Ударник

      Свет в окнах не горел, Ольги не было дома. Сашка с облегчением выдохнул. Видеть жену сейчас хотелось меньше всего. Они не разговаривали уже вторую неделю. Хотя, если подумать, нормального общения у них не было уже много месяцев. За четыре года из семьи они превратились в двух незнакомцев, проживающих на одной жилплощади. Странное ощущение. Но, наверное, все логично, их роман, развивающийся в непростых условиях, был скоротечным и бурным, узнать друг друга, притереться к недостаткам они попросту не успели.       Студент третьего курса столичного вуза Сергеев был вынужден бросить учебу и вернуться в родной город, к перенесшей инсульт матери. Нелегкие были времена − распутье, нехватка денег, устройство на завод, где, несмотря на приличную зарплату, пахать приходилось как на каторге. Амбициозные планы на собственное будущее были забыты, Сашка глубоко переживал медленный и неотвратимый уход единственного родного человека. Случайное знакомство с симпатичной студенточкой скрасило и согрело те трудные дни. Сергеев тяжело сходился с людьми и в свою душу никого не пускал, но на тот момент оборонительные ряды истончились, и девушка Оля воспользовалась этим с присущей женщинам основательностью.       Сашка, как честный человек, обещал жениться, но предупредил, что детей в этом браке не будет, так как вместе с перенесенным в отрочестве паротитом получил осложнение в виде бесплодия. Ольга заверила, что все равно останется с ним. Это ли не доказательство настоящей любви? Сергееву иного и не надо было. Одного он не учел − то были слова двадцатилетней девчонки, для которой потомство казалось чем-то далеким и в тот момент не особо нужным. Но прошло время, инстинкт продолжения рода стал навязчивой идеей, и Сашка впервые услышал царапающее душу «да ты вообще не мужик, я так усохну рядом с тобой».       Последующие слезы, извинения, заверения, что ничего не изменилось и любовь сильнее временных трудностей, Сашку уже не убедили. Потом были и долгие разговоры, и рассмотрения альтернативных вариантов, на которые требовались немалые деньги, внешне все вернулось в норму, но трещина в отношениях никуда не делась. Ее старались не замечать, как дыру в стене, прикрытую обоями − вроде не видно, но оба знают, что она там есть, это скребет дискомфортом и едва ощутимым напряжением.       Сашка закинул вещи в стиральную машину, еще раз принял душ, окончательно смывая с себя въедливый запах металла и гари. Ужин ему, разумеется, никто не приготовил, молчаливый бойкот подобной роскоши не предполагал. Аппетита не было, но Сашка заставил себя накромсать бутербродов и запить их несладким крепким чаем, сидя в одиночестве в пустой темной кухне.       Очередная веха жизни подходила к концу. Не было по этому поводу серьезных переживаний и сожалений, наверное, все осозналось и отболело еще тогда, во время первой ссоры, но Сашка отчего-то тянул, не рвал по живому. Только когда узнал, что жена гульнула налево, ни слова не говоря подал на развод. Он не мог объяснить, как это понял, внешне ничего не изменилось, Ольга не прятала глаз и не вела себя наигранно, но Сашка словно подсознанием ощутил, что территорию пометил чужак. Не было ни скандалов, ни ревности, он молча положил на тумбочку в прихожей повестку и ушел на вечернюю смену. Ольга пыталась возмутиться, обвинить в необоснованной мнительности, но под тяжелым взглядом сдулась, поняла, что при желании вычислить ухажера не составит труда. Попытки перевести стрелки в сторону "это ты сам виноват" Сашка попросту проигнорировал, отвернулся к остывшему чайнику и, налив стакан воды, покинул кухню.       Им дали стандартный месяц на примирение. Сергеев был спокоен, Ольга в бессильной злобе раздувала ноздри, но молчала. Сашка предостерег ее от сцен, пригрозил, что может озвучить иную причину развода, чем безликое «несходство характеров», а в небольшом городе сплетня разнесется за сутки.       Половина отведенного срока прошла в состоянии перманентной холодной войны, как оно будет дальше, Сашка не загадывал, запрятав переживания и глухую щемящую тоску подальше от чужих глаз. Беспокоил его не только развод − это был временный пик, но не причина терзаний. Казалось, что вся жизнь, мировоззрение, взгляды осыпаются, выворачивая с изнанки души запрятанные темные стороны. Что-то медленно и неотвратимо менялось в нем самом, заставляя растерянно застывать на собственных мыслях, болезненно морщиться и тереть виски. Что именно происходит, Сергеев не понимал. Ему очень хотелось избавиться от этого странного навязчивого ощущения. Сашка надеялся, что все еще можно исправить, взять свою жизнь под контроль, подхватить ту самую нить судьбы. Вспомнить бы только то место, где он ее потерял.

