыбку. Кирилл кивает. Замечаю, как сильно он сжимает собственные коленки — так, что даже фаланги пальцев белеют. — Давно ты стоял за моей спиной? — Только подошёл. — Ты так и не научился врать. Кирилл глядит на меня с немым вопросом в глазах. Я натягиваю рукав кофты на ладонь и провожу по его лбу и щеке, стирая капли пота. — Мне хорошие сны уже давно не снятся: либо ерунда, либо ужасы, о которых и вспоминать не хочется. Ты видел, что я задремала, и создал для меня иллюзию? Кирилл пожимает плечами. Раньше, чем я убираю ладонь, он перехватывает её и крепко сжимает. — Я подумал, тебе не помешает немного отдохнуть, — отвечает он. — После всего, что случилось… — Ты и половины не знаешь, — говорю я. Но тут же решаю сменить тему: — И как это происходит? Ты придумываешь картинки и «загружаешь» мне их в голову? — Что-то вроде того, — Кирилл на секунду переплетает наши пальцы. Затем сам себя одёргивает и позволяет мне вернуть ладонь. Я сую обе в карманы штанов. — Часть придумал я, но есть кое-что, что подверженный магии мозг додумывает сам. Кирилл выдыхает. Хмурится, будто пытается воспроизвести в памяти только что потерянный образ: — Мужчина, — продолжает он. — Мужчина, держащий за руку тётю Тому. Это твой отчим? — Отец, — отвечаю я. — Родной. — Отклоняюсь назад, пока не касаюсь спиной прохладной поверхности облюбованного горного выступа. — Он директор штаба. Кирилл присвистывает. Ложится рядом, складывает руки на животе. — Значит, ты теперь важная шишка? Я качаю головой: — Не будь дураком. Ты же знаешь, ответственность меня портит. — Да уж, — короткий смешок. — Ещё как. Тиран и деспот — недостаточно грубые в твоём случае слова. Не глядя, пихаю Кирилла в бок. Задерживаю ладонь на его теле чуть дольше необходимого, потому что даже через одежду чувствую, как он дрожит. — Ты в порядке? — переворачиваюсь на бок, чтобы видеть друга. — Неважно выглядишь… — За любую магию нужно платить, — предупреждая дальнейшие вопросы, говорит Кирилл. — Одно дело напугать кого-нибудь, создав монстра, а другое — замаскировать целое поселение и его жителей под заброшенные руины. — И можно тебе чем-то помочь? — Не говори, что я неважно выгляжу. Это обидно. Я улыбаюсь. Кирилл, лежащий чуть выше, чем я, глядит на меня из-под опущенных ресниц. — Когда я видела тебя последний раз, ты был ниже, — вспоминаю я. — Нам тогда было по двенадцать. Я был ниже, ты не носила лифчик. — Очень смешно, — прыскаю я. Но ничто не может сейчас отвлечь меня от его самочувствия. Такими темпами Кириллу едва ли удастся додержать иллюзию до утра, оставаясь в сознании. — Я ведь тоже владею магией, в каком-то смысле, — говорю я, поднимая правую руку над головой. Голубые камни на браслете завораживают своим блеском. — Жидкость, которая бежит по моим венам… — И? — уточняет Кирилл, не давая мне закончить. — Может, я могу как-то тебе помочь? — Рось… — Иначе уходи, потому что я не могу смотреть, как ты страдаешь. Продолжаю отвлекаться на браслет, но краем глаза слежу за передвижениями Кирилла. Некоторое время он молчит, но смотрит на меня в упор, не отводя глаз. — Ладно, — произносит он наконец. Хватает меня за поднятую руку, переплетая пальцы. У Кирилла мозолистая, грубая ладонь. — Не обязательно подпитываться магией, я могу воспользоваться и твоей жизненной силой. Я крепче сжимаю его пальцы. — Ты типа вампир? Кирилл лишь смеётся в ответ. — Вампиризм не более чем проклятье. Как вида вампиров не существуют. Живые мертвецы? — Кирилл качает головой. — Бред какой-то. «Иголки» под кожей проходят по всему телу, и начало они берут именно в ладони, которую держит Кирилл. Пока это всё, что я чувствую. Не так уж и страшно. — Расскажи о своих друзьях, — прошу я. — Гло, Филире, Севере.