Взросление Лили

Глава вторая POV Снейпа

Не было никакого громкого скандала, просто однажды они пришли на завтрак порознь – и с тех пор их никто уже не видел вместе. Предположений за спиной строили тысячи, начиная от вероятного запрета со стороны Поттера-старшего – ну да, он никогда не был магглоненавистником, но вдруг! – и кончая дикими идеями по поводу возможного гомосексуализма Поттера. Правдоподобных идей не было ни у кого, а свидетелей разрыва не нашлось. Сначала я думал, что они быстро помирятся. Впрочем, кого я обманываю? Едва увидев Лили, сидящую за завтраком отдельно, я захлебнулся надеждой, хотя надеяться мне было, собственно, не на что. И тем не менее, предательский внутренний голос внутри умолял кого-то неведомого, чтобы этот разрыв был окончательным. Я пытался окоротить себя. Какое мне дело до этого? Есть ли у Эванс парень, нет ли у Эванс парня, - все одно со мной она не будет. И дело даже не в том, что я жуткий пессимист с заниженной самооценкой. Нет, если бы у меня было хотя бы право надеяться – я бы сейчас мучился, раздираясь сомнениями, кидался от надежды к отчаянию, то воображая, что я вполне способен завоевать ее любовь, то ужасаясь самой мысли об этом. Но у меня не было такого права. Я не властен над своей жизнью. Я не властен над своими мыслями. Пока идет война – я не человек, я не имею права на обычную человеческую жизнь. Я не имею права даже надеяться на то, что Лили снова войдет в мою жизнь. Я не только не стану предпринимать шагов, чтобы сблизиться с нею, я оттолкну ее, если она подойдет сама. Место рядом со мной – опасно. Общение со мной может стоить ей жизни. А ее жизнь бесценна. Поэтому я буду только косо поглядывать на то, как она завтракает, с болью замечать ее покрасневшие глаза и нервные движения и верить, что без меня ей лучше и безопаснее. Конечно, сердце не хотело подчиняться этим разумным решениям. То и дело я пытался скатиться мыслями в мечты о том, как все могло бы быть, если бы я мог хотя бы просто подойти к ней и заговорить. Я обрубал такие мысли сразу же, но они лезли в голову вновь. Хорошее упражнение для начинающего окклюмента. Я мог заставить себя не думать о Лили. Но каждый миг все мои чувства были о ней одной. К слову об окклюменции. Теперь этому искусству меня учил Дамблдор лично. Слишком важным для наших планов было мое умение закрыть свой разум от Лорда. Я должен был научиться выдерживать даже прямую атаку, а это оказалось чрезвычайно сложно. Дамблдор меня не щадил и занимался интенсивно и сурово, но я понимал, что это правильно. Времени у меня в обрез, не могу позволить себе роскошь рассусоливать. Учиться надо быстро, от этого зависит не только моя жизнь, но и осведомленность Ордена Феникса. А от действий Ордена зависела безопасность Лили. Лили… да, побывав в моих мозгах, Дамблдор узнал мою тайну. Наверно, я бы возненавидел его, не будь он так… деликатен? Непривычное для меня слово. Хотя правда о моем отношении к Лили и о причинах моего возвращения «под знамена Света» стала известна директору на первом же уроке, он ничего мне не сказал. Ни тогда, ни позже он не затрагивал тему моих чувств к Лили, и я был ему за это благодарен. Забавно, но Лили стала для меня основным стимулом к тому, чтобы овладеть окклюменцией быстрее. Признаюсь, первые уроки привели меня в ужас, сила ментальной атаки Дамблдора – а ведь он предупреждал, что это лишь учебная демонстрация, что бывают атаки гораздо сильнее! – так вот, этот напор ошеломил меня, растоптал, уничтожил. Как этому можно сопротивляться? Как от этого можно защитить свой разум? Когда Дамблдор проникал в мой мозг, все мои навыки и знания словно исчезали. Я не мог применить ни одной техники. Я несся по своим воспоминаниям, не в силах противостоять этой магии. И только самые сокровенные мысли о Лили заставили меня бороться. Я не мог, я просто физически не мог отдавать эти воспоминания кому бы то ни было! За них я готов был стоять насмерть. Я боролся за мысли о Лили, и иногда мне удавалось их защитить. Каждый мой успех Дамблдор обязательно отмечал похвалой, а после повышал уровень давления на мой мозг. Однажды, уже много уроков спустя, его атака показалась мне удивительно слабой, я отразил ее шутя и недоуменно посмотрел на старика. - Именно в такую силу я атаковал тебя впервые, Северус, - пояснил он. В этот момент я понял, какого прогресса