Процент невероятности, или Предсказание Желтого Тушкана

– Майк, помоги же мне быстрее! – прозвучало взволнованно над самым ухом Уотсона. Темнота заколыхалась, зашуршала и начала сползать с уже почти задыхающегося Джона, и через секунду он, отплевываясь и чертыхаясь, наконец-то выбрался из-под, казалось, намертво к нему прилипшего пакета. И если в обычной ситуации капитан в отставке Уотсон в самых образных выражениях высказал бы всё, что думает про здешнюю технику безопасности при работе с потенциально опасными объектами (в данном случае, замороженными телами), то сейчас он был слишком ошеломлен произошедшим. Джон смотрел на лежавшего на полу безголового мужчину (почему-то в халате в цветочек) и давнее странное предсказание, которое он успел сто раз благополучно забыть, звучало в его ушах так явно, как будто было сделано только вчера. Вот же оно, всё, как и было сказано – тип без головы, но с имеющимися в наличии тремя руками. И суетящаяся девушка рядом.       Джон приосанился, незаметно отпихивая от себя носком ботинка дурацкий черный пакет, и принял самый что ни на есть достойный и респектабельный вид. Если уж это судьбоносный момент, то и выглядеть надо соответствующе. Первое впечатление на то и первое, что при переделке таковым уже по определению всё равно быть не сможет. – Ой, простите, пожалуйста, – наконец повернулась к нему виновница всех этих перипетий, выныривая из-под металлической каталки, одёргивая белый халат и неловко поправляя перетянутый резинкой тонкий хвостик. – Мне очень жаль, что всё так получилось. Хотя, это всё Майк! Нельзя же так людей пугать!       Стемфорд что-то недовольно пробурчал (явно без искреннего раскаяния в голосе) и, постаравшись побыстрее сменить тему, сказал: – Джон, познакомься, это Молли Хупер, местный патологоанатом. – Молли, это доктор Джон Уотсон.       Джон улыбнулся наиболее располагающей улыбкой из своего обширного арсенала (которую можно было бы охарактеризовать: «не знаю, как я жил вдали от вас все эти тридцать шесть лет, но теперь уж ни одной минуты точно не протяну»), одновременно во все глаза рассматривая предполагаемую суженую. Возможно, скромная невысокая шатенка не совсем вписывалась в его представления о женском идеале (обычно он предпочитал попышнее и поблондинистее ), но тут уж было не до выбора. От судьбы, тем более предсказанной Жёлтым Тушканом, не уйдешь. И, быть может, девушка окажется собеседником очень хорошим... – Понимаете, тут такой труп – головы нет, зато почему-то одна лишняя рука рядом лежала. Скорее всего, последствия мафиозных разборок, они часто символами выражаются, – между тем затараторила Молли, снова поправляя многострадальную прическу и смотря куда-то мимо Уотсона, (вероятно, чтобы скрыть смущение). – Вот мы и пытаемся выяснить, кому именно и что здесь принадлежит.       Но тут сбоку раздалось какое-то странное покашливание и постукивание: – Думаю, мистер Уотсон уже вполне оправился, мы можем закончить с реверансами и приступить к делу?       Молли вспыхнула и отскочила, как ужаленная, возвращаясь к позабытому трупу: – Да, конечно, результаты скоро будут готовы, мистер Холмс!       Джон тоже моментально обернулся на новый голос. Рядом, словно из ниоткуда (но скорее всего, из-за ширмы в углу, куда почти не доходил верхний свет) материализовался высокий мужчина с длинным носом, короткими волосами, в костюме и почему-то с зонтом в руке (хотя кто его знает, кругом экономический кризис, может, за последнее время и в Бартсе крыша стала протекать). Вышеназванный зонтообладатель весьма неодобрительно взирал на окружающих, и Уотсон сразу почувствовал себя провинившимся школьником, застигнутым при попытке, причем неудачной, впервые затянуться сигаретой в туалете. Но тут Джон заметил оказавшийся в непосредственной близости от незнакомца безголовый «опознавательный знак», который Молли пыталась закрепить на прозекторском столе и привести в приличное состояние, и новая невероятная мысль поразила доктора. Ведь старуха тогда не произнесла слова «она», ограничившись определением «твоя любовь». А то, что Джон всегда придерживался весьма широких взглядов и имел опыт отношения с обоими полами, допускало разные варианты. И сейчас этот второй вариант стоял напротив и смотрел на Уотсона, как на представителя малочисленного племени с берегов Амазонки, случайно занесённого тропическим ураганом в цивилизованное общество. Потом, видимо решив, что он не заслуживает внимания даже как такой редкий экземпляр, мужчина развернулся и опять скрылся в тени. А Уотсон остался в одиночестве, точнее, наедине со своим мыслительным процессом.       