Обратный отсчет

До того, как он открыл глаза, пришла боль. Она сразу же набрала обороты, запульсировав в шее и разтекшись по плечам. Он поморщился, различая темный потолок через серую пелену и шум, похожий на помехи. У завбения он выиграл всего пару секунд - потом нахлынули воспоминания. Кровь, боль, гнилые зубы и острые когти..крики. Выстрелы. Габи. На усилие, с которым Илья сел, шея сразу отозвалась острой болью. Только сейчас он заметил, что она аккуратно перевязана. Чтобы ощутить боль - и то, что он ещё жив - на ощупь, он слегка коснулся бинтов. Пальцы скользнули по чему-то влажному, и он отнял руку, наткнувшись растерянным взглядом на сидящего прямо на полу Наполеона. -Я сделал все, что мог. Швея из меня не очень. "Психолог тоже так себе" Илья хотел произнести это, но горло болело даже внутри, поэтому получился только свист и сиплый шепот. Кажется, Наполеон понял его и улыбнулся - одними губами, так, когда по лицу скользит лишь тень возможной улыбки. Его прозрачные голубые глаза были серыми, а зрачки расширились и были большими и глубокими, как у человека, который слишком долго противостоит страху, и почти готов поддаться ему. В голове вертится мысль, в порядке ли он, и Илья даже пытается спросить об этом, запоздало понимая, что не сможет. Поэтому он только осматривает его, к облегчению не замечая никаких серьезных ранений. -Илья... - он зовет тихо и все ещё сидит на полу, не вставая, словно просто присел отдохнуть потому, что ему так захотелось, а не потому, что он смертельно устал. - Габи..она быстро..? Наверно, взгляд у него был безумным. Таким, что Наполеон все понял и без слов, отвернувшись почти сразу же после того, как поймал его. Теперь он выглядел растерянным и побитым, потерявшим самоуверенность и потухшим. Будто кто-то содрал с него так любимую им и служащую его защитой оболочку. Было видно даже со стороны, как он усилием воли берет себя в руки и сглатывает, чтобы начать говорить. -Мы в единственной целой комнате в здании. Скоро начнет темнеть, и тогда мы сами подадим себя им в коробочке. Надо перебраться в подвал. Илья попытался встать сразу же, но с первой попытки тело его подвело. Такую ломоту он не чувствовал с того времени, когда только начинал военную подготовку. Каждый день тогда начинался и заканчивался болью, и сейчас она снова ожила в конечностях, расползаясь ноющей ломотой и добавляясь к режущей боли в шее. -Осторожнее. Наполеон это, конечно, заметил, поднявшись вслед за ним и сделав попытку помочь ему, от которой Илья слабо отмахнулся. Да, потрепали его сильно, но он точно быстро придет в норму. Даже сейчас откровенную слабину, которое дало тело, хотелось скрыть. Нап собрал машинную аптечку и перекинул через плечо один из оставшихся карабинов. Даже смотреть на оружие было противно, но Илья поборол это чувство, покидая комнату вместе с ним. Судя по всему, раньше это было какой-то офисной конторой. Когда они вышли под солнце, Илья понял, что они уже миновали тот проход в завале. Он смутно помнил, как Наполеон поддерживал его за перекинутую через плечо руку. К горлу медленно, но верно подступала тошнота, вместе с заколакивающими разум воспоминаниями, от которых он упорно пытался отвязаться. До станции тут оставалось немного, но он сомневался, что они успеют к закату. Надо было найти надежный подвал и переждать в нем ночь. Им оказался подвал какого-то разгромленного торгового центра. Он был раза в три больше, чем жилище Ильи, поэтому, даже когда они проверили надежность всех замков и дверей, разработали план отступления в случае слишком сильного напора зараженных, привели в готовность оружие, он все равно не ощущал себя в безопасности. Перед глазами слишком часто маячил широкий кровавый след на бетонных