Пепел и пыль

— Резюмируем, — протягивает Даня. — Это было самое унылое первое сентября в истории. — Я тебе об этом сказала ещё в самом начале директорской речи, — говорю я, облокачиваясь на стену и складывая руки на груди. — А расписание ты видела? — Даня лезет в карман за телефоном. — Завтра первым уроком химия. Химия, мать! Не знаю, возможно ли вообще придумать что-то похуже. С естественными науками у брата, мягко сказать, отношения напряжённые. Конечно, это не мешает ему хорошо учиться и всё равно получать свои четвёрки, но какой ценой! Такое не для меня — предпочитаю не напрягаться и довольствоваться тройками. Я сканирую взглядом толпу, заполняющую школьный коридор, в поисках Лии. На линейке во дворе мы стояли рядом, а потом, когда директриса разрешила всем разойтись, она будто сквозь землю провалилась. — В пятницу только четыре урока, — продолжает Даня. — Зато в среду семь. Нет, ну кто так делает?! Я качаю головой, едва ли акцентируя внимание на словах брата, и продолжаю искать подругу. Её было бы трудно не заметить среди одинаково уже-уставших-от-школы-хотя-только-первый-день лиц других ребят, поэтому я точно уверена: Лии тут попросту нет. — Ты не видел Вебер? — спрашиваю Даню. — После линейки — нет, — отзывается тот. — Куда она могла подеваться… Я успеваю обменяться парой дружеских улыбок с одноклассниками, прежде чем наконец вижу Лию. Она идёт со стороны лестницы, но не одна — рядом с ней в ногу шагает парень, которого лично я вижу впервые. Назвать его блондином будет чистой воды оскорбление: волосы его белее снега. — Дань, — зову я. Когда брат не оборачивается, я хватаю его за лямку рюкзака и притягиваю к себе. — Ой! — Не ойкай, — шикаю я и киваю в сторону Лии и незнакомца. — Знаешь, кто такой? Даня провожает их взглядом, пока те не останавливаются у двери кабинета. — Не. Впервые вижу. Новенький? — Кто вообще меняет школу в выпускном году? — Он болтает с твоей подругой. Иди и спроси. Я устало выдыхаю, но и не согласиться не могу. Даня прав. Лия, не сказав ни слова, исчезла после линейки, а теперь стоит с каким-то блондином, совершенно забыв про меня, свою лучшую и, между прочим, единственную подругу! — Сейчас вернусь, — бросаю я Дане и направляюсь в сторону Лии. Она не замечает меня даже тогда, когда я останавливаюсь в полушаге и кашляю в кулак в попытке привлечь к себе внимание. — Эй, — я касаюсь плеча Лии. — Ты куда пропала? — затем оборачиваюсь на незнакомого блондина. — Привет. Я Слава. Парень, кажется, в ступоре. — Это Ал, — представляет парня Лия. — Ал? — переспрашиваю я. — Сокращение от чего? — Просто Ал, — поспешно добавляет она, не давая самому Алу и слова вставить. — Ясно, — я провожу ладонью по волосам и пытаюсь выдавить из себя улыбку. — Что ж, очень приятно. Ал, Лия… Ребят, вы прям как из фэнтези сбежали! Мои попытки разрядить обстановку рушатся на корню, когда я вижу озадаченное лицо Ала и обеспокоенное лицо Лии. Прежде чем я успеваю ещё что-то сказать, появляется Лидия Юльевна — моё спасение. В сердцах я облегчённо выдыхаю. Не знаю, когда Даня успел подойти, но когда оборачиваюсь, чтобы позвать его, вижу, как он уже заходит в кабинет. Не смотря на меня, он протягивает руку, и я хватаюсь за рукав его свитера. Мы не настолько сводные брат и сестра, насколько мы близнецы. Раньше я часто смеялась над тем, что, быть может, в прошлой жизни так оно и было, вот только теперь мне не до смеха. Если существуют другие миры, возможны ли другие жизни? А что насчёт путешествий во времени? — Ну? — спрашивает меня Даня, когда мы усаживаемся на своё привычное место: первый ряд, четвёртая парта. — Узнала? Рюкзак Даня всегда кладёт на подоконник, тогда когда я кидаю свой в ноги. Глупая привычка держать вещи рядом, желательно так близко, чтобы после звонка сразу схватить их и пулей вылететь из кабинета. — Только то, что этого парня зовут Ал, — отвечаю я, а сама не свожу взгляд с него и Лии. Обычно подруга всегда садилась позади нас с Даней, составляя компанию Грише — приятелю брата. Но сейчас она выбрала парту в другом конце класса. — Ал? — переспрашивает Даня. Я перевожу взгляд на него. Брат кривит лицо, будто съел что-то кислое. — Кто называет ребёнка Алом? — Подозреваю, что те же, кто называют ребёнка Лией, — бурчу в ответ. На самом деле, мне плевать на его имя, пусть хоть Наполеоном назовётся. Он сидит с моей лучшей подругой, и я о нём совершенно ничего не знаю — вот, что важно. — Хватит пялиться, — одёргивает