То, что рядом находился ещё один потенциальный претендент на звание любви всей его жизни, немного выбило Джона из колеи. Сердце подозрительно молчало, ни усиленным стуком, ни трепетным замиранием не желая помогать в столь сложном и щекотливом деле и брать на себя ответственность. Тогда Джон внимательно вгляделся в фигуры ни о чём пока не догадывающихся будущих спутников жизни (на третий глаз он не рассчитывал, поэтому просто смотрел широко раскрытыми двумя), втянул носом воздух, надеясь уловить мистические любовные феромоны, даже почесал в затылке для усиления мозгового кровообращения, после чего еще раз старательно прислушался к своим ощущениям и понял, что, как всегда, ничего не понял.       Значит, и лёгкий путь ему не светил. Придётся действовать по плану Б. Хорошо, что гадалка, вероятно, предвидя возможные джоновы затруднения, а может быть, прозревая общую невезучесть Уотсона, дала ему дополнительный параметр для определения. Поцелуй. Ведь именно после него он должен был окончательно понять, что к чему, и найти свою истинную половину. Хотя легче сказать, чем сделать. Уотсон, конечно, был в общении раскован и сексуально подкован, и от отсутствия романтического внимания к своей персоне никогда не страдал, но бросаться с лобызаниями на знакомых всего пять минут людей даже для него было чересчур.       Джон незаметно взглянул на часы. Было уже около восьми часов вечера. Если действовать по традиционной схеме, то следовало бы сейчас пригласить Молли в кино или кафе, потом прогуляться по вечернему Лондону, полюбоваться на подсвеченный Тауэр, не спеша проводить до дома – а там уже и до приличного поцелуя недалеко. Но в данном случае всё это было затруднительно. Хотя Джону обычно не отказывали, но вдруг у мисс Хупер сегодня курсы узелкового макраме, посещение приболевшей двоюродной тёти, концерт монгольского горлового пения или ещё что-нибудь, столь же жизненно необходимое каждой уважающей себя женщине?       А ограничение по времени не позволяло рисковать. Даже если Молли оперативно согласится на свидание – то вдруг после поцелуя выяснится, что это всё-таки не она – его вторая половинка? Тогда необходимо будет срочно проверять другого, с зонтом. Тот, конечно, мгновенных эротических фантазий не вызывал, но чем чёрт (или Тушкан, без разницы), не шутит. Вдруг он тоже, как и Джон, окажется преданным фанатом Арсенала, и эта единственно верная ориентация свяжет их на долгие годы покрепче, чем романтическая влюблённость.       Хотя чисто теоретически, возможным претендентом мог быть и Стемфорд. Ведь он тоже уныло маячил в углу лаборатории, расстроенный отсутствием ожидаемого внимания. Но Майка Джон оставил на крайний случай. Точнее, за крайний. Если уж никто другой той самой судьбой не окажется, то, может, и ну их, пресловутые любовь и семейный очаг? В конце концов, и в монастырях люди неплохо живут: спокойно читают, о вечном размышляют, огород копают, а обет безбрачия им не слишком и мешает.       И Уотсон, как истинный британец, офицер и врач, прошедший семь лет службы в горячих точках, четыре семестра практики у профессора Франштейна в морге и три месяца оформления военной пенсии в социальной службе решил действовать незамедлительно. Нужно было брать быка за рога или, в его случае, корову за что-нибудь другое (в зоологии Джон был не силен и основных пищевых друзей человека видел только на картинке на пачке молока или в зоопарке (очень давно, в детстве).       Джон три раза глубоко вздохнул, приготовился, настроился, сделал самое непрошибаемое лицо в стиле: дебильно-оптимистично-вдохновенное (в Афганистане штабной психолог рекомендовал личному составу такое в качестве аутотренинга, особенно перед опасным патрулированием или атакой. Не известно, чего талибы пугались больше: огнестрельного оружия в руках или ошалелых полуулыбок-полуоскалов на лицах солдат, но вроде, помогало). – О, как я рад, что снова попал сюда! – восторженно провозгласил Джон, подбираясь к притихшему после своего оглушительного появления Майку и потрясая того за руку. – Спасибо, друг! – Ну, не стоит особой благодарности, – немного озадаченный столь внезапным порывом Стемфорд пожал плечами. – Я тоже рад, что ты сюда зашёл. – Сколько прекрасных людей здесь было встречено, сколько чудесных мгновений пережито! – с чуть не прослезившимися от переизбытка эмоций глазами Джон замельтешил по лаборатории, поглаживая приборы, принюхиваясь к пробиркам, и двигаясь по направлению к пока ничего не подозревающей мисс Хупер. ( В седьмом классе Уотсон участвовал в школьной постановке «Много шума из