плитах. Они не могли не почувствовать запах крови и свежего, ещё живого мяса, поэтому пришли за полночь, когда Илья сменил Наполеона на двухчасовом дежурстве. Сначала просто скреблись в запертые внешние двери, а потом высадили их, ворвавшись на первый этаж. В который раз почувствовав спасительный покой, исходящий от темного холодного ствола, Илья перехватил карабин крепче, занимая позицию у двери и прислушиваясь. Зараженные шли на запах, безумные и неудержимые; они выли и стонали, издавая совершенно нечеловеческие звуки. Они были голодны, и Илья ощущал это во всех сведенных от легкого напряжения мышцах. Охвативший сознание страх больно кольнул в грудь и заставил вцепиться в карабин пальцами, а потом прошел, в мгновение вытесненный яростью. Всепоглощающей. Слепой. Дикой. В тот момент, когда он повернул замок, Наполеон открыл глаза. Остановить его он не успел, только наблюдал, как Илья шагнул в темный проем, встреченный оглушающим беснованием зараженных, подхваченный им, погребенный в нем. Дверь захлопнулась с резким хлопком, выдернувшим Наполеона из оцепенения. Думал ли Илья в тот момент? Мог ли оценивать ситуацию трезво? В голове было пусто, как если бы он падал в пропасть. Только откуда-то издалека гудела ярость, как провода под жестким, хрустящим напряжением. Даже несколько выстрелов подряд и жуткие хлюпающие звуки попадания в цель доносились до него тихо и едва слышно. Когда они приблизились почти вплотную, он перешел в рукопашную, не замечая ни их количества, ни усталости. Он просто рубил, без удовольствия и цели, бездумно и яростно. Все, что им движило - это месть и раздирающая ненависть. То, что его не смяли в первые же секунды, можно было списать только на удачу. Он все ещё держался, не обращая внимания на сотню раз потревоженную шею, на снова содранные в кровь костяшки пальцев, на длинные царапины от их когтей, прорывающие одежду и добирающиеся до кожи. В таком состоянии к нему бы пришла не усталость, а отключение разума - до, или после того, как до него доберутся. Это было уже неважно, если бы не Наполеон, выскочивший из двери и сначала тщетно пытающийся воззвать к его рассудку, а потом буквально за шиворот толкнувший в сторону. Это могло стоить Илье жизни, если бы он не закрыл его, выстрелами отбрасывая обезумевших мертвецов назад. -Назад, гребанный ты ублюдок! Что-то в его разозленном выкрике заставило Илью отступить, а потом шагнуть обратно в дверной проем. Через мгновение его буквально затолкали обратно, а потом опрокинули на пол, и, пока он поднимался, Наполеон успел захлопнуть дверь. -Твою мать, что это было? Ты совсем конченный псих? Пока Илья вставал, он успел мрачно усмехнуться, сверкнув глазами в скудном освещении. Если Наполеон до сих пор верил в обратное, он был ничем не лучше. До одури хотелось ударить его. А ещё хотелось обратно, снова погрузиться в нечеловеческие крики и убивать как убивали они. Илья двинулся на него, но тот перегородил ему путь, а когда он сделал попытку вырваться к двери, делая для этого все, что угодно - отбиваясь от Наполеона с такой же силой, какую он применял к зараженным, пытаясь подсечь его, оттолкнуть, ударить наотмашь, тот просто стиснул его в руках, не обнял, а вцепился, представляя живую преграду между Ильей и его собственной яростью. Илья сопротивлялся, пока не выдохся. За это время они несколько раз натыкались на стены, снесли стол, заработали несколько увечий - больше, чем от зараженных за весь путь. Но Наполеон держал крепко, и в конце концов Илья сдался, уронив голову на плечо, которое минуту назад пытался раздробить. Почти тут же накатила усталость и боль, сразу и снова везде, а в голове билась одна, простая, немного пугающая, но совершенно ясная мысль. "Ты мой якорь"