This ship is taking me far away

Шерлок знает, что Джону известно о его любви. Он никогда не высказывал этого вслух, не пытался дать понять, но Шерлоку не надо много. Джон сообщил об этом потяжелевшей тишиной в такси, затяжными паузами в личных разговорах и повышенным вниманием. Такое внимание проявляют лишь только к детям и суицидникам. Отлично. Шерлок ненавидит это. Ненавидит его сочувственную нежность во взгляде, беспокойство в голосе, сверхмерную снисходительность. После этого «открытия» Шерлок столько раз пытался вывести его из себя. Тщетно. Джон ни разу не повысил на него голос там, где должен был уже врезать. Он не отдалился, не стал избегать Шерлока, просто включил этот режим негласной опеки. Дурацкой деликатности от которой Шерлоку становилось тошно. Как бы ему хотелось прекратить всё это. Хотелось орать и выть. Прокричать в лицо: «не надо жалости», кричать о том, что он не ребенок и прекрасно всё понимает. Кричать, чтобы Джон перестал лелеять эту его, Шерлока, уязвимость. Шерлок устал. Ему хотелось покончить со всем этим. Чтобы Джон покончил, самому ведь не хватит ни сил, ни смелости. Хотелось пережить всё по-взрослому. Как нормальные люди, для которых любовь не «опасный недостаток». Хотелось, чтобы Джон уже наконец отверг его, а не держал возле себя как побитого пса на привязи. Но Джон не может. Не может отпустить поводок, потому что так хочется потянуть за него, привлекая «побитого пса» к себе для поцелуя. А потом оплести вторым концом поводка собственную шею, точно петлей удавки, и сделаться Шерлоку равным.