меня Даня. — Нет, — я качаю головой. — Буду смотреть на них до тех пор, пока обоим не станет неловко. Лидия Юльевна начинает что-то говорить, и мне, нехотя, но приходится перевести взгляд на неё и притвориться, что слушаю. — Может, они родственники? — шепчет Даня. — Глянь. Оба блондины и красавцы: ни дать, ни взять. Даня прав. Если ко внешности Лии я уже привыкла, то Ал сейчас, хочет того или нет, заставляет нервничать всех девчонок в классе. Он аристократически худ и бледен. У него красивое лицо, обрамлённое белоснежными волосами. Мутно-голубые глаза смотрят на всё вокруг с лёгким прищуром. Когда чёлка падает ему на высокий лоб, он смахивает её небрежным движением. Я бы не удивилась, если бы узнала, что он является солистом какой-нибудь новомодной мальчиковой группы. — Это ни о чём не говорит, — я наклоняюсь ближе к парте. — У меня светлые волосы, у тебя — каштановые. Я норм, ты на любителя, но мы всё равно родня. Даня закатывает глаза. — Это другое. — Короче, — я бью ладонью по столу. Несколько пар глаз, включая ярко-зелёные, принадлежащие суровому лицу классной руководительницы, недовольно смотрят на меня долгие секунды. — Если он собирается увести у меня подругу, я его убью, — продолжаю я как можно тише. — А ты потом поможешь спрятать тело. — Разумеется, — кивает Даня, откидываясь на спинку стула. Он барабанит пальцами по столу, иногда поднимает глаза на Лидию Юльевну и даже кивает в такт некоторым её словам. Я смотрю на него, прищурившись — жду, что он скажет что-то ещё. Но Даня молчит, закусив щёку. Дурацкая привычка. У меня такая же. — Даже не скажешь, что я слишком драматизирую по этому поводу? Даня пожимает плечами. — После вчерашнего и сегодняшнего, я уже ничему не удивлён. Теперь только думаю, как втайне от матери сдать тебя в психушку. Рассказать Дане по пути до школы о том, что произошло ночью, заведомо было огромной ошибкой. И всё же я совершила её, искренне рассчитывая на его понимание. — Я не вру. И это был не сон. — Ага. — Клянусь тебе! — Ну-ну. Я с силой пинаю Даню ногой, попадая, кажется, в колено, и показательно отворачиваюсь, откинувшись на спинку стула, максимально съехав под парту и скрестив руки на груди. Лия так и сидит рядом с этим Алом, совершенно меня игнорируя. Между собой они тоже больше не разговаривают. — Ты чего, обиделась? — Даня трясёт меня за плечо. — А пинок под столом тебе ни о чём не сказал?— огрызаюсь я. — Я же пошутил. Ну Слава-а-а… Я оборачиваюсь на брата. Даня сдвигает брови, надувает губы. Строит такую мину, что не улыбнуться просто невозможно. — Романовы! — собственная фамилия заставляет вздрогнуть. И опять эти недовольные взгляды со всех сторон. Вот сейчас я не прочь воспользоваться магией и куда-нибудь исчезнуть. — Извините, — произношу я и слышу, что говорю это одновременно с Даней. — Хотя бы потише, — вздыхает Лидия Юльевна. — Просить вас замолчать я уже даже пытаться не буду. — Это правильно, — еле слышно добавляет Даня. Я беззвучно хихикаю. Лидии Юльевне удалось сделать то, чего не удалось мне: среди других одноклассников и Лия обернулась на меня через плечо. Я не успеваю никак среагировать на это, когда подруга улыбается, а затем показывает мне свой телефон и что-то произносит одними губами. — Чего? — вслух переспрашиваю я. — Думаю, она хочет, чтобы ты глянула свой мобильник, — шепчет Даня за спиной. Лезу в карман джинсов, достаю телефон. На экране и правда горит оповещение о новом сообщении. «Прости! Ал — это сын друзей моих предков. Он приехал из моего родного города. Потом всё тебе расскажу, обещаю». Я показываю сообщение Дане. — Откуда она? — А? — Родной город у неё какой, спрашиваю? Я открываю рот, чтобы ответить, но внезапно понимаю, что сказать-то мне нечего. Что я вообще знаю о прошлом Лии? — Понятия не имею, — говорю я, медленно поворачиваясь на стуле. — Да уж, — Даня качает головой. — В людях ты разбираешься ещё хуже, чем в музыке. Мне бы обидеться на его слова, но вместо этого я задумываюсь. Лия перешла в нашу школу в восьмом классе, и мы с ней как-то сразу спелись, да так, что уже через неделю я спокойно могла назвать её своим другом. Но что я знаю о ней в сухом остатке? Её зовут Лия Вебер, её родители — бизнесмены с немецкими корнями, и большинство времени их нет в городе по работе. Ей семнадцать, как и мне. Она дева по гороскопу и невероятный счастливчик по жизни. Она нереально одержима всем золотым (до неё я ни разу не видела, чтобы человек носил больше