… Где вы познакомились? И почему вас, пиратов, всего четверо? — Чем меньше народа, тем легче путешествовать. Двоих недостаточно для самообороны, троих — для воровских афер. А вот четыре — идеальное количество. Да и больше таких, как мы, ты всё равно не найдёшь. — Каких таких? — Не знаю… Особенных? — Кирилл морщит нос. Похоже, ему не нравится это слово и то, что оно в себе несёт. — Я — изгнанник, спасибо родителям. Стаю Севера уничтожили во время гражданской войны. Гло родилась больной, её голосовые связки совсем неразвиты. Можешь себе представить, какой удар несёт подобное чадо для сирен, чьей основной задачей является сильное потомство? — А Филира? — Её деревню разорили. Она, будучи маленькой девочкой, сначала попала на служение какой-то важной шишке, а потом, как и все мы, набралась смелости и отправилась на поиски лучшей жизни. Кирилл улыбается мягко, но с хитринкой. Так, наверное, улыбались бы коты, если бы умели. Я всё ещё злюсь на Кирилла, но как ни стараюсь, не могу перечеркнуть всё то, что было между нами раньше. Мы выросли вместе, он был мне ближе матери и брата. Он был моим лучшим другом, моей родственной душой — той самой, которая, ты знаешь, всегда будет рядом. Поэтому потерять его в двенадцать, — почти тринадцать, — для меня было равносильно тому, чтобы понять: твоё солнце больше не греет. — Если ты снова когда-нибудь вздумаешь обмануть меня или исчезнуть, — произношу уверенно, глядя Кириллу в глаза. — Я тебя убью. Свободной ладонью Кирилл ерошит свои и без того беспорядочно торчащие во все стороны волосы. Я чувствую лёгкое головокружение, но не подаю вида. Кириллу сейчас больше меня необходимы силы — он должен защищать нас, пока мы не придумали новый план. — Скорее всего, всё произойдёт наоборот, — отвечает он. — Если я оставлю тебя, то сам долго не протяну.

***

— Ну что? — спрашивает Максим, едва я переступаю порог комнатушки, где они с Татьяной обосновались. Именно здесь он и обучает меня тому, чему я должна была учиться сейчас в штабе. В основном, занятия миротворческие и связаны с медициной или ботаникой, но Максим оказывается достаточно эрудированным, чтобы пояснить мне кое-что и из направления хранителей. — Ты подумала? — Ну, я попыталась, — отвечаю, присаживаясь на стул. Место Максима, как учителя, напротив. Нас разделяет деревянный стол, на котором стоят книги и его ноутбук, подсоединённый к здоровенному блоку питания. — И? Максим ставит локти на стол и переплетает пальцы в замок, на который, в свою очередь, кладёт подбородок. У Максима очень тёмные, практически чёрные глаза, от чего его прямой взгляд мне едва удаётся выдержать. — Я хочу побольше узнать об пакте Единства, — говорю я. — И об артефактах. Максим поджимает губы, задумчиво качает головой. Резко выпрямляется и принимается щёлкать по кнопкам клавиатуры, пока не находит то, что ему нужно — я понимаю это по вмиг расслабившемуся подбородку. Максим разворачивает ноутбук вполоборота, чтобы и я могла видеть экран. — Хранители уже начали создавать электронную базу всех книг, рукописей и мемуаров, начиная с самых древних. Заведено пока только лишь двадцать процентов, но пакт был заключён в 1773 году, поэтому, разумеется, книгу об истории Единства занесли сюда одной из первых. Максим открывает на экране фотографию пожелтевшего, порванного со всех краёв листа бумаги. Слова на старом русском, а половина ещё и стёрта временем и, возможно