ничего» в роли младшего стражника Булавы и с тех пор считал себя в актерстве стреляным воробьём.) – О, Молли, вы просто ангел этого места! Уверен, только благодаря вам всё здесь сохранилось в таком превосходном состоянии, порядке и чистоте! – самозабвенно продекламировал Джон, в лучших традициях системы Станиславского вживаясь в ощущения экзальтирующего и ностальгирующего типа. – Позвольте же вас расцеловать! – и, не дожидаясь согласия, схватил растерявшуюся мисс Хупер в охапку, чтобы совершить, наконец, необходимый для проверки контрольный поцелуй. Но Молли, не привычная к общению со столь удалыми отставными капитанами, испуганно затрепыхалась, случайно заехав коленом по больной ноге Джона, и тем самым, поколебав его устойчивость (к счастью, не моральную), и приобщившийся в последнее время к провидческим озарениям Джон тут же представил, как, следуя эффекту домино, сейчас повторится сцена с его недавним падением при знакомстве. Дабы избежать столь печальных последствий, он живо подхватил Молли, изо всех сил прижимая её к своей крепкой груди и удерживая обоих в вертикальном положении. В этой ситуации и просто устоять на ногах было нелегко, а уж говорить про удачные поцелуи вообще не приходилось. Поэтому его губы вместо намеченной цели угодили куда-то за левое ухо милой мисс Хупер. А капитан Уотсон всегда славился своей меткостью, и не только в стрельбе. Молниеносно оценив ситуацию, он решил исправить положение, и только успел развернуть Молли в нужное положение, как её длинные волосы попали ему в рот и нос, вызывая неконтролируемый приступ чихания, сопровождаемый полупридушенным писком объекта приложения незапланированной страсти. Да, такого поцелуя Джон не мог даже и припомнить. Это был провал, фиаско по всем статьям… В результате Молли вывернулась из объятий, пунцовыми щеками на фоне белого халата неуловимо напоминая японский флаг: – Ой… – только и смогла она произнести, моргая, вздыхая и смущённо оглядываясь. – Угу… – поддержал её Джон, с трудом переводя дыхание. «Явно не она», – подумал он при этом разочарованно. Если только гадалка не подразумевала под невероятным эффектом то, что захочется срочно провалиться сквозь землю. – Надеюсь, вы уже закончили свою крайне содержательную беседу? – неловкую паузу отвратительно ехидным вопросом нарушил неожиданно появившийся рядом мистер Холмс.       Джон, скрипнув зубами, уже начал сомневаться, что даже приверженность к одному футбольному клубу сможет изменить его не слишком лицеприятное мнение об этом субъекте. Подозрительную внешность простить ещё было можно, но столь отвратительный характер… И Уотсон распрямил плечи, выпятил грудь (при этом вдалеке как будто послышался призрачный перезвон орденов), собираясь дать наглецу приличный отпор, и наконец-то показать всё присущее истинному англичанину достоинство: – Вам не кажется, что постоянно вмешиваться в чужие разговоры неприлично? – спросил он, подняв голову (и ни в коем случае не из-за разницы в росте, а только чтобы посмотреть в глаза беспардонному оппоненту). – Мне кажется, что это только ваш африканский темперамент мешает здесь нормальному рабочему процессу, – заявил Холмс, осуждающе, но в некоторой мере заинтересованно указывая зонтом куда-то в центр Уотсона.       Джон уже было открыл рот, чтобы высказаться по поводу недостаточной политкорректности данного заявления, а также о возможном нарушении расового и гендерного равноправия, как общий смысл всего сказанного немного запоздало дошел до его сознания: – Что, вот «это» вы считаете африканским темпераментом? – неподдельно удивился он. – Как же мало вы видели в жизни…       И тут же на автомате игриво подмигнул, вполне оправдывая заслуженное прозвище трехконтинентального Уотсона.       Внезапно в дальнем левом углу лаборатории раздался какой-то шум, а затем громкий глубокий баритон произнес: – Тридцать миллилитров плавиковой кислоты, пожалуйста, – обладатель смоляных кудрей, острых скул и белоснежной кожи вынырнул из-за огромного микроскопа и требовательно протянул руку, будто был один во всей комнате и вокруг вообще ничего не происходило. – Ещё один, – ошалело констатировал Джон, глядя на эффектное появление. Получается что и этого – высокого и темнокудрого, можно было рассматривать в качестве кандидата? А рассмотреть очень хотелось. И поподробнее. – Да, Шерлок, подожди минуточку, сейчас я принесу! – тут же встрепенулась Молли, стремительно бросаясь к шкафу с разнообразными пробирками и снова позабыв о несчастном безголовом трупе. – О, Шерлок, я и забыл, что ты здесь, – слегка скривившись, проговорил мистер