десяти колец разом), а ещё всюду таскает с собой тетрадь для личных записей, в которую никому не позволяет заглядывать. Вроде, всё. Не густо. — Может, они скандинавы? — шепчет Даня. — Спешу тебе напомнить, — я добавляю голосу как можно больше скептицизма. — У меня тоже светлые волосы. — Но я ни разу не видел, чтобы ты разговаривала, скажем, по-норвежски, — Даня пожимает плечами. У меня не находится достойного ответа, поэтому я, как делаю это обычно в таких ситуациях, закатываю глаза и цокаю языком. Лидия Юльевна заканчивает свою речь словами о том, что у тех, кто ещё не взялся за ум, сейчас для этого есть последний шанс (почему мне кажется, что она смотрит на меня, когда говорит это?), а потом просит некоторых ребят сходить до библиотеки и забрать книги на новый учебный год. Я вызываюсь добровольцем, потому что не хочу сидеть за партой в одиночестве и смотреть, как Лия продолжает общаться с Алом и игнорировать меня. Нас собирается двенадцать человек, и всей толпой во главе с самой Лидией Юльевной мы идём в сторону библиотеки. — Хочешь, мы его загуглим? — спрашивает Даня. — Кого? — Ала. — Как ты себе это представляешь? — Не знаю, я просто терпеть не могу, когда ты злишься, вот и пытаюсь придумать хоть что-то. Даня разводит руками и опускает плечи. Я толкаю его в спину, затем обнимаю, прижимаясь щекой к его плечу. — Ты лучший брат в мире, — заверяю его я. — А ты всё-таки подумай насчёт психиатра, — произносит он. Я фыркаю вместо ответа, ускоряю шаг и, пробираясь через одноклассников, встаю позади Лидии Юльевны. Кажется, она замечает это, потому как чуть поворачивает голову в сторону. — Ярослава, — произносит она. Мне приходится поравняться с ней. — Как прошло лето? Девяносто один день из девяноста двух я морально деградировала в интернете, разлагалась на диване или шаталась по улицам города без причины, а вот вчера, например, ко мне заявились странные парни и отвели в не менее странное место, где я видела двух оборотней и познакомилась с мужчиной, который умеет колдовать. Что же вам, Лидия Юльевна, ответить? — Нормал, — говорю я. Тут же поправляюсь, когда учительница меряет меня недовольным взглядом: — …льно. Нормально. — Ездила куда-нибудь? — Нет. — Может, завела новые знакомства? — Неа. — На улицу-то хоть выходила? — Ну, было пару раз. Лидия Юльевна поворачивается на меня. Её брови складываются домиком, выражая, кажется, что-то вроде сомнения вперемешку с удивлением. — Неужели совсем ничего интересного за лето не произошло? Такой простой вопрос, сказанный с такой особой интонацией, ставит меня в ступор. Я смотрю на Лидию Юльевну, она — на меня. Помимо диалога, который мы ведём вслух, явно проходит какой-то параллельный немой разговор. Губы женщины дёргаются в ухмылке. Было бы менее очевидно, если бы она встала посреди школьного коридора с мигающей яркими лампочками табличкой «Я знаю» в руках. Ничего ей не ответив, я замедляю шаг, позволяя Лидии Юльевне и некоторым из одноклассников снова выйти вперёд. Нет, ну этого просто не может быть… — Всё нормально? — спрашивает кто-то. Я оборачиваюсь. Даня разглядывает моё лицо, нахмурившись. — Ага. — Уверена? Я киваю, но на самом деле чувствую какое-то неприятное ощущение в животе; как позор, когда стоишь у доски неподготовленный и ловишь на себе осуждающие взгляды всего класса. — Пойду, дойду до туалета, — говорю я. — Скажешь Юльевне? — Разумеется, — кивает Даня. Его взгляд на своей спине чувствую всю дорогу до поворота, за которым исчезаю, преодолев метров десять. В туалете включаю воду, быстро умываю лицо. Затем какое-то время смотрю на своё отражение в зеркале над раковиной, пытаясь распознать явные признаки паранойи или шизофрении, но кроме тех же мешков под глазами, которые появились ещё ранним утром, ничего не нахожу. Тогда, не выключая воду, пячусь назад и с ногами забираюсь на подоконник напротив раковины. Тошнота медленно отступает, и на её место приходит что-то другое: менее горькое, но такое же тяжёлое. — Если она знает, что, конечно, не имеет смысла, но мало ли, то как понять, кто ещё может быть в курсе? — бурчу я под нос и опускаю глаза на свои руки. Буквально несколькими часами ранее они трогали настоящую магию. Кажется, это было так давно. Но самое странное не то, что всё это действительно было (отсутствие пружинки на столе и присутствие недосыпа не могут врать!), а то, что я не могу ни с кем об этом поговорить. Наверное, именно это сейчас и разрывает меня изнутри: если среди моих знакомых кто-то и правда осведомлён о стражах, то я всё равно не могу просто подойти к любому из них и спросить: «Эй, приятель, ну-ка скажи мне, как давно ты знаешь о других мирах?». На примере Дани я поняла, что любой нормальный человек посчитает меня сумасшедшей. Поэтому говорить с Лией даже смысла нет. Я вдыхаю полной грудью, пытаясь отогнать дурные мысли. В нос ударяет тошнотворный запах хлорки. Снова смотрю в зеркало. Заправляю непослушные волосы за уши, хмурю брови. Я ведь должна быть сильной, благодарной. Это честь — знать то, о чём другим не хватит смелости даже подумать. Наверное, шанс отказаться для того и нужен, чтобы решить, способна ли я хранить правду, которая день ото дня будет пытаться выбить почву у меня из-под ног. Слезаю с подоконника, выключаю воду, напоследок ещё раз сполоснув лицо. Нужно возвращаться, пока Лидия Юльевна ничего не заподозрила. Открываю дверь туалета, но не успеваю сообразить, как громко кричу. Коридор заполнен полулюдьми, полумонстрами. И все они — мои знакомые. Мама с волчьими руками и вытянутым лицом, покрытым густой каштановой шерстью, Даня, парящий над полом с огромными чёрными крыльями за спиной. Его кисти выгнуты, вместо пальцев — длинные когти. У Лии не одна пара ног, а как минимум пять. И это вовсе не ноги, а щупальца. Помимо них здесь все и каждый, с кем я когда-либо дружила, даже детсадовские ребята, которых сейчас я вижу только на фотографиях. У этих детей шипы на плечах, сгорбленной спине и руках, а головы плоские, как тело рыбы. Когда они синхронно открывают рты, меня оглушает звук, напоминающий колокольный звон. Я закрываю глаза, но когда снова открываю, монстры не исчезают. Наоборот, теперь они ещё ближе: нас разделяет максимум пара метров. Я быстро захлопываю дверь и пячусь вглубь туалета. — Это всё неправда, — шепчу я. Замираю на месте, когда спиной упираюсь во что-то твёрдое. Это не стена или дверь кабинки, потому что это «что-то» крепко обхватывает меня и сдавливает грудную клетку. Не могу обернуться, поэтому лишь опускаю глаза вниз. Это не руки, а железные цепи. Пытаюсь расшатать их, бросаясь вперёд и в стороны, и когда мне немного это удаётся, я разворачиваюсь всем телом. Огонь. Всё в огне. И всё же, несмотря на слепящее пламя, я вижу, что нахожусь уже не в туалете, а на крыше какого-то здания, а те цепи, которые меня охватывают, уходят вниз, за её края. Как только я замечаю это, неведомая сила начинает тащить меня в ту сторону. Я кричу, когда прохожу через огненные языки. Кожа плавится. Всё, о чём могу думать — пусть всё это поскорее кончится. Цепи перестают тянуть меня, когда я становлюсь на самый выступ. До земли целые километры. Я задыхаюсь. Больше всего на свете я боюсь высоты. — Слава! — зовёт кто-то издалека. Я поворачиваю голову в сторону и вижу незнакомого мне паренька. Его одежда уже давно превратилась в пепел, но он сам пока цел. Когда наши взгляды пересекаются, он одними губами произносит то, что я, почему-то, разбираю сразу: «Пожалуйста, помогите! Я не хочу умирать!». — Слава! Я вздрагиваю всем телом, когда цепи ослабляются и падают мне в ноги. Больше нет опоры. Порыв ветра — и я лечу вниз. — Романова! Я снова в туалете, на том же месте, где стояла — напротив раковины с рукой, сжимающей регулятор холодной воды. Голос принадлежит Лие, я вижу её через зеркало. — Ты что, не слышишь? — Лия поднимает указательный палец в воздух. — Пожарная сигнализация. Нужно уходить. Она протягивает мне руку, и я хватаюсь за неё, как за спасательный трос. Окончательно прихожу в себя только на улице, когда Лия подводит меня к нашему классу и передаёт в руки Дане. Тот обнимает меня за плечи и внимательно разглядывает моё лицо. Но вопросов не задаёт, лишь сильнее прижимает к себе. Пусть лучше и правда думает, что меня тошнит, чем знает правду. — Ты себя нормально чувствуешь? — спрашивает Лия, дёргая меня за рукав. Я бессознательно киваю. — Что ты тогда делала там так долго? — Где? — В туалете. Я хмурю брови. — Как долго меня не было? — Четверть часа где-то, — за Лию отвечает Даня. — Мы уже вернулись с учебниками, а тебя всё не было. Я делаю несколько глубоких вдохов подряд. Для меня всё прошло слишком быстро: буквально минуты, не больше. Окрестность взрывается звуковым сигналом приближающихся пожарной машины и кареты скорой помощи. Они сразу приковывают к себе всё внимание окружающих, поэтому отделившихся от толпы трёх молодых людей никто не замечает. Никто, кроме