условиями хранения. То, что это та самая физическая форма пакта, я понимаю по пяти подписям в самом низу. — Заключение пакта Единства и создание стражей пришлось на один год, — начинает рассказывать Максим. — События взаимодополняющие. Сначала — подписание документа с готовыми сотрудничать мирами, потом — организация тех, кто будет контролировать это самое сотрудничество. — Максим щёлкает кнопку со стрелкой, картинка меняется. Теперь передо мной коллаж из пяти отдельных фотографий. — В качестве жеста абсолютного доверия к принимающему миру, представителями каждого из заключающих пакт миров было решено передать людям магические артефакты. От Ликаонии — четырёхгранный стилет, выплавленный из такого количества металлов, что способен ранить или убить любую существующую форму жизни. Из Огненных земель — Вечный огонь. Разумеется, это метафора. На самом деле, он представляет из себя спрессованный в ромбическую форму пепел одного из старейших и сильнейших глав фениксов, которому удалось прожить почти десять веков кряду. Его сила в том, что камень может хранить в себе огонь: достаточно однажды позволить ему соприкоснуться со стихией, и он сможет выпустить её обратно в любое необходимое время. Свои слова Максим сопровождает тем, что открывает отдельно фотографию каждого артефакта. — Волшебный народец, как тебе уже известно, одарил нас Нитями Времени. Проклятыми землями был передан компас, всегда указывающий держащему его, в каком направлении находится дом, будь то человек или место. Восточные земли, после того, как перекрыли свой портал к нам в двустороннем порядке, забрали свой артефакт, но вообще им была карта жизни… — Максим делает паузу, чтобы почесать затылок. — Занятная вещица, на самом деле. — Какую магию она в себе несла? — спрашиваю я, не в состоянии сопротивляться любопытству. — Карта показывала все высшие и низшие точки, которые ожидали человека на его жизненном пути. Пролистав все фотографии, Максим идёт по второму кругу и оставляет на экране изображение Нитей Времени. Я читаю подпись, которую до этого игнорировала, чтобы не пропустить ни одного слова своего учителя: «Артефакт способен перенести его хозяина в любую точку времени его жизни, будь то прошлое или будущее. Для того чтобы активировать магию, нужно пропитать Нити своей кровью, повязать ими свою плоть и прочитать заклинание, спрятанное в катушке. Чтобы возвратиться в своё время, нужно разорвать Нити». И большими буквами в самом конце: «ИЗМЕНЯЯ ПРОШЛОЕ, ТЫ МЕНЯЕШЬ БУДУЩЕЕ». — Ладно, — говорю я, захлопывая ноутбук прямо перед носом Максима. Я узнала новую важную информацию, но от этого количество вопросов только увеличилось. Нужно отвлечься. — Давай вернёмся к нашим занятиям. Кажется, на предыдущей лекции мы остановились на чём-то медицинском… — Мы говорили о переломах, — замечает Максим. На его лице появляется облегчение. — Симптоматика, причины и лечение. — Да-да, — соглашаюсь я. — Точно. Максим начинает рассказывать о том, что знает хорошо, а я, хоть и киваю в такт его словам, всё никак не могу перестать думать о Нитях Времени. Нужно смочить их кровью и привязать к плоти, чтобы они подействовали. Даже если у Власа есть возможность слышать Христофа через амулет на шее, где он сможет найти его плоть и кровь? — Слава? — зовёт Максим. Не ожидала услышать среди его лекции своё имя, а потому даже вздрагиваю. — А? — Ты не слушаешь. — Извини, — виновато произношу я. — Ничего. Впредь слушай внимательнее. Любая информация, рано или поздно, может спасти твою и другие жизни. Максим прав. Но от этого мне не легче.

