***
− Нам надо поговорить. Фраза, брошенная на самом пороге, заставила подобраться и на мгновение застыть. Отсканировав взглядом пространство прихожей и замершую в напряженной позе жену, Сашка небрежно бросил связку ключей на тумбочку. Ольга, видимо, давно ждет и потеряла всякое терпение, даже разуться не дала. Она уже делала несколько попыток помириться и заставить Сашку забрать заявление, но он отвечал молчаливым игнором, внимательно выслушивал все аргументы, а потом уходил в гостиную, плотно прикрыв за собой дверь. Кажется, сегодня его решили взять у самого порога, отрезав пути к отступлению. Сашка скрестил руки на груди, давая понять, что слушает. − Саш, я беременна… Как удар под дых. Окатило жгучей болью и безнадегой. Ольга говорила что-то еще, но Сашка уже не слушал, проваливаясь вглубь собственных мыслей. Но долго упиваться рефлексией по поводу своей мужской несостоятельности ему не дали. − Саш! Са-ша, да скажи ты хоть что-нибудь! Он не понимал, что вообще должен сказать в подобном случае. Резковато пожал плечами, откашлялся. − Ну… Поздравляю. Ольга смотрела на него как на инопланетянина. − И все? Сашка устало потер переносицу. Неимоверно хотелось уйти, спрятаться уже хоть где-нибудь. − Оль, чего ты от меня ждешь, а? Мы уже выяснили, что я не могу тебе дать того, что ты хочешь. Ты получила это на стороне, молодец, я тебя поздравил. Ольга закусила губу, поплотнее запахнула халат. − Впрочем, чего от тебя еще ожидать. Я тут о другом. Надо думать, как делить квартиру, хотелось бы до срока все успеть и подобрать варианты, я вот смотрела… − Погоди, − Сашка опешил и теперь уже сам неверяще уставился на жену. − Какую квартиру? Ольга всплеснула руками. − А у тебя их много? Эту, какую же еще! − Ольга… − он медленно покачал головой, в мозгах все путалось от переизбытка информации. − Это квартира моей матери, а не совместно нажитое имущество. Ничего делить я не собираюсь. − Но как же… − Помолчи! Мы разводимся, и ты уезжаешь отсюда, меня не волнует куда. Я вообще не понимаю, − он кивнул на ее живот, − почему ты все еще здесь, а не радуешь своим присутствием будущего батяню. − Да как ты можешь, − глаза налились слезами, − я тут прописана, это и моя квартира тоже! − Выпишешься. Если не добровольно, то по решению суда. На этом все, Оль, разговор окончен. Сашка сбросил ботинки и, не снимая куртку, пошел в комнату. Ольга накинулась на него разъяренной фурией, вцепившись острыми ногтями. − Ты сволочь! Тварь бессердечная, да подавись ты своей квартирой! Ублюдок! − Сашка перехватил ее руки, прижал к бокам и оттеснил к спальне, Ольга попыталась лягнуть его по голени, но в истерике не попадала, продолжая сыпать проклятьями. − Так и сдохнешь здесь один! Четыре года тебя терпела! Я имею право на компенсацию! Сашка осторожно, но твердо повалил ее на кровать и, пока женщина барахталась в покрывале и распахнувшемся халате, молча ушел. Его трясло от стресса и тошнотворной брезгливости, было до ужаса гадко касаться ее − женщину, носящую в себе чужой плод, помеченную неизвестным ему самцом. Для него самого верность была некой функцией по умолчанию, он никогда не смотрел на сторону и не имел такого широкого спектра эмоций, при котором можно любить одну, быть влюбленным в другую, хотеть третью и флиртовать с четвертой. Нарушив важнейшее негласное правило, Ольга автоматически попала в категорию «чужая», и Сашка больше не чувствовал прав на нее, несмотря на то, что штамп в паспорте все еще отсвечивал его фамилией. Он не хотел, но все-таки задумался, где ж тот непутевый папаша, который вместо того, чтобы присвоить завоеванный трофей и утащить в собственную пещеру, позволяет своей женщине жить с прежним мужем под одной крышей. Неужто оба рассчитывали за его счет поиметь выгоду? Отмывая руки под струей горячей воды, Сашка пытался понять, как Ольге вообще могла прийти в голову мысль, что он безропотно отдаст единственное, что у него осталось. Неужели он производит впечатление законченного лоха? Проснувшуюся было жалость и угрызения совести затолкал подальше, понимал, что на это и был расчет. Стараясь не прислушиваться к доносящимся из спальни рыданиям, Сашка заперся во второй комнате и с сожалением вспомнил о початой бутылке водки в верхнем шкафчике на кухне. Самое время напиться и забыться… Если бы не утренняя смена на заводе. Стоит Хачу учуять запах алкоголя, и ему несдобровать, а терять еще и работу в свете тотального пиздеца совсем не хотелось. Утром