меня. Но мне не уйти от Лии и Дани незамеченной, поэтому всё, что я могу — это наблюдать за тем, как Бен, Марк и Нина исчезают за дверьми школы. Обратно они уже не выходят. Тревога оказывается ложной, поэтому спустя некоторое время нам снова позволяют вернуться в школу. Там мы не задерживаемся — забираем учебники и уходим: Даня — домой, а я — к Лие, которая внезапно изъявляет желание пригласить меня в гости. Раньше она никогда этого не делала, поэтому я соглашаюсь, не раздумывая, ведь знаю — это может быть мой первый и последний шанс. Однако мой энтузиазм уменьшается, когда компанию нам составляет Ал. — Я думала, нас будет только двое, — бурчу негромко. — Мне нужно отдать Алу кое-что, — оправдывается Лия. — Это займёт буквально пять минут. Потом я вся твоя. Обещаю. Ал идёт чуть позади нас, я оборачиваюсь на него через плечо. Когда наши взгляды встречаются, мне вдруг становится неловко, и я поспешно делаю вид, что дёргаю затёкшей шеей. Старый мост заполнен одинаковыми многоэтажками, поэтому я, мягко сказать, слегка удивляюсь, когда мы, доехав на автобусе до конечной остановки, оказываемся не перед одной из них. Вместо этого нас ожидает скрытый за чёрным металлическим забором здоровенный частный дом. Мы подходим ко входу, где Лия набирает короткий код на специальной панели. Ворота беззвучно распахиваются. — Добро пожаловать в дом Веберов, — громогласно заявляет Лия и подталкивает меня в спину, видимо, найдя в моём лице парализующее непонимание, удивление и, возможно, каплю зависти — такую, в которой легко можно кого-нибудь утопить. Я снова смотрю на Ала. Тот, в отличие от меня, совсем не удивлён: парень лишь суёт руки в карманы и оглядывается вокруг с таким видом, словно видел хоромы и получше. Не, я тоже видела, только по телевизору. Но это же не одно и то же. — Я знаю, почему ты никогда не приглашала меня в гости, — говорю я, когда Лия хватает меня за руку и тянет вперёд по бетонной подъездной дорожке в сторону крыльца. — Не хотела, чтобы у меня случился сердечный приступ. — Можно и так сказать, — бросает Лия, даже не повернувшись. Ала она не трогает, но он и сам, кажется, прекрасно знает дорогу. Внутри дом ещё лучше, чем снаружи: это больше замок, чем дачный коттедж. Я не уверена, что знаю, в каком стиле всё выполнено (эх, Даня, где твой мозг художника, когда он так нужен?), но это не так важно. Единственное, что имеет значение — это позолоченные вазы, в которые тесно впихнуты красные и белые розы, кожаные диваны в гостиной, которые видны уже из коридора, чёрный рояль у окна и такие пушистые ковры, что ступать на них босиком просто незаконно. — Твои родители и правда много зарабатывают или знают, где воровать? — спрашиваю я, ставя тяжеленный рюкзак с учебниками на пол. — Если второй вариант, то пусть поделятся координатами этого сундука с сокровищами. — Да брось! — смеётся Лия. Она наклоняется, чтобы расстегнуть молнию на сапогах, и когда выпрямляется обратно, я вижу румянец на её щеках. — Не брошу. У тебя тут разве что сцены для караоке не хватает! Лия жмёт плечами, мол, дело небольшое. Она совсем не замечает, что Ал, в отличие от нас, не разувается, проходя дальше. — Моя комната на втором этаже, — произносит Лия. Она бегло показывает нам первый этаж: гостиная, коридор с выходом на задний двор (чёрт, это что, крытый бассейн?), кухня, столовая, лестница, с которой мы начали. По ней мы и поднимаемся наверх. Почти забыла, что с нами Ал — мне об этом напоминают его довольно тихие (несмотря на то, что он в сапогах), но всё-таки различимые шаги. Второй этаж разделён на западную и восточную части, которые кардинально отличаются стилизацией: первая выполнена в светлых тонах, тогда как вторая резко начинается с красного ковра и стен из тёмного дерева. Вопреки моим ожиданиям, Лия ведёт нас по восточному коридору. — В другой части этажа нет ничего интересного: кабинеты родителей, комнаты для гостей, ванны для гостей и прочая ерунда, — лениво перечисляет Лия. Мы идём до конца, пока не упираемся в красную двустворчатую дверь. — А вот и моя комната! — голос Лии заметно веселеет. Она распахивает дверь. Образ, формировавшийся у меня в голове все эти годы, разбивается на мелкие осколки. Я представляла, что комната Лии будет светлой, местами даже розовой, заполненная мягкими подушками, цветами и прочей чепухой, которую я, быть может, и хочу иметь в своей комнате, но не могу из-за того, что проживаю там вместе с Даней. Но вместо