Холмс. «Надо же, Шерлок…» – с удивлением подумал Джон. – «Какое милое имя. Услышь он его пораньше, назвал бы так своего щенка. А то был у него самый обычный Дружок». – Что это вы так смотрите, доктор Уотсон, – подозрительно спросил мгновенно отодвинутый на задний план мистер Холмс. – Не видишь – доктор исполняет ритуальный танец светских условностей, – сразу же вмешался вышеназванный Шерлок. И стремительно повернулся к Джону: – Вы ведь только недавно вернулись в Англию, ранение лишило вас возможности вести привычную жизнь, а на военную пенсию особо не протянешь. К тому же подниматься пешком на седьмой этаж съёмной квартиры без лифта мешает психосоматическая боль в ноге, а съеденный на завтрак гороховый пудинг плохо сказывается на вашем пищеварении, вызывая легкую заторможенность. – Потрясающе, – ошеломлённо выдохнул Джон. «Неужели это ещё один предсказатель – последователь Жёлтого Тушкана?» – пронеслось в и так серьёзно пострадавшей за сегодняшний вечер голове. Это было бы просто невероятно, но сейчас Джон мог поверить в какие угодно чудеса.       Шерлок живо вышел из-за стола, но, вероятно, не успев полностью перефокусировать взгляд, теперь смотрел на Уотсона так же изучающе, как минуту назад на препарат на предметном стекле. – Вы так считаете? – недоверчиво спросил он. – Конечно!       И тут Джон понял, что чуть не попался. Чтобы сразу не выдать свою причастность к сакральному знанию и пониманию тушкановой природы этой особой пророческой силы, Джон, проявляя высшую степень конспирации, ненавязчиво предположил: – Но вы, наверное, просто очень наблюдательны и определили всё это по остаткам моего загара на запястьях, стоптанным набойкам ботинок и пятнышку на внутренней стороне левой манжеты, не так ли? – и заговорщицки подмигнул застывшему Шерлоку, жестом изображая их тайный опознавательный знак – морковку.       Глаза Шерлока на мгновение увеличились раза в два, потом он нахмурился, потом изумился и через несколько секунд таких интенсивных физиогномических упражнений приобрёл ровный спелопомидорный румянец. «А что, ему и так очень идёт, – тотчас подумал Джон, глядя на стремительную смену окраски. – Не всем же быть беломраморными статуями». И тут же снова прислушался к своим ощущениям. Почему-то сейчас ему очень захотелось почувствовать что-нибудь возвышенное: чтобы звёздочки в глазах замигали или бабочки в животе запорхали. К сожалению, напрягшись, он смог ощутить только бурлящие последствия злополучного утреннего пудинга в желудке, что расценивать как надёжный признак было несколько преждевременно. – Так ресторан или кабак? – донеслось откуда-то из горних высей в ухо проводящего внутреннюю психофизиологическую диагностику Джона. – Эээ? Да? – Уотсон на секунду опешил от подобной оперативности, но вообще-то сейчас он был готов идти куда угодно, особенно с таким спутником. – Афганистан или Ирак, я спрашиваю, – повторил Шерлок, смотря на Джона жалостливым взглядом матери на своего не блещущего умом, но всё равно любимого дитя. – Где именно вы служили? – Афганистан, – на автомате ответил Уотсон, не особенно понимая, к чему такие вопросы. – Чудесно, – ответил Шерлок, не добавляя этим происходящему никакой ясности.       Их глаза снова встретились и, похоже, необходимость в вербальном общении отпала полностью. Берлинская лазурь оттенка небосвода третьей декады июня встретилась с бездонной глубиной юго-восточного квадранта Индийского океана, и они почти вступили в диффузно-проникающую реакцию, как: – Кххм... – постукивание зонта прервало этот мистически-алхимический процесс. – Шерлок, не пора ли тебе в Скотланд Ярд, тебя там Лестрейд заждался. А я прослежу за анализами здесь.       Шерлок бросил испепеляющий взгляд на так некстати вмешавшегося длинноносого Холмса, Джон тоже. Хотя будь его воля, он бы лучше бросил гранату. – Молли, привези мне результаты сегодняшнего вскрытия домой, на Бейкер-стрит, 221Б, надеюсь, ты не забыла, – объявил Шерлок, подняв воротник и тряхнув кудрями, при этом посылая короткий выразительный взгляд доктору. – Конечно, как закончу – сразу же привезу! – мисс Хупер ещё клятвенно обещала исполнить все поручения, а Холмс уже скрылся за дверью.       Джон, забыв обо всём остальном, магнитной стрелкой потянулся вслед удаляющемуся полюсу и, завороженный кудрями и скулами, уже направился к выходу, когда почувствовал крепкую хватку на своём локте. Оставшийся в лаборатории мистер Холмс удачно подцепил его руку почти позабытой за столькими событиями собственной джоновой тростью. – Постойте, доктор Уотсон, – вкрадчиво проговорил он. – Куда это вы так торопитесь?