Четвертая песня

– Так и будешь стоять там и таращиться или, наконец, заговоришь? – Даже не знаю, заговорить мне, Скорп, или втащить тебе как следует. Малфой вздохнул. – Втащи. Он чувствовал спиной суровый взгляд Альбуса, но не поворачивался. Нет, не потому что было стыдно (никогда никакой стыд не помешал бы ему смотреть на Альбуса), а потому что был уверен, что не заслуживает видеть его глаза. – Какого хрена ты там устроил? Он никогда еще не слышал, чтобы Ал говорил с ним так – смешной, глазастый. Его сумасшедший Ал. – Он тебя трогал. – Ты толкнул моего брата в реку из-за того, что он… трогал меня? Блять. Это звучало пиздец как странно. – Да. – Это же Джеймс, Скорп. Да посмотри ты, блять на меня! – Ал схватил его за плечо и развернул к себе. Малфой встал, чтобы смотреть ему в глаза. Непозволительно зеленые, чистые, теплые. Мерлин… – Прости, я перебрал, и… Мы же не расстанемся из-за этого? – Расстанемся, если перед Джеймсом не извинишься. – Заяц. – Отвали. Альбус увернулся от протянутой к нему руки, нахмурил брови. – Я не узнаю тебя, Скорп. Ты сам не свой. Альбус ушел, а Малфой так и не придумал, что ему ответить. Он взял в руки телефон и написал: «Чувак, мне, правда, правда, правда, очень жаль». Отправил сообщение Джеймсу, на ходу вынимая из пачки последнюю сигарету. В голове замельтешили калейдоскопом свеженькие воспоминания. Вчерашний вечер, их банальная магловская вылазка на природу – идея Лили. Они даже палочки с собой не брали (Скорп чувствовал себя голым без нее), потому что сестренке Альбуса так приспичило. Он просто, блять, отошел отлить. Он не знал, что Джеймс там, он не слышал, а когда услышал – было пиздец, как поздно. Потому что Джеймс отдрачивал себе, стоя за деревом и шептал имя Альбуса. Вспоминая это, он думал о том, что столкнуть его в реку было охуенно гуманно. Он вообще не представлял, как смог сдержаться, только помнил, что Джеймс смотрел на него, широко распахнув глаза, хотя у самого еще член не упал… Он просил у Скорпа прощения, у него, блять, слезы текли, а Малфой не мог понять, почему въебать ему по лицу было так невыносимо трудно. Наверное, потому что Ал. Потому что красивый. Потому что сексуальный. Потому что, сука, такой неправильно-привлекательный, что даже родной брат ехал крышей. Телефон подмигнул сообщением: «Я не подойду к нему, Скорп, клянусь. Я уеду из дома, я свалю, обещаю». Он закусил губу и выкурил целую сигарету, прежде, чем ответить: «Хей, чувак, ты о чем? Я набухался вчера – нихера не помню. Может и ты мне приложил по башке, а?» Хватило одной секунды – просто представить, что у него отнимают Ала. Заставляют уехать, свалить, перестать с ним видеться. Джеймс был неправильным, и Скорп тоже, ведь он не ненавидел его, а изо всех сил пытался понять.