встал, не открывая глаз, привычное состояние из разряда «поднять подняли, а разбудить забыли». Тяжело, но за пару лет работы на заводе организм привыкает к такому подобию летаргии и перманентному отупению, когда весь мыслительный процесс упрощается до коротких связок − встать, умыться, кофе, автобус… Период относительного бодрствования длится всего несколько часов, а потом снова возвращение в спасительный анабиоз, когда накопленная за смену усталость доводит до состояния зомби, и весь организм работает на рефлексах. Самое страшное, что многие его коллеги перестали вообще выходить из этого полусна, с каждым годом проваливаясь все глубже, отсекая собственные стремления основными потребностями и забыв о том, что мир не ограничивается заводом, собственным двором и пивом под телик. Их много таких, к тридцати годам потерявших интерес к жизни, замордованных вечной нехваткой денег и попытками прокормить семью, вполуха слушающих гундеж и недовольство жён. Сашка всегда посматривал на эту «серую массу» с толикой презрения. Опустившиеся зомбаки были для него объектом брезгливой жалости, ему казалось, что такая участь ему не грозит. Вот его семья не будет клубком шипящих змей, его жена не превратится в психанутую бабу, да и он сам никогда не станет одним из этих, с пивным пузом и сальными волосами мужиков, которые каждое утро пересекают проходную. Первый год он смотрел на всех свысока. После смены забрасывал на плечо спортивную сумку и пер на тренировку. Прохладная вода бассейна после нескольких часов вблизи раскаленного металла казалась чем-то запредельным, Сашка кайфовал, наслаждаясь ее движением по своей коже, тихим плеском, короткими вдохами и пузырящимися выдохами во время четких, техничных гребков. Тело бодрило, голова прояснялась, отражение в зеркале неизменно радовало. На втором году он притерся к коллегам, стал лояльней и снисходительней относиться к чужим «слабостям», прислушивался к коротким, но царапающим подкорку жалобам на жизнь, на баб и нехватку денег. После бассейна уже с меньшей охотой возвращался домой, с иррациональным чувством вины смотрел на поджимающую губы Ольгу. Разговоры становились короче, улыбки реже, а царившее в доме взаимопонимание истончалось и улетучивалось. На исходе третьего года он начал испытывать страх. По причине замкнутого характера, близких приятелей не имел и не стремился, а теперь и вовсе старался свести общение к минимуму. Сашка смотрел на окружающих его мужиков и с ужасом понимал, что и сам начал вязнуть в этом болоте. Разленился, стал терять интерес к окружающему, после работы его все больше притягивала горизонталь дивана, а не прогулки по осеннему парку или лыжи в лесу за городом. Он еще пытался бороться, стряхивал с себя оседающую пыль хронической усталости и медленного отупения, но с отчаянной безнадежностью понимал, что проигрывает. Финальной точкой стало осознание, что не подтвердил бронь на новый абонемент, а без нее место в единственном общественном бассейне он однозначно потеряет. Количество желающих превышало вместительную способность объекта в несколько раз, Сашка и так получал льготу как работник градообразующего предприятия. Но за всеми этими проблемами, надвигающимся разводом и нестабильной обстановкой на работе Сашка совсем об этом забыл. Еще один камень в гору навалившейся депрессии.***
В полнейшем душевном раздрае, мучаясь адской головной болью, Сашка отстоял свою смену. Едва волоча ноги в сторону раздевалки, он уже завидовал тем самым зомбакам, которые научились уходить внутрь себя и не реагировать на внешние раздражители. Один из таких раздражителей перехватил его у стеллажей, ожидающих очереди на отгрузку. − Сергеев, ты мне нужен! Сашка едва не взвыл: ну что опять?! Он уже получил свою порцию «радости» за то, что приехал впритык к началу смены и едва успел переодеться. − Народ гриппует, у нас четверо из бригады не вышли на работу. Пока обходимся резервом, но весь состав переводим на двухсменку, завтра тебе снова к печи. По большому счету, Сашке было все равно, чем меньше он сейчас появляется дома, тем лучше, но тут уж взыграли принципы. − Так мне же, как стажеру на испытательном сроке, нельзя работать на плавильне две смены подряд. Руслан фыркнул. − Поговори мне тут. Раз я сказал, значит, можно, у нас производственная необходимость. − Не думаете о моем здоровье, − практически процитировал Сашка, − подумайте о бригаде. Вдруг я, криворукий, чего-нибудь напортачу? Слово