***

Татьяна оставляет меня ближе к ночи. Уходит, забирая всё оборудование. А я так измотана, что первое время едва ли могу даже встать на ноги. Сижу, привалившись к камню, и гляжу на горизонт. Доурина говорила, что в её стране осталось всего шесть поселений. Одно из них мне отсюда видно в виде мерцающего пятна. Кто-то из ребят там сейчас на дежурстве, ведь, несмотря на Власа и догадки, которые принесло его появление, мы решили не отступать от прежнего плана и продолжать защищать Огненные земли. Нужно уметь правильно расставлять приоритеты. Чужие жизни дороже чужих секретов. Я прикрываю глаза, полностью погружаясь в окружающий мир. Где-то вдалеке поют птицы. Ветер, шелестя, поднимает в воздух песочные вихри. Огонь в мышцах затухает так же быстро, как и приходит. Клятва восстанавливает моё тело раньше, чем я понимаю, что оно и правда чему-то научилось. С каждым подходом оружие всё ровнее и удобнее ложится в мою ладонь, с каждым ударом я всё меньше думаю и всё больше полагаюсь на рефлексы. Я словно заново учусь кататься на велосипеде. Если бы это ещё временами не напоминало попытку оседлать Боинг. Я закрываю глаза и чувствую, как «старая» жизнь оставляет меня, ускользая сквозь пальцы подобно песку. Метафорически, конечно. Прошло, кажется, всего ничего времени, а всё настолько переменилось, что сейчас, смотря в зеркало, я едва узнаю собственное отражение. Это не настолько физические изменения, насколько что-то внутреннее; раньше я лишь сияла, но теперь горю так ярко, что, если захочу, смогу сжечь дотла всё вокруг. И самое странное, что я совсем не скучаю по прошлому: однообразному и поверхностному, пусть и заполненному людьми, которых я люблю. Да, они сделали меня тем, кто я есть, но только миру стражей удалось показать мне моё истинное предназначение. — Слава? — зовёт кто-то. Я, не открывая глаз и не оборачиваясь, узнаю по голосу Лису. А потому отвечаю: — А? — Мы хотим прогуляться до одного особенного места. Пойдёшь с нами? Я открываю глаза, поднимаюсь на ноги. Лиса стоит ниже уровня моего выступа, а потому я вижу только верхнюю часть её тела, в частности, скрещенные на груди руки. — Что за место? — уточняю я. Лиса делает шаг в сторону, когда видит, что я собираюсь спрыгивать. — Тебе понравится, — уверенно заявляет она вместо ответа. И направляется к тем, кто ждёт нас внизу у домов. Я иду следом. Вижу, что компания собралась совсем небольшая: Ваня, Зоул, Лукас и Лия, закрывающая спиной кого-то на камне. Когда она оборачивается на звук наших с Лисой шагов, я вижу Марка. Прижав ладонь к животу, он сидит, сгорбившись, и что-то рассказывает. — Ты чего это? — восклицаю я, подбегая к Марку. — Как это? Он улыбается. В этот раз не через силу. — Спроси свою подругу, — говорит он мягко. Не могу сдержаться: быстро обнимаю Марка за шею одной рукой, стараясь не причинить ему дискомфорта. Затем выпрямляюсь и гляжу на Лию. — Что ты сделала? — Немного поколдовала… — Ей помог кое-кто из местных, — встревает Ваня. — Почему они раньше не могли этого сделать? Лия жмёт плечами. Вертится вокруг, проверяя, не подслушивает ли кто. Склоняется к моему лицу и шепчет: — Они колдовали вместе со мной над защитой поселения только потому, что это было в их интересах. А Марк — наша забота. И они бы не стали лечить его бесплатно. — И что они хотели получить взамен? — спрашиваю я, хмурясь. Лия отмахивается, мол, цена ерундовая, даже в голову не бери. Я верю ей, ведь она не стала бы мне врать. Лия поправляет ворот рубашки Марка — ярко-жёлтой, принадлежащей миротворцам, — и я замечаю, что на её пальцах не осталось ни одного кольца, кроме того, что принадлежало бабушке. А Лия ведь никогда их не снимает… Поймав на себе мой внимательный взгляд, Лия качает головой, опережая любые мои вопросы. — Далеко идти? — спрашивает Ваня. — Минут пятнадцать, — отвечает Лукас. Он дёргает Зоула за футболку, когда тот едва не падает, соскочив с чего-то, что мне напоминает скейтборд. Я приглядываюсь. И правда обыкновенная деревянная доска на колёсиках с криво выцарапанной надписью