этого передо мной в полном смысле этого слова «помпезное» помещение. Комната, несмотря на свой небольшой размер, выглядит очень громоздкой. Чего стоит только одна двуспальная кровать с чёрным шёлковым постельным бельём, стопкой белоснежных подушек и золотым изголовьем. — Милая норка, — присвистываю я. Интересно, покрывало на кресле сделано из настоящей животной шкуры? — Правда? — удивлённо переспрашивает Лия. — Думала, тебе не понравится. — Да что ты, — я еле сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться. Оглядываюсь, медленно приходя в себя. — Посидишь пока тут? — говорит мне Лия, указывая на кровать. Потом на диван. — Где хочешь, в общем. Мы с Алом отойдём на пару минут. Я согласно киваю. Пока разглядываю вещи в комнате, ребята уходят; всё, что я слышу — это короткий хлопок двери. Сразу же приступаю к тщательному осмотру, потому что, кто знает, удастся ли мне ещё хоть раз побывать в гостях у Веберов. В комнате у Лии катастрофически много свечей: зажги я их все, и помещение в буквальном смысле слова будет в огне. От мысли об этом меня передёргивает; сразу вспоминается то странное видение в туалете. Чтобы отвлечься, иду к шкафу: здоровенному, из тёмного дерева. Хватаюсь за ручку и дёргаю на себя. Брендовые платья, юбки, блузки, костюмы, сумки, туфли — вот, чего я ожидаю там увидеть. И снова всё иначе. Взгляд не знает, на чём остановиться, поэтому я осматриваю всё сразу. Книги в потёртых кожаных обложках, бутылочки с цветным содержимым различной консистенции, какие-то ножи, ножницы, иглы, шерстяные нитки, несколько картонных коробок различного размера, сухие и живые цветы, карты, разложенные в один ряд рубашкой вверх. И самое неприятное: терпкий, очень сильный и ненавистный мне запах корицы. Я беру одну из карт и переворачиваю её лицевой стороной. В отличие от рубашки, выполненной в лучших традициях стимпанка с её механизмами, переплетающимися между собой в известном одному художнику танце, она представляет из себя обычный чёрный лист. — Что за чёрт… — шепчу я и хватаю остальные карты. На всех одно и тоже — чёрная пустота. — Кто же знал, что всё повторится, — доносится до меня голос Лии. — Вообще-то, все, — отвечает ей Ал. — Просто большинство делало — и, кстати, продолжает делать! — вид, будто всё в порядке вещей. И к чему, в итоге, мы пришли? Сбежали как крысы с тонущего корабля! Я хочу быстро положить карты на место, но руки, как назло, перестают слушаться, и те дождём падают на пол. Мне конец. Двери открываются вместе с тем, как затихают голоса ребят. — Слава? — всё, что может произнести ошарашенная Лия. Я пожимаю плечами, продолжая прижимать к груди те карты, которые я успела поднять. — Тут, это… Шкаф открылся. Сам, Богом клянусь! — Ты ведь в него даже не веришь! — вздыхая, говорит подруга. Она оборачивается на Ала, замершего в дверях. И хотя его лицо совсем ничего не выражает, по глазам вижу — парня ситуация очень забавляет. — Зачем тебе такие странные карты? — спрашиваю я, когда вижу, что Лия, в общем-то, и не сердится на меня. — С ними даже в «Дурака» не сыграешь. Подруга помогает мне поднять остальные карты с пола, затем забирает их из моих рук. — Они не игральные, — вместо Лии отвечает Ал. Я уж и не думала, что мы с ним когда-нибудь поговорим. — Для чего они тогда? — спрашиваю я и протягиваю в его сторону единственную, которую Лия забрать ещё не успела. Если он так говорит, значит, знает, как именно ими пользоваться. Несмотря на мои ожидания полного игнорирования данного жеста со стороны Ала, парень подходит ко мне и берёт карту. С позволения Лии он заимствует остальные и идёт к кровати, где усаживается на пол, облокотившись на её изножье. Я перевожу взгляд на Лию. Та, похоже, нервничает (а иначе чего это у неё так глаза забегали?). — Для гадания, — спокойно отвечает Ал. — Ты не похож на цыгана. — Знаешь, это попахивает расизмом, — Ал медленно и методично раскладывает карты перед собой. — Не думаю, что Славе это правда интересно, — высказывается Лия. Она срывается с места и идёт к Алу с явным намерением закончить то, что собирается начаться, но тут происходит странное: когда Ал поднимает на неё глаза, Лия останавливается, как вкопанная. Её ладони сжимаются в кулаки, что значит — девушка злится. Спустя долгие секунды, что они сверлят друг друга взглядами, Лия разворачивается ко мне. Красная как рак. — Пойду, принесу чего-нибудь перекусить, — сквозь зубы произносит она и пулей вылетает из собственной