за слово, они снова сцепились. Мужики, возвращающиеся из цеха, поглядывали с рассеянным любопытством, подобные сцены уже никого не удивляли. Сашка чувствовал, что его несет, а вот куда − непонятно. Он мог просто кивнуть головой и уйти в раздевалку, но вместо этого провоцировал и накручивал их обоих, и Руслан это понял, злобно сузил глаза. − Ну-ка, пойдем поговорим. Сергеев и пикнуть не успел, как бригадир толкнул его за бухты металлокорда, подальше от чужих глаз. − Нарываешься, − Руслан угрожающе надвигался, оттеснив Сашку к стене. − Чего ты добиваешься, а? Что тебе неймется?! Сергеев отступил, прикрыл глаза. Он почти не слышал, что там рычит ему Хачковский, сознание словно затянуло вязкой взвесью из напряжения, усталости и отчаянной непонятной тоски. Вспышкой агрессии он пытался избавиться от скопившегося негатива, но, кажется, не помогло, слишком долго кипело внутри, не имея выхода, и предохранители, удерживающие едкую, разъедающую душу смесь, не выдержали, выплеснувшись несколькими волнами крупной дрожи. Сашка перестал контролировать себя, в голове штиль − ни мыслей, ни страхов. Он прерывисто вздохнул, медленно опустил тяжелую от усталости голову на плечо запнувшегося Руслана. Оба замерли. Хачковский − пораженный происходящим, а Сашка просто тихо наслаждался секундой покоя и тем, что можно куда-то прислонить горячий от головной боли лоб. Отстраненно думалось, что Хачковский в любой момент оттолкнет его и врежет по роже, но секунды шли, а они так и стояли в сантиметре друг от друга, соприкасаясь влажными взъерошенными волосами. Сашка сжал трясущиеся пальцы в кулаки, дышалось тяжело, весь воздух насквозь пропитался опьяняющей близостью, которой никогда себе не позволял. − Да что с тобой? − тихо прохрипел Руслан, застыв на месте − Саш… И едва ощутимо потерся шершавой щекой. У Сашки подкосились колени. От этого звука, запаха волос, теплого дыхания на шее. В этот момент Сашка Сергеев переживал самое одуряющее эротичное ощущение в своей жизни. От запретного и такого сладкого удовольствия сами собой закрывались глаза. Руслан первым пришел в себя, медленно отстранился, отступил, удерживая тяжелым взглядом. Сашка не опускал глаз, но не осмелился заговорить, даже пошевелиться не мог, пока Хачковский не ушел, оставив его одного между стеллажами. Сергеев на автомате вернулся в раздевалку, молча принял душ, не отвечая на вопросы, не реагируя на недоуменные взгляды любопытствующих коллег, которые не могли взять в толк, чем Хач мог настолько напугать невозмутимого Сергеева, что тот буквально онемел. Что я наделал Руслан остервенело работал, насильно заставляя себя сосредоточиться на производстве, а не думать о том, что произошло час назад. Оцепенение отпустило, и следом накатил страх, остро приправленный возбуждением. Где он прокололся? В какой момент подал знак, истолкованный Сергеевым как сигнал к действию? Неужто сработал тот самый мифический радар, который Руслан считал бредовой выдумкой? Он ведь сам никогда бы не причислил Александра к своей темной стороне, слишком уж правильным тот казался. О да, Руслан Хачковский имел секреты, которые тщательно скрывал и прятал по другим городам. У него было несколько более-менее постоянных партнеров, каждый из которых жил собственной жизнью, имел семью, растил детей и изредка находил возможность удовлетворить потребности иного рода, которые и не снились женам. Все подобные встречи готовились заранее и на нейтральной территории, чтобы свести к минимуму возможность случайно столкнуться со знакомыми. Руслан никогда не изменял этому правилу и подходящих мужиков в своем ареале обитания не искал, а тут нашелся сам, прямо под боком… Руслан встряхнул головой. Возможно, он придает слишком большое значение невинному, по сути, эпизоду, кто знает, что там в голове у Сергеева? Руки невольно сильнее сжали щуп. Он не рассматривал парня в качестве потенциального партнера, все рабочие были для него вне этой категории, но теперь никак не мог выкинуть из головы то внезапное ощущение нахлынувшего желания. Что ж, если он все понял правильно, оставалось надеяться, что Сашка достаточно разумен, чтобы соблюдать осторожность и держать себя в руках. Руслан и не прочь бы попробовать, но сомневался, стоит ли ломать собственные правила, годы "подпольной" жизни приучили к осмотрительности. Время пошло быстрее за обдумыванием способа поговорить с Александром без посторонних глаз, и желательно не на территории завода.