Милость победителей

      Пока Локи был в своих покоях, Один наведался в лазарет. Тор пришел в себя, он смотрел на отца, мать. Было видно, что он узнает их, тяжко сглатывая, он спросил: — Пап, а где Локи? — Он сейчас очень занят, — тихо ответил Один, разглядывая Тора. Ну, какой же Тор все ещё ребенок, даром, что такой орясиной вымахал. — Угу, — как-то уж очень спокойно ответил Тор, а потом спросил, — а он придет? — Обязательно, — грустно сказала Фригга, — вот увидишь. Как только он освободится, он обязательно придет. — Хорошо, я должен ему сказать… — но Тор не сказал ничего, он не смог справиться со слабостью и просто уснул.       Прошел месяц с момента назначения Локи регентом. Один, правда, настаивал на коронации, чуял свой конец, но трикстер проявил невиданное упорство в данном вопросе. — Я понимаю твои опасения, отец, но на коронации должны присутствовать все, а Тор только три дня как начал самостоятельно сидеть. Я не хочу его унижать. Я зайду к нему, как только смогу.       Но ни через день, ни через неделю, ни через месяц, Локи так и не зашел к Тору. Слишком много дел на него навалилось. Он зарабатывал себе авторитет в Асгарде. Никто не позволял себе с ним фамильярничать, Локи не хотел признавать того, что характером он был похож на Одина. Его уважали, боялись, но рядом с этими чувствами зрела и любовь подданных. Если кто и вспоминал Тора, то говорил, что он хороший товарищ, доблестный воин, но не правитель. Глядя на будущих подданных, Локи уже понимал, что быть царем ему придется. Такую судьбу он выбрал сам, вступив в соперничество с братом. Первые недели Тор всё спрашивал у матери, буквально поселившейся в покоях сына, когда придет Локи. Фригга улыбалась, гладила его по волосам и всегда говорила, что скоро-скоро. Тор делал вид, что верил, хотя душу обнимало отчаяние. Однажды он не выдержал и спросил: — Мама, а брат помнит, что я с ним сделал? — Фригга отвела взгляд, а Тор понял, что теперь точно умрет непрощенным.       Только через три месяца Локи впервые добрался до покоев Тора. Был вечер, Громовержец пытался есть. Аппетита не было вовсе, не помогали ни уговоры матери, ни просьбы Одина, ни доводы Фандрала. Но он все равно жил, а точнее, существовал в призрачной надежде на то, что увидит когда-нибудь Локи. Тор пытаясь совладать с непослушными пальцами вяло что-то ел, зажав ложку в кулак, как маленький ребенок. Локи остановился в дверях и, чтобы не напугать Тора, помня в чьем обличии измывался над беднягой Бюллейст, тихо позвал его. Громовержец посмотрел на Локи, но ничего не сказал, лишь по щекам его покатились слезы. Покои были как в тумане, все плыло. Тор очень хотел молить Локи о прощении, но слова застряли у него в горле. Он даже не заметил, как Локи подошел к нему. Кровать прогнулась под тяжестью чужого веса, прохладная ладонь легла на плечо Громовержца, и тот наконец-то заговорил: — Локи…Я… — Не говори ничего, не надо. Я был на площади, прости, что не смог сразу прийти на помощь, — Локи осторожно начал вытирать со щек Тора слезы, отмечая бледность своего брата. — Прости, что сразу не пришел сюда, в лазарет. — Я понимаю, — сипло сказал Тор, — ты ведь теперь царь Асгарда. Дел много. — Ещё нет, — тихо ответил Локи, забирая ложку у Тора и начиная его кормить. — Коронации не будет, пока ты недостаточно здоров. Ты будешь присутствовать, брат. — Что ты сказал? — с робкой надеждой спросил Тор. — Ты будешь присутствовать во время коронации. — Да я не про то, как ты меня назвал? — Брат. — Так ты простил? — со слабой надеждой Тор посмотрел Локи в глаза. Вместо ответа Локи просто обнял его за вздрагивающие плечи и прошептал: — Давно простил.