на неизвестном мне языке. — Эй, Зоул? — зову я. Мальчишка поднимает на меня свои тёмно-красные глаза: — Чего? — Где доску достал? — Папа подарил, — отвечает он. Поднимает доску с земли и протягивает мне. — Хочешь покататься? Я качаю головой. Такой транспорт и я — не лучшая комбинация. Лиса ведёт нас за собой. Мы огибаем горы и идём в сторону одного из поселений, которое посещаем только для дежурства. Оно на схематичной карте Татьяны помечено номером три, и сейчас там должны быть Саша с Лизой. Но на полпути к нему мы сворачиваем, сходя с грунтовой дороги. Первый же шаг — и кроссовок тонет в песке. Недолго думая, стаскиваю обувь и носки. Никогда не была на море, но сейчас, ступая по песку голыми ногами, представляю себя на пляже. — Ты осторожней, — говорит идущий рядом Ваня. — Змей тут, конечно, нет, но в песке могут попадаться деревянные коряги. — Буду смотреть под ноги, — отвечаю я. Но гляжу на Ваню. Он щурится, когда очередной порыв ветра поднимает в воздух песочное облако и кидает его прямо нам в лица. — Ты не связывалась с Дмитрием? — вдруг спрашивает он. — А должна была? С Дмитрием последний раз я виделась тогда на мосту, а вот с Даней созваниваюсь каждый день. Он умалчивает, чего ему стоят походы в штаб, как и не говорит, как ко всему этому относится мама. Вместо этого Даня посвящает меня в школьные дела и те простые человеческие будни, которые у него остались. — Совет требует поднять научные записи Христофа и внимательно изучить их, — говорит Ваня спустя некоторое время, проведённое за пинанием песка у себя под ногами. — Возможно, это или подтвердит наши догадки или опровергнет их. — А что будем делать, если ничего не найдётся? — У нас всё ещё есть записка… — Которая абсолютно ничего не значит, — напоминаю я. Лиса доводит нас до конца холма. Остаётся только преодолеть последние метры — и мы на месте. Но я, забывая о разговоре с Ваней, замираю у края, и шагу больше не способная ступить. Передо мной золотая водная гладь, тянущаяся далеко за горизонт. Её побережье поросло жёлто-красным ковром травы и пучками белых цветов, издалека напоминающих скопления зверюшек. Но самое захватывающее — это птицы фениксы, которых здесь бесчисленное количество. — Нам точно можно здесь находиться? — спрашиваю я. Это место напоминает святыню, посягать на которую будет преступлением. Но мне никто не отвечает. Я оглядываюсь и замечаю, что все ребята уже успели спуститься. Быстро нагоняю Лису и повторяю свой вопрос. Она глядит на меня сверху вниз, вопросительно выгнув бровь. — А почему нет? — И мы не нарушаем никаких священных границ, или что-то в этом роде? — Здесь всего лишь живут фениксы. Такие же, как и я, только… — Лиса задумчиво осматривает местность. — Только они однажды умерли, а сейчас используют свой второй шанс. Кажется, я понимаю, кого она так старательно выискивает взглядом. — Твоя сестра тоже здесь? — спрашиваю я. Лиса кивает. Рукой указывает в сторону, где берег соприкасается с водной гладью благодаря мощным и длинным веткам — когда-то наверняка принадлежащих красивым цветущим деревьям. Сейчас ветки усыпаны птицами. По моему примеру, Лиса стаскивает босоножки и оставляет их рядом с моими кроссовками. Здесь, на пляже, песок не такой тёплый, как на той дороге, что нам пришлось прокладывать самим: наверняка виной всему отсутствие ветра. Слышу в стороне какие-то восклицания и нехотя отвожу взгляд от горизонта. Предмет, вызвавший такую реакцию, вижу сразу. У животного, идущего вдоль берега, серебряная короткая шерсть, мощные лапы с чётким контуром мышц, вытянутая морда. На шее болтается чёрный шнурок, завязанный узлом наподобие галстука. Оранжевые глаза зверя, как два одиноких пламени, не отрываясь, следят за нами. Когда зверь проходит мимо, я задерживаю дыхание. На какую-то секунду мне чудится, что он может атаковать, посчитав меня за угрозу. — Это Вуди, — говорит Лиса, когда зверь отворачивается. — Он охраняет край страны и заодно приглядывает за фениксами. Иногда они так и норовят сцепиться друг с другом в смертельной схватке. — Кто