достиг. То, что когда-то казалось мне непреодолимым и могучим, теперь я отражал легко. Значит, у меня получается! Невозможно описать, как этот случай воодушевил меня. Наверно, это то качество, которое я особенно ценил в Дамблдоре: он умел воодушевлять. Итак, за несколько месяцев я овладел ментальной магией на приличном уровне. Наши уроки по-прежнему проходили регулярно, хотя их и надо было маскировать то под отработки у Филча, то под индивидуальные занятия по зельям у Слагхорна. Мои однокурсники заметили бы систематические отлучки, а вызывать подозрения было нельзя. В этом я тоже достиг успеха: не вызывать подозрений. Чем-то помогал создаваемый мною образ этакого вампира с аристократическим налетом. Мало кто пытался заглянуть глубже, а кто и заглядывал – упирался в образ одержимого жаждой открытий ученого. Это не были маски, это были разные стороны моей личности, которые я умело подставлял под взгляды окружающих, скрывая за ними другие грани, те, которые должен был скрыть. Это было похоже на игру, ужасно увлекательную и сложную, но опасную. Вот только от легиллимента умение вертеть гранями своей личности не спасет. Легиллимент проходит все эти грани насквозь, выдирая из тебя суть. Не притворишься. Единственный доступный вариант – очистить сознание от образов и мыслей. Сделать это несложно, если отрешиться от эмоций. Чем дальше, тем лучше у меня получалось. Чирк – как выключателем! – отбросить эмоции. Чирк! – очистить сознание. Последние два занятия Дамблдор так и не сумел пробить мою защиту, что выводило мое мастерство на новый уровень! …но тут Эванс и Поттер расстались. Плотина эмоций прорвалась. И на следующем уроке окклюменции меня ждал фееричный провал. Дамблдор прошел мою защиту без усилий: еще бы, ведь все мое существо раздиралось эмоциями, какая там окклюменция! Он увидел все: и надежду, и отчаяние, и боль. Мой мозг словно вывернули наизнанку и рассмотрели изнутри. Мой мозг? Ха! Мое сердце. Мне казалось, я умру от унижения прямо посреди его кабинета. Одно дело – воспоминания о дружбе с Лили, что-то, пусть и безмерно личное, но оставшееся навсегда в прошлом, уже словно не принадлежащее этому миру. Но надежда… надежда всегда обращена в будущее. Невыносимо унизительно было понимать, что Дамблдор теперь знает в мельчайших деталях, на что я надеялся и о чем мечтал. Это было в миллион раз хуже того унижения у озера. Что за беда в сорванных подштанниках? А вот надежды, на которые не имеешь права… то, о чем стыдно думать даже наедине с собой… Нет, я бы точно умер на месте, не выдержав такого выворачивания наизнанку. Но тут Дамблдор заговорил, и его мягкий голос словно поддержал меня. - Северус, мальчик мой, нет стыда в том, чтобы желать любви. И во мне как будто что-то сломалось. Я так и не понял, что именно. Но ощущения были такие, как будто хребет – пополам. Нет, я не заплакал, не стал кидаться на стены и даже не рухнул в обморок. Я просто сжал кулаки, чувствуя, как от напряжения пот течет по моему лицу. Дамблдор говорил что-то еще – впервые он говорил со мной о Лили – я плохо понимал, вникал в его слова лишь время от времени, не в силах сосредоточиться. Но сам его тон странно успокаивал. Наверно, это было что-то вроде того, что бывает во время задушевных бесед с отцом. Я не знаю, у меня не было никогда задушевных бесед с Тобиасом Снейпом, но, наверно, это выглядит именно так. Спустя несколько минут я обнаружил, что мирно пью чай с директором Хогвартса. Фантасмагория. - Северус, - сказал Дамблдор через некоторый промежуток тишины, - ни я, ни кто бы то ни было не может сказать, что ожидает мисс Эванс в будущем. Погибнет ли она рядом с тобой или погибнет без тебя, была бы она счастлива с Джеймсом Поттером или другим мужчиной… Завесы Судьбы прочно хранят свои тайны. Однако я точно могу сказать тебе, что каждый человек имеет право на любовь. И для каждого человека естественно надеяться на взаимность. Нет дурного в наших надеждах, дурное может быть лишь в наших поступках. А своими поступками ты управляешь сам. Мы не выбираем, кого любить, но мы выбираем, как с этой любовью жить. И именно этот выбор определяет нашу судьбу. Это было очень заумно и чрезмерно пафосно, как и положено речи мудрого чародея. Но, наверно, в тот момент это было как раз то, в чем я нуждался. Поэтому я искренне поблагодарил и ушел к себе. Мне было, о чем подумать.