комнаты, громко хлопнув дверью. — Что это было? — спрашиваю я. Ал пожимает плечами, и вместо того, чтобы ответить, рукой указывает мне на место напротив себя. — Садись, — говорит он. Я слушаюсь. — Что теперь? Мне нужно вытащить карту, которая больше нравится? — Нет, — Ал, похоже, не очень любит болтать не по делу. — Дай мне руку. С этими словами он протягивает свою. Забавно; он тоже, как и Лия, любит золотые кольца причудливой формы. — Если ты не хочешь… — начинает Ал, когда не получает никакой реакции на своё предложение. — Ладно, — обрываю его я и хватаю за пальцы. Холодные, чистый лёд. — И? — Тихо. Ал смотрит мне в глаза, не моргая. Неловкость сменяется непониманием, непонимание — страхом. В голову закрадываются мысли о том, что Ал обладает гипнозом, и из дома Лии я выйду уже без мобильника и без единственной ценности, которую всегда ношу при себе — серебряного кулона с изображением знака зодиака. — Не бойся, — говорит Ал. — Только взгляд не отводи. Я едва киваю. Голова внезапно обволакивается тяжестью; она не чугунная, как принято говорить в таких случаях, а каменная. Я — статуя. Исчезают звуки, исчезает всё вокруг. Единственное, что я ощущаю сильнее всего — ледяное прикосновение Ала. А единственное, что вижу — его голубые глаза. И мне уже совсем не страшно. — Беда. Я отмираю, снова начинаю дышать. Ал уже не смотрит на меня, теперь всё его внимание устремлено на карты, лежащие на ковре между нами. Из девяти лицевой стороной перевёрнуты пять, и теперь я вижу картинки вместо черноты. — Это ты? — удивлённо спрашиваю я. — Перевернул их? — Ал качает головой. — Нет, не я. Ты. Открывается дверь, в комнату заходит Лия с подносом. Не знаю, чем её смущает увиденная картина, но она тут же подлетает к нам, совсем забыв про чай, который плещется из кружек. — В чём дело? — обеспокоенно спрашивает она, опускаясь на колени сбоку от нас с Алом. Только сейчас он выпускает мою руку. Я снова чувствую себя свободной. Ребята переглядываются, смотрят на меня, но ничего не говорят вслух. Не знаю, пугаться этого или нет, ведь я не верю в такую ерунду как гадание на картах. Знаю, что Ал сам перевернул их, а теперь лишь нагоняет тревогу своим суровым видом. — Слав, — зовёт Лия. Голос у неё какой-то слабый, вид — потерянный. Она не отрывает глаза от карт, когда говорит: — Даня звонил, жалуется, что у тебя телефон недоступен. У него что-то срочное… Тебя проводить до остановки? Намёк я понимаю сразу. — Не, спасибо, — отвечаю я, вставая. — Мне ж не шесть лет. Увидимся завтра в школе. — Будь осторожна, — вместо прощания говорит Ал. Уже на улице я шумно выдыхаю и, кажется, полностью прихожу в себя. А ещё начинаю понимать: меня только что надули, вот только пока не знаю, где именно.

***

Сутки истекли почти в четыре часа утра. Всё это время я развлекала Даню как могла, лишь бы он не уснул, потому что хотела доказать ему, что ничего не придумала. Но все мои старания уже к половине третьего ночи пошли коту под хвост: под предлогом сходить попить водички, брат уснул, растянув свои длиннющие конечности на кухонном угловом диванчике. Будить его было бы бесчеловечно (хотя я еле сдержалась), поэтому теперь я сижу в нашей комнате одна. Сижу и гипнотизирую эту чёртову стену. С каждой секундой моргать становится всё труднее. Чувствую, что сон явно побеждает, но борюсь из последних сил. Однако проигрываю, хотя и совсем не помню, когда именно. А просыпаюсь уже от того, что кто-то зовёт меня по имени. — Отвали, Дань, — бурчу я и сползаю по стене, в которую упиралась спиной. Теперь под щекой мягкая подушка. — Твоя очередь. Я не собираюсь гладить её по волосам, как мамочка, и просить открыть прекрасные глазоньки, чтобы встретить новый день. Я вскакиваю как ошпаренная, когда спящий мозг наконец опознаёт хозяина этого низкого хриплого баритона. — Бен? — спрашиваю я, с трудом, но открывая глаза. Щурюсь. Откуда в комнате свет? Ах, да. Дверь в стене. — Милая пижама, — весело замечает он. — Это футболка! Да, на ней изображён танцующий кекс. Но какая разница? Страна-то у нас, вроде как, свободная — что хочу, то и ношу. — Привет, Слав! Я перевожу взгляд на Марка. Эти двое из ларца всегда ходят вместе? — Привет, привет, — я встаю с кровати, вежливо отталкиваю Марка, чтобы подойти к зеркалу. — Который час? — Восемь утра, — отвечает Бен. — Вы опоздали. — Возникли кое-какие трудности. Почему-то мне кажется, что, даже если я спрошу, в подробности меня всё равно не посвятят. Поэтому