он? — спрашиваю я. — Оборотень? — Да. Платиновый лис. Правда, сейчас он, наверное, уже больше зверь, чем оборотень. Когда Лукас впервые привёл меня сюда, Вуди уже больше полусотни лет не трансформировался. — Почему? — Это был его выбор, — произносит кто-то с другой от меня стороны. Из-за спины выходит Лукас. Голый по пояс, в одних только штанах, подкатанных до колен. — Мама рассказывала, он был стражем. Как ты, — Лукас бросает на меня быстрый взгляд. — Защитником. Говорят, что-то с ним случилось…. Что-то его сломало. Я слежу за цепочкой оставленных на песке звериных следов, за тем, как медленно качается пушистый хвост Вуди, как он легко трясёт головой. После стольких лет, помнит ли он, каково это — быть человеком? — Как долго живут оборотни? — Если они ведут человеческую жизнь, то стареют лет на тридцать позже людей, — отвечает Лукас. — Отведённый таким, как Вуди, срок может исчисляться веками. Его голос холодный и напряжённый. Существуя с фениксами бок о бок, я заметила, что они не очень любят демонстрировать эмоции: ни хорошие, ни плохие. Именно поэтому буйный Зоул вызывает на общем фоне настоящий диссонанс. Он словно единственный, кто по-настоящему понимает смысл слова «жить». — Могу задать личный вопрос? — интересуюсь я, оборачиваясь через плечо и выискивая глазами Зоула. Вот он, строит с Ваней что-то похожее на песочный замок. — Конечно, — произносит Лиса. — Кем был отец Зоула? Такой юный, шустрый, с вечной улыбкой на лице, Зоул — будто призрак из прошлого: Кирилл и Даня в одной фигуре. — Человеком, — отвечает Лиса. — И иногда мне кажется, что он был единственным мужчиной в жизни матери, которого она по-настоящему любила.

***

Не утруждая себя тем, чтобы хотя бы приблизительно высчитать по разнице во времени который сейчас у нас час, Дмитрий взрывает звонком на наладонник комнату, где мы спим, в середине ночи. Ругаясь, на чём свет стоит, я накрываю лицо подушкой. Слышу чьи-то шаркающие по каменному полу шаги, щелчок зажигалки и едва различимый треск фитиля свечи в лампе. Затем стук чего-то упавшего. Приглушённое хихиканье. В ответ неразборчивое ворчание. И наконец знакомый писк кнопки приёма связи. — Капитан? Что-то случилось? — это Ваня. Как он может звучать так бодро? — Вы спите, что ли? — удивлённо спрашивает Дмитрий. В голове рождается куча колких замечаний, но мне не то, чтобы поднять руку с подушкой — рот открыть лень. — Тут сейчас ночь… — Очень поздняя, — подаёт голос Бен. Басит так, что я не сразу его узнаю. — Настолько поздняя, что уже вставать скоро. Кэп, у вас ни стыда, ни совести! — Я бы не звонил, если бы это не было важно. — Неправда. Вы бы позвонили, даже если бы у вашей собаки просто обнаружили блох. Заставляю себя убрать подушку с лица и перевернуться на бок. Открываю один глаз, чуть погодя открываю второй. Нина спит, как ни в чём не бывало, уткнувшись лицом в подушку. Ваня уселся в кресле и старательно скрывает череду зевков за ладонью. Саша, закинув одну ногу на Нину, второй подпирает стену. Бен и вовсе закопался под одеяло. — Вы все здесь? — спрашивает Дмитрий. — Кроме Марка, Лизы, Рэма и кураторов, — отвечает Ваня. Единственный, кто с серьёзным выражением лица слушает директора. Сейчас, с взъерошенными волосами и помятым лицом Ваня сильно напоминает мне Даню по утрам. Разве только очки лишние. — Тогда то, что я вам скажу, им вы уже сообщите сами. Спускаю ноги с кровати, ещё спустя секунду поднимаю корпус. Окончательно встать едва ли хватит сил. Записи Христофа оказались интереснее, чем мы могли предполагать… — Странно, что их хранят в штабной библиотеке, а не, например, сожгли во славу Сатане. — Андрей! Бен выглядывает из-под одеяла. Морщится, пока глаза привыкают к тусклому свету. — У тебя по ночам всегда такое паршивое чувство юмора? — интересуюсь я. Бен поворачивает голову в мою сторону. — И всё равно лучше, чем у тебя. — Капитан, — прекращая наш разговор, произносит Ваня. — Так что там с записями? Отношения Дмитрия и Вани для меня всё ещё тайна под покрывалом. Иногда он называет его