***

      Хачковский за ночь успокоился и утром пришел на завод, кипя энергией. Неуемный темперамент бурлил и требовал выхода в виде работы, без этого Руслан становился дерганным и психованным, как закипающий чайник. О вчерашнем инциденте он, разумеется, помнил, но желания четвертовать Сергеева поубавилось. Вставить за самоуправство, конечно, придется, в целях профилактики и во избежание рецидивов, но можно обойтись устным внушением.       Под конец рабочего дня усталость взяла свое, подуспокоила горячую кровь. В душ пошел последним, дожидаясь пересменки, Сергеев как раз должен подойти во второй бригаде.       Сашка молча переодевался, не вслушиваясь в разговоры вокруг. Глазами поискал бригадира, не нашел, с облегчением перевел дыхание. Можно расслабиться. Как оказалось, рано.       Скрипнула дверь душевой, Сергеев машинально повернул голову в сторону звука и на мгновение залип. Всего секунда, вышли двое работяг, на ходу заворачивая полотенца вокруг бедер. За их спинами мелькнула фигура Хачковского, взгляд выхватил струи воды, бьющие по покрасневшим плечам, смуглую ягодицу, широкие ладони, смывающие пену с волос. Сашка отвернулся, невидяще уставился на металлическую дверцу шкафчика. Сердце билось часто-часто, даже больно стало, он едва удержался от желания потереть грудь рукой. Блять. Надо быстрее валить отсюда. Переодеваться и в цех, там дурь из башки быстро выветрится. Не тут-то было.       − Сергеев!       Сашка едва не застонал. Заставил себя расправить плечи и обернуться.       − Объясни-ка мне, товарищ стажер, какого хуя ты выперся на третью смену в плавильню?       Он что, так и будет меня отчитывать, стоя с голым задом?       Хачковского, это, кажется, не особо волновало. Он преспокойно вытерся, кинул мокрое полотенце на скамейку и принялся одеваться. У Сашки закружилась голова, ему казалось, если он не покинет помещение прямо сейчас, произойдет что-то страшное. А потому так и стоял молча, стараясь выровнять сбитое поверхностное дыхание.       − Язык проглотил?       Сашка сглотнул вязкую слюну, растянул онемевшие губы в легкой ухмылке.       − Пытаюсь вспомнить, когда это я вам давал разрешение мне тыкать.       Хачковский неверяще хохотнул. Вот это наглость!       − Не давали-с, вашество. Но я ж вашей охреневшей светлости яйца на лоб натяну, если изволите еще раз без моего ведома расписание менять!       Последние слова он уже проорал, чувствуя, что снова закипает. Все настроение и расслабленность улетучились под прозрачным равнодушным взглядом Сергеева.       − Все ясно? − Хачковский рявкнул так, что задрожали стекла, а Сашка малодушно вздрогнул и разозлился на себя за это. Сдаваться без боя гневливому хрену с горы совсем не хотелось.       − Мне не ясно, с каких это пор работников отчитывают за работу.       − Мозги включи, сиятельство! Ты сам помнишь, в каком был состоянии? Любой внештат, и все, пиздец, ты бы не отреагировал. Не думаешь о своем здоровье, так подумай о том, что ставишь под удар всю бригаду своим раздолбайством. Дошло?       Сергеев прикрыл веки, невольно выхватывая взглядом капли воды, рисующие дорожки на блестящей от влаги коже.       − Разумеется.       − А теперь марш работать! Две минуты до начала смены.       Сашка без возражений повернулся и на негнущихся ногах поплелся на рабочее место. Сегодня у него облегченная смена. Условно, конечно, чистку поддонов от шлака и остатков металла нельзя назвать легким трудом, но по сравнению со сталеплавильней действительно почти курорт. Народ ручейками стекался в цех, вторая бригада переняла эстафету и была готова продолжить непрекращающуюся сутками работу завода.       Сергеев отловил Солонина, отвел в сторону, к штабелям блюма, проводил взглядом спешащих мимо мужиков.       − Ты же сказал, что согласовал замену с бригадиром.       У Витальки забегали глаза, он нервно дернул плечом, наигранно хохотнул.       − Ну… не успел!       − Или не захотел, потому что знал, что это запрещено?       Солонин вполне натурально возмутился.       − Ты что?! Я бы тебя не просил, если бы было запрещено. Просто он же такой гад принципиальный, ни в какую бы не разрешил. Я думал, втихую выйдешь, он и не заметит. А ты чё, запалился, что ли?       Сашка медленно выдохнул. Устраивать разборки бесполезно. Мысль сдать Солонина Хачковскому и перевести на него все стрелки даже не пришла в голову, но относительно приятеля выводы он уже сделал и четко обозначил свое к нему отношение.       − Я понял. Больше с заменами ко мне не подходи.       И ушел за остальными.       − Эй! − Виталька догнал, попытался перехватить за плечо. − Да ладно тебе, чего из-за ерунды-то…       Фраза потонула в резком лязге и шипении: первая порция лома опускалась в печь. Сашка сбросил руку и, не оборачиваясь, ушел в сторону поддонов.       Монотонная работа не загружала голову, позволяя мыслям течь неспешным потоком. Вернулись давешние размышления о том, какой момент оказался переломным, после чего вся жизнь незаметно, но неумолимо пошла под откос. Сейчас Сергеев уже четко видел эту точку невозврата, своеобразную границу, которую он невольно пересек. Ею стал тот самый день, когда Сашка перевелся в сталеплавильный цех и впервые встретился взглядом с темными глазами Руслана Хачковского.