молча собираю волосы в хвост, подхватываю со спинки стула джинсовый пиджак, надеваю кроссовки. — Идём? — Значит, ты решила согласиться? — губы Марка растягиваются в улыбке. Я пожимаю плечами. — Что-то странное начало происходить в моей жизни. Мне нужны ответы и, насколько я понимаю, все они есть там. — Указываю на портал. Бен кивает, но явно без особого энтузиазма. Затем он суёт руку в карман «кенгурушки» цвета хаки и что-то вытаскивает оттуда. Только приглядевшись, я вижу свёрнутую в несколько раз купюру. — Благодарю, — с усмешкой говорит Марк, забирая деньги. — Что это? — спрашиваю я. — Мы поспорили на то, что ты откажешься: испугаешься или ещё чего хуже. — Ну да, например, посчитаешь себя сумасшедшей и спрыгнешь с крыши, — вставляет Бен. Его слова болью от свежей раны пробуждают воспоминания о видении в туалете. Я легко передёргиваю плечами. — И Бен проиграл, — продолжает Марк. — А я в тебя верил! Он демонстрирует мне купюру номиналом пятьсот рублей. — Радостно слышать, — благодарно киваю я. Пока мы не шагнули через портал, решаю задать тревожащий вопрос: — А что вы делали в моей школе? — Мм? — Марк приподнимает брови. Неужели он и правда думает, что я поверю в это его наигранное недопонимание? — Сегодня, когда прозвучала пожарная тревога, и все вышли на улицу, я видела, как вы двое и Нина наоборот попёрлись внутрь. Марк выпячивает челюсть и переводит взгляд на Бена. Тот отрывисто выдыхает и пожимает плечами. — Один из наших включил сигнализацию, чтобы все вышли из здания, — наконец произносит Марк. — Потому что им был замечен фейри, нарушивший первое и самое главное правило нахождения других форм жизни в человеческом мире: нельзя ни при каких условиях, включая те, когда их собственная жизнь находится в опасности, вредить людям. Этот фейри уже долгое время работал уборщиком в вашей школе. И сегодня шестиклассник вывел его из себя, когда назло ему вылил тюбик корректора на пол. — Короче, — вмешивается Бен. — Фейри наслал на парнишку такие глюки, что тот принялся слизывать корректор с пола, а потом бегал по коридору с криками: «Помогите! Я не хочу умирать!» Это не совпадение. Похоже, именно этого мальчика я видела в своей галлюцинации. — Где, говорите, это произошло? На каком этаже? — На третьем, — отвечает Марк. Как раз там, где находилась я. Может ли быть такое, что я попала в радиус поражения магии фейри и тоже получила свою долю кошмаров наяву? — А что? — уточняет Бен. Я отрицательно качаю головой, мол, просто интересуюсь. Расскажу им потом, если представится случай. — Ставлю тысячу, что дойду до конца, каким бы он ни был, и стану стражем, — произношу непринуждённым тоном, меняя тему. — Ну как, Бен? Годится ставочка? Бен особо не думает — сразу протягивает мне ладонь: — Принято. Мы пожимаем руки. Хватка у него — будь здоров. Если бы не Марк, увидевший, вероятно, гримасу моего лица, он точно сломал бы мне пару пальцев. — Готова? — Марк кивает в сторону портала. — Что меня ждёт теперь? — Три ознакомительных дня, в течение которых узнаешь, чем занимаются миротворцы, защитники и хранители. Это поможет тебе сделать правильный выбор в сторону одного из направлений. — Или понять, что ты слишком слаба для этого, — вставляет Бен. — В твоих мечтах, — огрызаюсь я. — У вас ещё будет уйма времени тихо ненавидеть друг друга, — напоминает Марк. — А сейчас нам пора, пока твоя мама и твой брат, Слава, не проснулись. Бросив короткий взгляд в сторону Марка, Бен, не сказав больше ни слова, исчезает в портале. Там снова гостиная (я узнаю её по книжным стеллажам). — А что будет с ними? — спрашиваю я, указывая себе за спину. — Ведь я ухожу на три дня... Думаю, такое мама с братом заметят. — Обычно родителям уже известно, что дети станут стражами, пойдут по их стопам. Поэтому проблем с пониманием не возникает. Но у тебя другой случай: мама — человек, отца нет. Твоя жизнь никак не соприкасается с миром стражей. Поэтому для твоих родных мы создадим новые воспоминания. Я оборачиваюсь, с сомнением поглядываю на дверной проём, представляя Даню, развалившегося на кухонном диване. Затем думаю о маме, которая спит так, словно никого не хочет побеспокоить — на самом краю кровати, оставляя место для кого-то, кто давно её покинул. — Марк? — зову я, не поворачивая головы. — А? — Скажи честно: оно того стоит? Марк тяжело вздыхает. — Может, тебе не сразу так покажется, — говорит он. — Как и мне в своё время. Но в итоге да, Слава, оно того стоит.