капитаном, иногда Дмитрием, но ни разу — папой или дядей. Хотелось бы мне взглянуть на них в домашней обстановке. Похожи ли они хоть каплю на отца и сына? — Мы нашли подробный план создания гибридов: от скрещивания видов до расчёта вероятности полного разрушения уже готового организма. — Гибридов? — переспрашивает Ваня. — Капитан, вы ничего не путаете? Может, химер? — Ваня, — снисходительно говорит Дмитрий. — Я знаю, о чём говорю. — Но гибридов мы не встречали, — настаивает Ваня. — А что насчёт того, который на меня напал? — спрашиваю я. — Та химера, — если это химера, — как я уже говорила, была очень сильная. — Что? — вмиг голос Дмитрия становится ледяным. — Слава, на тебя кто-то напал? Ты ранена? Могу представить, как он, нахмурив бровь, встаёт со своего удобного стула на колёсиках и начинает расхаживать по кабинету в ожидании если не ответа, то полного отчёта. — Это было давно, — отмахиваюсь я. — Всё уже прошло. Хорошо, что лица его не вижу. Задыхается, поди, от негодования. — А в чём разница между химерами и гибридами? — спрашивает Лия. Я верчусь на месте, чтобы увидеть подругу. Лия лежит на животе, трёт глаза и пытается подавить зевок. — Если вкратце: химерами становятся, а гибридами рождаются, — отвечает Ваня. — Верно, — подтверждает Дмитрий. — Христоф считал, что в какой-то момент его химеры смогут дать потомство и воспроизвести на свет сверхсущество — гибрида, обладающего силами нескольких видов сразу от рождения и без операционных вмешательств. — Это невозможно, — усмехается Ваня. — Точно как ждать, что цвет крашеных волос родителей передастся детям. — Я бы согласился с тобой, Вань, но в его записях… Тебе бы это увидеть. Он просчитал потери и свёл их к минимуму, обнаружив наиболее успешную к смешению комбинацию ДНК… К тому же, у него была доказанная теория о том, что даже если гибриды сами по себе родятся, скажем, мёртвыми, плазму их крови можно будет использовать в медицинских целях, излечивая заболевания тканей и клеток. В любом случае, независимо от результата конечной стадии его эксперимента, он мог считаться успешным. — Но что насчёт Власа? — перебиваю я. — Есть ли какие-то зацепки по его истории? Или мы продолжим обвинять его на пустом месте? — Влас — племянник Христофа, Христоф — первый создатель химер, — тараторит Бен. Тряся ногами, он полностью стаскивает с себя одеяло. Спит Бен в майке и хлопковых шортах.— Огненные земли атакуют химеры. Христоф мёртв. Кто остаётся? Правильно, Влас. Дело закрыто! — Вынужден согласиться с Андреем, — не без горечи замечает Дмитрий. Бен от удивления аж рот раскрывает. — Но немного по другой причине, — продолжает Дмитрий. — Мы нашли кое-что похожее на послание Власа в заметках Христофа. — Из динамика доносится шелест бумаги. — Вы помните, что было в письме? — Ты знаешь, что мне нужно. Ты знаешь, на что я способен. Ты знаешь, что меня ничто не остановит, — вдруг произносит Нина, чем удивляет всех присутствующих. Затем, сладко причмокнув, она переворачивается на бок. Не думаю, что теперь из неё удастся вытянуть ещё хоть слово. — Дата в записях стёрта, но начинается всё со слов, цитирую: «Авель считает меня сумасшедшим. Он знает, что это нужно не мне, но всему человечеству, однако упёрто предпочитает не видеть правды. Я могу натравить на него химер — уже сейчас, хоть они и слабы и пока не слушаются меня. Попросту могу не кормить их неделями, а потом запустить к нему в спальню поздней ночью. Я способен на это, да. Но не буду. Нельзя останавливаться перед главной целью, размениваясь на что-то жалкое и ничтожное, вроде мести. Только не сейчас, когда успех так очевиден». — Дмитрий выделяет голосом каждое слово, на котором нам стоит сделать акцент. Затем делает долгую паузу, видимо, обозначая конец цитаты. — Ну, что думаете? Или я уже слишком много времени провёл без сна и ищу важное в несуществующем? — Капитан, — отзывается Бен. — Сколько раз в вашей практике факты, вполне себе складывающиеся в одну картину, но всё равно вызывающие сомнение, оказывались ошибочными? — Ни разу. — То-то и оно.